Слесарь из ЖКО получил заявку. В такой-то квартире течет кран в ванной. И предупредили, что там, вероятно, живет древняя старушка. А с таким «народом» надо быть осторожным. Потому что деменция – вещь опасная. Бабушка может обвинить в чем угодно. Даже в воровстве. Так что, парень, смотри в оба. Так и сказали.
Он первую половину дня отработал в «нормальных» квартирах, в которых можно появиться без опаски. И в обеденное время – к бабушке.
Предупреждение оказалось не напрасным. Ему долго не открывали. Несколько раз переспрашивали, а действительно ли он слесарь. Наконец, дверь отворилась. На пороге старушка, сухонькая, мелкая, сутулая.
Он за ней. Она шла медленно, шаркая тапочками. Показала кран. Сказала, что вода течет, и ей приходится «платить за каждую каплю» из-за счетчиков.
Он раскрыл сумку, достал инструмент. Бабушка вертелась тут же. Рассказывала, что очень боится мошенников. Они могут влезть в квартиру, ограбить и убить. Иногда ей кажется, что ночью кто-то лезет по газовой трубе к балкону. Встанет с трудом – выглянет из окна и вздохнет с облегчением: показалось, слава Богу.
Он работал, не отвечая. Да и о чем можно с бабушкой разговаривать? Известное дело: старенькая она.
Сделал кран. Бабушка сказала, что у нее и на кухне что-то случилось. Отправились вместе. Она впереди – медленно, шаркая тапочками, он за ней, переступая с ноги на ногу, как за толпой людей на эскалатор в метро.
Пока он смотрел, что случилось с краном, она поставила на плиту кастрюлю. Порезала хлеб. Достала из шкафчика старую перечницу. Из холодильника появился резаный лук на блюдечке, укрытым полиэтиленовым пакетом: от запаха.
Он сказала, что хорошо бы кран поменять. Потому что этот, который стоит, ненадежный. Ему много лет, и ему пора на покой.
Бабушка, не спрашивая, будет он кушать или нет, «велела» ему помыть руки. Он что-то пролепетал, думая, что неудобно старушку «объедать». Но она строго прервала: «Ладно тебе, не разговаривай, а руки помой и садись».
В ванной она подала ему полотенце. И снова – тихонечко – на кухню. Он медленно за ней.
Налила в тарелку суп. И себе немножко. Уселись рядышком. Едят. На плите начал посвистывать чайник.
Бабушка, снова не спрашивая, зачерпнула из кастрюльки – добавки. Он помалкивал, чувствуя, что говорить ничего не надо. А она, как будто это ее внук, рассказывала ему, что сегодня ночью просыпалась «без счета», и что-то «в груди давило», а за стеной кто-то передвигал мебель. Было слышно. И вообще соседи часто почему-то двигают мебель. И всегда поздно.
Налила ему чай. Придвинула сливочное масло. И конфеты, которые лежали в мешочке: так, по-свойски.
Он пил чай, а бабушка говорила, что у нее один цветок на подоконнике почему-то высох. Хотя она его поливала-поливала, и от солнышка убирала на стол. «И чего ему не хватило, ума не приложу»?
И слушать эти речи было хорошо, уютно. Маленькие домашние рассказы, которые не требуют обсуждения. Рассказы из жизни одинокой чистенькой старушки.
После чая он сказал, что нужно купить новый кран. Вышел из квартиры – и в магазин. Шел и думал, что у него на душе почему-то светло. Как будто в детстве побывал. У бабушки, у своей. Хотя у него не было бабушки. Никогда.
Вернулся. Поменял кран. Он хотел уйти, не взяв с нее ни копейки. Но она его остановила. Сказала, что пенсию получает. Что деньги у нее есть.
Он показал ей чек из магазина. И назвал сумму – за работу. Не взять нельзя. Зачем бабушку обижать?
В прихожей спросила: «А звать-то тебя как»? Он назвал себя. Затем вырвал из блокнота листочек, написал свое имя и номер телефона. Сказал, чтобы она ему позвонила, если что.