Эволюция и стагнация русской общественной мысли

               Эволюция и стагнация русской общественной мысли
          В интереснейших очерках по истории русской общественной мысли Г.В. Плеханов высказал множество проницательных мыслей, кои актуальны и интересны и до сих пор. Но к сожалению, он не довёл своей работы даже до современных ему дней, не говоря уж о последующем, весьма примечательном периоде. Ну кто бы, право, мог подумать в 1918 году, что Ленина-Ульянова провозгласят философом, да ещё поставят выше Богданова-Малиновского, и даже выше самого Плеханова. Всего-то за одну публицистическую книгу, метко названную самим автором «Заметки рядового марксиста о философии». А уж А.А. Жданов и М.А. Суслов в роли не философов даже, а просто идеологов, тогда не приснились бы и в кошмарном сне о грядущем Хаме, даже и Д.С. Мережковскому. А ведь отрицательный опыт тоже опыт, и порой он, к сожалению, куда важнее положительного. Обидно конечно, что русский язык в последние 50-80 лет обогатил мировую культуру такими словами как ГУЛАГ, зона, лагерь и политрук… а до того нагайка, казак и комиссар. Но сие всё же лучше, чем ничего. Однако пора вернуться к Плеханову, дополнить и несколько откомментировать его труд. Естественно, в основном хронологическом порядке, ибо ничего лучшего для подобных случаев ещё не придумано.
         Георгий Валентинович в своей работе убедительно показывает, что все российские отличия и нестыковки с Европой определялись характером нашего государства, коие на протяжении многих веков было типичной восточной деспотией, с закабалением всех людишек и сословий всесильным государством, порой не оставлявшим даже высшим классам общества никакой экономической свободы. А уж о политических правах и всякой самодеятельности в оных вопросах и говорить не приходится. Вестимо, всякая большая и долго существующая держава в чём-то, и порой в весьма существенном, отличается даже и от «ближайших родственников», но в общем и целом российское общество куда ближе к восточным, а не к западным, образцам. Но, как правильно заметил Плеханов (и он был далеко не первым в оном вопросе), в отличии от большинства истинных, классических так сказать, восточных деспотий, России приходилось много и часто взаимодействовать с западными державами. Причём уже в Новое время, когда европейская цивилизация, даже в лице её периферийных представителей, была на подъёме. Отсюда постоянные неудачи и жестокие поражения, и отнюдь не токмо в военной сфере. Постоянная, в течении более двух столетий, необходимость закупать в Германии, Швеции и Польше самые необходимые вещи, от ружей и компасов до романейского вина, вызывала, естественно, чувство зависти и неполноценности, и желание «догнать и перегнать» Запад хотя бы в самых важных и необходимых ремёслах. Ведь и Пётр Великий сперва приглашал учёных и фабрикантов, а уж потом занялся офицерами, когда своих стало катастрофически не хватать.
       Можно возразить, что и Османская империя находилась между Востоком и Западом, и должна была от последнего испытывать те же неудобства. Но Турецкое государство было куда населённее Московского, и обладало куда большими природными богатствами. Такие противники, как Венгрия и Польша были вполне по зубам османам, даже в эпоху расцвета сих стран. А русские научились худо-бедно справляться с поляками лишь при Алексее Михайловиче, и то не сразу. А когда турки столкнулись с Австрией, то сразу же потерпели жестокое поражение, и в дальнейшем ничего не смогли поделать с оной. Но германские земли, к счастью, лежали далеко от исконно-османских, и впервые с «технически совершенными» противниками более-менее вплотную владе-тели Стамбула столкнулись при Наполеоне, а затем при Наварине, в дни греческого восстания. И почти сразу же начались попытки реформ, только вот сие дело запоздало на полтора века. Теперь уже и Московия, даже без союзников, могла справиться с османами, пусть не скоро и с большими издержками. А ведь ещё в Первом Азовском походе всё было наоборот. Ну а Европа, к середине 19-го столетия уже имевшая массовые армии, паровой флот, железные дороги и телеграф, менее всего была склонна чему-то учить Турецкую империю, когда можно было весьма быстро и без больших затрат и потерь прибрать к рукам её обширные куски. А попытки Абдул-Хамида и его наследников-младотурок поправить дело импортом оружия уже ничего решить не могли. Боюсь, после войны 77-78 гг не помогла бы и покупка десятка – другого современных заводов, ведь работать на них всё равно было некому. А иностранцы со времён Петра Первого стали куда разборчивее, да и цены на их услуги сильно выросли.
            Впрочем, вернёмся к нашим баранам. То, что ещё сто лет назад звучало как издевательство («лицом повернёмся к обдорам»), теперь стало вполне актуальным. А вот ничего путного по сему предмету наши публицисты не говорят. В лучшем случае хвалят китайцев (как при Советах хвалили японцев), причём по сугубо конкретным, порой частным поводам, умиляются дешевизне жизни в Индии (особенно по части сувениров и выпивки), и всё. Ах да, ещё Таиланд и отчасти Малайзия удостоились множества неумеренно восторженных откликов. Но опять-таки, всё это простое описание, без каких-то обобщений, прогнозов и выводов. А про Пакистан, Индонезию или даже Вьетнам просто толковую информацию найти очень трудно. Не в смысле описания страны и (или) отдельно взятых достопримечательностей, а обстоятельной оценки стратегии развития, в политике, экономике и социально-бытовой сфере, со всеми плюсами и минусами, с планируемыми достижениями и текущими срывами. А ежели таковой стратегии нет, или нам так кажется, то должно быть внятное и подробное объяснение, почему это её вдруг нема. Осмелюсь предпо-ложить, что сие будет куда полезнее, да и интереснее, чем вечные «аналитические обзоры» борьбы между демократами и республиканцами в заморских Штатах, и тем паче чем анализ внутриукра-инских раздоров и грызни, включая и дела Донецко-Луганские. И ведь умные люди неизбежность такого поворота («лицом к обдорам») предвидели уже давно. В словаре Брокгауза и Ефрона на слово Китай обстоятельно перечислены все достоинства аборигенов, и особенно подчёркнута их особенность быстро перенимать чужой опыт и чужие знания. И общий тон статьи убеждает читателя, что лет через сто-двести оная держава покажет Западу ну оооччень большую Кузькину мать. И адмирал Макаров за несколько лет до русско-японской войны, когда у Японии и флота-то никакого не было, предупреждал соотечественников, что «косоглазых» не то что шапками, но и касками закидать не удастся, пусть и лучшими немецкими, и в огромном числе. Наконец, русские путешественники, посетившие Британскую Индию ещё в конце 19-го столетия, прямо писали, что индусы терпят англичан постольку, поскольку они ещё не всё полезное переняли от пришельцев. Да к тому же европейцы ещё не доделали транспортную сеть и связь в стране, не обучили достаточное число рабочих, солдат, полицейских и чиновников. А когда всё сие будет в наличии, вылетят британцы из Индии как пробки, и без особой борьбы. И прошло полвека, или чуть более, как всё так и случилось, с точностью до мелочей.
           Впрочем, с восточным вопросом всё уже ясно, перейдём к другим темам. Вот философия марксизма, который по всеобщему признанию, у нас в России давно уже пустил глубокие корни, и в интеллигентной среде в том числе. Разные смешные нелепости мы уже отметили, перейдём к вещам более серьёзным. Маркс, а потом неоднократно и Энгельс, особенно под конец жизни, отмечали, что ни одна формация не сходит со сцены, пока не исчерпает решительно все резервы и возможности своего развития. И всякое подталкивание истории, а тем паче экономики, сугубо бесполезно, а в большинстве случаев и вредно, причём крайне вредно. Ну про историю мы теперь можем дополнить, что любые, самые невинные попытки её ускорения и подталкивания ведут в лучшем случае к Ежову и Вышинскому, а то и к Пол Поту. Нынче стало модным вспоминать, что В.И. Ленин в записках «О нашей революции» прямо и чётко признал «бесспорным» положение о том, что Россия не достигла того уровня развития производительных сил, при котором возможен социализм. Но ведь Ильич именно на этом основании призывал не спешить, не зарываться и не шибко экспериментировать про построении нового общества даже в политике, не говоря уж об экономики. «Лучше меньше, да лучше», недаром так назывался самый сердитый опус из «Послед-них писем и статей». Надо для начала «достигнуть уровня обыкновенного цивилизованного государства Западной Европы», а уж потом думать о пролетарской культуре, о кооперации и социалистическом преобразовании крупной промышленности. И тут уместно вспомнить другого видного марксиста, М.Н. Покровского, который в 1924 подчёркивал, что ещё 19 февраля 902 года С.В. Зубатов собрал в Первопрестольной у памятника Александру Второму 50 тыс рабочих, чему и сам удивлялся. А через три года в Питере Гапоновский союз насчитывал в пять раз больше членов, чем все левые рабочие кружки и организации, вместе взятые. И более того, «русский рабочий класс в 1917 г. не был готов для перехода на социалистическое хозяйство», да и в 24-ом он был «более готов к этому», но самого перехода как не было, так пока и нет.
    Но гораздо важнее, по крайней мере для России и россиян, выводы экономические. Любому честному историку ясно, что СССР в 1929-ом не имел никаких  объективных предпосылок для создания полноценного социалистического сектора в сельском хозяйстве, торговле и в мелкой промышленности (ремесленном производстве). Понятно, что какие-то формы кооперации, обобществления некоторых, весьма ограниченных, средств производства уже были, и развивались успешно, но до значимой, да и просто заметной, роли в экономике страны им было ещё далеко. Да даже и в крупной промышленности и в основных видах транспорта (не говоря уж о гужевом и вьючном), тогда речь шла скорее о государственном капитализме, пусть и со значительными социалистическими элементами. А их торжество (и то не полное) даже в оных отраслях можно было ожидать лет так через 15-30. То бишь все Сталинские планы догнать и перегнать, не говоря уж о коллективизации, по любым марксистским меркам и тогда, и сейчас, да и за двадцать лет до того, были утопией, утопией крайне вредной и политически (и внутри и вовне), и экономически.
        Можно возразить, что значительная (возможно, даже большая) часть большевиков среднего и высшего уровня приняла НЭП с неудовольствием, а то и просто враждебно. Ну а низы партии, не шибко разбираясь в «теориях», в массе своей готовы были поддержать любые действия Центра, лишь бы их положение не ухудшилось, и влияние не ослабло. Так что левацкий и волюнтарист-ский курс, принятый после 29-го года, нашёл в партии множество искренних сторонников. Но ведь оных людей вербовали ещё при Ленине, часто при его непосредственном участии, так что Ильич прежде всего и виновен во всех последующих бедах. И Сталина он усиленно продвигал несколько лет, несмотря на возражения ближайших соратников. Возражения, кстати, совершенно обоснованные и очень серьёзные. Ну а потом было поздно, тем паче в столь жёстком варианте – мол, самые «выдающие» в ЦК Троцкий и Сталин, но второго при сём надобно с любимой долж-ности снять и ваще понизить (тоже перл – ежли человек нелоялен с ближайшими соратниками, то гнать его надо из партии и с любых должностей как минимум, а не понижать), то получается, что Лев Давыдыч явный лидер. А сие уж слишком многим пришлось бы не по нутру, и Ленин должен был это понимать. Скорее всего, он надеялся, что крестьянские восстания весной 21-го года и общая дезорганизация хозяйства убедят самых твердолобых в необходимости реформ, и общего поворота вправо. Но всё оказалось не так просто. К тому же и во времена НЭП-а в стране хватало неумелых хозяйственников, нечистых на руку большевиков и просто лентяев и уголовников. Крестьяне были недовольны ростом цен на промтовары, рабочие дорогим хлебом, а безработные куцыми пособиями. В принципе всё это было нестрашно, обычные и неизбежные проблемы роста. В последние десятилетия царского режима ситуация была много хуже, и ничего, худо-бедно жили помаленьку. Понадобилась Первая мировая, дабы ускорить революционные процессы и сделать их необратимыми. А уж про период 1930-91 и говорить нечего. И тем не менее, даже хозяйственные (да и не только хозяйственные) провалы 29-33 годов не привели в чувство большинство партийцев высшего и среднего звена.
        А отсюда вытекает простой вывод – Сталин и его присные ни в какой мере не были маркси-стами, даже вульгарными, недоучившимися и (или) неопытными. То были типичные поздние, деградировавшие народники, ублюдочные наследники террористов из Народной воли. Только в отличии от предшественников они предпочитали не бросать бомбы, или вообще что-то делать, а ждать у моря погоды. Пусть мол Ленины, Троцкие, Бухарины, Мартовы, Черновы и Спиридоновы нам почву расчистят, а уж мы потом покажем сплотаторам кузькину мать. На их фоне даже Нечаев с коллегами выглядят куда пригожее – они хоть как-то боролись за свои идеи с реальными противниками, и старались не истреблять своих соратников без необходимости. Можно возразить, что все эти революционеры, от Пестеля и Нечаева до Троцкого и Рютина, были истинными российскими интеллигентами, со своими достоинствами и недостатками. А вот сталинцы являли, мол, собой исконную русскую глубинку, народные типы – бандитов и разбойников, всегда и всюду бессмысленных и беспощадных. Но в том-то и дело, что вождь всех племён и народов в решительные минуты всегда отсиживался в тени, старательно избегая сходства не то что с самым тихим разбойником, но и с реальным, активным революционером. А вот когда пришло время делить награбленное, тут он всегда был на месте и вовремя. Так что именно Сталин, пока не получил власть в свои руки, пусть сперва и не всю и не очень надёжно, строил из себя типичного интеллигента. Не самого образованного, грубого и неотёсанного, но всё же интеллигента, хотя бы по образу мыслей и по подходу к истории родной страны, к её судьбам и чаяниям. Ну а потом, когда судьбы и чаяния оказались уже в его лапах, мимикрия была, естественно, отброшена. Но сам факт ея подтверждает ведущую моральную роль российской интеллигенции в предреволюционное двадцатилетие (или тридцатилетие?), да ещё и лет десять – двенадцать после того.
       И тем печальнее сознавать, что своего долга наша интеллигенция ни тогда, в годы революции, ни тем более после, не выполнила, несмотря на массу воплей и призывов именно к «народному служению». Кстати, говоря об интеллигентах, я имею в виду и офицерство, и не только армейское. Ежели бы господа офицеры полиции и корпуса жандармов хоть немного думали о судьбе страны, и о своей в первую очередь, то уж нашли бы небось метод избежать всеобщего бардака. Не так уж сложно было убрать Николая Второго, не говоря уж о Горемыкине, Пуришкевиче, Штюрмере и т.д., да и Распутина надо было кокнуть лет на пять-шесть ранее, раз уж он кому-то мешал. А уж в годы Первой мировой надо было действовать быстро и решительно, не взирая на лица, сословия и традиции. Ведь не все же жандармы были идиотами и меланхоликами, вспомним хотя бы М.Е. Бакая, А.А. Лопухина и их подельников, так много сделавших для разоблачения провокаторов в рядах левых партий. Вот парадокс – помогать эсерам и эсдекам они могли, а сменить императора на более адекватного и предприимчивого сил и желания не хватило. Или же довлела какая-то традиция, мол царь наш от Бога, и трогать его нельзя?! Но ведь трогали столетием назад, и за очень важные части туловища, и ничего, все были довольны. И не один раз. Опять же, после того как Николай Палкович лишил своего брата престола по вздорной и никем не подтверждённой прокламации, а потом лишил и жизни, послав в холерную глушь, никаких разговоров о божествен-ности его, и его потомков, быть не могло в принципе. А ведь в дальнейшем правили Россией они, и только они. А все разговоры, что поздние Романовы искупили свои грехи своими страданиями, важны лишь в морально-этическом и юридическом плане. Да, многих из них можно смело назвать святыми, и великий грех убивать детей, да и иных невинных родственников незадачливых монар-хов. Однако, с другой стороны, перевороты, убийства, ссылки это профессиональная вредность любых правителей и их близких, и не надо по сему поводу лишние слюни распускать. В первую очередь виновен тот, кто не сумел защитить самого себя и своих родных, имея к тому почти нео-граниченные возможности. А уж ежели он и на сие не способен, то господа офицеры и генералы (тем более) должны были ходу истории посодействовать. И тем более в ходе мировой войны. И тут мы должны хаять уже офицерство армейское – неужели за три года войны не нашлось сил, средств и возможностей хотя бы для обычного дворцового переворота? Скучно жить на этом свете, господа… ужасно, и дико скучно.
       А уж в годы перестройки и особенно в момент развала Союза роль интеллигенции оказалась и вовсе отрицательной. Те, кто пошли в политику, тут же после победы передрались между собой, а на районном уровне и ниже нашлись буквально единицы, пытавшиеся создать хоть какое-то местное самоуправление, реальное и эффективное. А в целом по стране львиную долю «власти» и «денег» отдали уголовникам, авантюристам или просто случайным лицам. Кое-кто преуспел в бизнесе, но очень немногие, а огромное большинство, заработав или украв тыщу-другую баксов, предалось неумеренному веселью по поводу краха тоталитаризма, с обильными возлияниями и обжорством (правда, обжорство после системы карточек тех лет можно и извинить). А теперь удивляются, что опять в стране авторитаризм. Кстати, наша система, которую впору назвать полуторапартийной – когда есть правящая партия и некая оппозиция, слабая и раздробленная, всё же лучше диктатуры КПСС. То же самое было, а местами и есть, во многих странах, и малых и больших, причём сия система в большинстве случаев скорее способствовала прогрессу, нежели тормозила его. Самые яркие примеры оного политического уклада – Швеция, Япония, Индия и Мексика, да и Испания в последние годы правления Ф. Франко.
         С Каудильо связан и ещё один любопытный момент. Тоталитарные режимы, особенно фашистского толка, склонны к упрощению всех сторон жизни, иногда даже к примитивизации. И при этом, как правило, добиваются изрядных успехов в экономике, а порой и в других сферах. Но при этом ни один из них не просуществовал более полувека. Можно объяснить сие агрессивной внешней политикой (Германия, Италия, Венгрия), когда неумеренная агрессия вызывала мощное противодействие соседей, или же, в случае с Португалией, общем истощением страны в ходе непосильной колониальной войны. Но вот Испания, счастливо избежав всех военных авантюр, к середине 60-х годов имела уже развитую промышленность и неплохой уровень жизни, на что и надеялся Ф. Франко («Народ, имеющий высокий уровень жизни, не склонен к экстремизму»). При этом, правда, под «экстремизмом» понимались вполне невинные штучки, вроде многопартийной системы, профсоюзных и региональных свобод, но в конце концов, сытые и довольные люди могут обойтись и без них. Чем проще, тем казалось бы, лучше. Но увы…
         Вернёмся, однако, в родные пенаты. Вот Павел Первый, один из самых противоречивых персонажей отечественной истории. Он и тиран, и безумец, и самодур, каких и у нас немного, а с другой стороны, примерный семьянин, рыцарь по духу и просто честный человек. А при желании можно и ещё кучу противоречий найти. Конечно, на первый взгляд сие всё дико и странно, но ведь подобные парадоксы в истории бывали и ранее, хоть и редко. Говорят, гений и злодейство несовместимые вещи, но только вот понятие злодейства может быть очень разным. А с годами многое меняется, и в жизни, и в мировоззрении человека, и вокруг него, и в нём. Впрочем, это уже высокая философия, а практический вывод прост – Павел Петрович не совсем обычный, но и не уникальный монарх, слегка ненормальный и неуравновешенный. Но вот что гораздо интереснее – он первым более-менее чётко сформулировал (у нас) основы тоталитаризма, конечно, очень кратко и так сказать, туманно-абрисно. В России тот знатен, с кем я разговариваю, и пока я с ним разговариваю, отличная мысль, коей держались впоследствии и Николай Первый, и в ещё большей мере И. Джугашвили. Конечно, восточно-деспотический характер русской монархии подобным откровениям много поспособствовал, но и самоличная заслуга Павла тут бесспорна. Интересно, что иные очень даровитые литераторы не понимали тоталитарных тенденций нашего общества даже в 20-24 гг, в первую очередь А. Блок и В. Брюсов. Конечно, их понимание и восприятие тех событий тоже очень важно, но всё же несколько односторонне. А вот М. Волошин уже в 19-ом понял грядущее куда точнее большинства современников, а уж его поэма «Путями Каина» (21-23 гг) и вовсе бесподобна. Плюс иные стихи 20-х годов… прибавьте к ним ещё Н. Гумилёва, и оная четвёрка поэтов покажет огромную и драматическую эпоху (конечно, в общем и в целом) куда ярче и рельефнее, чем сотня исторических трактатов.
     Уже более ста лет, можно сказать с момента создания, идут споры о реформах Столыпина и его политике. Ну двадцать лет спокойствия, что он требовал для себя, это явная утопия. Даже если внутри сие как-то и удалось бы обеспечить, то от внешнеполитических осложнений спасти мог только полный изоляционизм. Но без экспансии на Ближнем и Дальнем Востоке, без крайнего протекционизма и без заграничных займов тогдашняя Россия могла прожить, лишь перейдя на «американский путь развития», и не только в сельском хозяйстве. Но ведь именно этого и хотела избежать правящая верхушка, и большинство дворян-землевладельцев. Строго говоря, они и по прусскому-то пути шли неохотно, уснащая его такими феодальными перлами, кои ост-эльбским юнкерам и не снились. А что касается аграрных реформ и поощрения переселенческого движения – дело было полезное и нужное, только вот опоздали с ним минимум лет на пятнадцать. Да и частновладельческие земли исключили из игры совершенно необоснованно, ведь даже часть октябристов, не говоря уж о кадетах и трудовиках, признавала необходимость отчуждения части помещичьих земель. Столыпин утверждал, что сие будет незаконно, как будто разгон двух Дум и принятие Третьиюньских избирательных норм не было вопиющим нарушением основных законов империи. Да и частое проведение указов и актов по 87-ой статье тоже было противозаконно со всех точек зрения. И совсем абсурдным выглядит позиция Крестьянского банка в 1905-7 гг. В то время как покупатели земли почти повывелись, а многие помещики бросились спешно её прода-вать (пока не отобрали за так), надо было сбить земельные цены до максимально низкого уровня. А потом, скупив всё что можно, продавать нахапанное крестьянам в рассрочку. Вместо этого Банк поднял почти на треть цену скупаемых земель, и приобрёл их, естественно, не так много, менее 1900 имений. Напомним, что в Пруссии в 1810-30 гг сменилось более половины владельцев всех поместий, а в Западной Германии уже тогда крупных землевладельцев и не было.
          Кстати, ещё парочка мыслей о ценах и деньгах. Почему-то считается, что в годы первых пятилеток у нас особой инфляции не было. Перестал мол, червонец котироваться на внешних рынках, его обеспечение стало менее твёрдым, и всё. На самом деле в период НЭП-а червонец имел золотое содержание в 7,74 г, а в 36 году оно было определено в 1,68 г. То бишь даже официально его стоимость упала в 4,5 раза, даже чуть больше. Так же и денежную реформу 1961 года упорно называют деноминацией, мол, просто изменили номинал денег для удобства обращения и сокращения его издержек. Внутри страны может так оно и было, но вовне… До 61 года золотое содержание рубля составляло около 0,22 грамм, то бишь рубль новый должен был быть «весом» в 2,2 грамма. В реальности же он стал 0,99 грамм, в два с лишним раза дешевле. То есть на внешнем рынке сие была типичная девальвация, и по отношению к доллару тоже ( вместо 40 коп за доллар стали давать 90). Можно возразить, что в начале 60-х и золотое содержание, и обменные курсы рубля были пустой формальностью, ибо всё решалось чисто административными методами. Но ведь они к тому времени доказали свою полную никчемность, и надо было смелее вводить хозрасчёт, самоокупаемость и тому подобные вещи. А без кардинальных реформ никакие деноминации не могли спасти положение. И кстати, подчинённое положение экономических методов при Советской власти видно и по именам министров финансов. Даже Бунге, не самый великий политэконом, попал во все справочники и словари, не говоря уж о Вышнеградском и Витте. А кто помнит советских министров, кроме Сокольникова, при котором только и были реальные и твёрдые деньги?             
        Теперь несколько замечаний по военной истории, притом недавней, эпохи 1914-45 гг. Начнём со знаменитой директивы № 1, отправленной в западные округа в ночь с 21 на 22 июня 41 года. Много пишется о её несуразности и просто безграмотности с одной стороны, а с другой – проста-лински настроенные авторы доказывают, что она лишь конкретизировала или дополняла уже отправленные ранее приказы, ясные и многочисленные, и особого значения не имела. Но тогда непонятно, почему при столь долгой подготовке, утром 22-го армия оказалась в общем и целом небоеспособной. Адепты «вождя» утверждают, что были некие, вполне боеспособные, части, некоторые из коих даже вторглись на вражескую землю. Очевидно, имеются в виду десанты Дунайской флотилии на румынский берег в конце июня 41-го, ибо все прочие «вылазки» ограничивались первыми сотнями метров и несколькими десятками солдат, редко сотней. Но ведь Дунайские десанты организовывались силами ВМФ, а в первый из них шли исключительно морпехи и пограничники, самые боеспособные части страны Советов тех лет. А говоря в целом, да, были тогда в РККА нормальные, а частью и отличные части, и в абсолютном измерении их было не мало – сотни взводов и рот, десятки полков и батальонов, несколько бригад и дивизий. Но только вот в относительном выражении все эти части составляли не более 20 % от общей численности войск приграничных округов, а скорее всего, 8-12. А все остальные были, по большей части, вооружённой толпой, и в основном плохо вооружённой толпой. Конечно, безграмотные и авторитарные методы Сталинского руководства в любом случае привели бы к проигрышу Приграничного сражения, от Балтики до Чёрного моря. Но при наличии нормального офицерского корпуса и при нормальной подготовке солдат, немцы при всех ляпах главнокомандования дошли бы до старой границы, ну максимум до Днепра. Ну а в реальности вместо проигрыша получился форменный разгром, с выходом вермахта к предместьям Ленинграда, Москвы и Ростов-Дона. И дело здесь не только в том, что наш офицерский корпус был «исключительно плох», по меткому выражению полк. Кребса, а миллионы будущих солдат умерли от голода в 32-33 гг или в лагерях по всей стране. Сам факт бессмысленных и постоянных разборок, и не только в вооружённых силах, привёл к деформации, а порой и к полному разрушению, механизма воинской службы. Ведь уже в конце 39-го года, при Л.Берии и начавшейся финской войне, не раз рядовые посылали начальство на три буквы, когда оно пыталось прервать пьянку подчинённых. Все вы тут мол, троцкисты, и неча пролетариям мешать отдохнуть как надобно. К счастью, такие и им подобные эксцессы к лету 41-го сошли на нет, но общий бардак ещё был силён. И сдавались в начале войны в немецкий плен целыми полками, а перебив командиров и политруков, и целыми дивизиями. И по-своему были правы – коль мощь и сила РККА оказались таким же мифом, как наша конститу-ция, рост благосостояния, расцвет сельского хозяйства и промышленности, так за что же кровь проливать? И сам генсек почти сразу после начала войны заявил, что во вражеском плену советских людей нет, а одни изменники, и не раз потом сие повторял. И самолично, и устами своих холуёв, не токмо устно, но и письменно. А поскольку он, как предсовнаркома, был главой Союза, любое его слово приобретало официальный статус и силу закона. Так что ген. Власов и его сторонники не были предателями, ибо сам И.В. Сталин освободил их от воинской присяги. Причём, повторим ещё раз, публично и вполне официально.               
          Кстати, в августе 41 года, в связи с угрозой германского проникновения в Иран, в эту страну были введены советские войска, целых три армии, по вполне официальным данным брежневских времён. Две из них, Закавказского округа, насчитывали восемь дивизий, в том числе две танковые, то бишь даже ежели со стороны Туркмении действовала сильно ослабленная армия (53-я), общее число дивизий было никак не менее девяти. Плюс отдельные части, включая артиллерию, и куча энкеведешников и особистов. И сие в самый критический момент на фронте! Да, в Персии было сильно немецкое влияние, но открыто выступать на стороне стран Оси никто не собирался, все понимали, что это равносильно самоубийству – Британия давно и упорно зарилась на оные земли. Ну а на охрану коммуникаций хватило бы и пары дивизий, плюс два-три полка спецназа для спецопераций. Тем паче, что англичане в южном Иране также высадили более 200 тыс бойцов, и вполне можно было оставить оккупационные хлопоты на их усмотрение. А вот ежели вспомнить, что И. Сталин давно подумывал о советизации северных персидских нацменьшинств (и в 45-46 гг даже создал там две «демократические республики», курдскую и азербайджанскую), то всё встанет на свои места. Такой вот забавный интернационализм, немцы мол, пусть захватывают российские губернии, а мы попытаемся прибрать к рукам «татар» и курдов.
          Хотя ВМФ всю войну, и особенно в её начале, воевал лучше сухопутных войск и авиации, в его строительстве также были грубые просчёты. «По копеечке соберём деньги, а построим» - так выразился Сталин о линкорах, в разговоре с наркомом Кузнецовым. Даже если предположить, что линкоры тогда, в 40-41 гг, были нужны нашему флоту (что уже в те годы многими справедливо оспаривалось), нетрудно было понять, что в любом случае до начала большой войны ни одного линкора достроить не удастся. И ведь прекращение всех работ на крупных кораблях последовало лишь 19 июля 41 года, когда почти вся Прибалтика, пол Белоруссии и куча иных областей уже были оккупированы немцами. А ежели бы сразу 22 июня, а лучше в марте-апреле, заготовленный для монстров металл пустили на что-то более ценное, эффект мог быть велик. Но позвольте, ведь и так в предвоенные годы строились в первую очередь подводные лодки, катера и мелкие корабли? Это верно, но вот речным кораблям уделялось совершенно недостаточное внимание, Пинская флотилия насчитывала менее 30 вымпелов, а на Среднем Днепре, Даугаве и Чудском озере боевых кораблей не было вообще. Между тем опыт Дуная показал, что сильная речная флотилия, конечно имеющая морпехоту, зенитки и истребители, береговые батареи, в состоянии длительно удерживать оборону на широком фронте. Правда, флотилию поддерживала полевая артиллерия, но Румыния имела на Дунае речную дивизию с сильно бронированными мониторами, превосходившими наши по артиллерии. Ну а на вышеупомянутых водоёмах никаких вражеских кораблей не было. Конечно, число потребных судов было велико, около трёхсот бронекатеров, 40-50 мониторов (типа дунайских, более мелких, чем амурские) и ещё 200-250 тральщиков, глиссеров и разведывательных катеров. Но ведь перед войной заложили четыре линкора типа «Советский Союз» и два линейных крейсера типа «Кронштадт». Даже учитывая их низкую готовность к началу войны, металла, затраченного на оные монстры, с лихвой бы хватило на весь сей речной флот. Речные корабли не отличаются быстроходностью, так что с двигателями проблем также не было бы. Ну а вооружение… опыт всех войн конца 19-го – начала 20-го столетия показал, что на речные корабли, без особого ущерба, можно ставить и сильно устаревшие системы. А при такой поддержке «с воды» отступление 41 года протекало бы в куда лучших условиях.
  В советские годы много говорилось о нежелании западных держав организовать высадку во Франции в 42-43 гг. Но в 42-ом страны Оси наступали на всех фронтах, и ежели даже союзники и наскребли бы пять-шесть второсортных дивизий, их через неделю, если не ранее, сбросили бы в море с огромными потерями. В 43-ем положение было получше, но в мае-июне на Восточном фронте было затишье, немцы готовили крупные силы для операции «Цитадель». А союзники в середине мая только что закончили Тунисскую операцию и зализывали свои раны. Они конечно, могли высадить 20-30 дивизий на берегу Ла-Манша, но перебросив с Востока 700 новых танков и некое количество мотопехоты, немцы разделались бы с ними за 2-3 месяца. А позднее, с июля по март, погодные условия для высадки очень неблагоприятны, что признавал на переговорах и сам И. Сталин, главный адепт «второго фронта».  Кстати, в 41-42 гг он готов был признать за Второй фронт высадку англичан на Балканах или даже где-нибудь в Арктике, и токмо после Сталинград-ской капитуляции Паулюса стал куда более разборчив. Мол, Второй фронт это Франция, и только Франция, а всё остальное так, вспомогательные и второстепенные направления.
    Советские и часть постсоветских историков крайне низко оценивают боевые качества наших союзников, а во вторую войну противников, румын и итальянцев. Вот мол, под Капоретто итальяшек разбили наголову, и они кроме массы пленных потеряли ещё тыщ триста беглыми, с фронта в глубь страны. А что, в других армиях ничего подобного и никогда не было? Сколько наших бежало в феврале 18-го, когда немцы, и даже турки, без боя занимали целые уезды и города? Хорошо хоть последних армяне остановили на какое-то время под Сардарапатом, не дав с ходу занять пол Закавказья. А те же хвалёные немцы в 1806 году, когда большая часть их армии была разбита одним французским корпусом (маршала Даву), улепётывали десятками тысяч. И ладно полевые войска, так ведь и гарнизоны почти всех крепостей, по идее как раз предназначенные для длительного сопротивле-ния в окружении, против превосходных сил противника, сдавались без боя. В Магдебурге, правда, французам пришлось три-четыре раза пальнуть из маленьких мортирок, чьи ядра и соломенную крышу-то вряд ли пробили бы. Тем не менее, 22-х тысячный гарнизон с полугодовым запасом еды и пороха тут же сдался… а кое-где и стрелять не пришлось. Так что немецкие публицисты, в том числе Маркс и Энгельс, напрасно обвиняли Александра первого, что он в Тильзите предал, мол, интересы Германии. Он отстоял перед Наполеоном само существование Пруссии, что было тогда переделом возможного. Ну а южно- и западногерманские земли в то время прекрасно жили в союзе с Францией, и ничего с сим поделать было нельзя. Но мы отвлеклись, у нас на очереди англичане в Дюнкерке, где они бросили 600 исправных танков и несколько тысяч орудий, хотя большую часть плацдарма можно было прикрыть водой, просто открыв шлюзы и взорвав плотины. Но видно не до того было, а уж зарыть танки в землю и сопротивляться и вовсе никому в голову не пришло. Правда, бежали они по приказу, а не стихийно, как итальянцы под Капоретто, но сие можно лишь поставить в актив итальянским генералам, они мол, и в самой тяжёлой ситуации не отдавали команды спасайся, кто может. И наконец, французы в 1940-ом, они однако не бежали, а предпочли сдаться в плен, сразу и целиком, всей армией, дабы не утруждать противника понапрасну. Причём по условиям даже не мира, а перемирия.
        Что же касается военной стороны битвы при Капоретто, то там наступали немцы, а не австро-венгры, причем создавшие максимальную за всю войну плотность артиллерии и отравившие фосгеном всё живое в полосе прорыва, включая мышей и лягушек. А немцы били и англо-французов уже в 18-ом, и наших с 14 по 45 год, а уж как они вздрючили англо-американцев зимой 44/45-го, и говорить нечего. А против Двуединой монархии итальянцы действовали успешно, и не раз ставили её в трудное положение. Чем, собственно, и объясняется щедрая немецкая помощь в 17 году. Так же и румыны в 16-ом успешно наступали в Трансильвании, и лишь когда им во фланг ринулась мощная группировка из 20 свежих дивизий, стали отступать. Конечно, большая часть сих дивизий была болгарскими, но с немецким оружием и под командованием немецких генера-лов, а кое-где и офицеров. Да и чисто германских частей там хватало, особенно в артиллерии, авиации и связи. И 150 км от Дуная до Бухареста оные войска прошли за полтора месяца, что далеко от рекордов даже той, весьма медленной, войны. Что же касается Второй мировой, то Румыния влезла в неё с явной неохотой, выбрав на тот момент меньшее зло. И ежели бы наши не захапали Бессарабию и Буковину, румынское правительство предпочло бы соблюдать строгий нейтралитет в те годы. Возможно, что Гитлеру пришлось бы в любом случае оккупировать румынскую территорию ради нефти и выгодных коммуникаций, но это был бы совсем другой коленкор. На нашем фронте румынских частей не было бы, а «там» пришлось бы держать пять-шесть немецких дивизий для поддержания порядка. Но даже и воюя на стороне Оси, румыны сохраняли контакты со своими противниками, и не слишком преследовали антигерманскую оппозицию. Что и позволило им раньше других выйти из войны, и с наименьшими потерями. Понятно, что в таких условиях румынские части (и их командиры) на фронте предпочитали сдава-ться в плен, нежели гробить своих солдат ради весьма сомнительных целей.
          Итальянцы во Второй мировой войне были неоднократно биты англичанами, но бывало и наоборот. К тому же большую часть их колониальных войск составляли местные жители, плохо обученные и плохо вооружённые. Да, британские колониальные войска также состояли в основном из туземцев, но там англичане хозяйничали уже лет 40-50, а кое-где и поболе. За это время они подготовили надёжные кадры, да и местная элита привыкла не без выгоды жить под верховенством Британии. Эфиопия же, основа Итальянской империи, лишь шесть лет как была покорена, и там в 40-41 годах во многих местах ещё бродили отряды не то партизан, не то разбойников и грабителей. Но ведь в Тобруке, Триполи и Бенгази воевали солдаты метрополий, и англичане итальянцев побили? Ну во-первых не сразу, а во-вторых с появлением Э. Роммеля в Северной Африке британские успехи закончились. Только создав подавляющее превосходство, им удалось оттеснить итало-германцев к тунисской границе, причём медленно и с большими потеря-ми. А ведь в армии Роммеля преобладали итальянцы, и он в общем и целом был ими доволен. Да, Эрвин Роммель был одним из лучших генералов вермахта, где дураки вообще были не в чести, но и Б. Монтгомери был лучшим полководцем англо-американцев. И ещё немного о морской войне. Обычно приводят данные о нескольких сражениях и атаках, выигранных англичанами (хотя атака управляемыми торпедами английского флота в Александрии тоже дала прекрасные результаты при минимуме затрат и потерь), но если взять валовый итог, то британское превосходство заметно уменьшится. К тому же всю войну англичане имели над Средиземным морем превосходство в воздухе, в основном качественное. Ведь итальянский ВМФ не имел своих самолётов, а те эскадрильи, что умели худо-бедно действовать «на воде», были немногочисленны и часто опаздывали к местам боёв из-за организационных неурядиц. А английский флот кроме береговой авиации всегда имел в Средиземном море авианосец, а часто и два. И напоследок самый яркий, хотя может быть и частный, пример. Британские подлодки не могли действовать на Красном море, а итальянские воевали там, пока не лишились последних баз. И одна из лодок артиллерийским огнём (!), в надводном положении, потопила английский эсминец с большей частью команды. В начале войны на Красном море действовало восемь итальянских субмарин, половина из них погибла или была разоружена командами из-за сильного износа или больших повреждений. А вот остальные четыре, обогнув Африку с юга (а это более 17 000 км по прямой, мимо шести крупных вражеских ВМБ с налаженной морской и воздушной разведкой), прибыли в Бордо, собрав по дороге массу ценных сведений об английских конвоях, базах и боевых кораблях. За что экипажи оных подлодок удостоились личной благодарности самого К. Дёница.
      Раз уж мы упомянули Первую мировую, вспомним и знаменитый план Шлиффена по разгрому французской армии в наикратчайший срок. Бесспорно, сие был шедевр, но и он обеспечивал лишь возможность победы Центральных держав, но никак не более. То бишь немецкие политики умудрились создать такую ситуацию, когда против них выступали заведомо большие силы. А можно ли было избежать оного? Конечно можно, надо было лишь сразу после падения Луи-Наполеона заключить с Францией мир «без аннексий и контрибуций», и французы стали бы луч-шими друзьями немцев. Ну в крайнем случае, для проформы, взять с проигравших 100-300 млн франков на возмещение военных убытков, и присоединить к Рейху пару-тройку крепостей в Эльзасе. Прусские генералы утверждали, что без Меца и Тионвиля оборона империи крайне сложна, но сие чистая абстракция. При войне один на один объединённая Германия всегда была много сильнее Франции, и никакие наимощнейшие крепости последнюю бы не спасли. А вот в коалиционной войне Германия, даже при поддержке Австро-Венгрии и Турции, явно уступала бы своим противникам, и тут уж никакие крепости не спасли бы немцев. Что и подтвердилось в 1914-18 годах. А теперь перейдём к чисто военным вопросам. Сам Шлиффен своё главное сочинение назвал в честь битвы при Каннах, утверждая, что мол огромная битва на окружение и сейчас так же возможна, как и две тысячи лет назад. Но ведь при Каннах римляне потеряли убитыми и умершими от ран более половины армии, а из остальных более половины попали в плен. Ясно, что такой разгром, да ещё в эпоху, когда исход большинства войн определялся одним сражением, был равносилен глобальной катастрофе. И тем не менее, войну в целом Карфаген проиграл. А уж в начале 20-го века, при огромном населении и мощной экономике разгромить «зараз» великую державу было нереально, особенно учитывая наличие у неё могучих союзников. Даже потеряв полностью кадровую армию, французы спокойно могли обороняться на Луаре или даже в Северной Африке, на английские деньги формируя новую армию. А ежели разобьют и её, то сформировали бы и ещё, и не одну, благо владея морем, Британия была в состоянии продолжать войну сколь угодно долго, мобилизовав в свою пользу ресурсы почти всей Земли.
        Говорят, что Шлиффен при таком раскладе рассчитывал на Италию, чей флот вкупе с Австро-Венгерским нейтрализовал бы французские ВМФ, и вынудил бы Англию распылить свои силы по всему Средиземноморью и прилегающим акваториям. Но союз итальянцев с Центральными державами носил чисто спекулятивный и сиюминутный характер, ибо никаких серьёзных проти-воречий с Францией, и тем паче с Британией и Россией, у Италии не было. А когда французы уравняли в правах итальянцев со своими подданными в Тунисе, исчезли и последние поводы к каким-то спорам. И ежели договор о нейтралитете с Францией при большой натяжке ещё можно было считать чем-то несущественным, то нападение Италии на Османскую империю в 1911-ом, в самый критический момент, когда Антанта успешно сколачивала на Балканах сильный антитурецкий союз, было прямым и явным предательством немцев. И тогда же, и даже ранее, итальянские резиденты начали активную антиавстрийскую кампанию в Южном Тироле, где, кстати, романоязычное население составляло (и составляет) явное меньшинство. И вся подготовка итальянских вооружённых сил, и армии и особенно флота, велась именно для войны с Австро-Венгрией, и не заметить оного мог лишь слепо-глухо-немой.
     Да и в чисто сухопутном плане идеи Шлиффена были очень противоречивы. Он сам признавал, и не раз, что задуманный им манёвр крайне рискован, и его успех, или провал, может решить, в исключительном случае,  «последний батальон» той или другой стороны. И при этом не придавал значения шести(!) английским дивизиям, кои к тому же превосходили любые дивизии любых континентальных стран как минимум в полтора раза. Мол, это не настоящие вояки, хотя именно они выиграли (хоть и при крайне благоприятном стечении обстоятельств) битву при Ватерлоо, и вынесли на своих плечах тяготы осады Севастополя в 1854-5 гг. Да и в Бурскую войну, несмотря на все ошибки и просчёты политиков, стратегов и тактиков, рядовые, унтера и обер-офицеры англичан воевали прекрасно, и не их вина, что война в целом, в сущности, оказалась проигранной. Затем Голландия, чей нейтралитет по плану А.Ш. должен быть нарушен слегка и ненадолго. Но ведь голландцы, защищая свою родину от ненавистных им уже тогда немцев, двинули бы в бой всю свою армию, а не адекватную размерам оккупации часть. То бишь бельгийцы, отступая к Антверпену, имели бы в тылу не нейтральную территорию, а дружественное войско, и тут уж немецкий фланг был бы очччень и очень уязвим. К тому же нидерландское воинство, даже по мобилизации мирного времени, имело на две дивизии больше, чем бельгийская армия. Даже если на их нейтрализацию и хватило бы сил эрзац-резерва, то на плотную блокаду Парижа их явно не оставалось. Да и без столичного гарнизона французам было что противопоставить правому крылу немцев. Когда 1 и 2 армии вышли бы на южный берег Сены между Парижем и морем, их до предела растянутые коммуникации с северо-востока прикрывали 3 и 4 армии, к тому времени изрядно потрёпанные врагом. Используя преимущества внутренних операционных линий, можно было легко создать подавляющее превосходство против одной из этих армий и прорваться к побережью. И далее либо правому крылу пришлось бы сражаться с перевёрнутым фронтом, или же взорвав на отбитой территории все мосты, туннели, водокачки и пакгаузы, французы могли ударить по центру противника. Немцы могли, конечно, в ответ перебросить свои силы с левого фланга, но там их было крайне мало, и им бы пришлось преодолеть куда большее расстояние, к тому же по местам недавних боёв. И они опоздали бы.
          Впрочем, сами по себе армии образца 14-го года были громоздки и малоподвижны, и всякий маневр, особенно быстрый, давался им с трудом. И наоборот, позиционные формы борьбы возникали сплошь и рядом, при малейших к тому предпосылках. А застрявшие корпуса и армии в первую очередь привлекали внимание командования, им в первую очередь шли подкрепления и все виды снабжения, дабы преодолеть кризис маневра. Но как правило, сие помогало не очень, и лишь ухудшало положение тех сил, что ещё оставались «на свободе». Ну и обилие резервистов в передовых частях никак не способствовало ускорению их марша. Ну и пулемёты, колючая проволока и пехотные окопы сказали своё слово. Да, в начале войны пулемётов было очень мало и использовали их плохо, окопы были крайне примитивны, и рыли их далеко не всегда, а колючая проволока в основном лежала на складах в тылу. Но сам факт существования оных средств борьбы, для большинства командиров новых, непривычных и опасных, сковывал их волю и способность к манёвру. Возможно, потенциальную «громоздкость» тогдашних армий можно было вскрыть на широкомасштабных учениях, но сие потребовало бы огромных средств и сил, и массу времени. Да и проводить их имело смысл лишь на местности, максимально похожей на будущее поле боя. То есть тем же немцам надо было где-то в Средней Германии развернуть 5-6 армий и месяц-полтора отрабатывать Шлиффеновский маневр на виду у противника. Да ещё насытить войска резервистами до нормы будущей войны. Скорее всего, это было нереально
          Есть ещё мнение, что отказавшись от постройки флота, Германия могла усилить свою армии настолько, что ей не страшны были бы вышеперечисленные опасности. Но тогда пришлось бы выделять огромные силы для охраны побережья, что было ещё хуже. И так кроме восьми полевых армий в Германии существовала Девятая, предназначенная для обороны берегов. Да, она была слабее любой другой, но при отсутствии ВМС всё было бы наоборот. А шестая русская армия, самая мощная и раньше всех отмобилизованная, вместо обороны столицы от немецкого десанта двинулась бы на Познань и Берлин. При этом 1 и 2 армиям даже не надо было вести какое-то наступление на Восточную Пруссию, достаточно было активной обороны. А на юге 7 армия, оборонявшая Черноморские берега, при отсутствии там германских кораблей, двинулась бы на Австро-Венгрию. И Галицийская битва закончилась бы раньше и более успешно для русских. Так что как ни крути, план Шлиффена был крайне рискован, и шансов на успех при любом раскладе у немцев было очень мало. Вот ежели бы они распродали свои колонии, и на эти огромные деньги механизировали войска Западного фронта…
           И тут сама собой возникает крамольная мысль, что А. Шлиффен зря отдал предпочтение западному фронту, сперва надо было атаковать Россию. Почему-то считается, что силы Франции и Германии были примерно равны, но ведь французы не использовали резервистов старших возрас-тов на передовой, а немцы двинули их в бой, и весьма успешно. То бишь реально германская армия превосходила противника минимум в полтора раза, плюс ещё огромное превосходство в тяжёлой артиллерии. Да и опыт боёв осени 14-го года в Эльзас-Лотарингии показал, и сие было нетрудно предугадать заранее, что наступательные возможности французской армии очень малы. При наличии двух мощных крепостей (Мец и Страссбург) и промежуточных укреплений, при сильно пересечённом рельефе пограничных мест, при обилии там рек и речушек, для подвижной обороны немцам хватило бы двух армий. Конечно, французское войско при таком раскладе захва-тило бы какие-то германские земли у границы, но сие никак бы не изменило общую ситуацию. На Саарском направлении в идеальном случае войска Жоффра вышли бы к Рейну, малыми силами и на узком участке, в потрёпанном состоянии. Форсировать реку, захватить Карлсруэ, Мангейм или Майнц, не говоря уж о Кобленце, они не могли в принципе. Южнее Страссбурга французы могли, конечно, форсировать Рейн и продвинуться на восток, вплоть до Ульма, да только зачем? Никаких осмысленных целей там не было и нет. А за это время шесть немецких армий и всё австро-венгерское воинство (в такой ситуации против Сербии можно было оставить пару дивизий, а то и меньше) нанесли бы русским тяжёлое поражение.
       Правда, русская армия могла, по идее, как в 12-ом году, быстрым отступлением вглубь страны заставить противника двигаться в пустоту, да ещё на сотни вёрст. Но теперь быстрота огромного манёвра определялась не столько подвижностью войск, сколько работой железных дорог, тылового обеспечения и инженерных служб. А во всём этом немцы, да и австро-венгры, явно превосходили русских. То есть они наступали бы быстрее, чем отходили русские армии, и срок мобилизации был у них короче. Конечно, российское воинство могло сразу, с первых дней войны, перейти к «скифской войне» с быстрым отходом всех сил вглубь страны, но сие было бы явным и грубым нарушением обязательств России перед союзниками (ведь все считали, что немцы сперва ринутся на Францию, и её придется спасать всей Антантой), и дало бы повод французам, оттяпав пару приграничных областей, заключить сепаратный мир. Да и само по себе масштабное и быстрое отступление было очень непростым делом для тогдашних генералов. При всём уважении к Николаю Николаевичу (младшему) гениальностью Барклая де Толли он не обладал, то был вояка скорее Багратионовского склада. И самое главное – при Наполеоне российское общество было едино (или почти едино) в стремлении довести войну до победы, а в 14 году всё было сложнее. И при первых же серьёзных поражениях, да ещё в первые дни войны, да ещё при поспешном отступлении чёрти куда, против правительства ополчились бы не токмо левые но и весь «центр», от трудовиков до октябристов. Царю пришлось бы заключать мир на любых более-менее почётных условиях, иначе его быстро сменили бы более понятливые граждане. И в первую очередь тот же великий князь, человек решительный, очень популярный в армии и сторонник широких реформ. Тогда он (Николай Николаевич) к тому же был верховным главнокоман-дующим, а не командиром далёкого и второстепенного Закавказского фронта, как в феврале 17-го, и переворот прошёл бы легко и быстро, и почти бескровно. А потом начались бы реформы власти, передел земли, ответственное министерство, рабочее законодательство, автономия окраин и т.д. И лет на десять, ежели не более, Россия оказалась бы погруженной во внутренние дела. Ну а за это время можно было спокойно и не торопясь разделаться с французами. И ещё. Оборона на западе не требовала вторжения в Бельгию и крайне затрудняла вмешательство Британии в войну. Конеч-но, настырные англичане рано или поздно влезли бы в драку, но в куда худших условиях, чем это случилось в августе 14-го, и при явном осуждении нейтралов. В то время как разгром Бельгии и вторжение в Сербию наоборот, привлекли симпатии нейтральных стран к Антанте. А ведь ещё К. Клаузевиц за много лет до того выявил примат политики над стратегией…
         И ещё немного о военной истории. Почему-то многие считают, что армия, вернее армии, Чингизхана и его наследников были дикой ордой, непонятно как и почему покорившие полмира и разгромившие армии древних, могучих и цивилизованных держав. Ну во-первых, действительно древние цивилизации (Китай, Персия и Хорезм) в ту эпоху переживали кризис и внутренние свары, и заметная часть населения там охотно сотрудничала с монголами, заодно передавая им свои знания и опыт. Да и сами завоеватели имели прекрасную организацию и отличное по тем временам вооружение. Правда, у них почти не было пехоты, но и в Европе сей род войск влачил тогда жалкое существование, да и в большинстве восточных стран тоже. Во всяком случае, при Легнице уже ослабленное монгольское войско легко справилось с немецко-польским рыцарским ополчением. Всё это, впрочем, давно и подробно проанализировано, в частности, в прекрасных работах Л.Н. Гумилёва, так что не будем углубляться в частности.
          Осталось ещё одно замечание военно-исторического характера, можно сказать, навеянное недавними событиями. Наш минфин выпустил серию 25-и рублёвок, посвящённую оружию ВОВ, естественно, самым выдающимся его образцам. Ну и заодно конструкторам, создавшим оные образцы. Возможно, серия ещё не закончена, но в современном виде она вызывает серьёзные нарекания. Из 19 моделей шесть самолётов, в том числе Як-9, ничем особо не выделявшийся, во всяком случае, Як-3 был получше. Ил-2 лучше бы заменить на Ил-10, благо то был лучший штурмовик Второй мировой. Всего два танка, Т-34 и ИС-2, превосходная машина, но выпущенная в мизерном числе, и почти не повлиявшая на ход войны (как и немецкая самоходка «Фердинанд» / «Элефант», коих изготовлено было всего 90 штук). Тогда уж  надо отметить КВ-85, основной наш тяжелый танк, и самоходку СУ-76, «рабочую лошадку» войны. Станковый пулемёт СГ-43 был хорош, но выпускался недолго, к тому же эпоха «станкачей» уже уходила в прошлое. А вот ручной пулемёт ДП, в различных модификациях, использовался всю войну, и несомненно достоин быть отмеченным. Также как и один из крупнокалиберных образцов, ДШК или КПВ, к тому же последний был самым мощным пулемётом Второй мировой, не считая, конечно, слишком тяжё-лых, слишком дорогих и слишком ненадёжных моделей. В артиллерии надо бы упомянуть МЛ-20, достаточно мощное и в то же время не слишком тяжёлое орудие для своего калибра (152 мм). Тем паче, раз уж описали М-30, отличную гаубицу, но не слишком уж превосходившую всех своих предшественниц в 122 мм семействе. В корабельной серии вызывает удивление подлодка типа Щ, самая многочисленная в РККФ, но ничем не примечательная по сравнению с аналогичными кораблями других стран. А вот подводные крейсера типа К вызывали уважение и немцев, и англичан, и их надо бы отметить. Как и морской охотник МО-4, маленький, но очень полезный корабль, сопровождавший конвои, высаживавший десанты, бомбивший вражьи подлодки и конвоировавший свои. Ну и конечно, в первую очередь, речные бронекатера, всю войну активно помогавшие сухопутным войскам. Достаточно сказать, что в 44-45 гг классический (однобашен-ный) бронекатер через среднюю по размерам реку (Припять, Березина, Буг) за трое-четверо суток переправлял личный состав стрелковой дивизии, причём часто в таких местах, куда другие переправочные средства и подойти не могли. И под конец амурский монитор «Свердлов», сильнейший речной корабль всех времён и народов. Да, построен он был ещё при царе, но ведь то, что корабль прослужил исправно более 60 лет, говорит само за себя.
          Кстати, ещё немного о военной технике. Наши генералы и конструкторы бронетехники утверждают, что боевые машины пехоты по проходимости, подвижности и маневренности не уступают среднему танку. Но тогда зачем нужны танки, как массовое оружие? Сочетания БМП с самоходками вполне достаточно для современной армии. А ежели САУ всё-таки не годятся для полноценной поддержки мотопехоты, то тогда не нужны именно они. Ну а если БМП всё же не дотягивает до танковых параметров, то значит, можно обойтись бронетранспортёром. То бишь в связке БТР, БМП, САУ и танк один элемент явно лишний, а может быть и два. Есть, конечно, осо-бые случаи (горная война, инженерные танки), но для них нужна малосерийная и даже несерийная техника, никак не связанная с массовыми моделями и типами. Точно также современной армии не нужны станковые и единые пулемёты, ибо у каждого отделения на его боевой машине есть крупнокалиберный пулемёт, а то и автоматическая пушка. А для более скромных задач годятся и ручные (лёгкие) пулемёты, да и автоматов у мотострелков навалом.
          И последний исторический вопрос, не очень популярный среди нашей мыслящей элиты. И Н. Бонапарт, и А. Гитлер могли выиграть, хотя бы формально, обе Отечественные войны, ежели бы в полном соответствии с многолетним опытом перенесли свои усилия с «войны» на «политику». То бишь стоило императору отменить крепостное право и прочие феодальные нормы, особенно в городском и посадском обустройстве, и крестьянско-мещанский патриотизм испарился бы за полчаса без остатка. Другое дело, что цели Наполеона в той войне были крайне ограниченны, и при минимальном удовлетворении его скромных требований он был готов на мир чуть ли не с первой недели войны. А ведь даже восстание Пугачёва, наиболее организованное по сравнению со своими предшественниками, имело массу отдельных отрядов и атаманов, да и в главном штабе повстанцев сплошь и рядом царили раздор и взаимная борьба. А в 812 году положение ожидалось много хуже. Так что опасение императора, что в случае всеобщего бунта просто не с кем будет заключать мир, вполне обоснованно. И потом мир, это ещё полдела. После освобождения толпы малоземельных и просто привычных к отхожим промыслам селян хлынут в города и посады, цена рабсилы упадёт, и неизбежен бурный рост промышленности, уже не стеснённой феодально-абсолютистской регламентацией. И ёмкость внутреннего рынка возросла бы изрядно. А где брать станки, паровые машины и точный инструмент для оной промышленности? Только в Англии, того что костроляпили тогда во Франции, в Германии и в Бельгии, не хватало и для своих же нужд. Да и покупатели русских товаров – зерна, леса, пеньки и холста – наличествовали тогда лишь на Британских островах. То бишь новые российские власти стали бы, и весьма скоро, куда более последовательными противниками Континентальной блокады, нежели правительство Александра Первого. И при этом на их стороне стояло бы большинство активного населения державы, а не токмо помещики – экспортёры и купцы приморских городов.
        Можно возразить, что промышленный переворот процесс длительный, и у императора было в запасе лет пять-шесть, а скорее всего и 10-12. А за такой срок он вполне мог разделаться и с коварным Альбионом, и с Пиренейскими мятежниками, и со всеми иными противниками, как реальными, так и будущими. Скорее всего так бы и было, но риск всё же оставался велик. А в те годы император Наполеон стал уже куда осмотрительнее генерала Бонапарта, и не желал иметь дело с непредсказуемыми вещами. Я бы на его месте рискнул – в конце концов, лучше уж не сговориться с мужиками, чем вечно воевать с императорской Россией. А он, хоть и после долгих раздумий, решил по мере сил избежать «хаоса» в пользу «гармонии». И проиграл.
         Ещё проще обстояло дело в 1941-ом. Когда целые полки, с командирами и комиссарами, сдавались в плен, а население западных областей встречало немцев хлебом-солью, потребовались поистине титанические усилия со стороны захватчиков, дабы восстановить против себя почти весь Советский народ. Причём зверства совершались вполне бессмысленные даже с точки зрения «нормального» нацизма. Как будто перепуганные комсомольцы, коммунисты и евреи не были готовы работать на немцев, не говоря уж о прочих гражданах. И всего-то надо было распустить колхозы, объявить амнистию политическим, разрешить частную инициативу хотя бы в ремесле и мелкой торговле, сделать послабления верующим, какие-то независимые партии разрешить. Создать правительство из пленных генералов и комдивов, благо их до семидесяти человек набралось. Только реальное правительство с какой-то властью, как предлагал ещё зимой 41-го М.Ф. Лукин, а не Власовский КОНР, которому и летом 44 года реально подчинялась, по сути, горстка людей. Многие говорят, что немцам не было резона создавать нормальное русское правительство, ибо Россия всегда была врагом Германии. Но ведь Сталинское правительство никуда не девалось в самые трудные дни войны, и худо-бедно контролировало почти всю неоккупированную территорию Союза. А оно-то, со своими имперскими претензиями, было куда страшнее Власова, Лукина и Потапова, так что из двух зол разумнее было выбрать меньшее, причём сильно меньшее. К тому же без Украины, Белоруссии, Прибалтики и Западной Карелии новая небольшевистская Россия, даже если бы Власову каким-то чудом удалось за 5-6 лет восстановить экономику и боеспособную армию, особой угрозы для Рейха не представляла. Ну а за 5-6 лет фюрер просто обязан был разобраться с Британией и стабилизировать обстановку в Европе и Африке. А за это время японцы разобрались бы с англичанами в Азии, и дело в шляпе. В таких условиях Ф. Рузвельт вряд ли продолжал бы борьбу «за освобождение порабощённых народов», у него и с Америкой был бы полон рот проблем. В частности, стоило державам «Оси» организовать десяток морских и авиабаз в Мексике, прельстив мексиканцев возвращением земель, отнятых в 1848-53 гг, и Соединённым Штатам было бы не до Европы и Азии. Кстати, ныне заветная мечта мексиканского народа куда ближе к реальности, чем когда-либо ранее.
        Да и утверждения о вечной вражде русских и немцев сильно преувеличены – по крайней мере с 1763 по 1877 Россия и Пруссия действовали в полном согласии, а часто и в тесном союзе. Да и результаты Берлинского конгресса, где якобы Бисмарк «предал» русских, лишь зафиксировали в реальности те условия, на которых Британия и Австро-Венгрия согласились на очередную трепанацию Османской империи. А Сан-Стефанский мир был наглой попыткой набрать на грош пятаков, причём грош был старым и стёртым, а пятаков хотели захапать мешок, ежели не два. Не удивительно, что вся Европа воспротивилась такому нахальству. И потом, в Берлине пострадали русские союзники (особенно Болгария), да и то не все – Черногория почти удвоила свою площадь, и Персия получила обещанное приращение за благожелательный нейтралитет в прошедшей войне.Да, Сербия получила меньше обещанного, но ведь и сие было ясно заранее. И всё же получила что-то, а не потеряла. А сама Россия приобрела всё что хотела, включая Батум, чему удивлялся и сам Александр Второй. Только Баязет с клочком земли окрест оставили туркам, но и сие было справедливо. Ведь и так, лишившись Батума, Карса и Ардагана, Азиатская Турция стала беззащит-ной перед Россией, что доказала война 1915-17 гг. А уж без Баязета… Да и «две Болгарии» через восемь лет после конгресса тихо-мирно слились в одну, почти в современных границах. И никто, по большому счёту, сему не противодействовал. В общем, русские обиды на Бисмарка были тогда совершенно необоснованны, и просто несерьёзны. 
    И до того, скажем в Северную войну и при различных конфликтах с Польшей, Россия и Пруссия часто действовали вместе. А в 1922-33 годах СССР и Германия были, пожалуй, самыми верными союзниками на всей планете, что сильно раздражало не только англо-французов, но и поляков, чехов и сербов. То бишь никаких разумных обоснований немецкой политике на оккупированных территориях (и не только в Союзе) в 39-45 гг не было, и быть не могло. Была голая, тупая идеология, которая закономерно привела своих адептов к полному краху. Можно возразить, что та же, или почти та же, идеология привела Гитлера к власти и способствовала подъёму Германии и её успехам в 35-38 годах. Но всё хорошо в меру, и ежели какие-то догматы перестают приносить пользу, то надобно их отринуть, а не цепляться за старые догмы.
       И ещё о нашей партии родной. Почему-то считается, что от питерского Союза борьбы, или как минимум от второго съезда, и до наших дней это была более-менее однородная организация, с некой преемственностью идей и людей. На самом же деле, активные участники революции 905-6 гг к началу Первой мировой или отошли от дел, вспомнив свои «мирные» профессии, или же ушли на покой, подорвав здоровье и силы, а иные отправились и в мир иной. Осталась маленькая кучка эмигрантов, ссыльных и каторжан, вокруг которых собрались новые кадры. А за время войны сей процесс пошёл еще дальше, к тому же среди социал-демократов наметилось преобладание меньшевиков. Конечно, после Февраля и позднее, вплоть до середины 20-ых, часть старых кадров вернулась в партию, перешли в неё и некоторые эсеры и меньшевики. Но к тому времени их идеология уже сильно отличалась от воззрений твердокаменных ветеранов. Ну а те, кто хлынул в партию после Февральской революции, часто просто не понимали своих вождей. Понятно, что  году к двадцатому сия масса кое-как гомогенизировалась, но в то же время большинство партийцев в те же годы погибло от тифа, от голода или от вражьих репрессий, и после окончания гражданской войны большинство партячеек пришлось восстанавливать заново. Какая-то часть левых большевиков не приняла НЭП, а уж «ленинские призывы» 24-го и последующих лет обновили партию капитально. Затем она ещё раз обновилась, хоть и не кардинально, в годы коллективизации, а уж про большой террор и говорить нечего. Собственно, за десять лес с 29 по 39 в ВКП(б) сменилось решительно всё, кроме названия, конечной цели (построение коммунизма, хотя ни тогда, ни теперь никто не понимал, что сие значит), генерального секретаря и пары-тройки сотен его холуёв. Да, остались ещё какие-то идеи и принципы, вроде бы прежние, но лишь по имени, а содержание оных поменялось кардинально. Остались (немного) и какие-то люди бывших времён, но и они поменялись и внешне, и внутренне, и весьма сильно. И потом, пусть не столь кардинально, физиономия партии изменилась после окончания ВОВ, и под конец хрущёвской оттепели. То бишь под одной личиной скрывалось несколько генераций идей, людей, принципов и понятий. И методов управления, как внутри партии, так и вовне.
     Тут самое время вспомнить о немецких деньгах, которые якобы сыграли главную роль в победе большевиков в октябре 17-го. Ну во-первых, то были законные деньги РСДРП(б), немецкие социал-демократы задолжали им почти полмиллиона золотых марок. Может быть, момент передачи был не очень удачен, как и лица, коии передачу совершали, но своё в любом случае надо брать. И как потом использовать – дело исключительно хозяина. И во-вторых, и это главное, противники Ленина и Троцкого имели куда больше средств, и в 17 году, и ранее. Вспомним лишь о займе 905-го года, и в России и за рубежом известный как заём подавления революции, и о тех суммах, что уже после февраля 17-го передавались кадетам, трудовикам, эсерам и меньшевикам. А Заём Свободы, целиком пошедший на сиюминутные нужды Временного правительства? В качестве примера напомним ещё, что в 908-14 гг кадеты получили от финских граждан 120 тыс золотых рублей, всего лишь за поддержку финских интересов в прессе и в Госдуме. А сколько бы им обломилось за поддержку финляндской независимости? Далее, ведущая кадетская газета «Речь» была основана на деньги Волжско-Камского банка, а московских кадетов спонсировал сам П.П. Рябушинский, куда более богатый товарищ, чем любой финляндец. Другая кадетская газета, «Новь», в 907 году издавалась на средства еврейских бизнесменов. В общем, ласковое теля всех маток сосёт... Ну и наконец, миссия С. Моэма, коий осенью 17-го привёз в Россию 150 тыс долларов наличными специально для борьбы с большевиками, это 300 тыс рублей золотом. И самое печальное, он их даже раздать не смог – многие считали, что большаки и так вот-вот провалятся с треском, а другие уповая на волю божию, предпочитали реальным действиям ругань по адресу левых партий. Да и те деньги, что Моэм смог вручить каким-то противникам большевизма, далеко не все пошли в дело. Много их ушло на личное обогащение получателей, на покупку предметов роскоши, а часто и просто на пьяные кутежи, на женщин и на обжорство. Такая же судьба постигла и средства, что аглицкие разведчики С. Рейли и Б. Локкарт доставили уже в Советскую Россию на рубеже 17-18 годов для борьбы с Совдепией. Данные о сумме расходятся, но в любом случае сие более миллиона рублей. Большая их часть пропала совершенно непроизводительно, а что-то, опять же, было просто некому отдать. Не желало большинство представителей имущих классов бороться с большевизмом, дожидаясь, пока сие дело сделает кто-то другой. И дождались… сперва военного коммунизма, а потом, после некого послабления, и Н.И. Ежова с В.В. Ульрихом. И в качестве иллюстрации никчемности тогдашних ниспровергателей большевизма приведём выступление ген. Корнилова. Уже сам состав его армии, два конных  корпуса, явно мал для захвата миллионного города с обилием каменных построек и с широкими застроенными предместьями. Тем более, что конная артиллерия в городе почти бесполезна, а никакой более серьёзной огневой силы взять в поход не удосужились. К тому же один из корпусов располагался в Финляндии, где тогда влияние левых было подавляющим, и заранее было ясно, что его передвижение к Питеру будет крайне сложным. В реальности же он больше топтался на месте, чем хоть как-то двигался. Впрочем, и те войска, что шли к столице с юго-запада, также проявили себя безобразно. Железную дорогу, видите ли, вывели из строя по пути следования. Даже если во всей армии не нашлось ни одного железнодорожного батальона, коий мог восстановить линию хоть на несколько часов, надо было идти походным порядком. Средний темп движения кавалерии 100 км в день, то бишь опоздание составило бы не более двух суток. Да и пути были разобраны далеко не везде, и не очень капи-тально. Но бравые казаки не пожелали ехать верхом, а пообщавшись с защитниками Петрограда (кои, между прочим, не поленились выехать навстречу противнику, и весьма далеко), и вовсе повернули назад. Ну а про других ниспровергателей большаков и говорить нечего, по крайней мере до Белочешского мятежа. И напоследок добавим, что чисто технически организация «травли большевиков» в июльские дни не выдерживает никакой критики. На первое место выдвинули прапорщика Ермоленко, чьи путанные и противоречивые показания сразу же вызвали недоверие у всех непредвзятых лиц. А через месяц-другой все его обвинения почти официально были признаны несостоятельными, и тем самым была брошена тень и на прочие аргументы и факты антибольшевистского толка. Ибо единожды солгавши…
          Хронологически близка к оным событиям и история с Зиновьевым и Каменевым, кои выдали «врагам» «план восстания», как писали при культе, ну или саму идею вооружённого выступления, как обтекаемо говорили в эпоху оттепели. Ну про «план» это полный бред, подробный план восстания в большом столичном городе разработал в июне 1848 года французский офицер И. Керсози, а в последующие десятилетия его довели до совершенства О. Бланки и его сторонники по всей Европе. И в России П.Н. Ткачёв и некоторые бакунисты разрабатывали подобные планы ещё в 60-70 годы 19-го столетия. Ну а само восстание большевики пытались организовать первый раз уже в июле 17-го, правда не очень уверенно и робко. И потом Ленин, Троцкий и их радикальные сторонники в Питере, особенно на Выборгской стороне, никогда от оной идеи не отказывались, и при первой возможности провели её в жизнь. Вопреки, заметим, мнению большинства ЦК большевиков. И все, кроме самых тупых и ленивых, про то знали, и в столице, ив провинции. М.Н. Покровский писал, что Керенский знал о готовящемся восстании минимум за три недели до оного, и нет никаких оснований ему не верить. Ну а на Выборгской стороне и никакого восстания не понадобилось, весь огромный район давно уже был под большевистской властью. Как анекдот очевидцы рассказывали, что арестовали в одной чайной группу юнкеров, прельстившихся на хорошее меню и скромные цены, чего не было в окрестных местах. Ну и потом их, конечно, быстро отпустили, за отсутствием всякой опасности для новой власти.
       И раз уж мы опять заговорили о революции, затронем и такой вопросик, как верность присяге. Многие авторы злорадствуют по поводу убиенных в 21-53 гг военных царского времени, вот мол изменили своей присяге царю-батюшке, так и подыхайте, сволочи, почём зря. Но позвольте, Николай Второй и его преемник сами и добровольно отреклись от престола, тем самым, по всем нормам права и морали, освободив своих подданных от всяких обязательств на свой счёт. Далее последовала присяга Временному правительству, которую с одинаковым усердием приняли и будущие красные, и будущие белые, и те, кто с конца 17-го года старался поглубже спрятаться в какую-нибудь норку, подальше от войны и политики. Последних, кстати, среди российского офицерства было подавляющее большинство, правда, далеко не всем сей реприманд удался. А потом, когда Временное правительство тихо и мирно растаяло во мгле, его многочисленные наследники (комитеты, советы казачьих войск, автономии, думы, рады и комиссариаты, прави-тельства и правители, включая и верховных) требовали ведь присяги именно себе, своей власти, а не России, Русскому делу, общей идеи и т.п., не говоря уж о свергнутой династии. На этом фоне большевики, первоначально лишь требовавшие от своих служащих подписать контракт, мол «обещаю честью и верно служить в красной армии (военном флоте, авиации, крепостной охране)», выглядят куда симпатичнее своих белых коллег.
         И с теорией будущего коммунистического общества, даже с точки зрения ортодоксального марксизма, далеко не всё ясно. Говорят, всем отвалят по потребностям, а вот ежели у какого-то нудиста нет потребности в одёжах, а появляться голым в обчестве тоже неприлично? Придётся таких снабжать сверх потребностей, а справедливо ли сиё? Можно возразить, что при коммунизме подобных личностей не будет, но тогда это столь отвлечённо-теоретический вопрос, что его ещё лет 500-700 обсуждать бессмысленно. И к тому же при коммунизме все таланты и способности расцветут пышным цветом, до упора, а кто докажет, что хождение голышом не признают в будущем полезным и гигиеничным? Но то, что хорошо на лоне природы, на пахоте или даже в цеху по производству микросхем, не совсем удобно в клубе и тем паче в Большом театре. Или коммунистическая формация также должна будет пройти несколько стадий? И ещё. Работа станет приятным и необходимым делом, и тем самым люди всё больше будут группироваться по своим интересам, тем более, что общность работы и близкого проживания неизбежно создаст и общность досуга и развлечений, пусть и неполную. Неизбежно возникнут многочисленные жаргоны, и мо-жет статься, что люди разных профессий и областей перестанут понимать друг друга, формально говоря на одном языке. То бишь логично представить себе коммунизм, не знаю, хорошо сие или плохо, сугубо кастовым обществом. И последнее. Силовых структур не будет, но ракетно-ядерное оружие, пусть и в малых дозах, сохранится хотя бы как средство против больших метеоритов и комет с опасной орбитой. А кто сим оружием будет управлять, и следить за всевозможными угрозами и опасностями? Ведь принуждать никого ни к чему нельзя, а сытый и довольный жизнью коммунянин вряд ли добровольно пойдёт на столь трудную, утомительную и ответственную работу. Добавочное поощрение… «это грубо и не по-европейски». Остаётся отбирать с детства наиболее склонных к сему делу граждан, и воспитывать и обучать их соответственно, то бишь опять же создавать замкнутую касту. Что-то вроде Комкона-2 по братьям Стругацким, весьма своеобразной и не очень понятной и приятной для обывателя организации.
           Коммунистическое производство всегда связывалось с полным господством крупных и крупнейших предприятий в промышленности, аграрном секторе и на транспорте. Но чем крупнее завод или фабрика, тем сложнее её управлять, и тем больше расстояния перевозки сырья и готовой продукции. Механизация и автоматизация сокращает себестоимость продукции, но лишь до известных пределов, ибо сами оные средства имеют немалую цену. И как на большом предприятии, с детальным разделением труда и массой несвязанных профессий, преодолеть отчуждение работников от продуктов их деятельности? А главное, крупным комбинатам свойственно стремление к расширению и бесконечному росту выпускаемой продукции, вполне естественное и закономерное. А при коммунистическом изобилии и легко выполнимое. А как его пресечь? Только административными мерами, ибо денег, налогов, штрафов и тарифов нет как бы по определению. Опять возникает необходимость в особой касте надзирателей за экономикой, или хотя бы за индустрией, чья работа не очень согласуется с основными принципами коммунизма. А упование на сознательность рабочих вряд ли поможет, они ответят, что рост производительности есть их главная потребность в жизни, и нельзя её ущемлять. А избытки можно и на свалку отправить, общество у нас богатое и ни в чём не нуждающееся. Так что единственный разумный выход – всемерное развитие малых, в исключительном случае средних производств, всецело ориентированных на районный, ну в крайнем случае на областной уровень. Тут естественная узость рынка ограничивает все потуги к гигантомании, а живая связь с немногочисленными потребителями демократизирует производственный процесс, и способствует минимизации пресловутого «отчуждения».
   Основной довод против «общности имуществ», известный уже не одно столетие, гласит что люди далеко не всегда исправно трудятся ради своего блага, а ради блага всеобщего, и поневоле весьма абстрактного, и подавно. Но сейчас, да и полвека назад, в эпоху перманентного кризиса перепроизводства, сие уже не актуально. Конечно, стимулы к хорошей работе никто не отменял, и оплата должна быть «по труду», но сам оный труд просто необходимо ограничивать по времени и интенсивности. Можно, правда, выделить некую часть общества, вроде рабочей аристократии, пусть трудятся до упаду и загребают кучу денег. А прочим платить пособия по безработице. Но при таком подходе сильно вырастет социальная напряжённость, да и неразумно, когда самые квалифицированные кадры работают на износ, а лентяи и неумехи прохлаждаются. Полезнее и удобнее загрузить какой-то деятельностью по возможности всех, не особо напирая на высокую производительность каждого. Впрочем, во многих странах Третьего мира так и делается.
        Теперь, зная о противоречиях и трудностях грядущего общества, о сложности и длительности его созидания, никого уже не удивит утверждение, что и социализм такая же эксплуататорская формация, как и все типичные классовые общества. Диктатура пролетариата, даже ежели её где-то на короткое время и удавалось реализовать, быстро превращалась в диктатуру правящей партии и её экономических сатрапов, или же быстро эволюционировала в технократическое правление, то что очень неточно назвали революцией управляющих. Да иначе и быть не могло – коль в стране есть армия и полиция, профессиональные политики и управляющие производством, то неизбежно есть и отчуждение производителей от средств производства, и изъятие части производимых средств на нужды правящих классов. Но сам факт, что большинство этих классов уже лишены личной (частной?) собственности на основные средства производства, есть большой шаг вперёд по сравнению с капитализмом. Вдобавок подобная «социализация» сильно облегчает планирование, международные связи и осуществление социальных программ, что тоже идёт в актив социализма. Правда, некоторые считают, что от социального обеспечения вреда больше, чем пользы, но сие неверно. Хотя бы потому, что производя на свет нового человека никто не спрашивает его согласия, не интересуется к чему он склонен, где и как хочет жить. Ну по крайней мере, до оконча-ния средней школы. Так что пенсии по старости и инвалидности, страхование от несчастных случаев и стихийных бедствий, бесплатное начальное образование – вот тот минимум социальных благ, кои обязательны для любого нормального общества. А дальше как получится.
       Из вышесказанного в частности следует, что социалистическая революция принципиально не отличается от буржуазной, и выделять её в особый, высший тип (как и само социалистическое общество) просто неверно. И в России в 1917-21 гг была одна революция, прошедшая, как и многие другие, через ряд этапов, порой существенно разных. Иногда оные переходы принимали форму восстаний или переворотов, но то же происходило и в ходе крупнейших революций буржуазных, например в Англии, во Франции и в Китае. Кстати, в 20-ые годы никто не отделял Октябрь 17-го от Февраля. Октябрьский переворот, Октябрьское восстание – вот типичные термины тех лет. И уж никто не называл оное восстание великой социалистической революцией. Сей термин появился уже в годы культа, так что в конце 30-х в БСЭ опубликовали отдельную статью под названием Октябрьская великая социалистическая революция (ибо когда выходили тома на букву «в», никто столь неуклюжего и неудачного термина и помыслить не мог). Да и сам термин «диктатура пролетариата» довольно нелеп – раз есть правительство и специальный законо-дательный орган, все остальные члены класса могут участвовать в управлении лишь косвенно, или же на местном уровне, но никак не в виде диктатуры. Конечно, сей термин можно употреблять в обобщающее-образном смысле, говорят ведь о диктатуре буржуазии, диктатуре помещиков, военной диктатуре, диктатуре НСДАП и т.д. Но придавать ему, этому термину, кстати довольно неуклюжему и орфографически, конкретный смысл никак нельзя.
          Кстати говоря, несмотря на многолетние изыски ортодоксальных и не очень марксистов, в октябре 17-го многое, если не почти всё, пришлось делать не совсем по правилам, а иногда и вопреки оным. Сам Ленин говорил о неприменимости решений, данных им в «Государстве и революции» к ситуации, возникшей всего через год опосля публикации работы: «почва слаба под ногами… Дать характеристику социализма мы не можем; каков социализм будет, когда достигнет готовых форм – мы этого не знаем, сказать не можем… Кирпичи ещё не созданы, из которых социализм сложится» (Седьмой Экстренный съезд РКП(б). Стенографический отчёт. М., 1962, с. 160-161). И в своей последней речи, уже 1 ноября 22 года, Ильич в который раз отметил, что мы создаём свой аппарат стихийно. Впрочем, всё это ещё в 88 году подробно разобрал Е.Г. Плимак (Политическое завещание В.И. Ленина, М, ИПЛ), так что не будем повторяться. Заметим лишь, что Е. Плимак не отметил, что и после Ленина, и тем паче до него, ничего путного по оному вопросу никто не изрёк, так что социализм, и особенно советского образца, строился в основном стихийно, как и классические формации буржуазного типа. И ещё. Раз уж социализм проявил столь пристальное внимание к пенитенциарной системе, хотя бы в лице ГУЛАГ-а, позволю себе высказать пару слов по сему предмету. Во-первых, совершенно зря в большинстве стран отказались от телесных наказаний, сие самый действенный, и главное, дешёвый способ. Конечно, их нельзя применять к детям, к старикам, к беременным и кормящим женщинам, и т.д. и т.п., но в общем и целом, для большинства нормальных граждан, сие самый эффективный метод. И во-вторых, тюремное заключение, особенно долгие сроки, куда полезнее заменить «розгами» в больших количествах, понятно не в виде ивовых палок, а в виде толстых канатов из капрона, а ещё лучше из лавсана. И управление ими должно быть автоматическим, с заданием числа ударов в присутствии судей и прочих контролёров, с проведением наказания в особой машине. Сие, кстати, заодно сведёт до минимума возможность злоупотреблений. Конечно, несколько тысяч ударов, аналог 20-25 лет лагеря, за один раз влупить невозможно, придётся разделять наказание на порции и ждать, пока спина не зарастёт. Но всё же год-полтора не двадцать, да и держать под стражей отлупленного человека проще, чем здорового зека. И главное, наказуемый не успеет привыкнуть к тюремному существованию, а вот не слишком приятные воспоминания о трёпке могут кого угодно удержать впоследствии от рецидивов. Однако, мы отвлеклись, и возвращаясь к формации-онным «извивам» отметим лишь, что вышеупомянутая работа Ильича (Государство и революция) даже с точки зрения типичного марксиста 20-х годов особой ценности не имеет. И тем более нечего её в наши дни считать чем-то достойным упоминания.
           Да и вообще, переход к социализму, как и к капитализму, вовсе не обязательно должен происходить в форме явной политической революции. Как правило, сие удел стран, первыми совершавших такой переход, а далее всё шло более-менее эволюционно. Так, в частности, антиколониальное восстание в Канаде 1837-38 (Папино и Макензи) совершенно не похоже на буржуазную революцию, вопреки мнению некоторых советских авторов. Так же, как и война за независимость США. Да, в ходе её были отменены кое-какие феодальные права и нормы, но они и до того не играли особой роли в жизни американского общества, которое с самого начала развивалось как сугубо буржуазное. Ну а гражданскую войну между Севером и Югом скорее уж можно назвать контрреволюцией. Ведь рабство негров прекрасно вписывалось в буржуазную систему, охватывая лишь часть плантационного хозяйства, и никто не стремился распространить его на другие отрасли экономики. А его скороспелая отмена привела лишь к кризису, пусть и недолгому, американского хлопководства. К тому же система рабства в США исторически была обречена – хлопок сильно истощает землю, а новых мест, пригодных для его взращения, не было уже к концу 50-х годов. Да и в других частях света хлопководство в конце 19-го века сделало огромные успехи. Так, британская империя в начале 20-го столетия уже экспортировала хлопок, активно насаждали его русские в Средней Азии и французы в Северной Африке. Расширялись посевы оной культуры и в Китае, и в Южной Америке. То бишь где-то в 1880-90 гг рабство в Соединённых Штатах самоликвидировалось бы из-за нерентабельности, и для ускорения сего процесса на какие- жалкие полвека (в лучшем случае) не было никакой нужды раскалывать американское общество, создавать у южан стойкую ненависть к Северу и тем самым надолго законсервировать расовые и социальные предрассудки на юге страны. Напомним, что ещё в годы Второй мировой иные южане не понимали, как можно воевать в армии янки.
          Опять же победа северян привела к медленной, но постоянной деградации американского общества, особенно в сфере культуры. Ведь все более-менее известные американские писатели были либо южанами (М. Твен, У. Фолкнер, М. Митчелл) или эмигранты первого-второго поколения (Д. Керуак, Д. Стейнбек, Г. Миллер, Т. Драйзер, У. Уитмен, Г. Торо, В. Ирвинг), ещё не потерявшие европейских навыков. Может быть, сие и не так важно, но ведь не прошло и пятидесяти лет, как Штаты обнаружили своё отставание от Советов именно в области общей культуры. Причём в век спутника и космических полётов. Так что герои Маргарет Митчелл были абсолютно правы, упрекая янки в невежестве и некультурности.
       А поскольку и капитализм, и социализм не могут, причём совершенно объективно, обеспечить полное равноправие своих граждан, то тем бессмысленнее выглядят попытки уравнять мигрантов-беженцев с коренным населением, и тем паче дать им какие-то преимущества. В чужой монастырь со своим уставом не лезут, и ежели в европейских странах не принято что-то одевать, говорить или делать, то и приезжим, арабам ли или неграм, сие также не позволяется. А ежели им не нравится европейская свобода, слова ли, собраний или печати, якобы оскорбляющая чувства и традиции приезжих, так скатертью дорога домой, в привычный и удобный мир. Понятно, что мы имеем в виду лишь недавних мигрантов, а не традиционные нацменьшинства, будь то эльзасцы и бретонцы во Франции, баски и каталонцы в Испании, лужичане в Германии и т.п. они такие же равноправные европейцы, как и основные нации любой страны. А беглецы из «своего» мира в «чужой» просто обязаны, с любой точки зрения, жить по нормам и обычаям этого чужого мира. И в связи с этим надобно ещё подчеркнуть, что старая, ещё конца 19-го века, мысль (активно проповедовавшаяся левыми и в России перед Первой мировой), что мол, большие нации всегда и везде должны уступать малым, пусть и в ущерб себе, совершенно устарела. В эпоху всеобщей грамотности, компьютеризации и машинной техники сохранение своего языка, культуры, обычаев и прочих национальных отличий обеспечено при любой численности народа и почти при любой ситуации. В то же время большинство расходов у малых наций (на душу населения) ниже, чем у больших, а ведут себя на мировой арене они, как правило, агрессивнее. То бишь малые народы просто необходимо иногда в чём-то притеснять, иначе они могут дестабилизировать обстановку в обширном районе, а то и на целом материке.
    А как, кстати, в свете всех оных мыслей следует понимать, хотя бы с точки зрения марксистско- либеральной (Брандт, Крайский, Пальме, Горбачёв), тезис о первичности материи над сознанием? Да очень просто – подавляющая часть материи Вселенной существует безо всякой связи с каким-то разумом, в то время как сознание неизбежно связано с существованием определённых форм материи (хотя бы мозг, желудок и мочевой пузырь), и без них функционировать не может. Ну по крайней мере, нормально существовать долгое время. А во всём остальном сии категории абсолютно равноценны и равнозначны. А как же мировой разум, Бог и протчая подобная братия? А никак. Как правильно заметил ещё Лаплас, не надо перегружать естествознание, и картину мира вообще, лишними деталями. Если они и есть, то им нет никакого дела до маленькой планетки в системе какого-то красного карлика, и тем паче до её обитателей. Их дело установить законы мироздания, а далее «на местах» всё идет своим, естественным путём, без вмешательства свыше. Ну а Бог в душе, в мыслях – это просто нравственный закон, высшая и самая рациональная форма общения и общежития, выработанная веками человеческого опыта. Ну а что касается граждан, воочию видевших ангелов и демонов, то сила воображения и самовнушения поистине безграни-чна. Ваш покорный слуга в юности, не выучив контрольной или не подготовившись к зачёту, за полчаса нагонял температуру под 39, причём с насморком и больным горлом. А уж продвинутые в сём деле личности (а их не мало) и вовсе могут творить чудеса.
      В пользу некого вмешательства извне говорит как будто наличие эволюции живых организмов. Ведь ранним доцветковым растениям, столь пышно разросшимся в своё время на Земле, не было никакого резона в дальнейшем появлении растений высших, вытеснивших своих предков с огромных пространств, и тем паче животных, кои всю оную (растительную) благодать жрут уже миллионы лет в огромных масштабах. Не логичнее ли на определённой, и весьма ранней, ступени развития нашей флоры «сделать» все возможные изменения организма нежизнеспособными? Пусть не сразу, и не одновременно у различных видов, но всё же в очень короткий и древний геологический период. Но как организмам «изнутри» определить нужный момент? И как отделить изменение живого вещества, меняющее генетическую информацию от, так сказать, безобидного? С другой стороны, способность к видообразованию всё же не бесконечна – вон сколько мутаций выделено и изучено у дрозофил, а новых видов не получено. Древний род, однако. А вот более молодые рода легче дают новые виды (например, собака или серый тополь, возможно и кидус). Многим, правда, не нравится, по чисто идейным соображениям, «происходить» от общего с чело-векообразными обезьянами предка, мол мыслящим существам сие как-то несолидно. Лучше уж считать себя избранными особями. Но достаточно пообщаться с павианами в Восточной Африке, а ещё лучше с макаками в Индии, как сразу ясно разительное сходство «зверей и людей». Да и среди последних мысли о божественном происхождении популярны, как правило, лишь в сытые и спокойные эпохи. А вот немецкие обыватели в годы Тридцатилетней войны и чуть позднее, Потерянное поколение после Первой мировой, жертвы инквизиции, Освенцима, Ясеноваца и ГУЛАГ-а думали совсем наоборот.
         И последнее замечание биологического, скорее даже агротехнического свойства. В советские годы много шумели об орошении южного Поволжья, начиная с конца 30-х годов. Там мол, будет море твёрдой пшеницы и иных ценных растений. И при Леониде Ильиче скостроляпили, по крайней мере в Саратовской области, несколько крупных водных систем с площадью орошения более 200 тыс га. Денег потратили немерянно, а результаты были весьма скромны. Но может быть, там, в степи, по-другому и нельзя? Что ж, давайте считать. Самое сухое место всей Саратовской области – Александров Гай, где выпадает в год 250 мм осадков. При правильной агротехнике и разумном размещении посевов можно использовать до 4/5 всей влаги на питание растений, то бишь в нашем случае 200 мм. Сие трудно, но реально. Есть засухоустойчивые сорта и виды, в основном злаков, у которых коэффициент транспирации не более двухсот. Подобрать нужный ассортимент очень непросто, но достижимо. То есть мы получаем 10 тонн сухой биомассы с гектара, из которых не менее 30 % (в конце вегетации) приходится на зерно. То есть 30 центнеров с га. А на орошаемых землях много ли было полей с такими урожаями?
   И раз уж мы упомянули знаменитых фантастов, обсудим ещё и «проблему контакта». Когда-то именно наш соотечественник А.А. Богданов, на примере высокоразвитых марсиан, описал наиболее вероятный, хотя и грустный, вариант оного дела. Солнце в конце концов стало гаснуть, а никаких реальных контактов, и возможностей переселения, установить не удалось. Пришлось взорвать родную планету, дабы не мучится. С тех пор написано великое множество сценариев вожделённого контакта, от самых радужных (дяди в скафандрах нас всему научат и от всего излечат), до самых гнусных – моль, истребят всех за ненадобностью, неча Вселенную поганить. А вот самый вероятный вариант у сочинителей и прогнозистов что-то не в чести. То бишь те, кто находится на нашем уровне развития, и даже заметно выше, никакого контакта установить не могут, кишка тонка, а тем, кто развит выше нас «на порядок», земляне даром не нужны, даже как источник информации. Они прекрасно знают, хотя бы на собственном опыте, что у нас полно граждан, организаций и государств, готовых за пару новых тряпок, телефон с лишней закорючкой или за свежепокрашенное авто выжечь полпланеты. Или ещё хуже, за молитву не тому Богу, или прочитанную не на том языке, или же произнесённую «не так». И давать им что-то… упаси Господь. А история, география и культура решительно у всех цивилизаций очень сходны, и тут ничего нового и просто интересного у нас, да и где-то ещё, узнать нельзя.
        Но позвольте, возопят иные граждане, ведь жизнь, и её разумная разновидность, может суще-ствовать на самых различных субстратах. Кремнийполимеры, алюмоорганика, цепочки атомов германия или селена… да мало ли чего придумали фантасты. Вот именно что придумали, выдав желаемое за действительное. Жизнь немыслима без длинных и разветвлённых молекул с многими функциональными группами, кои должны менять (или поддерживать постоянной) кислотность среды, удалять чужеродные частицы, наращивать массу организма и снабжать его энергией, а при необходимости и запасать её в виде энергоёмких веществ, способных при нужде быстро передать органам свою энергию в виде работы или тепла. Последнее возможно лишь при реакциях окисления – восстановления, все остальные неспособны дать нужный эффект в ограниченном объёме субстрата. Теплота реакций слишком мала. Но ведь и кремний, и алюминий, и бор в свих соединениях устойчивы лишь в высших степенях окисления, и их восстановление крайне сложно и требует особых условий. Да и восстановленные формы при любом воздействии стремятся окислиться вновь, особенно в водно-кислородной среде.
         Но почему обязательно кислород, можно ведь окислять нужные субстраты фтором, хлором, серой или кислородными производными азота? В колбе или в реакторе конечно можно, но ведь живой организм не бочка из нержавейки или из стеатитовой керамики. Фтор активно окисляет почти всё на свете, а вот восстановить его соединения крайне сложно. И активность сего элемента слишком велика, хранить его можно лишь в никелевых и медно-никелевых сосудах. Хлор образу-ет устойчивые соединения лишь с меньшинством элементов (водород и активные металлы 1-3 групп Периодической системы), которые к образованию длинных разветвлённых молекул не способны в принципе. А вот большинство его соединений с прочими элементами неустойчиво к действию воды и (или) кислорода. Такие реакции часто идут очень медленно, но необратимо. А так как вода и кислород распространённейшие вещества на любых планетах и астероидах, то увы. Кислородные соединения азота очень легко восстанавливаются до элементарного N2, а вот обратный процесс осуществить очень трудно. Да, есть азотфиксирующие бактерии, но они в процессе работы сжигают огромное, по сравнению с массой усвоенного азота, количество органи-ческих веществ, то есть к самостоятельному существованию неспособны. Ну а сера, селен или йод окислители слишком слабые, дабы обеспечить энергией жизненные процессы.
  Остаётся кислород. Сей элемент обладает уникальным сочетанием сильного окислительного действия в свободном виде (не говоря уж о его органофильных производных, вроде перекиси водорода), и довольно устойчивой молекулой в том же свободном состоянии. То есть, дабы его активировать, необходимы катализаторы, а без них в кислородной атмосфере спокойно существу-ют многие вещества, коии по идее должны бы давно сгореть. А раз кислород, то единственный возможный «растворитель жизни» – это вода, имеющая максимальный для подобных веществ диапазон жидкого состояния (сто градусов), огромную растворяющую способность и нейтральную реакцию в чистом виде. В то же время это отличный катализатор большинства кислотно-основных и окислительно-восстановительных процессов, да и многих реакций обмена.
          И наконец главное, способность к образованию длинных разветвлённых цепочек атомов с инородными включениями (функциональные группы). Понятно, что одно- и двухвалентные элементы к оному неспособны в принципе, так же как и пяти- и вышевалентные атомы, ибо им намного энергетически выгоднее существовать в окружении лёгких ионов и молекул. В низших же степенях окисления оные элементы неустойчивы в водно-кислородной среде. Остаются 3 и 4 группы периодической системы. Металлы этих групп образуют цепочки крайне неохотно, и даже самые устойчивые из них (у германия) легко рвутся при любом воздействии, а восстанавливаются крайне трудно. Остаются углерод, бор и кремний. Два последних образуют цепи немногим устойчивее германиевых, ибо их атомам куда выгоднее окружить себя частицами кислорода, фтора, гидроксила и т.д. А вот углерод в этом плане уникален, его связи с кислородом, фтором или азотом не имеют особых преимуществ перед углерод-углеродными связями, с заместителями или без них в главной цепи. Строго говоря, углерод единственный неметалл (а металлы мы уже обсудили), у которого максимальная и наиболее устойчивая валентность совпадает с координаци-онным числом атома. Притом многие органические соединения прекрасно растворимы в воде, а другие наоборот гидрофобны (что важно для микробиологии), органика окисляется кислородом с хорошим энергетическим эффектом, но продукты окисления – вода и углекислота – с помощью фото- или хемосинтеза легко превращаются в органические субстраты, из которых нетрудно построить любой организм. Так что круг замкнулся.
        Можно представить себе животных, у которых кровь, насыщенная солями или органическими кислотами, не замерзает при минус сорока и не кипит при плюс ста двадцати, но в любом случае «диапазон жизни» крайне узок по сравнению с температурной шкалой Вселенной. Планета не должна быть слишком большой, ибо повышенная сила тяжести затруднит рост флоры и фауны, и слишком лёгкой – нарушится циркуляция воды и воздуха. А так как очень большие и очень маленькие звёзды просто не могут иметь планетных систем, то получается, что жизнь возможна лишь на системах звёзд вроде Солнца и на планетах вроде Земли. У минимальных и максима-льных параметров, и звезды и планеты, разница не более чем в 5-6 раз. Понятно, что при схожих параметрах и эволюция жизни на всех обитаемых планетах будет сходной, и ничего интересного тут нет. Конечно, сильно развитая цивилизация за миллионы лет может освоить и изначально непригодные для жизни планеты и астероиды , и даже целые звёздные системы, но и тут «их» подход и конкретные действия вполне предсказуемы и очевидны.
         Раз уж мы заговорили о планетах и звёздах, то упомянем и такую субстанцию, как тёмная материя. На неё приходится заметная часть массы Вселенной, но до сих пор идут споры о том, что же она представляет собой. Есть даже гипотеза, что это какие-то частицы, не имеющие никаких электрических и магнитных зарядов (как в целом, так и «внутри»), по массе подобные атомам ртути и движущиеся с приличной скоростью. Но позвольте, такой монстр должен довольно сильно взаимодействовать с веществом Земли, и обнаружить сие весьма просто. Ведь регистрируют же и подсчитывают куда более лёгкие и тоже электронейтральные нейтроны с энергиями менее 0,01эв. Да что нейтроны, почти невесомые нейтрино и антинейтрино, с исчезающее малым магнитным моментом, научились надёжно и однозначно регистрировать, и изучать их взаимодействия, лет сорок назад, и даже раньше. Так что ежели особых частиц тёмной материи до сих пор не обнаружено, то их в нашей Вселенной практически нет. А что есть? По нашему мнению, это водород при очень низкой температуре, не выше 0,01-0,1 град К, причём его облака настолько удалены от любых объектов (звёзды, планеты, астероиды и кометы), что внешнее поле тяготения пренебрежимо малое. Понятно, что взаимное притяжение частиц в таких скоплениях мало, и их плотность невелика, но всё же на 3-5 порядков выше, чем в межпланетном пространстве. Водород там, естественно, в основном содержится в атомарном состоянии, но доля молекулярного вряд ли меньше четверти. Под влиянием космического излучения молекулы регулярно распадаются, а при неизбежном сближении некоторых атомов молекулы рекомбинируются, и тем поддерживается динамическое равновесие. При рекомбинации излучаются электромагнитные волны, но из-за крайне низкой энергии (и температуры) частиц частота излучения очень низкая. В лучшем случае это край ИК-диапазона (длина волны 0,5-2 мм), а подавляющая часть квантов имеет параметры СВЧ области, с длинами волн от 2 мм до 30 см. Но ведь в этом диапазоне космос буквально забит реликтовым излучением, таких фотонов много больше, чем всех атомов во Вселенной. Причём сие излучение равномерно распределено по всему небу, и на таком фоне пытаться отделить излучение «нашего» водорода от «не нашего» – всё равно, что искать 2-3 см прилив на фоне двухметровых волн. И не надо забывать про эффект Доплера, ведь и Земля вращается вокруг оси и Солнца, и наша система движется относительно Галактики, а та во Вселенной тоже не стоит на месте. И в итоге даже относительно самых неподвижных точек на небосводе мы то удаляемся, то приближа-емся, а то и стоим на месте. И соответственно, излучение, идущее из оной точки, постоянно, пусть и не намного, меняет (как бы, для нас) свою частоту и длину волны.
         А вообще, как устроена Природа? Раз наша Вселенная расширяется, а в принципе может и сужаться, она в принципе не может охватывать всю «бесконечность бытия». То бишь Вселенных должно быть несколько, и скорее много, чем мало. Логичнее всего предположить, что их число бесконечно, но тогда наиболее естественной моделью мира будет старая идея о том, что каждый электрон – своя Вселенная. Ну не электрон конечно, и не протон, а кварк или эквивалентная ему частица (или квант энергии). Ну и соответственно, наш Мир лишь элементарная частица иной Вселенной, и так далее. Кроме общих соображений в пользу сей теории говорят и два факта. Во-первых различная статистика поведения микро- и макрочастиц, что противоречит тезису «эконо-мии мысли и сил». Это мол, связано с тем, что сильные взаимодействия не похожи на другие. А почему? И почему гравитационные массы только притягиваются, а электрические заряды и отталкиваться могут? Пока что все объяснения оных тем напоминают старинное изречение, что насос качает воду, потому что природа боится пустоты. Ну а если принять бесконечность Вселенных, то и объяснять-то ничего не надо, необходимо лишь признать, что сии вопросы вне нашей компетенции. Грубо говоря, систему из бесконечного числа уравнений решить невозможно, даже ежели число переменных и конечно. и второй факт, явление радиоактивности. Почему одни атомы стабильны миллионы лет, а точно такие же распадаются за год? Говорят, что в ядре постоянно происходят внутренние «перестроения», и лишь когда его «конфигурация» окажется наиболее нестабильной, и превысится энергия активации распада, он и произойдёт. Хорошо-с. Возьмём известный всем изотоп, углерод-14. Число перестановок, 14!, составит для оного ядра 8,72 на 10 в десятой степени. Учитывая скорость внутриядерных процессов, все они должны произойти менее чем за секунду. Пусть взаимодействие сложнее, и реагируют ещё и пары-тройки нуклонов, что удлинит процесс в тысячу раз, и пары пар, что удлинит его в миллион, на большие изыски уже не хватит частиц в ядре. На всякий случай удлиним нужный нам период в миллиард раз. Миллиард секунд это менее тридцати лет, а лишь половина всех наличных ядер углерода-14, как известно, распадается за пять с лишним тысяч лет. Ещё хуже обстоит дело с тритием, ядро которого содержит всего три нуклона. Даже по нашим осторожным оценкам весь тритий должен распасться максимум за сутки, а его полупериод распада больше двенадцати лет. А вот ежели принять тезис, что внутренние движения в том мире, из которого состоит данная частица, влияет на время её жизни, то всё становится понятно. Но ведь есть же и абсолютно стабильные ядра! Ну во-первых, стабильны они по сравнению с периодом существования современной физики, то есть максимум пятьсот лет. А если принять период полураспада кислорода, самого распространённого элемента на Земле, скажем в 10 в 50 степени лет, то обнаружить самораспавшиеся атомы на фоне кислорода, «разрушенного» космическими лучами или излучением типично радиоактивных веществ, просто невозможно. И во-вторых, логично предположить, что вселенные, непосредствен-но слагающие атом, взаимодействуют между собой. Когда их число соответствует оптимальному для данной конкретной конфигурации, то взаимодействие приводит к стационарности всех миров данного ядра на неопределённо долгое время, и разрушить его можно только извне. Не очень уютно, конечно, сознавать свой огромный мир мельчайшей частичкой какой-то фигни, возможно и куска тухлятины или навоза, но моральный аспект, по-моему, здесь неуместен. Хотя уверен, что большинство возражений против данной картины мира будет исходить именно из морально-нравственных принципов, идей и соображений.
          Да, и кстати ещё об одном аспекте морально-нравственных принципов, почему-то забытом нашей общественной мыслью. Много писалось о гнусном нападении фанатиков на Нью-Йоркский центр мировой торговли. Но позвольте, а почему он мировой, кто дал такое название? Ясно, что сами американцы. Но в таком случае, они сосредоточили на оных зданиях весь гнев и ненависть третьего мира, ведь как говорит всё мало-мальски объективное общественное мнение, именно неэквивалентная торговля есть причина всех бедствий бедных стран. Так зачем же выставлять на всеобщее обозрение столь лакомую мишень? Скажете, никто не предполагал? Но вот в первом издании БСЭ в объёмистой статье «Город» (а это уже далёкий 1930 год), в отделе, посвящённом военной стороне вопроса, в качестве примера мегаполиса, совершенно беззащитного перед атакой с воздуха, приводится именно Нью-Йорк (БСЭ, 1-ое изд., т.18, с.156). И сие во времена бипланов и убогих «договорных» авианосцев, лучшие из которых (японские), к тому же, тогда не имели никакой возможности проникнуть в Атлантику. Но есть и другая сторона вопроса. Потребляя несуразно много природных ресурсов со всего света, особенно топлива и энергии всех видов, Соединённые Штаты и кислорода сжигают куда больше, чем продуцируется на их территории и на прилегающей части Мирового океана. То бишь, грубо говоря, грабят остальное человечество, лишая не только многих ресурсов, но и изрядной доли чистого воздуха. Понятно, что если не все обездоленные сим мошенничеством, то хотя бы самые бедные из них имеют полное моральное право бороться с Америкой и американцами всеми доступными средствами. Конечно, убийство мирных жителей юридически преступно, а в военно-политическом аспекте бесполезно, но с точки зрения ограбленных в моральном, и только в моральном, плане вполне допустимо. Идея весьма неприятная, с любой точки зрения, но к сожалению верная. И кстати, ещё в советское время наши наиболее проницательные политологи (см. например Г.Х. Шахназаров, Грядущий миропорядок, М, ИПЛ, 1981, с.220,226) утверждали, что в наше время ответственность за политику страны (как раз обсуждались Соединённые Штаты) ложится и на рядовых граждан.
    Много в нашей историографии уделялось место генералу де Голлю, и это понятно. Всё же он не токмо главный, а может быть и единственный из «верхов», герой Французского сопротивления, но и главный антагонист НАТО в западном мире. Правда, и его монархические мечты и принципы освещались и критиковались подробно и разумно. Но почему-то никто не отметил сходство принципов Пятой республики (хотя бы в идеале, в будущности) с практикой режима Виши, ежели последний очистить от военных наслоений и неизбежного и наносного (временного) немецкого влияния (антисемитизм, чрезвычайные законы и т.п.). Но при этом Ф. Петен гнусен и непотребен (в роли президента), а де Голль, как ни крути, это Голова. Где же элементарная объективность? И ещё. То, что Ш. де Голль стремился сделать, и во многом сделал во Франции, очень напоминает политику нашего нынешнего президента в России. Грубо говоря, монархический республиканизм. Только генерал никогда и нигде не скрывал своих идей, а В.В. Путин последовательно и тщатель-но их маскирует. Иногда не понятно зачем, ведь в наше время монархические идеи переживают определённый, хотя и вялый, ренессанс. Возможно, это просто дань приличию.
          Кстати, на примере Ш. де Голля можно наглядно показать, как «И великие люди иногда недогадливы бывали». Ф. Рузвельт, президент США, долго не хотел иметь никаких делов с генералом, справедливо указывая на его диктаторские замашки, монархизм, амбициозность и плохой характер вообще. Рузвельт, как человек умный, образованный и логически мыслящий понимал, что даже если Германия каким-то чудом и выиграет войну, то европейский порядок как-то придётся менять, и менять кардинально, так что режим Виши в любом случае обречён. А так как среди французской элиты должны же быть умные и логически мыслящие люди, то неужто нельзя найти среди них замену де Голлю? У. Черчиллю стоило больших трудов убедить президе-нта, что он в июне 40-го года облазил всю Францию и не нашёл таких лиц. То бишь противники Петена были, хоть и в ничтожном числе, но никто из них не соизволил эмигрировать и продолжать открытую борьбы с немцами. Да и когда крах Третьего рейха обозначился вполне явственно, к движению Сопротивления, причём далеко не сразу и постепенно, примкнули лишь третьестепенные политики и военные, которых де Голль без труда оттеснил на второй план. Так что в оном вопросе сварливый и импульсивный премьер оказался дальновиднее учтивого и расчётливого президента. И ведь так в истории бывало не раз.
          А теперь вопрос более литературоведческого толка. Абрам Терц когда-то, на примере Пушкина, намекнул на роль анекдота в русской литературе. Анекдота в широком смысле слова конечно, как символа краткости и особой ясности слога, коия не мешает, однако, ни намёкам, ни парадоксам, ни аллегориям. Много ли таких авторов, окромя Пушкина? Чехов, естественно, Лермонтов, порой Цветаева и Блок, и многие другие… но лишь в отдельных, и отдельно взятых вещах. А Толстой, Достоевский, Гоголь, Булгаков, Державин, Тютчев и многия иные велеречивы и занудны. Талантливы и гениальны, но и занудны тоже. Не всегда и не во всём, но в общем и целом, увы. А показана ли русской литературе занудность, или даже просто велеречивость и многословие? Естественно нет, многоречивых сочинителей полно и на Западе, и на Востоке. Даже французы, славные остроумием и чёткостью речи, всегда чтили Золя и Бальзака, хотя сочинения последнего уж точно можно сократить на треть. Так что нам лучше не подражать общепринятым догмам, а продолжать лучшие традиции своей словесности. Грубо говоря, меньше романов, больше рассказов и новелл. Никогда сей лозунг не был столь актуален в России.
           Впрочем, стремление к краткости, к малым и ёмким формам характерны, как правило, для культур древних, богатых опытом и материалом, и художественным и историческим. Там столети-ями пишут на одни и те же темы, в тех же размерах и жанрах, и ничего, никто не упрекает друг друга в приземлённости, вторичности и узости взглядов. Ведь при желании легко доказать, что уже несколько тысячелетий ничего особо нового в культуре не создано, всё главное и принципи-альное знали уже кроманьонцы. Вот к примеру живопись. В палеолитических пещерах Испании и Франции есть и тщательно выписанные картины, в духе античности или Возрождения, и вполне импрессионистские сцены, и прямая абстракция. Так что стремление многих наших живописцев и сочинителей к сугубой и вечной оригинальности, выдумыванию новых слов и форм изложения, свидетельствует лишь о молодости и незрелости российской культуры.
      О том же говорит и частое смешение гениальности или таланта с популярностью, читаемостью и знаменитостью. Вот Шекспир, общепризнанный гений и бесспорный лидер английской (а может быть, и европейской) литературы. А когда вы его перечитывали в последний раз? Я вот лично в 11-ом году летом, когда работал в Обнинске. Сборник сонетов, кстати, из них гениальных пять-шесть, очень хороших ещё два десятка, остальные средние, а есть и явно посредственные, но не в этом суть. А вот «Винни-Пуха» и «Маугли» многие люди, давно забывшие Шекспира, или сроду его не знавшие, перечитывают регулярно. И с русской литературой дела обстоят так же – редкий интеллигент откроет раз в год Пушкина или Толстого, а за это время десятки и сотни людей не раз и не два перечитают «Денискины рассказы», «Урфин Джюса» или «Чебурашку». Вот и надо больше внимания уделять популярности, а не способностям, они и так видны. А вот почему одни вещи читают много и часто, а другие, того же автора, не всякий критик вспомнит, вопрос крайне интересный. Хотя, возможно, он в принципе не поддаётся алгоритмизации. 
          А теперь о творчестве А. Милна. Общепризнано, что Винни-Пух это типичный англичанин, неторопливый и рассудительный, со всеми достоинствами и недостатками оной нации. Ну Иа-Иа сие явный ирландец, ворчливый меланхолик, а Сова типичный немец. Тигра просто американец, весёлый, энергичный и бестолковый, а Пятачок – итальянец, живой, общительный, весьма образованный и легко впадающий в панику. Хозяйственная и обстоятельная Кенга явно скандинавский тип, шведско-финский, а если кто возразит, что её детёныш слишком резв, то им достаточно указать на Карлсона и Пеппидлинныйчулок. Да и иные герои Андерсена шаловливы не в меру. А вот с Кроликом посложнее, для француза он слишком серьёзен, а для типичного (северного) немца слишком радушен и гостеприимен. Скорее всего, сие или француз северо-запада, бывшего угольного района, унылого и туманного по мнению Бальзака, или голландец, а может и бельгиец. А то и австриец, пуркуа бы и не па? А ежели верить Я. Гашеку, по большому счёту современнику А. Милна, то оный тип мог быть и чехом. В общем, некий среднеевропейский тип, скорее условно-католический или умеренно-протестанский, и тут возникает предложение к читателям. Давайте устроим голосование по сему поводу, кто как считает и почему. А потом подведём итоги. Ну а прочие герои слишком эпизодичны, дабы о них можно было сказать что-то вполне определённое, даже про Сашку-Букашку. 
       Ещё один интересный момент, правда, скорее лингвистический, нежели литературный, связан с употреблении терминов, определений и просто названий предметов, веществ и явлений. Ясно, что термины и определения должны быть однозначны, но это вовсе не значит, что они должны педантично и полно отображать суть описываемого явления, тем паче, что тогда самую простую вещь придётся «обзывать» целым предложением. К тому же многие предметы и явления имеют исторически сложившиеся названия, часто не соответствующие их сути. Вот железные дороги в большинстве стран никогда не были железными, сперва рельсы делались из чугуна, а потом из стали. И вообще материал постройки дело не главное, куда важнее, что на данном виде транспорта колёса перемещаются по фиксированной колее. Но этот факт отмечен лишь в англоязычных названиях (railroad, railway, рельсовый путь). И сие гораздо правильнее по сути, чем «железка», но ведь никто и нигде и не пытается переименовать сей вид транспорта. Далее бездымный порох, на самом деле при сгорании всегда дающий немного дыма, и порох дымный, кроме дыма образую-щий и приличное количество газов. Но ведь никто не предлагает на оном основании называть их газодымным и дымногазовым. Точно также бескурковые охотничьи ружья вовсе не лишены курка вообще, они бы тогда стрелять не могли в принципе. Просто он (курок) скрыт внутри механизма и снаружи не виден. А уж название класса кораблей – линейный крейсер – формально просто нелепо, ибо в боевой линии крейсера, предназначенные для разведки, дозора и операций на морских торговых путях, действовать не могут по определению.
       Мне возразят, что всё сие общеизвестно, и вряд ли найдутся сейчас, да и в недавнем прошлом, люди, стремящиеся формализма ради исправлять общепринятые термины. А вот и не фига! Вот к примеру, в книге Э.В. Штейнгольда «Всё об охотничьем ружье» (М, 1978) штуцер предлагалось переименовать в «двухствольный карабин», без внятных объяснений, зачем и почему. Мол, так будет единообразнее и проще для запоминания. А то, что штуцер оружие с переломными (враща-ющимися в вертикальной плоскости) стволами, а карабины всегда и везде делали с неподвижным стволом, игнорируется. Хотя сие важнейший принцип классификации ручного огнестрельного оружия. Но сие пример простой, приведём посложнее. Вот книга А.А. Щёлокова «Монеты СССР» (М, 1989), и там доказывается, что гурт монеты, в буквальном переводе, это не ободок, а то что на нём изображено. То бишь надо говорить не гладкий гурт, а монета без гурта. Ну, абсурдность буквального перевода в подобных случаях вроде бы очевидна, но есть и более веский аргумент. Все русские нумизматы с конца 18-го века и до наших дней, и коллекционеры и учёные (а среди последних были и мировые знаменитости, с общепризнанным талантом и огромной эрудицией), пользовались общепринятым понятием гурта, и не испытывали никаких проблем с терминологией. И у нас нет никаких причин оное положение менять. Тем паче, что в подобных случаях уточнение (формальное) приводит лишь к путанице. Далее, тов. Щёлоков предлагает вместо общепринятых терминов аверс и реверс (лицевая и оборотная сторона монеты) применять названия лицевая и гербовая стороны. Мол, нельзя называть оборотной ту сторону, на которой изображён какой-то великий деятель (имелся в виду прежде всего В.И. Ленин). Но сие просто смешно, даже с советс-кой (ортодоксальной) точки зрения, ибо Маркс и Энгельс, а в иные годы и Сталин, признавались вождями не менее великими, чем Ильич. А чем хуже Толстой, Пушкин и Менделеев? Да и юбилейные рубли 67 и 70 гг, и полтинник 67-го, на которых был портрет Ленина, описывались традиционно – аверс с гербом, а реверс с портретом. Ибо только действующий правитель (царь, генсек, президент и пр.) имеет преимущество перед гербом государства. Сей принцип установлен ещё древними, и нет никакого, наималейшего резона его менять.               
          А вот где можно и нужно поспорить о терминах, так это названия грибов. Берёзовик и осиновик, или подберёзовик и подосиновик, причём последние варианты в разговорной речи явно преобладают. Но и по сути они правильнее, ибо берёзовик может расти и на самом дереве, как паразит или сапрофит, а может и под ним, или же (теоретически) использовать ветви берёзы как опору, подобно тропическим орхидеям. А вот подберёзовик указывает на произрастание под деревом, то есть его корни и мицелий гриба биологически взаимосвязаны. Ну и про другие грибы с приставкой под можно сказать то же самое. Впрочем, нынче так считают и многие специалисты-микологи, так что не будем углубляться в сию проблему.
     Вот кстати, возвращаясь к Пушкину, обсудим ещё одну спорную идейку. Часто говорят, что декабристы, мол, не хотели вовлекать его в тайное общество, дабы сберечь для будущего надежду нашей словесности. Но активных декабристов по стране было больше сотни, а то и две, и ежели даже все они знали про А.С. Пушкина, то далеко не все читали хоть что-то из его сочинений. Тем паче, что до 25-го года большая часть их ходила в немногочисленных списках, и в основном среди друзей и родственников. Так что гораздо правдоподобнее иная версия, что сами заговорщики, зная вспыльчивый и безудержный нрав поэта, боялись, что он их как-то дезавуирует или же ненароком (случайно) выдаст властям. Тем более, что в последние годы перед восстанием Пушкин жил под плотным (и официальным) надзором, и посвящать его в конкретные планы было не лучше, чем кричать об оных планах на всех перекрёстках.
           Ну и теперь последнее замечание, самое злободневное, хотя, по сути, и третьестепенное. Но раз уж в России поэт больше, чем просто бумагомарака, как же не поругать действующую власть. И причём по делу, сугубо и вполне. Ведь законотворчество, особливо охватывающее коренные интересы миллионов людей, тоже суть разновидность общественной мысли. И уж коль у нас, хотя бы официально, как при Николае I, карает закон, а не его присные, то можно и нужно нелепые законы и распоряжения обсуждать и критиковать. И начнём с денег, без коих человек, лишённый натурального хозяйства, существовать не может, как метко заметил ещё герой Чехова. Всякий, кто снимал деньги в банкоматах Сбербанка, знает, что послание об их исчезновении с карточки приходит до того, как сама карточка покинет банкоматские недра, не говоря уж о деньгах в лотке. А ведь ещё римское право установило, что сделка считается завершённой лишь когда все её участники получат всё, им причитающееся, и не раньше. Вот тогда и оповещайте клиента о содеянном. Теперь нововведение нынешней зимы, запрещение разводить огонь на огородных, садовых и дачных участках ближе скольких-то метров от огнеопасных мест. И к чему это привело, и не могло не привести? В местах отдалённых, где реального контроля нет и быть не может, всё осталось по-старому, вернее почти всё. Прибавилось лишь ругани в адрес власти и насмешек над ней. Ну а там, где контроль возможен, траву и ветки сваливают в кучи за оградой, на обочине, обычно у ворот и общих дорог. И рано или поздно они вспыхивают ярким пламенем, и тут уж страдают не один-два участка, а всё товарищество, а то и весь посёлок. И не обязательно, что кто-то что-то поджёг, хотя любому нормальному мальчишке трудно удержаться, когда рядом лежит груда горючего хлама. Просто мелкие растительные остатки во влажном и тёплом воздухе склонны к самовозгоранию, что хорошо было известно ещё в 19 веке.
          Ну ладно, а что надо делать, дабы реально предотвратить пожары? Во-первых, там где есть водопровод с нормальной подачей воды (то есть в любое время обеспечен напор хотя бы в два-три метра и расход воды в любом домовладении не менее 3-5 л в секунду), обязать самих жителей заботиться о своей пожарной безопасности. А будь что не так – штрафовать. Ну а там, где реальных средств борьбы с огнём под рукой нема, создавать площадки для ликвидации остатков, на 50-70 м удалённые от любой «горючки». Сие конечно куда сложнее, чем тащить и не пущать, но несколько эффективнее. И для той же власти проще навести один раз порядок, нежели платить бесконечные страховки, вести расследования и разбирать развалины.
      Ну и самая новомодная проблема, пресловутый ковид и меры борьбы с ним. Сразу скажем, что даже испанка 1920-х годов, от которой умерло больше людей, чем погибло в Первую мировую войну, была куда серьёзнее нынешней эпидемии, не говоря уж о вспышках оспы и холеры в не столь уж далёком девятнадцатом веке. А что было ещё ранее, не идёт ни в какое сравнение с нынешними мелкими неурядицами. И потом просто глупо уделять столько внимания одной, пусть и серьёзной, напасти, как будто все прочие исчезли с лица Земли. И меры профилактики, ныне столь модные, порой просто смешны. В любом приличном магазине, банке, офисе или в клинике, не говоря уж о транспорте, стоят растворы для дезинфекции, или целые автоматы для распыления оных. Сие куда более надёжное средство, нежели пресловутые перчатки, от которых у многих к тому же случаются воспаления кожи. Тем паче, что перчатки лишь предохраняют руки от новой заразы, а растворы убивают и всю нечисть, уже попавшую на нас. Летом же, когда большинство народа ходит с короткими рукавами, оные перчатки просто вредны. Можно возразить, что в Москве или Питере есть длинные линии метро, поездка по которым может превысить срок действия дезинфекции. Но когда человек сидит, не двигаясь, в углу вагона, риск минимален, меньше чем при хождении по улицам. А если он едет с пересадкой, раствор на переходе всегда можно обновить. Ну а самые пугливые просто возят с собой нужный флакончик, и дело в шляпе. В конце концов, продезинфицироваться можно и водкой, и даже если делать сие изнутри, оно всё же полезнее и эффективнее пресловутых перчаток. Но ведь о перчатках уже не говорят почти и в общественном транспорте, и тем паче в иных местах? Тем более должно быть официальное заявление о ненужности, вернее о необязательности, оных мер, иначе всегда найдутся желающие кого-то штрафовать и притеснять за уже несуществующие проступки.
         Почти то же самое и с масками. Даже ярые апологеты этого средства в последнее время высказываются весьма осторожно об его пользе, а многие серьёзные исследования вообще отрицают пользу намордников (для людей, конечно). К тому же никто не носит маски во время еды или сна, в бане или в ванной, во время тяжёлой работы. А именно тогда и там риск заражения особенно велик. Маски не закрывают глаза и уши, обычные пути всякой заразы, не говоря уж о мочеполовых органах с их слизистыми покровами. А ведь всякий из нас обнажает сии покровы по нескольку раз в день, и обычно в сортире, где риск подцепить какую-нибудь гадость максимален. А уж заставлять носить сие средство привитых граждан смешно и глупо, сие равнозначно признанию наших прививок совершенно бесполезными и никчемными. Странно, что власти не понимают, что тем самым выставляют себя на смех, да ещё накануне выборов. Единственное разумное объяснение – сохранение масочного режима как репрессивного средства, но тут можно придумать методы и получше, и главное, намного эффективнее. Странно, что такие вещи приходится кому-то напоминать и доказывать. И ещё. Пообещали пожилым и не очень по тыщи, но сии средства почему-то приходится искать на каких-то сайтах, хотя у многих и компьютера то дома нет, и телефоны самые обычные. Скажете, сие дело самих прививаемых? Не фига, большая часть наших граждан делает прививки вынужденно – то ли на работе заставили, хотя обычно и косвенным путём, то ли надо куда-то ехать или что-то посетить, куда без кода и не пустят. Так что сие проблема власти – прививаете, так и бонусы давайте, не отходя от кассы.
      P.S.    И вот очередное, скорее всего мнимое, обострение ковидной ситуации, опять ведёт к маскомании и прочим истерическим выходкам власти против своего народа. А на этом фоне ещё и гонения на «Мемориал», который получает деньги из-за бугра. Но сие общество при всех своих недостатках и просчётах делает и полезную работу, как для граждан, так и для страны в целом. И ежели власти денег на оную не дают, остаётся искать их на стороне. Давайте тогда уж считать иностранными агентами и всех «научников», получивших в 90-ые годы от фонда Сороса по пятьсот баксов. Могли бы и поголодать во славу Родины. А уж наши нобелевские лауреаты треть жизни, если не более, прожили, можно сказать, на шпионские деньги. И не надо, обливая «Мемориал» грязью, ссылаться на закон, он всегда и везде похож на дышло, а уж у нас и вовсе на шпицрутен, коий не токмо повернуть можно, но и согнуть в любом направлении.
     P.S-2.   Слава Богу, намордники наконец-то отменяют, пусть не везде и не сразу. Видимо наверху поняли, что невозможно вести войну внешнюю и заодно давить собственный народ, хоть и по мелочам. Правда, войну пытаются скрыть под неуклюжим термином «спецоперация», но сие просто уловка, глупая и неубедительная. Всякая война это операция или цепь операций, причём в любом случае особых, специальных или отдельных, ибо нормальное состояние это мир, а война никогда и нигде не была тривиальностью. И потом многое зависит от точки зрения. Например,американская агрессия во Вьетнаме для США вполне могла быть спецоперацией, там и никаких мобилизаций не было, ни людских, ни экономических, а для вьетнамцев то была ожесточённая, долгая и всеобщая война. К тому же даже такие внешне бескровные и спокойные конфликты, как странная война или холодная война, всегда и всюду считались всё же войной. А тут всё же бои идут... Но главное, конечно, ни в этом. Все мало-мальски значимые российские интересы в Хохляндии сосредоточены на востоке, самое большее в Донецко-Приднепровском регионе. К тому же из более западных областей почти все нормальные люди давно сбежали на работу к нам или на Запад, остались ленивцы и бездельники, инвалиды и пенсионеры. Нам что, своих пенсионеров мало? Для начала выдайте, пусть частями и не сразу, всем, у кого она есть, накопительную пенсию, начав сие, естественно, со старших возрастов. Пусть процесс будет долгим, людям важно знать, что рано или поздно они своё получат полностью, а не 5-6 %, как сейчас. И верните все «ковидные» штрафы, коль уж признано, что все меры, за нарушение коих штрафовали народ, оказались бесполезными. Вот тогда войну на Украине поддержит подавляющая часть населения, а не токмо госслужащие, лица «чего изволите» и просто профессиональные холуи. 
     Ну вот, теперь и мобилизацию дождались, а со «спецоперацией» она несовместима в принципе. Типичная война в российском стиле, безалаберная и неудачная. Более всего она напоминает русско-японскую 1904-05 гг, хорошо хоть в этот раз флот не пришлось задействовать. И ещё, ежели народ в восточноукраинских областях поголовно за нас, так кто же продолжает палить по донецким городам и сёлам? Пришельцы с запада? Но коль скоро сие уже вроде как наша земля, то и очищайте её всеми доступными средствами, а не топчитесь на месте. Война вещь серьёзная, и наполовину, и даже на две трети, её вести нельзя. А ежели боитесь прогневить Европу и Америку, то нечего было и рот разевать. Я уж не говорю про Запорожскую АЭС, свой Чернобыль что ли хотят поиметь наши власть имущие?