Если бы рыбы умели готовить завтрак.
После этого я очнулся в больнице. Напротив меня стояли два врача. Тот, что был с козлиной головой, что-то записывал в мою медицинскую карту, почёсывая свою бородку. Другой - тот, что с конской головой, — стоял рядом и странно улыбался, а временами не сдерживаясь ржал. Я пролежал так где-то полчаса, после меня отпустили. Я долго брёл по коридорам больницы, напоминающим бесконечный лабиринт, с кучей специфических, сводящих с ума запахов, и множество обитателей этого лабиринта, выглядели пугающе. Проходя мимо кабинета гинеколога я увидел, как к нему, одну за другой заводят девушек. Это был подкаченный мужичок с бычьей головой. На его кушетке лежала роскошная, одетая в дорогие одеяния рыба, она смотрела на него, хлопая глазами, пока он заглядывал ей под хвост. В кабинет стоматологии я заглядывать не решился. У батареи, которою, как я узнал, не включали уже очень давно, стояло больничное, никем в данный момент не используемое, дешёвое, инвалидное кресло. В кабинете номер триста четыре, интерны акушеры учились принимать роды на лосихе. А в триста девятом пациент диктовал врачу желаемый диагноз заранее вручая ему «благодарность».
-«Что ты здесь шляешься? Иди уже от сюда!» Сказала мне местная уборщица жаба Клава. Я спустился на этаж ниже. В коридоре почему-то было пусто. На этом этаже тоже размещались больничные палаты и видимо пациентов повели на обед. Осматриваясь по сторонам, я чуть приоткрывал двери, заглядывая в палаты. В одной из них, на столе лежала коробочка с бутербродами. Я зашёл в палату и спрятав под рубашку бутерброды, поспешно покинул её. Я пробежал по лестнице на первый этаж, где с трудом выкрал из гардероба чью-то куртку. Сняв у выхода бахилы, вышел из больницы. Вообще к воровству я относился неодобрительно, но жизнь иногда вынуждала меня идти против принципов. Вот наконец я оказался на улице. Убежав на достаточно далекое расстояние от больницы, я зашёл в небольшой скверик, где какое-то время сидел на лавочке, ел бутерброды и смотрел на беззаботно проплывающие надо мной облака. Однако с лавочки меня быстро прогнали. Я шёл вприпрыжку, напевая песенку,
«Если ты водолей ноги с утра не брей,
Побрей их под вечер, а то покалечат.
Если ты рак, яйца сожми в кулак,
Пойдёт всё сегодня не так.
Если ты стрелец,
Жди сегодня...»
Не успев допеть я резко остановился и уставился на асфальт. Вот прямо около моей ноги проползает слизень - рыжий Лузитаникус. Я слегка перевёл взгляд: слева полз точно такой же Лузитаникус. Я сразу понял - намечается спаривание!
Слизни ползли довольно медленно, и я решил помочь им сблизиться, не психологически, конечно. Я просто решил ускорить движение второго, ибо психологическую помощь в данном случае я считал неуместной. В людских-то отношениях порой хер разберёшься, а тут вообще слизни. Итак, я взял одного на руку: его холодное склизкое тело словно белая слюна после плевка медленно ползло по моей ладони. Я решил ещё немного подержать его на руке и более пристально изучить его. Тело наземного слизня довольно сильно вытянуто в длину, но способно изменять форму за счёт мышечных сокращений. Внешне слизни обладают двухсторонней симметрией,
её нарушает лишь располагающееся справа лёгочное отверстие. Кожа выделяет большое количество слизи, которое препятствует высыханию покровов и способствует лучшему скольжению по поверхности. На голове расположены щупальца: одна или две пары, на которых располагаются органы чувств.
Итак, я поднёс слизня близко к другому, и началось то, чего я и ожидал, — спаривание!
Вот я стою, наблюдаю за этим процессом. Во время спаривания слизни присасываются друг к другу так, что их тела образовывают кольцо. Как бы сказал Николай Дроздов: “это очень интересное явление”
Как и все моллюски, слизни - гермафродиты размножаются раз в году. После спаривания они откладывают тридцать — семьдесят яиц.
«Да уж, чуваки вообще не парятся», — подумал я. Если бы у женщин после секса с мужчиной рождалось бы по тридцать — семьдесят детей, это был бы, мягко говоря, казус.
Я шёл домой и думал только о слизнях; как странно, что раньше я ни разу не задумывался насколько это крутые чуваки. Я уже почти дошёл до дома, вдали уже намечались его очертания, но вдруг я задумался о том, что большинство слизней, переползающих через дороги друг к другу, так и не спарятся из-за того, что чья-то нога внезапно прервёт их земное существование...
После того как мне в голову пришла столь дикая мысль, я стал бродить по улицам и перетаскивать слизней. Я настолько загорелся этой идеей, что можно сказать даже обезумел, ведь здесь и сейчас я хотел помочь всем желающим спариться слизням. Перетащив всех слизней в своём районе, я отправился к ближайшей автобусной остановке. Я зашёл в автобус, подлез под турникетом и сел на свободное место. Пока я ехал, я думал: «а вдруг именно сейчас, пока я еду, кто-то раздавит слизня...»
Я рассматривал лица людей. В глазах большинства из них была тяжёлая грусть и усталость, на некоторых лицах виднелись улыбки, конечно не все из них были искренние, но всё же улыбки. В остальных читалось откровенное безразличие ко всему происходящему, да и вообще к жизни. Автобус встал в пробку. Я посмотрел в большое, грязное и длинное автобусное окно. Оглядывая множество, будто сопровождающих нас машин, я гадал какая жизнь, какие заботы, у того или иного водителя сидящего за рулём этих автомобилей.
Из всех водителей стоящих в пробке улыбался только один.
Я сначала подумал: «Вот это я понимаю! Человек всегда и везде счастлив! Даже в пробке.» Но вдруг я заметил, как у него между ног то и дело поднимается и опускается женская голова. Теперь мне стало всё ясно. Тем временем автобус тронулся.
Меня немного занесло в детские воспоминая. Помню, когда я был ещё маленьким, несмышлёным парнишкой, мы с отцом нашли на помойке грязного, жалобно скулящего щенка. Увидев его я тут же проникся жалостью и попросил отца взять его с нами. Мы его отмыли, накормили остатками докторской колбасы и с тех пор он подолгу бродил с нами по улицам. У меня никогда не было друзей, соседские ребята всегда меня сторонились и потому я быстро проникся дружескими чувствами к собаке. Помню была холодная зима. Я лежал на ковре и мёрз. Пёс подошёл ко мне, лёг рядом грея меня своей шерстью. Я всё детство искал тепла, но никто не мог мне его дать, кто бы мог подумать, что мне его даст обычная, дворовая собака, которая ещё недавно умирала на помойке. Пёс прожил с нами два года, пока однажды его не загрызли другие собаки. Я тогда, тогда так сильно горевал, что у меня пропал аппетит, ведь одно дело просто жить без друзей, а другое иметь друга и потерять его. Еще через несколько лет, от столбняка умер отец. С тех пор я совсем один.
Вдруг автобус резко тряхнуло, произошла авария, водитель въехал в иномарку. «Только бы под колёсами не было слизней!» - подумал я. Нас выпустили. Я посмотрел под колёса и, убедившись, что ни один слизень не пострадал, пошёл дальше. В момент, когда я подбирал очередное склизкое чудо, ко мне подошли пятеро полицейских, один из них протянул мне лапу с удостоверением и потребовал показать документы.
Я объяснил, что документов при себе не имел, но занимался здесь очень важным делом - помогал слизням размножаться... Однако мои слова их не впечатлили, и что-то прогавкав, они повезли меня в отделение. Когда мы вышли из машины, я увидел, как лапа одного из сержантов едва не наступила на слизня. «Осторожно!» - сказал я, слегка подтолкнув его плечом. Я, конечно, получил за это разок косточкой по ребру, но зато сделал благое дело. Меня достаточно долго допрашивали и заперли в обезьяннике, что было весьма почётно для меня, ведь в обезьянниках зачастую сидят весьма адекватные, целеустремлённые люди. Я сижу на пыльной камерной кровати. На тёмно-зелёный, грязных, заплёванных стенах, временами встречаются различные надписи, от ругательных, до памятных. Вон на той, корявым почерком нацарапано «Здесь был Вася!» Вероятно эту запись оставил какой-то молодой паренёк, взятый за распитие спиртных напитков в неположенных местах, ну или за банальную драку. Многие зададутся вопросом, «Зачем оставлять о себе память в камере обезьянника?» Но в этом ведь действительно что-то есть. Особенно в молодости, когда в нас бушует хулиганский, юношеский, бунтарский дух! Так что для кого-то оказаться в камере, в какой-то степени, действительно весьма почётно. По крайней мере если вы здесь не больше, чем на трое суток.
Под скамейкой валялась мятая, чуть подъеденная камерными мышами газета. Судя по дате её здесь читали неделю назад. Интересно, что случилось с её владельцем? Он просто оставил это здесь или его навсегда куда-то увели даже не дав дочитать газету. Поскольку ни радио ни телевизора у меня не было, я с удовольствием прочитал газету, тем самым немного ознакомился с происходящем в стране и в мире, по край ней мере за прошлую неделю. Мимо моей камеры провели проститутку. Она шла прямо, гордой походкой, словно она вовсе не проститутка, а королева! Лишь временами она спотыкалась о поломанный каблук. Тем временем дежурный, заварив себе крепкий чай включил телевизор. По спортивному каналу шёл какой-то футбольный матч. Помню последний раз я смотрел футбол в прошлом месяце, когда проходя мимо Хрущёвской девятиэтажки, я заглянул в окошко первого этажа, в тот день играли Спартак и Локомотив. Спартак тогда победил в три: ноль и на радостях хозяева той квартиры угостили меня пивом. Меня всё же отпустили через пару часов, так-как в камеру привели кого-то по серьёзнее меня. Наверное ребят с митингов. Я блуждал по незнакомым и знакомым мне дворам, собирая слизней в пары. Я даже для большего интереса стал давать им имена. Слизень Боря идеально подошёл слизню Кате, хотя и слизню Диме он тоже не хуже подходил. Был бы Боря человеком, все бы сказали, что он бисексуален, но он слизень, а я повторюсь, слизни гермафродиты. Мне снова захотелось поесть. Я опустил руку в карман куртки и к своему счастью нащупал там смятую купюру. Это был полтинник на который я мог позволить себе купить целый батон хлеба. Я зашёл в магазин. Очередь меня сторонилась и недовольно и пренебрежительно осматривала. Да было немного обидно, но зато я быстро подошёл к кассе и купил целую буханку хлеба. Выйдя из магазина я увидел чёрную, потрёпанную ворону. В её каркании слышалось что-то жалостливое и скорбящее. Я отсыпал хлебных крошек и пошёл дальше. Какое-то время, она зачем-то, прыгала за мной, мне пришлось отпугнуть её, ведь несмотря на моё уважение к этой бедной, потрёпанной птице, вынужденной всю жизнь копаться в мусоре, она бы распугала всех слизней. Ворона последний раз каркнула и улетела.
Был уже поздний вечер. Я достаточно подустал, и мои ноги заплетались, как сыр косичка. Тусклый свет фонарей лениво освещал пространство вокруг меня, я посмотрел на один фонарь: он нервно мерцал, словно говорил мне: «чего уставился?»
Внезапно моё внимание переключила на себя маленькая капля дождя, упавшая с неба точно в центр моего лба, словно кто-то там сверху специально целился именно в эту точку лица. Спустя мгновение уже шёл сильный ливень. Однако меня это не расстроило... Напротив, это в какой-то степени даже обрадовало меня, ибо после дождя слизни часто выбираются подышать. Дождь прошёл, и мои холодные друзья не заставили себя долго ждать.
Я снова шёл, собирая их в ладошку и откладывая в укромное место, чтобы никто их не раздавил и не помешал им спариваться.
По пути я встретил давнего знакомого. Мы не были друзьями и особо не общались, так лишь периодически курили под мостом в центре нашего района. В его руках была мятая банка Жигулёвского пива. Мы немного поговорили, я угостил его хлебом. Я отдал ему половину. Мне не жалко. Отец всегда учил делиться. Мой знакомый рассказал мне что переезжает на новое место жительство, я попрощался с ним и мы разошлись. У одного из подъездов сидела рыжая кошка. Она постоянно сюда приходит, так как местные жители часто выносят ей еды.
Вот как раз вышла девчонка и вынесла кошке миску с остатками курицы. Практически все жители дома знал, что она лесбиянка, ибо она и её партнёрша любили демонстративно сосаться под чужими окнами, а иногда и не только сосаться.
А так, знаете я люблю бродить по старым дворам. Есть какая-то романтика в этих советских малоэтажках и даже в этих обоссанных и исписанных гопниками, наркоманам и алкашами подъездах. Кто из нас в юности не выпивал и не собирался большими компаниями в подъезде и на лестничной клетке? Да практически все. Нас выгоняли, насылали на нас участковых, а мы всё равно снова и снова там собирались. Так что для кого-то обоссанный подъезд, а для кого-то обитель.
И вот, наконец, я пришёл к своему дому. Открыв дверь мусорки, я прилёг на большой, мягкий мусорный мешок. Я лежал, слушал, как где-то позади меня копаются крысы, и размышлял, как же это приятно помогать тем, кто нуждается в помощи, но не может об этом попросить. Вдвойне приятно если тому, кому ты помогаешь помощь в принципе и не требуется, а ты всё равно берёшь и помогаешь. Есть те кто считают, что нравственный долг распространяется только на людей, к животным он не относится, и что уж тогда говорить о слизнях... Им то уж точно никто не поможет. Завтра опять буду помогать слизням, а может, даже возьмусь ещё и за улиток и червей. Подумал я в тот вечер.
Но увы, моим планам не суждено было сбыться...
Лузитаникусы, несмотря на свою дивную красоту, являются переносчиками многих болезней, в том числе - бычьего цепня. Я, сам того не зная, подхватил этого паразита. Той ночью я умер.