Мне было нужно побить Васю. Вася смотрел на меня наивными голубыми глазами и бессмысленно улыбался. Мне совсем не хотелось его бить. Но, было надо. За всю свою жизнь я никого никогда не била. Один раз чуть не побили меня.
Мне было десять лет, и прошел уже почти год как мы переехали из Москвы в Сочи. Я еще не привыкла к этому приморскому городу и вечерами, услышав первые сигналы программы «Время» и увидав на телевизионной заставке кремль, уходила в свою комнату тихо плакать. Я скучала по Москве.
Летом меня отправили в пионерский лагерь. Лагерь оказался Всесоюзным, и в наш домик, помимо сочинских девчонок, заселили девочек из Москвы. Мне они не нравились. Возможно, я просто им завидовала: вот закончится лагерная смена, и они уедут в мою любимую Москву, а я опять останусь в Сочи. А может быть мне не нравилось, как они все беспрекословно слушались своего лидера, девочку Таню, которую я про себя называла воображалой и выскочкой.
Вечерами Таня заводила бесконечные споры, в которых сама же и побеждала. Я спорить не любила и лежала уткнувшись в очередную книжку. В лагере была большая библиотека. «Подумаешь! — думала я — вот если бы нам разрешили плавать, я бы им показала!» За этот год я очень хорошо научилась плавать.
Плавать нам не давали. Мы всем отрядом, распевая пионерские песни, ехали на автобусе к морю, потом долго ждали, пока нам выделят территорию для купания. На огороженной поплавками территории, было тесно и мелко. Купались 5 минут. Больше я в «купальню» не ходила.
В тот вечер спорили о том, где лучше жить, в Москве или в Сочи. Я-то знала очень хорошо: конечно, в Москве. Но поддерживать выскочку Таню не собиралась. К тому же мне нравились мои новые сочинские подружки, и обижать их я не хотела. Спор мог бы длиться до бесконечности, но тут взгляд Тани зацепился за меня. Я, как обычно, читала. Таня громко и радостно завопила:
— Вот! Пусть Маринка скажет, она жила и там, и там. И в Москве, и в Сочи. Ну?!
Бесконфликтной и бесхребетной я была с детства. Поэтому длинно и умно начала рассуждать о том, что каждый город имеет свои плюсы и минусы. Но, бескомпромиссную и энергичную Таню такой расклад не устраивал:
— Аааа,— закричала она — для всех хорошей хочешь быть? И нашим, и вашим? Девчонки, давайте ей за это темную устроим!
Мне стало по-настоящему страшно. До этого дня, все и всегда меня любили, или, хотя бы, хорошо ко мне относились.
Я не сомневалась, что сочинские подружки будут меня защищать, но, неожиданно, их поддержали и москвички. Таня осталась в одиночестве, а я так не узнала что такое «темная».
А теперь, через столько лет, мне нужно было побить Васю. Васю, с облупленным носом и волосами цвета спелой ржи. Внутри меня все протестовало против такого поступка, но бить было надо.
Один раз я чуть не побила своего маленького сына.
Каждый день мы ходили с ним в магазин за молоком. И каждый день он возле кассы с воплями падал на пол и требовал шоколадку. Я не могла с ним справиться, злилась, и, одновременно, слушала реплики из очереди:
— Ну и мамаша! С ребенком справится не может!
— Вам что, шоколадки для сына жалко?
— Девушка, что ему купить? Давайте я куплю!
Пунцовая, чуть не плача, я выскакивала из магазина. Официальная версия такого моего поведения выглядела так: если ребенку, с самого детства, уступать каждый раз, когда он закатывает истерику, то из него вырастет нечто ужасное. Я в нее почти верила. Но, на самом деле, все было иначе. В моем кошельке грустно звенели 44 копейки: 28 копеек — на молоко и 16 копеек — на хлеб. Денег на шоколадку не было.
В очередной раз собираясь в магазин, я провела с сыном беседу.
— Видишь ремень? - я для наглядности потрясла ремнем перед носом сына.
— Вижу!
— Если ты будешь падать в магазине, я тебя побью! Понял?
— Понял!
— Будешь падать?
— Не буду!
Конечно же, он упал. Я тащила его домой и искренне верила, что сейчас «дам ремня». Дома посмотрела на заплаканную рожицу сына, перевела взгляд на широкий ремень и бить не стала. Слава Богу, наше материальное положение вскоре поправилось, и я смогла покупать сынишке не только шоколадки, но и кое-что и получше. Падать и биться в истерике он перестал. Ничего ужасного при этом из него не выросло.
Я снова посмотрела на Васю. Васю нужно было бить не ремнем. Васю нужно бить палкой. Он стоял передо мной длинный и худой. Кисти рук неловко выглядывали из рукавов форменной куртки. Он мне напоминал неприкаянного подростка. Я же, напротив, к пенсии раздалась в ширь и смотрелась с палкой очень грозно. Тьфу, да и только. А еще длинный и худой Вася в форме, напомнил мне моего сына в армии.
Сына забрали в амию в конце 90-х. Положение в стране было «аховым». Переживаний хватало и так, и я только успела порадоваться, что сын не попал в Чечню, как нашлись «доброжелатели», нашептывающие мне, что в армии нет еды, а солдат кормят одной, слипшейся без масла, кашей.
Правдами-неправдами я достала через знакомых сумку-холодильник и гору мяса. Всю ночь я жарила котлеты, отбивные, окорочка. Утром села на поезд и поехала спасать сына от голодной смерти. Марк Твен когда-то писал: «Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены». Так и здесь. Меня проводили в столовую части и показали обед. Первое, второе и третье. Все как полагается. Никто не голодал.
Много лет спустя, у кассы супермаркета я увидела солдат, пересчитывающих мелочь. Вот возьмите, протянула я тысячу. Ребята переглянулись, но деньги взяли, наверно, поняли, что из-за кома в горле, я все равно ничего не смогу объяснить. Все они чем-то были похожи на моего сына в армии и на Васю.
Итак, выхода не было. Нужно было бить. Иначе мне, пенсионерке, никогда не получить новую работу. Я взяла резиновую палку и методично нанесла шесть ударов, согласно инструкции: по плечу, по предплечью, по голени...
— Молодец! — сказал экзаменатор. А теперь — наручники. И я надела наручники на манекен Васю.
Я сдавала экзамен на должность охранника 4-го разряда.