Пощёчина

 

        Смогу ли я, много лет спустя, рассказать о той зловещей пощёчине, которую получила   за своё первое стихотворение?!  Вернуть пощёчину было смыслом всей моей  жизни.
         В нашем  восьмом  "В" классе  был замечательный классный,  вчерашний студент    педагогического института, -  Павел Зиновьевич, он-то  и назначил меня  ответственной за выпуск  стенгазеты. Однажды, на  большой перемене,  к Павлу Зиновьевичу  подошла   пожилая женщина. Её глаза были наполнены слезами, которые она пыталась незаметно смахнуть с лица рукой. Это была мама нашей  одноклассницы  Зои Житниковой.  Прозвенел звонок, начался  урок  математики, когда   в приоткрытой двери класса    появилась ухоженная  голова   Павла Зиновьевича. Он, извинившись перед учителем, попросил отпустить в учительскую  Валентину Селюк,  то есть меня. "Вроде, ничего не натворила, - подумала я, - за что?»   В учительской за столом сидела Зоина мама,  продолжая вытирать  слёзы  красивым  носовым платочком с вышитыми гладью узорами.
- Познакомьтесь, пожалуйста, - сказал Павел Зиновьевич, обращаясь к  Зоиной  маме:  это - Валя Селюк, редактор  классной  стенгазеты, учится в одном классе с вашей дочерью.
Зоина мама,  продолжая утирать непрошеные  слезы,  стала громко   причитать:
- Помогите, пожалуйста! Мы с отцом уж не знаем, что делать с дочерью: учится   она неплохо, в дневнике приносит  пятёрки и четвёрки, но дома совершенно отбилась от рук,  не подчиняется ни отцу, ни мне, матери.  Не  можем  заставить её ни полы помыть,   ни  посуду убрать за собой. Огрызается на все замечания!  Одним словом - командир в доме! Стала красить глаза и губы, это в восьмом - то классе! Где это видано, чтобы в четырнадцать  лет накрашенной девчонке  шлындрать  с подругами по улицам до часу ночи!  Прошу вас, помогите!   Зоечка  совершенно от рук отбилась, не знаем, как приучить её к порядку!   А  вчера отец взял ремень  и пригрозил, что побьёт её, если она к девяти вечера не возвратится домой.  Знаете, что она сделала?   Схватила  ветку лозы, которой мы во дворе  гоняем гусей, и  полосонула отца вдоль спины, да  ещё и  пригрозила: "Только попробуй меня  ударить, я сумею постоять за себя!"
        Мы с отцом – люди  пожилые,  не можем  найти на неё управу, подскажите, что   делать? Упустила я Зоечку, с  малых лет к труду не приучала, всё сама по дому делала, думала: повзрослеет, поймёт,  осознает. 
                Возвращаясь из школы и  вспоминая  рассказ Зоиной  мамы, я невольно сопоставляла факты:   Житникова - одна из лучших учениц нашей школы, её фотография красуется   на школьной доске почёта. Зое   завидовали все сверстницы: высокомерная, уверенная в себе, всегда в белоснежно-чистом воротничке, дорогом атласном чёрном  фартуке, о котором одноклассницы могли только мечтать.  Зоя  была палочкой  - выручалочкой   восьмого «В».  Если на заданный вопрос учителя никто  из тридцати   учеников класса  не мог ответить, все с затаённым дыханием  ждали, что учитель, наконец, даст слово   Житниковой.    Одноклассники  Зою уважали, но сторонились,  не отваживаясь  завести с ней близкую  теплую дружбу. Почему? Возможно, этому мешало  высокомерие  самоуверенной гордой девочки.
      Каким образом в стенгазете отобразить Зою, рассуждала я,  чтобы она смогла увидеть  отношение к себе со  стороны окружающих,  при этом не оскорбить её самолюбие.   В моей голове сформировались несколько  стихотворных строк, и я их тут же записала  в свой  черновик:
«Зоя в доме – повелитель,
Всесемейный  укротитель!
Мама с папой на коленях
Просят Зою с умоленьем,
Но тверда, как сталь, девчонка
И упряма, как коза,
Не по нраву ей уборка,
А в руках её -  лоза!
Ну, давайте же, ребята,
Мы поможем ей сейчас,
Зоя станет лучшим другом
 И примерною для нас!»

       Через два дня стенгазета была готова. На большом листе  ватмана    витиеватыми буквами красовалась надпись: «Колючка Восьмого  «В»,  131-й школы г. Уссурийска.  Художник классной редколлегии   Толя Серов   постарался на славу:  в правом углу яркими красками  изобразил  красавицу  Зою,  держащую в руках  длинный кнут, а  перед ней  на коленях  сидели    её старенькие  родители.   Для подписи оставалась совсем  немного места  и я,  недолго  думая,  рядом с рисунком  написала  своё  свежеиспечённое стихотворение!   
Павел  Зиновьевич, осмотрев стенгазету, остался доволен и даже похвалил меня: «Валентина Селюк,  да  ты  -  настоящая  поэтесса! За стихотворение дарю тебе  значок «Муза».   И, ловко  отстегнув  от лацкана пиджака маленький  беленький  значок,   он   торжественно приколол  его  на мой школьный фартук  на глазах   школьной толпы, которая рассматривала      новую  стенгазету.    Все дружно захлопали, заглушая  школьный звонок. Через некоторое время, когда   зал  опустел, из   затемнённого   угла  зала  неожиданно  вышла  никем не замеченная  девочка.  В ней трудно было узнать Зою.   Она  медленно, нерешительным шагом  подошла к  стенгазете, несколько раз прочитала  её,  а затем уже более решительно  направилась в класс.
         Я сидела, как обычно, за последней партой, о чём-то разговаривая с  моей  любимой подругой - одноклассницей Люсей Янышевой. Еще не вошёл учитель в класс, и все  что-то бурно обсуждали, когда в дверях класса неожиданно  нарисовалась  фигура Зои Житниковой.  Она, бледная, как мел, решительно, подобно одержимому  танку, направлялась  в мою сторону.  В классе  вмиг  наступила тишина, все  замерли   в предвкушении  предстоящей сцены. Не доходя до моей парты,  Зоя, как дикая  кошка, прыгнула с разбега, и, размахнувшись правой рукой, наотмашь  влепила  мне пощёчину! Весь восьмой «В» сгруппировался вокруг нас  в ожидании драки и   ответного удара с моей стороны.  О, если бы они знали, какой силой воли я смогла заставить себя сдержаться от этого  ответного поступка!  Житникова  демонстративно прикрывалась  обеими руками, ожидая ответного  удара с моей стороны.  Класс ликовал:  «Дай ей! Врежь,  как следует!» 
–  «Можешь не закрываться, моя    ответная пощёчина   останется  за мной, и  я  тебе её верну, но  не сейчас,  найду наиболее подходящий момент для такого случая!   Подожди немного!
         Класс  гудел, топал ногами, обсуждал неслыханное происшествие, и  никто не слышал тихий голос молоденькой математички Ольги Николаевны, которая незаметно вошла в класс, пытаясь  заставить учащихся заметить её присутствие.
–  Геннадий,  прошу вас,  помогите мне  всех успокоить, – обратилась она к  Косяченко Генке,   который  считался  безупречным   лидером всего класса. Генка     тут же  вскочил на стул, молча  поднял вверх руку с поднятым указательным пальцем и, стоило ему негромко,  тоном, не допускающим возражений,   произнести: «Все видите  меня?  Ну-ка! Сели   по местам и замолкли!»     В тот же момент  одноклассников как ветром сдуло, – все   замолчали и расселись по своим местам.
– Извините нас, Ольга Николаевна, продолжайте урок, – великодушно  произнес  лидер, ощущая  себя  непревзойдённым повелителем.

        Мысль о том, что я должна дать сдачи, постоять за себя, вернуть пощечину стала смыслом  всей дальнейшей  моей жизни.Но, чтобы пощёчина была не унизительной для меня, а равноценной, я должна быть, по крайней мере, не хуже, а, хотя бы на одном уровне с Зойкой!  Для этого я  стала стремиться учиться так, чтобы в моем дневнике были только "четвёрки" и "пятёрки», не хуже, чем у Житниковой!   Кроме того,  мне нужно  научиться усидчивости,  в два раза дольше сидеть над учебниками, постигая науки не поверхностно, как это я делала раньше, а глубоко осмысливая  их. Через некоторое время наш класс расформировали, и мы с Зоей стали учиться в разных классах, даже на разных этажах школы, поэтому вопрос ответной пощёчины повис для меня в воздухе. Зоя, однако, обходила меня стороной, боясь неожиданной встречи. Это я постоянно ощущала, что окрыляло мое  самолюбие.
      
        Прошло три года. На выпускном вечере пяти  одиннадцатых классов  я мысленно отметила про себя: «А хорошо, что я дала себе зарок  добиться знаний не меньше, чем  у Зойки!"   После получения  аттестата  об окончании средней школы Житникова  тут же испарилась, даже на званый  ужин выпускников не осталась. Нет, я не собиралась в тот день возвращать  эту пощёчину, напрасно она  старалась так тщательно   избегать меня.  Теперь Житникова  мне  была нужна мне,  как стимул жизни.
      
        Она   подала документы  для поступления в  Уссурийский педагогический институт, я тоже не должна  была отставать от неё, разница состояла лишь в том, что  Житникова  поступала на иностранный, а я на филологический факультет. В институте мы виделись не часто, лишь изредка, но я всегда держала её в поле моего зрения, и она это постоянно  незримо чувствовала и старалась обходить меня стороной. После окончания института всех студентов  разбросало  по  городам и весям  в школы   Приморского края.   
              Прошло более  тридцати лет.  От бывших одноклассников   я узнала,  что Житникова  Зоя живет во Владивостоке, преподаёт в институте, студентов «держит в узде»,  давно вышла замуж, родила дочь. Да, время летит, у меня тоже дочь, я  работаю завучем и преподаю   в   техникуме, обожаю работу и  своих студентов. Мне  далеко за пятьдесят, и я однажды  решила съездить в город моего детства – Уссурийск.   
       
         Незадолго до  поездки я получила в «Одноклассниках» неожиданное сообщение от Саши Кириенко: «Валя,   мы  с нашим одноклассником Костей Сергиенко совершили  замечательную  поездку  на автомобиле из Красноярского   в Приморский край. К сожалению, некоторых наших одноклассников уже нет. Мы посетили уссурийское кладбище, побывали на могилках Генки Косяченко, Вовки Мисяка и Зои Житниковой.  Знаешь, самое удивительное то, что могилки расположены недалеко друг от друга, как и раньше, в одном классе, но  за разными партами».
         
  В период летних каникул  я села в поезд и поехала в родной Уссурийск,хотелось  походить по знакомым улицам, увидеть  здания любимой школы, института и, конечно же, посетить  уссурийское кладбище.  Долго искала Зоину могилку. Чувствовала, что она где-то рядом, здесь должна быть: вот , вижу могилку, где похоронен  Гена  Косяченко.  Эх, такие подавал  перспективы  наш бывший лидер!  Готовился   стать  учителем физкультуры, поступил в  спортивный институт. Эх, Генка, Генка! Ты обладал такими замечательными  руководящими способностями, но, ещё в  десятом классе пристрастился   попивать  спиртное!  Кто бы мог тогда, в школе,  подумать, что Генка в двадцать пять лет умрет от водки! Я положила на могилку одноклассника  два цветочка  и быстро перешла на другую сторону дороги.
      
         Там, поодаль – одноклассник  Володя Мисяк,  тоже спортсмен, подававший прекрасные надежды. Вовка, Вовка, из-за несчастной  безответной любви  спился  и ушёл в мир иной, всего в девятнадцать лет!  Помню, давно,  он мне однажды  почему-то  приснился:  между нами река, он стоит на другом берегу и рукой машет: привет, мол, спрашивает  меня: «Какой сейчас год? Передай  Аргуновой Тамаре, что я её и сейчас люблю». –  «Ладно, - говорю, - передам, если увижу!» И тебе два цветочка положу.  Добрый ты был, Вовка, но  безвольный:  подчинялся влиянию  школьного лидера, который лежит сейчас тут же, рядом с тобой.   
Но где же могилка  Зои? Мои руки оттягивал огромный букет  гладиолусов, любимых цветов моей бывшей одноклассницы.
      Да вот же она, могилка  Житниковой! И смотрит    с фотографии  прямо мне в глаза, как будто спрашивает: «Зачем пришла? Отдать долг пощёчины?»  Я подошла к могилке, положила букет свежих цветов.   « Спасибо тебе, Зоя, ты  дала мне стимул в жизни  догнать тебя в знаниях, стать выше  тебя, только тогда я имела бы право врезать тебе  ответную  пощечину. Твоя пощёчина меня многому научила.   Пусть мой букет станет  для тебя ответной  пощёчиной.  Тебе было пятьдесят, когда тебя не стало. Могла бы еще жить. Не знаю, что случилось с тобой,  спасибо, что ты была. Победителем  из нашего класса останется  тот, кто придет сюда последним.    Вот и Саши Кириенко совсем недавно  не стало, ему было шестьдесят, он захоронен не здесь, –   в Красноярском крае, там его семья, там  его дом. В прошлом году  я получила от  него письмо, в котором он сообщил, где похоронена ты, Зоя. За год до своей смерти он посетил родные места, могилки знакомых и родных. Удивительный, замечательный  Сашка, в том единственном и последнем  письме он написал мне признание: «Валя, я никогда не говорил тебе, что всю жизнь  любил тебя...»   
        Помню, он  был такой маленький, щупленький,  всегда полуголодный, у них была большая семья. Мы  все,  дети  послевоенных лет,  не доедали, о витаминах   и конфетах лишь мечтали...  Пусть  тебе будет хорошо в мире ином, Зоя.

Не говорю тебе  «прощай»,
Ведь, жизнь совсем не вечна,
И в мире там, нас всех встречай,
А здесь  мы ставим свечи