Когда-то давно...
На интерактивной голографической панели космического корабля «Ординар» отобразилась трехмерная мини-карта с подсвеченным участком сектора «Триады». Напротив дисплея сгорбился взъерошенный Витторе Порта. Он повернул голову и посмотрел на стоящего рядом диспетчера:
— Сколько нам еще лететь? — на плече его рабочего комбинезона вышиты итальянский флаг и аббревиатура «EE» — сокращенное обозначение «electrical engineer».
Пальцы навигатора лениво опустились на клавиатуру бортового компьютера:
— Примерно через восемьдесят часов будем на месте.
Из-за пилотного кресла выглянула ярко-рыжая макушка Сары:
— И куда ты все время торопишься?
— Я не тороплюсь. Меня все время кто-то торопит. Надоел этот корабль, — ответил Витторе.
— Думаешь, на «Экваторе» тебе дадут отдохнуть?
— В любом случае, — бросил Витторе, — мне нужно срочно увидеть новые лица, чтобы не тронуться умом. Сперва нам вместе еще не меньше месяца торчать на Станции...
— «Правило пятое — никогда не отрываться от коллектива», — процитировал диспетчер вызубренные из кодекса поведения экипажа установки.
— Конечно, я все это знаю, — Витторе небрежно махнул рукой, — но иногда стоит менять декорации. Просто хочу сказать, что целесообразнее посадить корабль прямо на плоскогорье в районе кратера «Флана», а не лететь на чертову Станцию. Твердая земля под ногами, а не три дня анабиоза — вот что мне действительно нужно, — в доказательство он потянулся, хрустя суставами. — По крайней мере, так говорит Док.
— Мы давно в пути. Пару месяцев ожиданий — не приговор, — ответила Сара.
— Толку с тобой спорить, — сказал Витторе и отвернулся от нее. — А ты чего молчишь? — обратился он к навигатору.
— Не приплетай меня. Не я дал установку на это направление, не мне и отменять ее. У тебя работы нет?..
— Нет. Может, хотя бы переключимся на скоростной режим?..
На верхнем коммуникационном экране появился невысокий худощавый американец. Несмотря на телосложение, в нем чувствовалось несколько надменное достоинство и какая-то волчья сдержанность.
Итальянец мигом переключил внимание на изображение командира:
— Наконец-то. Скажите что-нибудь приятное?
Рэнди Риз коротко кивнул инженеру и отдал команде приказ:
— Отключите автоматическое регулирование скоростей и внесите коррективы по маршруту. Если понадобится, увеличивайте скорость. Поступили новые сведения от Гэндзи. На Станции какие-то проблемы. Радуйтесь, Витторе — мы будем на «Экваторе» раньше положенного срока...
***
На возвышенности раздвоенной реки, которую местные поселенцы называли «Прядями Валлы», — в честь легендарной прародительницы, — в беспорядке стояло два десятка бревенчатых домиков и сараев с жердями для сушки снопов. В деревне царили веселье и свобода — намечалась свадьба, и все постепенно украшалось цветами и зеленью, знаменуя долгожданный въезд молодых в новую избу.
Соседи и подружки спешили поздравить невесту, но дома ее не обнаружили. Родители сразу поняли, что произошло, и дали наказ отыскать сладкую парочку и отвести обратно в деревню. Позвякивая перстеньками и разноцветными гладкими стеклышками на груди, подруги невесты выбегали из дома на поиски пропавшей суженной и будущего мужа. Вернувшись, они сказали, что никто никого не видел: «И жених и девушка все время куда-то исчезают!», — сетовали они.
А у края взгорка уводил в вековую рощу, которой почти не касался топор дровосека, очень крутой склон. В этой роще был глубокий грот, вокруг которого громоздились огромные валуны. Из грота, меж камней, вытекал источник с прозрачной водой.
Здесь, в прохладе грота, и проводили время наедине с собой влюбленные.
Она пахла пионами и цветущей белой шелковицей. Сидела слева от него, соприкасаясь бедрами и ладонями. Сквозь полотняную одежду он чувствовал жар ее тела. Когда Зата поворачивалась, ожидая, что кто-то из жителей деревни выскочит из высоких кустов, то грудью немного надавливала на плечо любимого.
Хонаф обнимал ее, смотрел в глаза и, одурманенный ими, думал, что и ее любовь, и ее мир состоят из отражений его самого. Девушка только прятала взгляд и теребила вышитую эмблему на вороте его рубашки — он видел в ее движениях что-то такое, чего раньше не замечал:
— У тебя очень красивые глаза. Мог бы вечно в них смотреть, но ты почему-то все время прячешь их от меня...
— Меня смущает твой взгляд, махой. Он такой...
— Какой, любовь моя? — он поцеловал ее в шею.
— Будто ты сомневаешься во мне.
Хонаф выпрямил спину:
— Совсем нет...
— Мы вторую декаду проверяем свою любовь, и я хочу знать, что она реальнее этого озера или камня, который мы греем своими телами, — сказала Зата и легонько провела пальчиком по его подбородку, увлекая обратно в объятья.
— Она реальна, и это правда, в которую верит Оракул, — он подумал взять ее руку в свою, но она успела резко отдернуть ее. Металлические браслеты на ее кисти бряцали, словно звенел мифический лисий колокол.
— Какая разница, что он говорит? Скажи что-нибудь сам.
— Ты знаешь, с чего начинается утро, любовь моя. С поцелуя. И впредь ничего не изменится.
— Обещай...
— Иначе копье Вола пронзит мое сердце! — дал он слово и закрепил его на нежной груди Заты, и оба потянулись навстречу друг другу.
Близился вечер. Они понимали, что долго прятаться не получится, и лучше выйти до первого крика розового вакаты. Умылись, оделись и по протоптанной ими «секретной» тропинке вернулись домой, после чего обнялись и разошлись по разные стороны.
Хонаф вспомнил, что пообещал отцу посетить Оракула. Сократив дорогу через длинное пересохшее поле, он встретил юного Орабаю, собирающего листья вокруг старого рукха, по которому тянулись тонкие светло-желтые листочки.
— Трудишься ни свет ни заря, ханай?
Юноша, не вставая с колен, кивнул и сказал:
— Господин Хонаф, у меня к вам будет просьба.
— Говори, ханай.
— Господин Оракул послал меня собирать ингредиенты для пуншевого зелья, но в пути мне стало трудно толкать ковару. Вот я и решил сделать вид, что перебираю травы, на случай если учитель станет «подсматривать» за мной, а сам сел восстановить силы, — сказал он, массируя босые грубые ступни.
— Мне толкать ее за тебя, ханай? — надул сердито щеки Хонаф.
— Она битком, горай! — Орабая был совсем еще юноша с длинными белокурыми волосами и зелеными задумчивыми глазами. Он постоянно приходил к Хонафу, еще до знакомства с Затой, и показывал какие-то необычные предметы из своей сумочки, которые он сделал сам или получил от учителя. Хонаф держал их в руках, разглядывал и всегда удивлялся. Они ему нравились.
— А где твоя обувь? — продолжал он.
— Было велено без обуви...
— Учитель будет ругаться, говорю тебе.
— Ага, но он и велел... Хонаф, — не сдавался юноша, — ты все равно идешь к Оракулу, верно?
— Гад ты, Орабай. Но я помогу, а ты взамен обещай, что пустишь мою кровь перед невестой. Обещаешь? А я буду помогать, как смогу.
— По делам и поделом, — вдохнул ученик Оракула и поднялся, опираясь на грубый набалдашник своей кафи, прекрасно понимая, что Хонаф лукавил — доверить кому-то другому провести такую ответственную церемонию он бы никогда не смог.
Они вышли на горную тропинку, по бокам которой стояли редкие приземистые дома с вычурными черепичными крышами хермитов. Над крышами поднимались сизые облака испарений, а над холмами, утопающими в этой дымной синеве, виднелась квадратная надстройка Оракула с большим куполом, вершина которого была отчетливо видна.
Мальчишка шел следом и разглагольствовал по поводу того, как можно провести свободное время за чтением ном, которые у него есть:
— У Оракула есть много ном: «Первобытные предания», «Прошлое в настоящем» и другие. Там говорят о начале устройства мира. Он сам их написал и дает мне читать. Ты знал, что мир был создан в ответ на наши мысли? Ведь не знал, да?
— Нет, — ответил Хонаф.
— Теперь знаешь.
Хонаф вдруг понял, что слишком озабочен событиями последних дней, чтобы слушать россказни юного Орабаи, сияющего от важности своих знаний:
— Это глупо, ханай, не приставай ко мне.
— Почему глупо? — оскорбленный, он надул щеки и встал в позу. Ковара не остановилась, и юнцу пришлось немного нагнать ее.
— Потому что мы не знаем, как было до того, когда не было Оракула. Ни один алхимик не скажет, откуда взялась звезда или ветер, — подумав, ответил горай.
— Оракул и не говорит, что знает прошлое.
— Значит, сам не знает про это, а говорит такие вещи, про которые никто ничего не знает. А как тогда можно узнать про то, что люди видели раньше, ханай?
— Оракул пишет руками Валлы, и ему не нужно угадывать прошлое.
— А вдруг, — продолжал Хонаф, — когда он говорит о ней, он насмехается над нами, притворяется? Почему тогда Оракул говорит, что мир был создан в ответ на наши мысли, если некому было рождать мысль?
— Он знает больше, чем ты, горай, — простонал Орабая, — а ты совсем глупый и вредный, если идешь к нему имея такие мысли в голове.
Хонаф рассердился и использовал единственное оружие, против которого мальчишка бессилен:
— Все расскажу твоему учителю.
— Горааай!
Так и шли, перебрасываясь ничего не значащими фразами и шутками, пока не вышли на полянку перед домом отшельника-Оракула.
В центре стоял высокий, словно высеченный из цельного куска камня, стол и посуда. Но Хонаф никак не мог определить материал, из которого он сделан. Возле него Оракул помешивал то ли суп, то ли какой-то забродивший отвар в нагревающимся котелке. Пахло жутко. Позади стояли домишко и ограда с голубями. Домик на самом деле не походил на жилище Оракула, по представлению Хонафа, но купол с детства оставил впечатление чего-то магического, словно оттуда должно вырваться что-то буйное, почему-то тыквенного цвета и пахнущее смолой.
— Благих знамений, Оракул.
— Рад тебя видеть, мой друг Хонаф, — он поднял палец и нарисовал в воздухе какой-то символ, а потом прикоснулся к виску. — Орабая, а ну выходи из-за его спины! — неожиданно громко сказал Оракул.
Оба вздрогнули, а малыш Орабая аж подскочил на месте и выплыл из-за спины, весь белый, словно чистое полотно мастера Кенаваса.
— Простите, учитель, — простонал он.
— Ты все собрал, что я просил?
— Да, учитель, и коренья деревьев, и красные лилии, и ягоды плодов лакипы.
— А фасоль у господина Дуная ты забрал? — холодно спросил он.
— Да, вот, рядом с ягодами.
— Все-все, молодец, проводи гостя ко мне в дом, — сказал Оракул, оттягивая ученика от скрипучей ковары. — И больше никогда не забывай, а то...
— Знаю, господин Оракул.
Орабая покосился на массивную кафи учителя, отличающуюся от его деревянной, и, проглотив ком в горле, скорее повел улыбающегося Хонафа в избу.
Внутри пахло едой и пылью. В углу стояли полдюжины сосудов с мутной жидкостью, а над столом висел гобелен, изображавший длинный внутренний двор какого-то храма. Такого храма в деревне никто и никогда не видел, а потому думали, что его выдумал сам Оракул, когда его кистью двигала сама Валла.
Оракул суетился. Вздрагивал. Смешивал что-то в супе. Обнюхивал. Качал головой, причмокивал.
Хонаф заметил его нервозность и поинтересовался:
— Возможно зрение подводит меня, Оракул, но вы кажетесь обеспокоенным больше обычного. Что говорят знамения?
— Знамения молчат, ханай. Но ты прав. Сегодня небо кажется менее податливым и горячим, словно на него пролили застывающий мен...
— Вчера я видел разноцветные хвосты за оврагом.
— Верно, вчера сошлись хвостатые перии, а сегодня и ты женишься, юный музыкант Хонаф. Жизнь удивительна...
— Да, сегодня...
— Ты грустишь, друг? — Оракул подлил в чару воды, растворив в ней щепотку тертой пурпурной коленьчехи, и подал ее Хонафу.
Тот осторожно отпил отвар и блаженно прикрыл глаза. Напиток был ароматный, не очень сладкий, но мягкий, — даже не пить, но просто нюхать его было невероятно приятно. Он слегка повертел языком и выплюнул пару травяных листиков:
— Я пришел за советом. Мне кажется, что я иду не к тому человеку... Она увидела в моих глазах отражение густых тропических лесов, я же в ее — свое отражение. Словно я чего-то весь день боюсь. Может, ее...
— Боишься? — рассмеялся Оракул. — Она ласковее любого зверя и краше великой горы Олова, Хонаф. Лучше всех, кого знали небеса. Не говори глупости, а не то накликаешь беду на свою косматую голову.
Орабая, присевший возле Оракула, тронул его за рукав:
— Моя мама говорит: «Не получается — не делай». Отличное правило, правда?
— Интересное умозаключение. То есть, сдавайся, если ошибка идет за ошибкой? Или позволь хищнику съесть тебя, если силы сражаться на исходе? — подловил его Оракул.
— Так мама говорит, — виновато проговорил малыш.
— У тебя потрясающая мама, но ее слова — это всего лишь вопрос того, с какой стороны смотреть на проблему и собственные силы. И ты, друг мой, — обратился он уже к Хонафу, — перестал бы тревожиться понапрасну. Если сегодня звезды не упадут, то свадьба состоится, — усмехнулся он.
— Разве звезды могут падать, Оракул?
— Мы не имеем над ними власть. На все воля всевидящей Валлы, Матери озера нашего и воздуха, что вдохнули в тебя любовь и правду.
— Конечно, Оракул. Спасибо.
— Вот, возьми, — Орабая протянул ему глиняную фигурку в виде чаши с дыркой на дне.
— Что это, ханай?
Оракул цокнул при виде побрякушки:
— Всем раздаривает свои глупые амулеты.
— Он на удачу, — оправдался юноша.
— Зачем тогда нужна дыра, если не терять ее, когда она попадает в чашу? Глупый мой Орабая, все тебе развлечения да небыль, — сетовал Оракул.
Хонаф встал и потрепал мальчишку по голове:
— Ничего, я возьму. Благих знамений, Оракул. И тебе, юный ханай. Думаю, мне пора возвращаться к родителям. Нужно готовиться к церемонии.
— Увидимся на свадьбе, дорогой Хонаф.
— Увидимся, Оракул...
Хонаф покинул избу Оракула и вернулся той же дорогой. Он не ошибся; будущую обитель уже украсили венками, благовониями и цветами. Во дворе собрались певцы и флейтисты, наполняя чаши вином. Гости и близкие выставляли столы и застилали их белыми скатертями. В каждом доме выпекались пиалы, которые вскоре забьют столы, будут делить его с мисками риса, вокатой и речной «ушастой» рыбой задрой.
Уворачиваясь от толкущихся гостей, он нашел свой дом. Отец стоял возле окна, выпрямлял молотком кривые гвоздики в стуле. Он был не один: еще двое товарищей сидели за другим столом, чинили высокую подставку.
— Соизволил домой вернуться, ханай? — встретил сына отец семейства.
— Где пропадал, молодой? Изменял, поди? — ерничал господин Зяр.
— Всей деревней искали по оврагам и бурьянам! — возмутился отец Заты, которого Хонаф надеялся не увидеть близ отчего дома.
— Прости, папа. И вы, гости. У меня были дела по пути...
— Какие могут быть дела, когда мою дочь давно нарядили в платье?
— Прятаться от ее подружек, господин Комай? — предположил Хонаф, перенимая от отца наспех сколоченный табурет.
Господин Зяр хихикнул:
— А ты, ханай, предпочел бы стать деревом на краю дола и размножаться семенами? И с кем бы ты в итоге был? С дудкой бродяги под своей кроной и безголовым зайцем Оракула.
— Разве это плохой вариант? — спросил Хонаф.
— Слушай мою мудрость, ханай: терпи ее подруг, если хочешь быть счастлив с женой, а не то они растерзают тебя своими острыми косами.
— Да помолчи, двуязыкий, — встрял господин Комай, бросая в Зяра тряпкой для чистки подставки.
Отец не повел и бровью, а только велел Хонафу расставить табуреты и помочь вынести еще пару столов, потому что гостям не хватает места:
— Столько людей на улице, а приглядишься — одни бабы с пирогами.
— У меня еще есть время до личного приготовления, — согласился помочь Хонаф, опираясь коленом о табурет.
— Погоди. Пока не ушел: ты выполнил мою просьбу?
— Да, Оракул видел меня.
— Он посетит свадьбу?
— Оракул пожелал мне добра, и мы распрощались, обещая встретиться во время пира...
— Рад слышать это.
— Но сегодня он был чем-то встревожен, — закончил Хонаф осторожно.
— О чем это ты? — встрепенулся господин Комай.
Оракула тут все любили, внимали каждому его слову, потому и были рады услышать о том, что он лично почтит свадьбу своим присутствием. Но, если Оракул чем-то встревожен, то стоит держать ухо востро...
Хонаф посмотрел вверх:
— Ничего. Думаю, все будет хорошо, — успокоил он тестя и удалился расставлять оставшиеся стулья и столы для пира.
Звезды все еще невероятно сияли на небе.
Хонаф не желал раньше времени показываться Зате на глаза. Он закончил со столами и вернулся домой. Совсем недавно он обещал ей свою жизнь, но что-то во всем происходящем вызывало у него тревожные предчувствия: «Оракул тоже почувствовал изменения, хоть и отделался туманными объяснениями. Может, пока церемония не начата, я бы мог отложить свадьбу?»
От этих мыслей ему стало страшно:
— Нет. Не стоит думать об этом. Все будет хорошо, — пробормотал он.
— Ты что-то сказал?
— Ничего, мам. Я скоро буду готов, — он надел глиняный кулон в виде чаши с отверстием посередине и, под аккомпанемент музыкантов, ровно через тридцать мит вышел навстречу невесте.
Она была потрясающей: стройная и гибкая, в зеленой шелковой тунике, украшенной цветными птичками. Волосы заплетены в несколько роскошных черно-красных косичек, перехваченных красивой золотой цепью. Нежные руки доверчиво раскрыты навстречу своей любви. Волшебница. Ему стало стыдно за свои глупые и безосновательные сомнения, и он поспешил забыть об этом.
Они встали напротив дома, к нему лицом, и предъявили друг другу плетеные из многовекового рукха кольца: с одного свисал красный шелковый шнур, с другого — серебряный. Шнуры символизировали ритуальный союз двух разных миров: неба и земли, — двукосой Валлы и великого Вола.
Орабая, как и обещал, исполнил церемонию крови: подошел сперва к жениху, взял в руки его ладонь и провел по ней небольшим лезвием. Кровь полилась в чашу. То же он проделал и с невестой. После опустил оба кольца в смешанную кровь и прочел речь:
— Я верю тебе и этой девушке, и этот ритуал будет служить по своей сути символом вашего единства. Вы будете верны друг другу и своим клятвам до самого конца и после, потому что одно неразрывно связано с другим, и человек живет только благодаря тому, что обещает быть верным. Наденьте кольца и закрепите свою связь поцелуем.
Пара поочередно поцеловала Орабаю в щеки и вытащила кольца. Взяв руку мужа в свои, невеста надела на его палец кольцо и обвязала шнур вокруг пореза. Хонаф тоже перевязал рану невесты серебристым шнурком. Союз состоялся! Они поцеловали друг друга в губы, и начался свадебный пир.
В саду заиграла красивая мелодия, и хор вступил в волшебный напев, который сопровождался музыкой, а музыка — всепроникающим ароматом цветов.
Было много разных блюд — бананы, фрукты, миндаль. Иногда на столы подавали холодное мясо яцков, и тогда гости визжали и хлопали в ладоши, отламывая голыми руками ножки и крылышки зажаренной птицы.
Родные и близкие выстраивались в очередь и подносили влюбленным чашу молодого вина. Сперва отпивал Хонаф, а после холодной каемки сосуда касались губы невесты.
Оракул появился из ниоткуда и щедро расцеловал новобрачных в обе щеки. Он был совсем навеселе:
— Да не будите вы больше одиноки, не будет больше одиночества в темноте! — нараспев продекламировал он и растворился в праздничной толпе. Но уличная песня не кончалась: музыканты играли веселую музыку, и уже никто не мог удержаться от танцев в стороне.
Традиция деревни обязывала провести любой новой паре целые сутки в «Сердцевине Валла», в которую входила раздвоенная речка «Пряди Валлы» — именно по ней отправится корабль молодоженов, который построили в соответствии с северной традицией из древесины кадмана и городского гуна. До свадьбы в деревне будут проведены приготовления, о чем новобрачным и сообщал в данный момент господин Кьяр, отец невесты:
— ...Скоро подготовим вам одежду и одеяла, а провиант и воду погрузим на восходе.
— Мы вам очень благодарны, господин Кьяр.
— Спасибо, папа.
— Все ради тебя, милая. А теперь, дети мои… — он резко осекся на полуслове и поднял указательный палец вверх. — А это там что?..
Все запрокинули головы и всмотрелись вдаль.
***
Командир «Ординара» осторожно поднял голову и осмотрел полетную палубу. На треснутом центральном мониторе пульсировал красным сигнал тревоги. Слева разматывались поврежденные механические щупальца трубопроводов. Обшивка космического корабля при падении нагрелась и не будь термоизоляции неминуемо разрушилась бы. Тем не менее, первичная оценка ситуации удовлетворила капитана. Рэнди Риз поднялся с пола, провел рукой по волосам и комбинезону, стряхивая осколки. Сара сидела спиной к нему, приложив руку к пояснице. Инженер пытал технику. Командир отдал компьютеру приказ провести диагностику бортовых систем, но тот не отозвался на голосовую команду.
— Погодите, связь восстановится через несколько минут, — предупредил Витторе, — но диагностику придется проводить вручную. Что, черт подери, случилось с системой посадки?
В полу прорезалось небольшое окно, из которого высунулась лысая голова навигатора:
— Рад, что вы целы. Удивительное начало дня, верно?
— Команда в порядке? — спросил Риз.
— Царапины. Отправил Майкла и Сони в лазарет, — ответил навигатор. — Что произошло? Все навигационные системы вышли из строя еще до падения.
— Пробую выяснить причину сбоя, — отозвался Витторе.
Рэнди Риз обратился к навигатору:
— Можешь определить наше местонахождение?
— Конечно. У меня тут где-то должен быть… Ага, целенький! — Он вытащил из-за пазухи комбинезона портативный локатор. — Секунду. Должен работать. Отлично! Посмотрим... Место нашего приземления...
— Мы рухнули и пропололи несколько участков вдоль горизонта до каменистого холма! Едва ли это похоже на приземление, — выругался из своего угла электротехник.
— ...северо-западнее от запланированной точки. И не нужно кричать. Мы все тебя слышим. Опять. Говоришь, до холма?.. Выходит, около устья реки «Джованни», — он присвистнул.
Витторе махнул ему рукой, но что-то его отвлекло. Он прислушался, переступил через осколки монитора и прижался лбом к стеклу:
— Grande, а мы не одни...
— Там люди? Сколько? — насторожился Риз.
— Технически, они еще не «люди», — вставил навигатор.
— Не нуди. Да, местные аборигены. Не очень-то и много. Трое, пятеро. Нет, вроде всего семь. Вышли откуда-то из лесу. Один из них, кажется, идет прямо сюда.
— Что будем делать? — встрепенулась Сара, обращаясь ко всей команде. — Мы же не можем просто... выйти навстречу?
Витторе повернулся:
— Они все равно не уйдут. Да и почему сразу нет? — возмутился он. — Мы летели в роли научной экспедиции, верно? Пожалуйста, перед тобой окно в будущее, о котором ты говорила — ценный материал, воплощение культуры и быта. Наблюдай и ассимилируй.
— Ценю твой энтузиазм, но мы для них скорее имитация взорвавшейся ракеты. Все должно было быть... более профессионально...
Рэнди Риз прервал своего пилота:
— Теперь нет смысла думать об этом. Мы не в том положении, чтобы отсиживаться. Нужно разобраться, почему система дала сбой и исправить его последствия. Насколько силен ущерб?..
Инженер отрапортовал:
— Двигатели отказали, а еще мы почти обесточены и лишены возможности установить связь со Станцией. Некоторое оборудование еще может работать на собственном питании, но мы не знаем, как долго продержится запасные батареи. Пищевые материализаторы точно не будут в состоянии функционировать еще несколько дней. Можно попросить местное население раздобыть нам свежей еды или найти самим. В любом случае, имеющегося провианта еще достаточно, но всегда нужно быть готовым, что поломка окажется необратимой. В таком случае, Станция рано или поздно решит свои проблемы и вышлет провиант.
Командир выслушал его и подытожил:
— Понял… Чтобы начать первичные работы и разбить лагерь нужно повернуть гостей обратно. Первым делом попробуем вернуть функции пищевых автоматов, синхронного перевода и центра связи. Витторе, помоги Саре поприветствовать хозяев «Экватора». Можете надеть экзоскелеты, но экономьте энергию. Остальному экипажу передайте, пусть остаются внутри. Впрочем, я сам передам... Возьмите Ллойда, пусть поможет с переводом. И попробуйте найти Гэндзи. Судя по всему, мы пролетели над его точкой. Он тут вроде местного фокусника...
Команда приняла приказ к исполнению и покинула палубу.
***
Сперва на ночном небе появлялись разноцветные вихри, похожие на раскаты грома, а потом стали вспыхивать мелкие белые звездочки — сначала слабые и одинокие, но, чем ближе, тем громче и громче, и вот совсем рядом — они обрушились на деревню чем-то вроде металлического ливня.
На улице вспыхнули факелы, и музыканты резко оборвали игру. Тишина длилась недолго:
— Скорее! Всем выйти на улицу! — крикнул кто-то из темноты.
Выкрики людей слились в одно целое. Единым порывом народ побежал в сторону моста, подальше от накалившегося крошева. Многие вооружились ведрами и помчали к речке, чтобы предотвратить распространение огня. Продырявленные раскаленным металлом крыши вспыхнули в одно мгновение. Пламя быстро поднималось, и на улице вскоре стало невозможно различить друг друга из-за гари. Отчетливо были видны только алые огни в небе, огромным костром освещающие густую ночь — даже ветер нагрелся и перестал приносить речную прохладу. Ноздри горели, в ушах гудело, даже слезы выступили на глазах.
Занятый тушением уцелевших домиков народ не сразу понял, что это было за сияние, которое пролетело над деревней и скрылось за лесом. Но вскоре, где-то у хребтов, послышался резкий удар, словно гигантская кошка спрыгнула с подоконника, и земля под ногами сельчан вздрогнула.
Когда последнее пламя погасло, небо очистилось, и народ пришел в себя, самые храбрые вышли на разведку. А когда подошли вплотную к месту падения, они увидели «Крепость» — она была настолько близко, что любой мог рассмотреть ее углы и крыши. Верхний край был огромен, а внизу, меж огненных столбов, валил густой черный дым. Они подошли ближе, и ворота «Крепости», словно в ответ, отворились, и никто не посмел усомниться в увиденном: перед ними появился могучий Отец. Вол в сверкающих черных латах, пожирающих свет. Все сжались, затаив дыхание...
А потом вышла и Она — волшебство, туманная басня Оракула или что угодно еще, но только не человек, которым она предстала перед народом. То была Богиня. Мать. Сама Валла, переливающаяся в тонких ветвящихся нитях золотисто-белого одеяния…
***
От прохлады грота, журчания чистой речки и аромата синего кустарника улыбка на ее лице казалась все шире и светлее, будто Сара позировала фотографу. Последние полгода прошли для нее особенно счастливо:
— Будем создавать новые континенты!
— Как ты сказала, Матерь? — охнул Хонаф.
— Континенты, — повторила она.
— Целые континенты?..
— Ты мне не веришь?
— Верю! Но… но это ведь...
— Невероятно, правда? — она смеялась, словно говорила о чем-то совершенно глупом и естественном. А ему не хватало слов.
В течение месяца шли работы над восстановлением корабля. Станция вскоре вышла с «Ординаром» на связь и выслала необходимое оборудование для развертывания работы по терраформированию. Потом прошло еще полгода, но Сара не изменилась: она говорила громко, с подъемом, словно всходила на сцену, и была точно также прекрасна в облачении, которое ей подарили жители близлежащей деревни, как и на момент приземления. Складывалось ощущение, что она и вовсе не старела. Совершенно неожиданно для себя, Сара стала вдруг чрезвычайно популярной личностью. Местные жители приняли пришельцев из космоса за богов, которых они встречали в бесчисленных легендах и сказаниях. Люди сами приносили ей рыбу, овощи и фрукты, выпрашивая у нее милости. И она принимала ее, балуя в ответ различными причудами — например, вырезая из бумаги маленькую бабочку и опуская ее в воду. Бабочка оживала — и через некоторое время начинала порхать. Саре эта игра очень нравилась, а на местное население она оказывало такое мощное влияние, что из простого пилота в их глазах она довольно быстро превратилась в божество.
— Но какой смысл создавать некогда существующие пустыни? — пытался разобраться музыкант в столь сложном для него вопросе.
Она с интересом разглядывала его инструмент, наподобие лиры, украшенной цветами и перьями:
— Это не будет пустыня — Новая Атлантида! Мои товарищи опоясали всю планету, и нет угла, где бы мы еще не были.
— Я... я не понимаю, о чем ты, Мама, — но в его глазах читалось нескрываемое восхищение. Подобное можно было видеть только у мальчиков, готовых повиноваться любому приказу и выполнять любую работу ради одной улыбки.
— Ты действительно ничего не понимаешь. Со временем тут и там расцветет жизнь: деревья будут усеяны птицами, рыбы будут плескаться в искусственно созданном водоеме, а звери с упоением греться на зеленом лугу, — Сара кивнула головой в сторону вершины горы. — На этой земле никогда не будут гибнуть города. Он будет расти все шире, так, что вы сможете переходить из одного континента в другой! Все это реально, поверь мне!
— Я верю, Великая Валла. С тех самых пор, как ваш с Отцом замок обрушился на наши края. Я верю тебе. И Оракул верит, но пройдут тысячелетия, прежде чем твои желания исполнятся...
— Не думай об этом, ханай. Ты станешь частью огромной истории. Разве это не высшая цель для любой цивилизации? — ласково улыбнулась та. — Придет время, и она станет такой, каким был мой народ. Именно поэтому мы и здесь. Вы тоже будете Богами. Весь огромный мир лежит в нашем распоряжении. В его пределах нет места ничему иному, как только нам! — Сара обняла его голову, прижав к груди, но на глаза наворачивались слезы.
— Все хорошо?..
— Да, конечно, — ответила она, но ей захотелось, чтобы это приключение поскорее закончилось. — Иди, возвращайся ко своей любимой. А не то она будет ревновать тебя.
— Она не будет ревновать к Богине! — уверил он.
Но «богиня» только громче рассмеялась, забывая о мимолетной слабости:
— О, хонай... Ты и правда многого не знаешь!
***
В этот день Родители поссорились, потому что «Отец» выпил слишком много и не смог уснуть. Он приставал к «Матери», но та только молча плакала. «Что ты со мной делаешь! Что ты со мной делаешь!» — верещал «Отец», и «Мама» ничего не могла поделать. Такими ночами мы понимали, что грядет что-то страшное...
— ...Немудрено, ведь тут все делается для тебя, Богиня!
— Прекрати свою клоунаду, Фрателлини, — парировала она.
Витторе пропустил остроту мимо ушей:
— В самом деле, все эти идиоты трутся около тебя, словно пчелы возле меда. Но ведь это ничего не стоит, верно? Твои игрушки — и баста. Тешат божественное самолюбие: «о, Матерь, дай нам высокомолекулярного полиэтилена. О, Матерь, угости меня синтезированным спиртом!»
— Умнее пародии не придумал? — прошипела Сара.
— Прекрати мне язвить и послушай. Ты — обычная обманщица! Они просто делают вид, что знают тебя. Ты это понимаешь? Однажды они все поймут, и тогда…
Сара резко развернулась и перешла в атаку:
— И тогда им будет стыдно, что собственный «Отец» был первым, кто рвался улететь с этой чертовой планеты, но вместо искупления — ты пытаешься воззвать к моей совести, чтобы сбросить всю ответственность. Лицемер!
— Сколько мы уже тут? Столетие? Два? Моя работа тут была закончена слишком давно…
— И у тебя была возможность улететь вместе с Ризом! Но ты остался доставать меня нытьем о том, что кто-то должен разгребать последствия. Только от тебя больше первого, чем второго...
— Они… они просто вымрут! Целые поселения. Озера! Леса! Все вымрет! Боги, кем мы себя возомнили? — он забился в истерике. — Даже если они уцелеют, неужели ты думаешь, что они будут лучше тебя или меня? После всего того, что мы натворили? Но, страшнее то, что сколько бы лет не прошло, они будут видеть в тебе и во мне только икону, которой им придется прислуживать. И чем больше ты будешь проповедовать им и слагать свои легенды, тем менее достойной будет новая история…
— Ты предлагаешь просто сбежать? Можешь позволить себе бросить целое поколение, которое сам обрел на вымирание?..
— А тебе нужно самолично видеть конец целой цивилизации? Откуда в тебе столько эго? Или ты просто не отдаешь себе в этом отчета? Они любят тебя, пока ты богиня. Но со временем, как и любые дети, они поймут, что их Родители не боги...
— Тогда зачем мы вообще что-то делаем!? Все это изначально было глупостью? Ты… Ты не понимаешь. Мы все находимся на пути прогресса! Или хотя бы ожидания от него, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Даже ты! Я сделала тебя «Отцом»…
— Отцом целого мира! Делай, что хочешь. Хоть отруби мне голову. Я никогда не считал себя бесполезным уродом, ты меня таким сделала. Ты искалечила меня, наделив такой властью. После этого сюда приедут новые люди. Когда-нибудь, когда все пройдет. Они увидят наши статуи, наши церкви... Они увидят мир, который мы разрушили, чтобы потешить свои амбиции. Вот твое достижение, Матерь: «Выжженная пустыня»!
***
Прошло двадцать лет, как Мать ушла. Аномальные дожди не прекращали литься со вчерашней ночи и до настоящего утра, но бесстрашные сестры все равно надели свои костюмы и незаметно, чтобы родители не заметили скорого ухода, прошмыгнули к выходу на улицу. Переступив порог, они мигом побежали по жухлой траве в сторону дома, где остановился Отец. Пока они бежали, вода струйками стекала с их костюмов и шлепала в лужи, разбиваясь разноцветной радугой. У девочек с собой был кувшин вина и контейнер полный еды. Они поднялись по деревянной лестнице, подошли к массивной двери, увешанной высохшими цветами и дряблой травой, сняли старые цветы и вставили свежие, сорванные по пути. Довольные собой, они постучали в дверь:
— Отец, ты давно не выходил из комнаты. С тобой все хорошо? Можем мы как-то помочь? Лиара приготовила вкусный ужин для тебя.
Тишина в ответ. Старшая постучала снова, и внутри помещения послышался грохот падающих бутылок — «Отец» пытался подняться.
— Отец, ты там? — спросила младшая, дергая за кольцо, но отшатнулась в сторону.
В окне дома появилась заросшая физиономия Отца:
— Проваливайте. Ничего мне не нужно, — бормотал он, а потом отошел от окна и неожиданно заорал. — Черт, вот только она вернется! Скоро... Скоро она вернется ко мне, старая дура! Прочь!.. Ох, только бы не опоздать, только бы не опоздать!..
Девочки испугались и оставили еду перед дверью, громко предупредив об этом Отца. Потом они ушли, но дверь его оставалась закрытой еще многие годы, и со временем сестры перестали ходить к Отцу. Они поняли, что путь назад отрезан навсегда. С тех пор Отец не выходил из своей квартиры, и им больше никто и никогда не отвечал...