Часть четвёртая
Глава вторая. 22 ноября 1973 года
Утром мы все с удивлением заметили, что "Армения" за ночь переместилась и стояла теперь рядом с другими пусть и более мелкими пассажирскими судами. Площадка, на которую прибывали автобусы, была практически напротив, стоило лишь пройти через таможню и пункт пропуска, где следовало предъявлять паспорт. Было удивительно, но ровно в девять наш автобус тронулся с места, и мы отправились на очередную экскурсию – "Марсель и его окрестности". Удивительным оказалось, что никто не опоздал. Значит обещанные нашим группенфюрером строгости подействовали.
К Надежде подошёл Павел Васильевич, тот который в Минморфлоте работал и о чём-то начал её просить. Она ему принялась микрофон в руку совать, он от него всячески отбрыкивался, явно настаивал, чтобы она нам что-то сообщила. Надежда ловко его обошла – микрофон взяла и в него всего одну фразу произнесла:
- Сейчас Павел Васильевич нас кое о чём любопытном проинформирует, - а затем его тут же Павлу Васильевичу вручила. Тому ничего не осталось, как начать рассказывать:
- Я утром на палубу вышел, смотрю нас из нефтяного терминала вытащили и в нормальный пассажирский поставили. Пришлось капитана навестить. Тот мне доложил, что вчера генеральный консул Советского Союза лично посетил руководство портом и объяснил им, что, если "Армения" будет продолжать находиться на территории нефтеналивного терминала, он, как лицо облечённое вполне определёнными правами и обязанностями, будет вынужден обратиться в международную организацию по надзору за безопасностью морских перевозок, а затем подаст иск в международный суд по возмещению ущерба понесённого нашей страной из-за нахождения пассажирского судна в ненадлежащем месте. Те тут же ручки вверх подняли и в течение ночи нас перебуксировали. У меня возник вопрос из-за чего, собственно говоря, всё это произошло? Помните, как нас мариновали в Неаполе, в знак протеста против выдворения из СССР итальянского дипломата, уличенного в противозаконной деятельности?
Он внимательно оглядел весь автобус и, убедившись, что все это помнят, продолжил:
- Так вот тогда же на месте преступления были задержаны и два французских дипломатических сотрудника, объявленных персонами нон грата. Вот руководство Марсельским портом, само или науськанное кем-то, и решило таким образом показать, что они возражают против законных действий советского руководства. Но этот номер у них не прошёл, - он поклонился нам, передал микрофон Надежде и, с чувством выполненного долга, отправился на своё место.
День был солнечным и довольно жарким. Мы все оделись почти по-летнему, многие мужчины так вообще в майках с короткими рукавами были. Правда, предусмотрительные дамы набрали с собой сумок с тёплой одеждой, благо их в руках таскать не надо. А вот Марсель, который гид, нас удивил. Хорошо на нём теперь вместо вчерашнего пальто был надет длинный плащ из какого-то непромокаемого материала, но плотные брюки и пуловер, видневшиеся из-под плаща, воскресили в моей памяти картины Отечественной войны 1812 года. Очень уж теплолюбивый народ, эти французы. Удивительно даже, как это они умудрились половину Канады колонизировать.
Экскурсия началась в Старом порту и здесь оказалось, что мы, русские хорошо этот порт помним. Вернее, не сам порт, конечно, здесь никто из нас никогда не был, а его описание из романа "Граф Монте-Кристо". Посыпались вопросы, поставившие нашего гида в тупик:
- Где жил Эдмон Дантес?
- Где стоял дом господина де Морреля?
- Где швартовался "Фараон"? – и ещё куча подобных. Оказалось, что Марсель не читал знаменитый роман Дюма и вообще первый раз услышал о его существовании. Он смог ответить лишь на один вопрос из целой кучи заданных:
- Где находится замок Иф, и можно ли его посетить?
- Замок Иф, - прозвучал ответ, - расположен здесь поблизости на небольшом островке неподалёку от берега, его посещение в рамках нашей экскурсии не предусмотрено, но мы с вами сможем на него издали посмотреть.
После этого наши дамы потеряли к гиду всяческий интерес и разбрелись по Старому порту в разные стороны. Марсель поймал Надежду, и о чем-то её весьма энергично принялся расспрашивать. Я стоял в сторонке и долго издали наблюдал за их беседой, знаете так интересно смотреть подобную немую сцену и самому придумывать диалог между людьми.
В Старом порту меня очень заинтересовал весьма древний, судя по внешнему виду, форт. В общем, ничего особенного, мощное укрепсооружение прошлых веков и всё. Но вот заинтересовало оно меня по причине того, что его пушки были направлены не в сторону моря, а на город.
Вот это Марсель знал хорошо и тут же принялся объяснять. Оказывается, в середине XVII столетия здесь произошло народное восстание, направленное против власти тогдашнего губернатора Прованса. Вот этот форт, носящий название Сен-Жан и стоящий неподалеку другой форт, называемый крепостью святого Николая, и помогли губернатору сохранить своё насиженное тёплое местечко, подавив плохо организованную вспышку народного гнева. Ну, а, чтобы простолюдины знали своё место, пушки так и оставили стоять. Пусть все видят, что их ждать будет в случае чего.
От Старого порта мы поднялись немного вверх и перед нами предстал знаменитый остров Иф, с крепостью, защищающей город с моря, впоследствии превратившейся в тюрьму, в том числе и для политических преступников. Тоже мощное сооружение, я на него долго смотрел, пытаясь понять, откуда сбрасывали в море трупы умерших узников, но так ни до чего и не смог додуматься. Спросил Марселя, он на меня опять с удивлением посмотрел, и покачал головой. Он об этом никогда даже не слышал.
Ну, ладно историю графа Монте-Кристо Дюма придумал, воображение у него было великолепное, но побег Эдмона Дантеса под видом покойного аббата Фариа, должен был иметь какую-то основу. Не просто же так Дюма ввёл в свой роман действительную историческую личность, коей являлся католический монах, португалец по происхождению, аббат Фариа. По крайней мере, мне так показалось.
Марсель, я имею в виду город, мне понравился. В отличие от Неаполя, он более предсказуем, более организован, более спокоен, и как мне показалось более приспособлен для жизни. Наверное, всё это с моей точки зрения, но ведь, в конце концов, я говорю о своём видении этих двух крупных портовых городов.
Несколько часов мы провели на его улицах и, хотя он являлся вторым по площади и численности населения городом Франции, мы успели объехать его вдоль и поперёк. В городе находились два крупных католических собора – Кафедральный и Базилика Нотр-Дам-де-ла-Гард. Они ровесники, оба построены в XIX веке. Один с 11-и метровой статуей Девы Марии с младенцем на руках, установленной на колокольне, речь идёт о базилике – был сооружён в ново-византийском стиле и назван в честь Богоматери-заступницы. Местные жители называют её Доброй матерью. Второй кафедральный - построен в византийско-романско-готическом стиле. Он является воистину одним из грандиознейших религиозных сооружений Европы. Но вот какой считать копией того собора, который мы рассматривали в Алжире, я так и не понял, а Марсель вообще впервые от меня услышал, что в Алжире имеется Собор Африканской Божьей Матери.
Я получил удовольствие, гуляя по старинному городу, родившемуся на берегах большого залива две с половиной тысячи лет назад. Когда ты идёшь по узеньким тенистым улочкам самого старого района города, носящего его историческое название – Массала, ты невольно ощущаешь, что прикасаешься к древности. Ни в одном из городов, где я побывал до того, я не смог это почувствовать.
К обеду экскурсия закончилась, мы подъехали к порту и только собрались выходить, как Марсель обратился к нам, естественно через Надежду:
- Я работаю гидом уже не первый год, на будущий год юбилей собираюсь отпраздновать – 25 лет с микрофоном в руке. В основном мне доверяют группы, приезжающие из англоязычных стран – Британии, США и Канады. Среди их туристов немного любознательных, которых интересует история, археология, религия. Большинству надо узнать лишь две вещи, где, что купить подешевле, да где выпить и закусить. Как правило, в автобусах постоянно шум стоит, народ друг с другом общается. Многие используют такие поездки для повышения своего статуса. Ну, как же, он по Франции поездил, культуры поднабрался, - он замолчал, а затем продолжил, - русские у меня впервые. Вы меня удивили. Я привык, что на любой вопрос туриста, связанный с программой экскурсии, могу ответить безо всяких проблем, а с вами я замучался. Вы задавали такие вопросы, что они ставили меня в тупик. Первый раз за почти двадцать пять лет я затруднялся в своих ответах. Оказывается, есть совсем другой мир, там люди знают, не просто где находится Арль, но знают об Арле Ван-Гога, о его виноградниках и мостах, там люди изучают нашу историю и читают французских писателей. Придётся мне заново учиться, чтобы работать с русскими. Я обещаю, выучить русский язык так, чтобы общаться с вами напрямую, без переводчика, - и он нам низко поклонился.
Мы уже успели пообедать и выбраться на верхнюю палубу, когда кажущийся маленьким местный буксирчик, вцепившийся в "Армению", принялся оттаскивать её от причала и выводить в море. К этому времени в музсалоне началась демонстрация какого-то фильма Эльдара Рязанова и вся наша компания побежала занимать места. В моей голове был настоящий сумбур, столько всего навалилось, что казалось немыслимым быстро разобрать и разложить всё по своим полочкам. Верхняя палуба, тихий закуток на корме, и полное одиночество – это было то, что нужно. Нет, конечно, народа там было полно, но всё это были незнакомые люди, совершенно не мешавшие мне думать.
Вывод "Армении" из бухты продолжался достаточно долго, поэтому я устроился на корме и долго смотрел на продолжавшего стоять на опустевшем причале нашего гида – Марселя из Марселя. "Ведь он, - подумал я, - был совсем молодым, когда во время давно уже завершившейся войны познакомился с советским офицером, бежавшим из концлагеря, который вместо того, чтобы забиться куда-нибудь в кусты и переждать эту пору, включился в борьбу с фашизмом далеко от Родины. Миша, вот и всё, что Марсель запомнил об этом герое, отдавшем свою жизнь, чтобы спасти десятки измученных и обессиливших узников концлагеря, которых освободили макизары. И ещё он запомнился Марселю песней – "Катюшей", которая даже стала гимном отряда французских партизан. Тридцать лет прошло. Я не знал, какие сейчас политические убеждения Марселя, но то, что, встретив нас, они у него хоть немного, но сдвинутся в нашу сторону – очевидно. Любопытно было бы с ним встретиться ещё раз".
Я ещё раз окинул взглядом тоненькую полоску земли, видневшуюся на горизонте, вздохнул и вынужден был покинуть открытую палубу.
Конечно, я продолжал бы в одиночестве стоять там наверху. Но тут вмешалась погода, меняющаяся с немыслимой быстротой. Только, что сияло солнце и было почти по-летнему жарко, и вдруг ветер переменился, небо заволокло серой пеленой и пошёл мелкий осенний дождь. Идти в каюту совершенно не хотелось. Пришлось спуститься в музсалон. Там продолжался показ кинофильма. Оказывается, это были "Старики-разбойники". Так уж получилось, что фильм этот я уже видел, и он на меня сразу же произвел какое-то странное впечатление. Комедия Рязанова, а мне было не смешно, а скорее грустно и жалко талантливых актёров, вынужденных играть такие, на мой взгляд, жалкие роли.
В музсалоне были задёрнуты шторы, создался полумрак, я не стал разыскивать ребят, а забился в самый дальний угол и постарался отключиться и от фильма, и от окружающей обстановки и начал думать, так что это такое было: реальное видение с переносом моего сознания вглубь веков, точнее на 1940 лет? Или всё же гипнотическое воздействие со стороны Димы? Первое даже страшно себе представить. Это, что же такое? Некая сверхъестественная сила берет твой разум, вытаскивает его из живого тела и переносит его куда ей заблагорассудится? Разум тут же начинает утверждать, что этого не может быть, поскольку не бывает никогда. Однако, все другие чувства: слух, зрение, обоняние, кроме осязания и вкуса, ни пощупать, ни попробовать мне ничего не дали, подтверждали и подтверждали вполне однозначно, что я и видел, то, что было когда-то очень и даже очень давно, и слышал, как люди говорили на давно умершем языке. При этом я их прекрасно понимал, и дышал совершенно непривычным воздухом, сухим и каким-то терпким, напоенным непривычными мне ароматами. Значит это было? Или всё же это мне внушено путём гипнотического воздействия. Вот я сидел и крутил всё это то туда то сюда, и ни к чему прийти не мог. Прямо чёрте знает, что со мной творилось.
Дима рассказывал, что подобные видения или явления с переносом в одну или другую сторону для церкви совершенно привычные и обыденные вещи. Видения – это, если живой человек переносился, как и я, в какие-то древние времена и там видел, или нечто такое, что до него никто не видел, или то, в чём было сомнение, а он это сомнение развеивал. Бывали явления – это, когда к живым людям являлись библейские персонажи из далёкого прошлого. Я сидел, размышлял над всем этим и пришёл к выводу, что, если бы всех этих видений-явлений не было, церковная история была бы далеко не так интересна.
Фильм закончился, первую смену пригласили на ужин. Не знаю, почему, но есть мне совсем не хотелось. Каким-то путем я сумел отключиться от всех этих видений-явлений, от которых, честно говоря, я здорово устал. Сам не знаю, как это получилось, но я переключился на то, где я побывал за последние полтора дня и, что там увидел. Какое-то странное впечатление оставило от меня это двухдневное посещение юга Франции. Возможно, в этом повинна погода и неудачное время года, но кроме уныния в моей памяти мало, что осталось. Единственно, что оставило приятное впечатление - это сам Марсель. Я прокрутил в памяти всё то, что удалось увидеть в огромном портовом городе, и окончательно убедился, он мне определённо понравился. Первое впечатление оказалось верным, но что касается его окрестностей…
Попасть бы сюда в любимое Ван Гогом время года – ранней осенью, когда воздух напоён запахами зрелого винограда, когда всё вокруг переливается всеми цветами радуги и даже птички поют, радуясь жизни – может и изменилось бы моё мнение о юге Франции, но будет ли это когда-нибудь, никто мне не мог сказать.
Дима разыскал меня уже на корме. Дождь закончился, и я опять занял свой наблюдательный пост, но этот настырный мужик почти насильно потащил меня в ресторан. Со мной творилось не пойми, что. Пропали самые естественные желания: есть и спать. Хотелось лишь одного – забиться в какую-нибудь щёлку и скрючившись сидеть там, думая об одном и том же. Гипноз или видение, видение или гипноз. Мне иногда даже казаться стало, что я с ума схожу. Хорошо после ужина рядом ВиВы оказались. Виктор меня быстро в чувство привёл, начал рассказывать, что он Надю видел, та занедужила слегка, но обещала прийти на наше привычное уже место встречи. Погода опять изменилась, казалось, что она водит вокруг нас хоровод, вот и сменяет каждые полчаса мелкий противный дождь на тёплую пусть пасмурную, но вполне приемлемую погоду, и наоборот.
Пришлось опять перебраться в музсалон. Мы уселись в кресла, продолжавшие стоять на своих местах, и принялись смотреть "Войну и мир". Тот самый легендарный фильм, снятый Бондарчуком, который первым из советских художественных фильмов получил "Оскара". А ведь – это самая главная кинопремия в мире, сравнимая с Нобелевской премией по литературе. Четырёх серийную киноэпопею за один приём посмотреть это не просто. Но мы решили осилить. Потом оказалось, что организаторы разбили показ на две части, вначале первые две серии, а в следующий показ – две оставшиеся. Перед началом первой серии Надя с Людмилой забежали. Пришли прямо из ресторана, но остаться не захотели, а в каюту ушли, уведя за собой и Вадима с Натальей, те тоже отдыхать отправились, а мы вдвоём с Виктором остались. Фильм завораживал. Нет, не зря ему американцы "Оскара" присудили.
Появился на экране князь Андрей и сразу же по залу прошелестело – Тихонов. И действительно он был чем-то похож на привычного нам Вячеслава Тихонова, но это был вовсе не Тихонов. Тот конечно красив, но этот на экране, перед нами просто красавец. Тихонов и высок, и строен, а на экране перед нами предстоит статный, не только за счёт идеальной выправки, а скорее за счёт природной княжеской стати человек, да и жесты у него не такие как у Тихонова, и порывист он совсем по-другому. Это был настоящий князь Болконский, потомок чуть ли не самого легендарного Рюрика.
А Пьер Безухов, хоть тоже внешне и даже очень, на Бондарчука оказался похож, но это же совсем не Бондарчук. Тот простой деревенский мужик, каким он предстал перед нами в "Судьбе человека", ну может получивший образование колхозник, набравшийся столичного лоска, как в "Серёже", ну, в крайнем случае, русский интеллигент, как доктора Астров в "Дяде Ване", или Дымов в "Попрыгунье", но никак не граф Безухов, так держаться обычный человек не может, для этого надо с младенчества в этом круге вертеться. Да и потом тот переход от незаконнорожденного графского сынка до потомственного графа, обладателя гигантского состояния, простой человек, каким бы гениальным актёром он не был, пройти вот так как Пьер, никак не мог.
А Анатоль Курагин, бонвиван, хлыщ, дамский угодник, повеса, франт, и ещё много-много можно синонимов придумать, но всё равно они даже, если их все собрать, не смогут его полностью отобразить, такой он изысканный и обходительный. Разве это любимый миллионами Павка Корчагин, или романтик принц Грэй, или доктор Максимов из "Коллег". Там, везде это был узнаваемый Василий Лановой, но не в "Войне и Мире". Понять и принять, что Анатоль Курагин — это не живой человек, а просто роль, которую исполняет прекрасный актёр, было невозможно.
Первая серия закончилась, и организаторы получасовой перерыв устроили. В зале немного зрителей было, море всё больше и больше расходилось, и народ потихоньку в каюты перемещался, вот мы с Виктором почти единственными в зале и остались. Я огляделся, действительно ещё несколько кресел оказалось занятыми и всё.
Начался второй фильм - "Наташа Ростова". Когда на экране возникла эта молоденькая, восторженная девочка, все присутствующие просто охнули и всё, искать среди известных актрис, кто это - было бессмысленно. Савельева первый раз снялась в кино, да в каком, да как. Это был тихий восторг, тихое счастье. Я смотрел и полностью погрузился в то время и в ту жизнь. Уже потом, когда вторая серия закончилась, я, как бы в шутку, спросил сам у себя: "Ну, а сейчас, что это было видение или явление? Ведь я казалось, переместился туда, на экран, только меня видно не было". Жаль, кроме меня никто этого не видел, вот и ответить было некому.
Долго я всё ещё был в том мире, который сотворил великий режиссёр и не менее замечательный актёр – Сергей Бондарчук. Даже выйдя из зала и потеряв связь и с фильмом, и с его героями, и с его актёрами, что всё равно не одно и то же, как бы меня не уговаривали окружающие, я никак не мог вернуться на "Армению", чтобы осознать, что я никуда не перемещался, а то удивительное чудо, которое сотворили авторы фильма, перемотали в большую катушку, положили в плоский дискообразный металлический ящичек и убрали до лучших времён, а мы все, те которые зрители, продолжали находиться там же, то есть на палубах и в каютах нашего круизного судна.
Мало-помалу качка усиливалась, "Армения", значительно сбросив скорость, пересекала Лионский залив. Волны всё росли и росли. Скоро все выходы на палубы были закрыты, музсалон принял свой штормовой вид – кресла прикреплены к стенам, столики убраны. Виктор тоже отправился в каюту, Диму я не видел с самого ужина, да честно говоря, и не очень-то хотел увидеть, по крайней мере, в тот вечер. Я остался один в музсалоне, перекрепил одно из кресел, так что в нём можно было сидеть и начал крутить в голове одно и то же – так что это было? Гипноз или мистические перемещения моего сознания, не знаю можно ли назвать это душой?
Я сидел, обхватив голову руками и закрыв ими глаза, так мне легче было. Не думалось, а просто было. Свет мне не мешал, в музсалоне царил полумрак, ведь шторы были задернуты. Но вот когда глаза, если их открыть, упирались в пальцы рук, это одно, это как-то спокойней и уверенней себя ощущаешь, а, если глаза упирались в полумрак и начинали там сами по себе, без учёта желания их хозяина, всё рассматривать, становилось не по себе. Ощущение, такое, как будто я голый на военной медицинской комиссии ходил от врача к врачу, мерзкое ощущение я вам скажу. То ли качка стала более равномерной, такая убаюкивающая, как будто я на кресле-качалке сидел, а меня кто-то легонько покачивал, не знаю, но я действительно задремал. Обычно я сны не запоминаю, вот и то, что приснилось тогда, как не пытался вспомнить, так и не смог.
Когда я проснулся, никаких изменений в музсалоне я не заметил. Я встал, ноги у меня затекли, по-видимому, спал я достаточно долго. "Надо пойти посмотреть, что там делается на улице", - решил я и направился к двери. Я слегка толкнул от себя дверь, но в этот момент она распахнулась. В дверях стоял встревоженный Дима.
- Ну, Ваня, ну разве можно так? – спросил он, а затем повернулся и кому-то крикнул:
- Здесь он, жив, здоров, - затем опять обратился ко мне:
- Где ты был-то? Мы с Виктором уже весь корабль обшарили, сюда раз десять заглядывали, решили последний раз всё обойти и, если не найдём, тревогу поднимать.
Из-за спины Димы появилась голова Виктора:
- Ну и, где ты его нашёл?
- Скорее он сам нашёлся, - ответил Дима, - он из музсалона выходил, когда я туда ещё раз решил ткнуться.
- Я уж решил, что ты с Надькой где-то завис, но они с Людкой на месте оказались. Мы их даже разбудить умудрились. Новую какую-нибудь завёл, что ли? – вопрос Виктора поставил меня в тупик.
- Где здесь новую найти? – вместо того чтобы толком объяснить всё ребятам, да поблагодарить их за беспокойство, огрызнулся я.
- Во, теперь я слышу речь не мальчика, а мужа, - засмеялся Виктор, - так, где ты был? Признавайся.
- Здесь, в музсалоне, присел в кресло, вот меня и убаюкало, - мой ответ ребята восприняли как-то мне не вполне понятно. Они переглянулись и почти одновременно задали друг другу один и тот же вопрос:
- Ты куда глядел?
Вопрос выпалили, друг на друга посмотрели и засмеялись.
- Ну, мы и молодцы, - сказал Дима, - я смотрю темно в салоне, мельком глянул, вроде никого, а что он может в тёмном углу сидеть и спать, в голову никак прийти не могло.
- Ладно, нашлась пропажа и хорошо, - Виктор был в своём духе, - я спать пойду, скоро новый день наступит, а у меня ни в одном глазу, - и он, махнув рукой, пошёл в сторону трапа.
Неожиданно мы с Димой остались вдвоём, но я этого совсем не испугался, мне вдруг захотелось продолжить наши беседы. До сих пор не понимаю, почему я успокоился? Может сон, который я так и не смог вспомнить, этому причина, не знаю. Да и какая разница, захотелось и захотелось. Я потянул его за руку, и мы с ним оказались в музсалоне. Второе кресло привести в состояние пригодное для сидения – плёвое дело, пара минут и вот мы вновь сидим рядом.
Какое-то неловкое молчание наступило, но Дима сориентировался быстрей меня:
- Смотрю, Ваня, ты меня как бы избегаешь, пытаешься делать вид, что так случайно или вынужденно получается, а мне всё ясно и понятно. Начал я думать, с чем это связано. Первое и самое очевидное – устал человек, такая эмоциональная нагрузка вдруг на него свалилась. Причём ладно бы готов человек к ней был, так ведь нет. Он же ехал безмятежно отдохнуть, да на мир поглазеть, и тут нате вам. Одно видение за другим. Так и свихнуться можно. Вот я и решил отойти чуток в сторону. Передохнет человек, сил нервных немного поднакопит, всё в голове уложит аккуратно, так чтобы нигде ничего в мозгах не торчало и вновь ко мне обратится. Потом чувствую, так оно конечно так, но не только эмоциональная усталость здесь превалирует, имеется ещё какой-то фактор, а вот какой? Никак я его вычислить не мог. Только сегодня уже после ужина догадался. Сейчас скажу, а ты признайся, пожалуйста, правильно я всё высчитал или ошибся где, - и он на меня с такой мольбой во взгляде посмотрел, что я согласно головой кивнул.
Дима неожиданно замолчал и в окно уставился. Там глухая чернота виднелась и больше ничего, ни огонька какого, ни звёздочки подмаргивающей, ровным счётом ничего. Я ждал продолжения, а Дима молчал. Ну, думаю, наверное, он мысли свои по полочкам раскладывает и пытается всё так сформулировать, чтобы нигде ни малейшей ошибки или оговорки не допустить.
Наконец он начал, да так, что я в стул влип прям:
- Признайся, ты решил, что я тебя гипнотизирую? – и так посмотрел на меня, что мне не осталось ничего кроме как кивнуть согласно головой и всё.
- Фу, - вдруг с таким облегчением он это "фу" сказал, что мне стало ясно, совсем он не был уверен в том, что только, что сказал. Так мысль была некая, а надо же попал прямо в самую, что ни на есть точку, а Дима продолжил:
- Понимаешь, мне всё ясней и ясней становилось, что ты меня в чём-то подозревать стал. Но, в чём, вот вопрос. Я себе всю голову сломал, никак ни черта не мог понять. Понимал простое что-то, но вот что, не ясно. Сегодня напрочь отключился от всего, экскурсию не слышал вообще, как удавалось одному остаться, вслух рассуждать принимался, мне так легче думать. Опасно, конечно, подслушать, кто нежелательный может, но зато эффективно. Вернее так, всегда эффективно было, а сегодня ноль, круглый ноль, знаешь, такая баранка слегка вытянутая и вот буквально только что мне эта простая мысль в голову пришла, да он подозревает, что это я его в транс ввожу и заставляю всякие всячества видеть. Я ведь, когда тебе сказал, что догадался и начал просить признаться прав я или нет, ещё ни до чего не додумался. Решил себя поставить в такое положение, из которого только один выход - найти реальную причину. Знаю, что, когда себя поставишь в безвыходное положение, голова совсем по-другому работать принимается. Вот у меня в последнюю секунду и стрельнуло. Я даже додумывать не стал, а тебе всё вывалил и видишь, угадал.
Он таким довольным стал, я его таким ещё ни разу не видел.
Как он мог догадаться? Ведь сейчас темно, по лицу вряд ли что разглядеть можно, да и думал я последние минуты не о том, угадает он или нет, а о том, что Дима на моё признание, если угадает, скажет. И он догадался. Какой же у него мощный аналитический ум, как далеко он может варианты рассчитывать, небось, в шахматы хорошо играет. Вот я взял да брякнул:
- Дима, а ты в шахматы как давно играешь?
Он улыбнулся:
- Быстро ты Ваня соображаешь, молодец. В шахматы я с детства играю, правда дальше мастера спорта не дошёл, хотя задатки у меня хорошие были, и, как мне тренеры говорили, ходы я рассчитывал, чуть ли не лучше, чем многие прославленные гроссмейстеры, но работа мне этой возможности, совершенствоваться в шахматной игре, не дала. Да и мастерские баллы я заработал пока в Алжире дурью маялся. Там и начал в турнирах по переписке участие принимать, да видишь, как успешно получилось. А ты, значит, решил таким образом выяснить, как далеко я в своих рассуждениях заходить могу? Ещё раз скажу - молодец, правильно сообразил.
Он сказал всё это и замолчал, а я и так молчал, вот мы и сидели рядом молча. О чём он думал, я не знаю, я же вообще ни о чём не думал. Так, конечно не бывает, человек даже когда, казалось бы, ни о чём не думает, на самом деле думает о том, что ни о чём не думает. Не знаю парадокс это или что, но это так.
Дима прервал своё молчание самым неожиданным образом:
- Мне кажется, ты читал роман Пастернака "Доктор Живаго", ну, а если сам роман и не читал, то уж стихи Юрия Живаго из романа читал наверняка. Помнишь знаменитое стихотворение "Гамлет", и он начал читать:
Гул затих, я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далёком отголоске,
Что случится на моём веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Он перестал читать стихотворение Бориса Леонидовича и уставился на меня, глядя, как шевелятся мои губы, я машинально продолжал про себя произносить эти великие пророческие строки, а когда он понял, что я закончил и прочитал последнюю строку: ;Жизнь прожить, не поле перейти;, он вновь задал вопрос:
- Вот ты книжник, любитель поэзии, считающий наверняка и по праву Пастернака одним из величайших русских поэтов, знаешь, почему в первой публикации стихов из романа, помнишь коричневенькая такая маленькая книжка в серии "Библиотека советской поэзии", года три назад изданная.
Я машинально поправил:
- Пять.
- Что пять? – не понял Дима.
- Эта книга вышла в 1967 году, это было пять лет назад, а не три.
- А, ну это собственно неважно три или пять, главное, что в ней впервые в Советском Союзе были опубликованы стихи из запрещённой книги. Правда об этом нигде там не упоминается. Так вот в этот сборник вошли все стихи из романа, за исключением двух – "Августа" и "Гамлета". Знаешь, почему их там нет?
- "Август", - тут же ответил я, - явно из-за строк:
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.
Я хотел продолжать читать дальше, но он меня прервал:
- Хватит, хватит. Вижу, знаешь и любишь. Молодец. Ну, а "Гамлет"?
Я покачал головой. Может и знал, когда книжка вышла и все в моём тогдашнем окружении эту историю обсуждали, но не придал этому большого значения и благополучно забыл.
Дима посмотрел на меня, посмотрел и закончил:
- Ты же прекрасно знаешь это стихотворение. Неужели не можешь догадаться?
Я всё также помотал головой.
- Там же почти прямая цитата из Библии, из Евангелия от Марка: "Авва! Отче! Всё возможно Тебе; Пронеси чашу сию мимо Меня". Пастернак лишь немного пригладил текст и получилось так: "Если только можно, Авве Отче чашу эту мимо пронеси". Ясно тебе?
Вот тут я точно утвердительно кивнул, это я и вспомнил, мне действительно об этом говорили когда-то, да и сейчас окончательно для себя уяснил.
- Ладно, - вдруг прервал все разговоры Дима, - уже следующий день наступил. Меня сон начал донимать. Пойдём-ка друг сердешный спать.
И мы пошли, хотя я спать совсем не хотел, но сказали надо идти, я и пошёл. Правда, как голову на подушку положил, сразу же отключился.
Продолжение следует