Заголовок – неполная цитата из дневника Юрия Коваля: "Мне надоела череда дней. Всё – чередуются, чередуются, день за днем, день за днем. Надоело ужасно, а не хочется, чтоб кончалось ".
Лег спать в 23 часа и в половине двенадцатого проснулся. Не один проснулся, а вдвоем. С мыслью. Вот какой: если существо всюду носит с собой свой дом, как улитка, и в то же время никакого дома у него фактически нет, как у лягушки-путешественницы, то кто это? Правильно, Динозаяц. Осваиваю высший уровень, доступный лишь котам и кошкам: мой дом там, где я.
Забыл уточнить, что заснул-проснулся я в Киеве. Да будут благословенны дни того доброго человека, который дал мне ключ от квартиры на три дня, уезжая в отпуск. Не то чтобы я прямо мечтал сбежать из своей провинции, однако душа стремится к контрастам. Поэтому в два часа ночи я устроил себе ночную не велосипедную не покатушку, а прогулку.
В ночной столице примерно столько же людей, сколько в дневном Яготине. И это прекрасно. Я имею в виду, прекрасно идти не спеша, глазея по сторонам, обозревая настолько знакомые с детства окрестности, что можно шагать с закрытыми глазами.
Покой. Завтра полностью свободный день. Хочешь, Петенька, езжай туда, а хочешь – сюда, как говорил один бессмертный писатель.
Как ни странно, не беспокойство, а именно ощущение полного умиротворения не дает уснуть. Возможно, я чего-то достигаю. Посмотрим. Когда достигну, расскажу.
Провожу свои дни в активной, казалось бы, деятельности. Ношусь по магазинам, езжу в метро туды-сюды. Ищу чего-то в интернете и снова еду в магазин. Готовлю еду. Смотрю боевик. Стираю. Разговариваю по телефону. Борюсь со слабостью и недомоганиями геройски. Но при этом у меня ощущение, что меня нет.
Странное ощущение. Но ведь и январь в этот раз довольно странный. Дождик, плюс три. Всё перепуталось на планете.
Может быть, этой планете приснился и январь, и Киев, и прочие города. А потом она проснется, скажет: ух, приснится же такое! человечество, видите ли! – и отправится варить себе кофе.
В электричке сидели мама и ребенок, девочка лет шести. Они доели одинаковые бутерброды, вытерли руки одинаковыми салфетками, достали одинаковые смартфоны и одинаково уткнулись в них. Хотя нет, не совсем одинаково. Держа телефон перед собой, девочка смотрела по сторонам, надолго задерживая взгляд на каждом пассажире. Задержала и на мне, смотрела серьезно, внимательно. Я в это время слушал музыку, притопывал и покачивался. Сочтя это вполне приемлемым, девочка продолжила осмотр вагонного населения, не забывая иногда вскользь смотреть на экран перед лицом.
– Он самый умный человек в мире, но он не монстр.
– Еще какой!
– Ладно, пусть будет так, хехе. Но он наш монстр.
Нет слов, чтобы говорить. Притом ничего плохого не происходит. Просто что-то накапливается, что-то растет и причиняет неудобства.
Слово – величайшая вещь, однако и в молчании есть своя красота, своя структура и вселенная.
Динозаяц и шоколадка
Однажды Динозаяц долго ходил с задумчивым видом, а потом заявил:
– Вселенная полна тайн и загадок!
– Подумаешь, – ответили ему. – Это давно известно.
– И я обнаружил еще одну! Если у тебя есть шоколадка...
– Она у тебя есть?
– Нет, но неважно. Итак, она у тебя лежит в ящике стола. Лежит, лежит... И ты ее не трогаешь, потому что на диете. А когда ты на диете, то шоколаду тебе уже и не хочется.
– Ну и сила же воли у Динозайцев.
– Но стоит отломить самый маленький кусочек... Оооочень маленький, просто так, к чаю. Крохотный, незаметный. Казалось бы, что может случиться от маленького кусочка?
– Что?
– А то, что ты не остановишься, пока не слопаешь всю плитку!!!
– Я?!
– Ну я, неважно. Причем таинственность заключается в том, что как бы далеко ты не ушел от шоколадки, как бы крепко ни запирал ящик стола, комнату, дом – ничего не поможет. Можешь даже уехать. Завалить стол кирпичами. Словом, любыми способами спасать шоколадку – это ей не поможет. Потому что, – тут Динозаяц поднял вверх указательный палец, – однажды начатая шоколадка будет неудержимо и неизбежно съедена до последней крошки!
После непродолжительного молчания раздались продолжительные аплодисменты. Довольный Динозаяц поклонился своему отражению в зеркале и ушел записывать открытие.
Совесть грызла меня двое суток, и я совсем уж хотел было взять себя за шкирку, чтобы засесть за редактуру, придумать сказку, закончить начатую картину. Но вдруг разболелась голова. Вот тут-то я почувствовал себя свободным человеком и с чистой совестью пошел в магазин за шоколадкой.
Странно я начал воспринимать ночь. Большую ее часть не сплю, так как прихватываю днем. И у меня теперь полное ощущение пассажира, едущего в поезде. Он терпит от станции до станции, чтобы выйти на минутку воздуха глотнуть, ноги размять. Так и я, жду утра не чтобы проснуться, ведь и так не сплю, – а чтобы выйти. Специфика Яготина: ночью выходить некуда. Днем, собственно, тоже не особо есть куда, но веселее, так как светло и живые люди попадаются. Если бы не мороз, было бы еще лучше. Надеваю на себя абсолютно все самые теплые зимние вещи, и только так не мерзну.
Вот ведь какое дело. Путь ко всему, что мне необходимо, лежит через преодоление. Оно, необходимое, сопротивляется. Ты вначале пострадай, говорит оно, понапрягайся, а уж потом. А то так неинтересно. Но мне становится все менее интересно преодолевать. Хочу хоть что-то даром.
Все это уже было. Был этот голубовато-серый в сумерках снег. А сумерки начинались с утра и не заканчивались до вечера, наступавшего сразу после обеда. И были невидимые пчелы мороза, они кусали за нос и щеки. Было, все было много раз. Особенно январь.
На улице Чкалова номер двадцать три, квартира шесть – он был. По мостовой проезжали машины, по тротуарам проходились дворники, и после них вдоль дороги возникали динозавры сугробов.
Потом, тоже много раз, этот январь приходил на улицу Милютенка, номер опять двадцать три, но квартира четыреста пять. Приходил и мешал ездить в школу. Хватал снежной вязкой кашей за ноги, а на автобус до метро уже очередь, надо бегом. И после тоже мешал, варил свою кашу, выпускал своих пчел, когда видел, как я стою в очереди у входа в молочный магазин или везу детскую коляску.
Каждый раз, когда я думал: как же ты примелькался, январь – он приходил в другие места. Дольше всего захаживал на площадь у автовокзала, дом номер сто девяносто шесть, квартиру не помню, седьмой этаж. Перед домом стоял памятник героическому грузовику, внутри елок зимовали воробьи. Санди поджимал лапы, я брал его на руки, вытаскивал застрявшие между пальцев льдинки. И думал: это правильная мысль ставить памятники не людям, а гусям, волкам, автомобилям, предметам, собакам. Памятники людям в этой стране рано или поздно обязательно хотят разрушить.
Приходил ли январь на Дмитриевскую? Еще как! Видимо, чувствовал, что недолго ему сюда приходить, и торопился изо всех сил, второпях обрушиваясь на площадь и цирк дождем вместо снега. Во дворах жались друг к другу юные многоэтажные дома. Они появлялись во дворах, прячась за спинами старых пятиэтажек. По мере роста их стеснительность пропадала, становясь своей противоположностью, заметной даже из других районов.
Жилянская, одна из лучших улиц на свете, куда январь заходил в гости множество раз. На окне стояли растения, за окном январь рисовал уютные дома, всплескивающие ветвями деревья, длинный двор. Внутренняя живопись тоже старалась: мягкие кресла и лампы, и еще такие специальные катализаторы уюта под общим названием висюльки.
Бегает за мной январь. Я оттуда – он за мной, я сюда – и он здесь. Не поспевает, запыхивается. Извини, синий месяц, так получилось. Есть такие люди, которые отовсюду уходят, даже от себя.
К тому же мне всегда нравился июль.
Провел в Киеве два подозрительно хороших дня. Странно радостных и нелогично счастливых. И не говорите мне, что нормально. Нормально – когда уставший до состояния бревна вернешься домой и вырубишься на сутки. Что-то тут не то. Даже не знаю, чего теперь ожидать. Что-что? Все будет хорошо? Плохо слышно, не понял!
С большим листом пенопласта в руках и двумя луковицами с двумя лимонами в рюкзаке я брел по дороге. Дорога вела от вокзала домой, куда попасть хотелось поскорее. Но снег тормозил. Температура минус 12 уже не тормозила, от ходьбы некоторые части тела согрелись, а некоторые были закутаны. И вдруг на полпути я услышал «Дилинь». Потом еще раз дилинь, и еще. На километр вперед и назад никого рядом со мной не было. Только лежавший в наплечной сумке телефон мог издавать такие звуки. Но что это за звуки? У смс-ки и мейла, у телеграма и коммента в фейсбуке звуки другие, к тому же громкие. А этот был тихий. Системный? Звук не унимался, будто какая-то пичуга просила еды. Я остановился, прислонил к себе лист пенопласта, сдуваемый ветром, снял перчатки и вытащил телефон. Никаких посторонних пиктограмм на нем не было, а звуки продолжались. Тогда я сунул телефон во внутренний карман куртки, где теплее, застегнулся и отправился дальше. Почему я это сделал? Откуда я знал, что надо поступить именно так? Без понятия. Впрочем, я довольно часто пользуюсь услугами спинного мозга, если головной не справляется. Пичуга дилинькнула еще пару раз и затихла. Дома я осмотрел телефон. Он больше ничем не проявлял какую-либо свою неисправность.
Надо собой заниматься
Сирень хотела стряхнуть с себя белые комья, но никак не могла.
– Скорее бы весна, – хныкала она. – Надоел этот ваш снег!
Рябина философски ответила:
– Придет весна, никуда не денется. Ты заметила, что она всегда приходит?
– Но тяжело же под снегом стоять! Ветки болят.
Тут в разговор вмешался клен.
– Поболят и перестанут. Главное, девочки, не лениться с отягощениями.
– Как это? – не поняли девочки.
– Как в фитнес-клубе. Упражняешься, упражняешься – и мышцы нарастают!
Клен пошевелил мышцами, поднимая и опуская снежные гантели.
– Поняли? Хотите, буду вашим персональным тренером?
Рябина с сиренью не хотели. Они вообще не понимали, зачем все эти ваши мальчуковые упражнения.
– Мы и так красивые! А ты если бодибилдер, то мы тут при чем?
– Девчата, а целлюлит? А осанка? Начнем с малого, вообще с кардиотренажеров – я с ветром договорюсь. Потом перейдем к малым отягощениям. Вот увидите, какие упругие у вас станут ветви через месяц!
– Так долго ждать?! – ахнула рябина.
А сирень робко ответила:
– И правда, что ли, попробовать...
Когда и рябину уломали, договорились начинать занятия в темноте.
– Чтобы людей не пугать, – объяснил клен. – Они ведь думают, что самые тут умные. Еще прибегут с топорами и срубят. Так что потихоньку, вечерами. Да, красотки?
Красотки кивнули ветвями и начали дожидаться вечера.
– Будь проще!
– Не могу. Я могу быть только сложнее.
По улице Сагайдачного бежит черно-серая спаниелька и в каждую лужу хочет нырнуть. Или уток ищет? Идет дождь. Мальчик говорит собаке:
– Жулька, ты же не подумаешь на меня напрыгнуть?
Жулька на секунду останавливается понюхать меня и снова лезет в лужи.
– Или на кого-нибудь напрыгнуть, – уточняет мальчик.
Родители мальчика и собаки идут впереди. А сбоку улетает в небо Андреевская цкрковь.
О законах и подвигах
– Почему, – воскликнул Динозаяц, – именно в тот момент, когда ты получаешь несколько срочных текстовых заданий, а на тебе висят еще не законченные повседневные необходимости и бытовые телодвижения...
– И это кроме стратегических, обязательных к выполнению планов! – воскликнул я ему в ответ.
– И глобальных задач, – подхватил он. – Да! Так вот, почему именно в этот момент на тебя нисходит Великая Лень?
– Спокойная и нерушимая, – уточнил я, и мы оба задумались.
Долго думали мы, не выходя за рамки спокойствия и нерушимости. А Великая Лень все нисходила и нисходила, подавляя все на своем пути. И это подавление, стыдно сказать, было довольно приятным.
– Для этого феномена наверняка уже существуют законы, – промолвил законопослушный Динозаяц. – Например, закон podlosti.
– И еще бутерброда, – уточнил я.
– Это один и тот же закон, – лениво сказал Динозаяц. – Кстати, Ньютон ведь давно предупреждал, что действие равно противодействию. Какой тогда смысл действовать? Если заранее знаешь, что тебе будут противодействовать.
– А бездействие равно безобразию! – предложил я еще один закон.
И мы стали вспоминать субботу. В субботу Динозаяц совершал подвиг действий: текст закончил, редактуру сделал, план следующей работы наметил, рисовал немного, стирал вручную и машиной, распечатывал и при этом не валился днем спать, удивительный факт. А вот сегодня...
– А сегодня будет подвиг бездействия, – сказал находчивый Динозаяц.
Великая Лень ничего не сказала. Во-первых, она была занята: нисходила и подавляла. А во-вторых, разговаривать ей было лень.
Внезапно сделал неприятное открытие: с возрастом я стал недоверчив и подозрителен. Оказывается, не доверяю людям! Например, подозреваю завтрашнего себя в том, что он, завтрашний, забудет пойти в магазин за лимоном, имбирем и чесноком. И пишу список. Не доверяю себе черезнесколькодневному, который поедет в город, и пишу: не забыть взять пункт первый, второй, пятый. Каково?! И это после стольких лет тесного знакомства!
Голос Скай Эдвардс звучит на станции Березань. Теплый голос среди продрогшей провинции. В вагоне электрички среди укутанных людей их тележек. Конечно, Скай лишь у меня в наушниках, но кажется, что ее слышат все. И что этот голос только мой. Интересно, что бы она сказала. С книгами не так, читателю принадлежит не автор, а персонажи. А голос слишком интимная иллюзия. И я слушаю, слушаю мягкий голос британской темнокожей певицы, туда слушаю и обратно, воображая, что поет она лично мне. Уже даже некоторые слова начал понимать.
Когда в голове на максимуме звука поет Скай Эдвардс, забавно наблюдать продавцов всякой всячины. По электричкам из конца в конец ходят и торгуют пирожками, кофе-чаем, сумками и пакетами, носками и застежками-молниями, колготами и косметикой. Торговцы беззвучно открывают и закрывают рот, что-то говорят, демонстрируют товар – и все это под музыку в стиле трип-хоп.
По вагону прошел человек, увешанный фонариками, и мне сразу захотелось один купить. Мне всегда хочется купить фонарики, когда я их вижу. Не скажу, сколько их у меня. Ладно, скажу: четыре, и мне мало. К тому же я уверен, что каждый следующий немного другой. Вдруг он будет ярче? Оправдываю себя тем, что это тяга к свету. Хотя вот по пути домой, на длинной дороге в Яготине один из фонариков пригодился. Повсюду лужи и темно, а с карманным светом дошел, ног не промочил.
(январь 2018)