Я ошибалась. Как же я ошибалась!
Через три дня на стенах, столбах, оградах появилось объявление, где на арабском и иврите сообщалось, что в йом хамиши[1] после полуденного намаза Зухр на площади Улуль-азми[2], ранее называвшуюся площадь Возвращения в Сион, состоится показательная казнь четырёх преступников. Обязаны присутствовать все жители Ольги[3], кроме больных, беременных и инвалидов.
И вот я среди огромной толпы, где-то посредине между площадью сестёр Эстер и Илоны и площадью Шиват Цион. Как когда-то на еврейские праздники, под банком Леуми возведена сцена. Перед ней выстроено ограждение, спиной к которому стоят боевики в камуфляже и с автоматами.
Из боковой улицы, которая и дала название площади, подъезжает минибус, разворачивается и задом сдаёт к лестнице, ведущей к сцене. Народ шарахается у него из-под колёс.
Раскрывается задняя дверь и оттуда, поддерживаемые охранниками за шиворот, спрыгивают четыре человека в оранжевых комбинезонах. Один из них чуть не падает, но его хватают за связанные сзади руки и ставят на ноги. Подталкиваемые прикладами они поднимаются на сцену, где их ставят на колени.
Один из охранников достаёт огромный нож. Народ ахает и наступает ужасная тишина. Но нет, это ещё не казнь. Охранник подходит к каждому и разрезает ворот комбинезона каждого из четырёх, приговорённых. Другой охранник рывком сдирает комбинезоны до середины предплечий, обнажая верхнюю часть торса каждого.
Я плохо соображаю. Мысли путаются в голове. Солнце немилосердно печёт, но мне становится так холодно, что руки покрываются гусиной кожей.
Мужчина, в чёрном платье, в белоснежной чалме, с рыжей бородой, становится сбоку от осуждённых и начинает читать приговор. У него такой мощный натренированный голос, что каждое слово слышно над притихшей толпой. В передних рядах, которые заняли арабы, изредка подхватывают эти слова. Задние ряды, так же, как и я, ни слова не понимают.
Читает он довольно долго. Но вот его речь прерывается выкриками хором: «Аллаху акбар, Аллаху акбар, Аллаху акбар…». Всё громче, громче…
Крайнего слева осуждённого поднимают на руках и вытаскивают на передний край сцены. Чёрному передают какую-то палку. Нет, это не палка, это сабля в ножнах. Он вытаскивает её из ножен, заносит клинок над головой и медлит, видимо примериваясь для точного удара. Крик «Аллаху акбар» достигает максимальной громкости, и сабля, блеснув в свете яркого солнца, обрушивается на шею осуждённого. Голова со стуком падает на сцену, из вен перерубленной шеи бьют две мощные струи крови и несколько тонких струек. Обезглавленное тело медленно заваливается вперёд, будто кланяется всем нам, а потом падает набок. Чёрный за волосы поднимает над собой отрубленную голову, демонстрируя её толпе. А затем ставит на упавшее тело.
Я совсем плохо вижу, потому что зрение размывают слёзы.
Теперь казнят второго, затем третьего осуждённого… А когда третий падает, и его голову поднимают над толпой, меня словно огромная игла колет прямо в сердце. Я лишь приблизительно разбираю черты лица, но точно знаю — это папа. В голове мелькает мысль: «как хорошо, что Ри этого не видит», перед глазами всё плывёт, кружится, и я теряю сознание.
Простыни влажные, воняют потом и рвотой. Я пришла в себя на чьей-то чужой постели, в незнакомой квартире, хотя и очень похожей на нашу. Кто и как меня сюда доставил?
Перед глазами встаёт картина… И меня вновь выворачивает. Как же стыдно! Надо убрать за собой.
Чтобы встать, пришлось приложить усилие - равновесие пока не вернулось. Каждый шаг подобен упражнению по ориентации. Я сгребаю испачканную простыню и иду простирать её в ванную. Но вновь всё кружится, как падающий вертолёт, и наступает спасительная темнота.
Я открываю глаза. Рядом со мной сидит Ри. Говорит, что меня принесли два мальчика и женщина, соседка.
Сестра падает ко мне на грудь и рыдает. Я понимаю, что она всё уже знает, и испытываю подленькое чувство облегчения — хотя бы не придётся ей всё рассказывать.
ПУЗЫРЬ НАДУВАЕТСЯ
В нашей семье всегда присутствовала политика.
В школе нам промывали мозги, и всеми силами внушали мысль, что Рабин — великий вождь Израиля. Он вёл Эрец Исраэль к миру. И если бы не студент-преступник Игаль Амир, Израиль уже давно жил бы в тишине и в благоденствии.
Понимать, что «что-то не так в Датском королевстве», я начала лет в десять. И хотя я училась всего лишь в четвёртом классе, я уже твёрдо знала: то, о чем нам твердят в школе, никак не стыкуется с реальной жизнью. То и дело случались теракты, взрывались автобусы и кафе, гибли взрослые и дети, религиозные и светские. И арабы не выбирали кто и к какой партии принадлежит, левой или правой. Верит в «великое наследие Рабина» или наоборот, проклинает его.
Естественно, огромную роль в моём понимании нашей двойной жизни стал мой папа. Он как раз принадлежал к той части евреев, которые проклинали кровавый «мирный процесс» запущенный Рабиным и его подельниками совместно с самым главным террористом и ненавистником Израиля, прыщавым и кривомордым арабом в клетчатом платке-куфие[4] — Ясиром Арафатом. Тогда я не знала кто такие Ицхак Рабин и Ясир Арафит, да и как я могла знать, ведь в 1993, когда было подписано соглашение Осло[5], мне было только четыре годика.
В день, когда Игаль Амир стрелял в Рабина, папа чуть с ума не сошёл от возбуждения. Телевизор не умолкал, в нашей квартире постоянно толклись папины друзья. Именно папа внушил мне мысль о том, что хотя Игаль Амир действительно покушался на Рабина, но убил его не он, потому что Рабин даже не упал после выстрела, а кто-то, кому это было выгодно.
Место Рабина занял Шимон Перес. И я сделала вывод, что это было выгодно именно ему.
Я взрослела, а тем временем правители Израиля сменялись как в калейдоскопе: Биньямин Нетанияhу, Эhуд Барак, Ариэль Шарон, Эhуд Ольмерт, снова Биньямин Нетанияhу, Нафтали Беннет… Левые, правые, центристы… Не разбери-пойми кто, но каждый из них делал миролюбивые уступки арабам.
Даже Ариэль Шарон, генерал, победитель сражений в войне Судного дня, которого все любили, горой стоящий за поселенческое движение, которого не только в Израиле, но и во всем мире считали твердолобым «ястребом», совершил оборот оверкиль[6]. Он инициировал «hитнаткут» («одностороннее размежевание»), и в сентябре того же года в секторе Газа и северной Самарии были демонтированы все еврейские поселения. Этот шаг лидера правой партии и сегодня трудно объяснить с точки зрения логики. Ведь за два года до этого в ходе предвыборной кампании тот же Шарон жестко критиковал идею размежевания, которую выдвигал его соперник, возглавлявший в то время левоцентристскую партию «Авода», тоже бывший генерал, Амрам Мицна. И вдруг такой «левый разворот» еще вчера самого правого израильского политика!
А Биньямин Нетанияhу, лидер правой партии Ликуд[7], вдруг, словами моей бабушки Беллы «не сіло, не впало» (не село, не упало, то есть неожиданно), на весь мир объявил с трибуны Бар-Иланского университета: «Если мы получим гарантии того, что там не будет собственной армии и будут утверждены механизмы для поддержания нашей безопасности, если палестинцы признают Израиль, как государство еврейского народа, мы будем готовы на достижение мирного соглашения в будущем и создание палестинского государства рядом с еврейским».
Однажды, мне было тогда лет четырнадцать, я серьёзно приболела и лежала в медицинском центре Гилель Яфе. Скука была смертная. Все в палате были значительно старше меня, и мне не о чем было с ними говорить. Я читала свой readbook, или «сидела» в телефоне. Быстро от них уставала, дремала, пыталась спать, в попытках убить время до прихода посетителей, папы и сестрички.
День тянулся бесконечно, пока в дверях не показались Ри и папа. Чтобы не беспокоить женщин, лежащих со мной в палате, мы вышли в уголок, оборудованный под столовую. Там работал телевизор, и мы услышали Нетанияhу, который произносил свою речь. За одним из столов сидела арабская многочисленная семья, ещё один стол занимали исключительно мужчины-евреи из разных палат, пришедшие посмотреть новости, за соседним с нами столом сидели две женщины, больная и посетительница с дочерью лет шестнадцати, ну и мы.
Я, полная невежда в вопросах политики, ляпнула:
— Молодец Биби! Пусть живут себе сами как хотят, а мы от них отделимся и будем жить…
Папа перебил меня:
— В гетто! В еврейском гетто! Ты что думаешь, эти, — он кивнул на столик с арабами, — согласятся на такие условия? Чтобы у них не было оружия, не было армии? У них и так нет армии, но количеству их боевиков могут позавидовать и некоторые армии. И денег у них, от тех же США, куры не клюют, а тратят они их не на создание рабочих мест, а на вооружение и воспитание новых боевиков и шахидов[8], в которые идут беднейшие слои населения, у которых нет другой возможности кормить семью. С детства вбитую им в башку мысль: «уничтожь Израиль — и ты станешь праведником, попадёшь в рай, и будут тебя ублажать 72 гурии», из них ничем не вытравишь. Да и забыл твой Биби, что в своё время Палестина уже была разделена на Иорданию и Израиль. А теперь снова делить остаток? И до каких пор это деления продолжится?
Я обиделась:
— С чего это Биби мой? Просто, он так уверенно и убедительно говорит. И наверняка ему в своём премьерском кресле больше известно, чем тебе, хоть ты и журналист.
Ривкина нога долбанула меня чуть ниже колена, и я заткнулась.
Отец вскипел. Я ещё никогда не видела его таким разъярённым. Он кричал, нет, он орал на весь больничный коридор:
— Да это же Осло в чистом виде. Мало нам было Рабина, Арика, так теперь ещё один миролюбец нарисовался.
Что тут началось. Орали все. Евреи, арабы, в дополнение к сидевшим в столовой из палат повыползали полуходячие. Некоторые мужчины сцепились чуть ли не в драке. Кто-то из медсестёр вызвал охрану и посетителей выгнали из отделения. В том числе и папу с Ривкой.
Расстроенная донельзя я вернулась в палату, бухнулась лицом в подушку и плакала. Кто-то тронул меня за плечо:
— Девочка моя, ты что, плачешь?
Я повернула лицо к говорившей. Это была старая женщина с кровати у окна.
— Ну зачем я ляпнула глупость? Если бы не я, папу с сестрой не выгнали бы.
Женщина присела на край моей кровати и погладила меня как ребёнка по голове.
— Ну что ты! При чём здесь ты! Это, доченька, Израиль. В нашей стране на каждых два еврея три мнения. А твои обязательно придут. Уверена, что уже этим вечером.
И точно, вечером папа с Ривкой снова пришли.
* * *
Отец оказался прав. Через пять лет Нетанияhу вернулся к «двум государствам». Но в своей манере изворачиваться и играть словами, на этот раз он не упоминал слово «государство». « “Я готов, — сказал он, — чтобы у палестинцев были права на самоуправление без возможности нанести нам вред”». В борьбе за голоса избирателей с Беннетом, следующим премьер-министром, о чём Нетанияhу пока не знал, Биби иронизировал над заявлением Беннета, что тот не будет сидеть в правительстве, утвердившем создание палестинского государства, которое станет кошмаром для Израиля. Нетанияhу ответил ему с циничной улыбкой: “В таком случае я обещаю, что не будет палестинского государства, которое станет кошмаром для Израиля.” Иными словами, не то, что государства не будет, оно будет, но не станет кошмаром для Израиля.
Впрочем, не стоит думать, что вина в том, что случилось, целиком и полностью на правителях Израиля.
В арабских странах стал надуваться «мальчиковый пузырь». И в целом арабский пузырь.
Ещё Ясир Арафат произнёс «арабская матка нарожает ещё». И он был прав. Не помню точно в каком году, Гуннар Хейнсон писал: «стоит остановить искусственно раздувание рождаемости среди палестинцев, как прекратится вооружённая борьба».
И вот теперь, когда это случилось, когда Израиль стал New Palestinian Arab State[9], и мне уже идёт пятый десяток, я вспоминаю те слова и ту ярость моего папы. Как же он был прав!
ПАДЕНИЕ ИЗРАИЛЯ
Вообще, начиная со своего возрождения в 1948 году, Израиль непрерывно вёл борьбу за выживание. Войны, военные операции с красивыми названиями: «Волшебный ковёр», «Сусанна», «Литани». Кстати, о «Литани» — это было крупномасштабное вхождение израильских сил в Ливан, чтобы очистить его от сил ООП[10]. И что? После в Ливане засела террористическая организация Хезболла, под руководством Хасана Насраллы. Когда началась Вторая Ливанская война, папа ездил под обстрелами на север Израиля, чтобы делать репортажи. Однажды, во время начавшегося обстрела ему пришлось прятаться от взрывов ракет под мостом вместе с какой-то свадьбой.
Но я продолжу, уж очень мне нравятся красивые названия операций:
«Гроздья гнева», «Дни покаяния», «Горячая зима», «Литой свинец», «Облачный столп»… Десятки и десятки их я не упомню.
Но вот что важно, вот что я поняла, когда повзрослела, вот о чём постоянно говорил и писал мой папа: Израиль проигрывал каждую войну, потому что во всех случаях он ожидал одобрения от международного сообщества, которое требовало прекращения огня и возвращения их завоеваний, добытых с трудом, например. Голаны, Синай, Иудея и Самария. Мы пытались победить антицивилизацию цивилизованными методами, щадили население, заранее предупреждали об обстрелах и даже намеренно стреляли по пустырям, так сказать «в целях устрашения».
И вовсе не потому, что ЦАХАЛ[11] не имел силы, или нужных вооружений, или грамотных командиров. Нет. Только потому, что наши премьер-министры не имели представления о том, какая же главная цель всех этих войн и операций, боялись потерять международную поддержку, которой на самом деле никогда и не было. Боялись обвинения в агрессии, в апартеиде.
Мне было 22 года, когда вспыхнули арабские погромы. Нонсенс — в ЕВРЕЙСКОМ государстве арабские погромы! Как же мне и Ри было страшно! Да и папа сильно переживал, ведь страшно было даже поехать через Хадеру к Лиоре, из-за нападений арабов, не говоря уж у том, чтобы поехать куда-то на выходные, отдохнуть в красивейших местах Израиля. По стране пылали еврейские дома, которые поджигали братья наши по праотцу Авраhаму, были избиения и даже линчевания евреев. А полиция и армия молчали, потому что им приказ был: не вмешиваться.
Папа вёл обширную переписку со своими коллегами в США и Европе. Однажды он показал мне письмо от одного из них. Кажется от Даниэля Гринфилда[12], журналиста из США, которого мой папа беспредельно уважал. Он, в свою очередь, приводил чью-то цитату: «Даяну не нужно было отдавать Храмовую гору мусульманам после победы 1967 года, Шарону не нужно было отдавать Газу арабам, Рабину не нужно было идти на соглашения Осло. Израилю не нужно было идти на уступки палестинцам в Иудее и Самарии или бедуинам в Негеве.
Такие уступки никогда не делали Израиль сильнее. Всегда слабее. Израиль не может купить себе путь к миру. Этого можно добиться только полной победой.
Израиль должен перестать быть хорошим парнем и забыть чушь о чистоте оружия».
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2021/09/10/565
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Йом хамиши (ивр) - четверг
2. Улуль-азми — («обладатели твердой решимости: пророки Мухаммад, Ибрахим, Муса, Иса и Нух
3. Ольга - Гиват Ольга. Прибрежный район Хадеры. Находится ровно посередине между Тель-Авивом и Хайфой, между Прибрежным шоссе и Средиземным морем
4. Куфия — клетчатый мужской головной платок, закрепляемый на голове обручем
5. Соглашение Осло — 13 сентября 1993 года в Вашингтоне, на лужайке Белого дома, на которой присутствовали президент США Билл Клинтон, премьер-министр Ицхак Рабин и председатель ООП Ясир Арафат, Израиль и ООП подписали совместную Декларацию о принципах. Документ был подписан Шимоном Пересом от правительства Израиля и Махмудом Аббасом от ООП. Декларация была засвидетельствована государственным секретарём США Уорреном Кристофером от США и министром иностранных дел Российской Федерации Андреем Козыревым от России. После состоялось историческое рукопожатие между Арафатом и Рабином.
6. оверкиль — опрокидывание судна вверх килем (днищем)
7. Ликуд (ивр) — Союз
8. Шахид — употребляется в смысле «мученик за веру»
9. New Palestinian Arab State - новое Палестинское Арабское государство
10. ООП - Организация Освобождения Палестины
11. ЦАХАЛ — Цва хагана ле-Исраэль — Армия Обороны Израиля
12. Даниэль Гринфилд — журналист, занимался исследованием радикального Ислама. Жил в Нью-Йорке