С сожалением перелистываю последние страницы воспоминаний Веры Каррали о великом Собинове. И так хочется получить ответ на вопрос - "Почему... ?" Почему Бог, щедро одарив её ослепительной красотой, изяществом, талантом, способностью любить и дарить радость, блиставшую на сцене и экране, лишил простых человеческих, женских радостей? Почему всё в её жизни было кратковременно: успех, благополучие, любовь? Почему она потеряла всё, жила в доме престарелых, далеко от Родины, и умерла с мечтой вернуться в Россию?
Вопросы, на которые нет ответа ...
Чтож, дослушаем воспоминания Веры Каррели.
Лето 1912 года мы снова провели за границей. По совету своего московского доктора Заседателева Леонид Витальевич поехал в Эмс, чтобы подлечить трахею, которая у него стала чувствительной, и он часто простужался.
В Эмс мы приехали под вечер, остановились в отеле, который находился в огромном парке, полном цветов и сосновых деревьев. Вечерами солнце медленно опускалось за горы, удивительно красиво освещая небо жёлто - розовыми красками, а в воздухе стояла такая тишина, что ни один листок не шевелился на деревьях. "Вот тишина! Вот красота!" - говорил Леонид Витальевич довольный.
Переодевшись после дороги, мы спустились в ресторан. Постепенно сходилась публика, спокойная, чопорная и тихая. "Уж не в монастырь ли мы попали? Уж больно здесь всё благочинно! - пошутил Леонид Витальевич.
Столик рядом с нами был пуст, но скоро к нему подошли - полная дама, высокий господин и молодая высокая девушка. Они сразу нарушили тишину зала, заговорив громко по - русски:"Ну и жара! Хоть бы дождик пошёл!" Мы переглянулись, обрадовавшись соотечественникам, а вскоре услышали, как дама сказала мужу:"Смотри, смотри, да ведь это Собинов!" Все трое уставились на нас. Собинов не удержался и, засмеявшись, ответил:"Я, я самый!" Улыбаясь, все мы поклонились друг другу. Как мы потом узнали, это была одна из многочисленных семей Толстых из Петербурга.
На другой день Леонид Витальевич начал лечение - ингаляции, подогретая минеральная вода из источника, всякие процедуры... Когда он освобождался, мы гуляли или, взяв экипаж, ездили по красивым окрестностям. Вечерами сидели с Толстыми на большой террасе и говорили о театре, музыке и живописи...
Портье отеля посоветовал нам подняться на гору, где было намного прохладнее и откуда открывался прекрасный вид на город. Кроме того, он сказал, что там есть прекрасное кафе и ресторанчик. Ехать надо было по фуникулёру, который шёл среди высоких, покрытых лесом гор. Приехав, зашли в кафе, которое было расположено на площадке горы, с действительно замечательным видом вокруг. "А воздух! Одно упоение!" - сказал Леонид Витальевич. Затем он предложил:"Не кутнуть ли нам сегодня раз тут есть и ресторан! Выпьем по стаканчику, доктор разрешил".
Собинов попросил меню. Кельнер соблазнил:"Из Эмса ещё никто не уезжал, не пообедав, у нас - кухня превосходная! Вечерами здесь особенно красиво. Вся площадка иллюминирована фанариками,а внизу блещут огоньки домов, окружённых горами. Очень феерично!" Собинов подтрунил:"Кроме таланта поддерживать престиж ресторана, вы ещё и с поэтическими наклонностями".
Пока мы выбиирали блюда, Леонид Витальевич пил пиво. И вдруг он сильно поперхнылся и почувствовал, как что - то попало в горло. Вместе со страшным кашлем из горла вылетел маленький комочек. Это была умирающая оса, которая, попав случайно в стакан с пивом, сильно ужалила Леонида Витальевича в горло. Бедный Собинов стал сильно растирать горло, т.к. боль была очень острой, ему стало трудно говорить. Все поняли, что "кутёж" пропал и нужно сейчас же ехать в отель.
Когда Леонид Витальевич мне что - то сказал, он так смешно это произнёс, шепеляво, с едва поворачивающимся языком, что я едва удержалась от смеха, хотя мне было его безумно жаль. Я быстро пошла к фуникулёру, боясь рассмеяться. В фуникулёре Леонид Витальевич смог сказать всего несколько слов: острая боль его страшно мучила, становилось трудно дышать, и он продолжал растирать горло в надежде, что ему станет легче. Приехав в отель, он сорвал воротничок, галстук, сбросил пиджак и пошёл на балкон, думая, что ему станет легче. Я подумала, что всё скоро пройдём. Вдруг Леонид Витальевич выбежал с балкона с побледневшим лицом и сказал едва понятно:"Я задыхаюсь! Мне нечем дышать! Скорей за доктором!"
При виде его в таком состоянии у меня чуть не подкосились ноги. Я кинулась к двери, на лету сказав:"Иди скорее в ванную и приложи холодное мокрое полотенце к горлу". Сама я бросилась к портье, чтобы он вызвал доктора. Сказав ему, в чём дело, я стрелой полетела наверх. Леонид Витальевич сидел, откинувшись на спинку кресла с широко открытыми глазами, раскачивался из стороны в сторону, держал у горла мокрое полотенце, раскрывая и закрывая рот, стараясь ловить воздух. Я была в ужасе и, вся дрожа, бегала в ванную, меняла холодные компрессы. Но это мало помогало. Я смертельно испугалась, что ему станет дурно и стала прикладывать компрессы ещё на голову и на сердце.
Доктор, узнав что случилось, немедленно приехал. Он сделал какое - то впрыскивание, посмотрел горло и сказал:"Скорей, скорей, лёд и что - нибудь, чем его колоть!"... Получив на кухне лёд в большой медной посуде и ступу, я вернулась наверх. Доктор велел:"Колите скорее лёд на самые маленькие кусочки и беспрерывно(он повторил это два раза) давайте ему глотать". Страшно перепуганная, я спросила:"Доктор, это опасно?" -"Нет, нет, конечно, нет!" - ответил доктор. Но в этом "нет" я сразу почувствовала, что это просто отговорка для успокоения. Я принялась колоть лёд и давать Леониду Витальевичу микроскопические кусочки.
"Ну, вот это пока всё,что можно сделать. Я очень надеюсь, что лёд скоро поможет. Немного попозже попробуйте увеличить кусочки льда. Кладите также на горло и на голову мокрое полотенце. Я скоро снова заеду и на всякий случай останусь всё время дома, так что можете меня вызвать в любой момент", - с этими словами доктор ушёл.
Собинов очень страдал, дышать было почти невозможно. Всю ночь я давала ему глотать лёд, увеличивая размер кусочков. К счастью, через некоторое время лёд стал несомненно облегчать дыхание. За ночь доктор приезжал ещё два раза, сделал ещё одно впрыскивание и сказал:"Всё идёт хорошо, не беспокойтесь". Но бедный Леонид Витальевич ни на что уже не реагировал, он был измучен. Мы промучились до пяти утра, после чего Собинов стал дышать почти свободно и уснул как убитый. Утром приехал доктор. "Пусть спит. Ночь у него была очень тяжёлая. Теперь всё позади... Я заеду позже!" - сказал он. В этот момент Собинов проснулся. Он был совершенно разбит и сильно охрип. Десятичасовое глотание льда, плюс холодные компрессы сильно простудили горло. Но дышал и говорил он уже спокойно. Доктор сказал:"Поздравляю вас. Вы, конечно, не знаете, что такой укус осы, какой был у вас, в глубине горла, мог привести к смертельному концу от удушья".
Мы задержались в Эмсе, чтобы закончить лечение простуды. Уезжая, Леонид Витальевич был уже совсем здоров, трахея и горло были в отличном состоянии.
Но он очень долго не мог забыть происшествия и, когда что - нибудь пил на воздухе, закрывал свой стакан блюдечком.
P.S. Моя признательность и огромная благодарность К.Н. Кириленко, составителю
двухтомника статей, речей, писем, воспоминаний Собинова и о Собинове,
из которых я почерпнула много интересного для себя и, надеюсь, для мои
читателей.