Николай ПАХОМОВ,
Ангелина ПЕНЬКОВА
КУРСК: ВЕХИ ПУТИ.
ЭВОЛЮЦИЯ ВЛАСТИ И ОБЩЕСТВА ЗА ТЫСЯЧУ ЛЕТ.
Очерки о городе Курске, его правителях, руководителях и их делах.
ГЛАВА 4.
КУРСК И КУРСКИЙ
КРАЙ ПРИ ЦАРЕ АЛЕКСЕЕ МИХАЙЛОВИЧЕ
В июле 1645 года на царский трон взошел сын Михаила Федоровича – Алексей Михайлович, получивший в истории прозвище Тишайший.
А в порубежный со степью, из которой ежегодно и по нескольку раз накатывали дикие орды крымских, ногайских и азовских татар, город Курск воеводами были присланы князь и Рюрикович в 22 колене Семен Романович Пожарский (?–28.07.1659) и Андрей Тимофеевич Лазарев (? – не ранее 1654) [1].
О Пожарском известно, что он сын вяземского воеводы Романа Петровича Лопаты-Пожарского. В период с 1637 по 1641 год несколько раз сопровождал царя Михаила Федоровича в его поездках на богомолье. В 1644 году поставлен воеводой в Переяславле-Рязанском «по крымским вестям». В 1644–1645 годах стоял в рындах при приеме иностранных послов.
В 1646 году, сразу же после курского воеводства, получил приказ собрать в Астрахани местных жителей, ногайских мурз и черкес и идти на Дон, а затем выступить под Азов. В 1646 г. (по др. данным в 1658) пожалован в окольничие. Во время свадьбы царя Алексея Михайловича с Марией Ильиничной Милославской в 1648 г. отвечал за охрану ворот Кремля.
В 1649 году вместе с И.А. Голицыным отправлен на воеводство в Астрахань. В 1654 г. собирал в Брянске ратных людей для похода против Речи Посполитой. Во время русско-польской войны 1654-1667 годов участвовал в сражениях под Мстиславлем, Шкловом и Дубровной. В 1655 г. вел переговоры с посланником литовского гетмана П. Сапеги Глядовицким.
В 1656 году принимал участие в сражении со шведами под Юрьевым. В 1659 году принял участие в битве под Конотопом с крымско-черкасскими войсками. Преследуя начавшего отход гетмана И. Выговского, попал в засаду, оказался в плену у татар и погиб в неволе: по одной версии – убит по приказу хана, по другой – просто умер. Ныне польские и украинские историки считают эту битву едва ли не равной по своему военному и политическому значению битве Александра Невского на Чудском озере с немецкими рыцарями и великой победой украинцев над русскими. Правда, при этом они стыдливо умалчивают о том, с кем были в союзе. Таково истинное лицо «братьев славян» – украинцев и поляков – привирать, где только можно, и хвалиться без всякой меры.
О воеводе А.Т. Лазареве известно то, что в период с 1626 по 1627 год был воеводой в Пошехонье, в 1636 – в Валуйках. Затем в 1639 году – голова у дворян в войске кн. Черкасского в Туле. После Курского воеводства в 1648-1649 годах полковой воевода на Дону. Кроме того, в период с 1630 по 1651 год бывал головой у стряпчих и дворян во время посольских встреч. В 1653-1654 годах – воевода в Терках.
При Пожарском и Лазареве, по данным С.И. Ларионова, в Курске также был князь Юрий Никитич Борятинский (Барятинский), который «приводил ко кресту (присяге) за царя Алексея Михайловича», а также провел перепись крестьян в уезде. К сожалению, нет уточнения, каких крестьян – помещичьих или же казенных – переписал Барятинский. Возможно, тех и других, так как, несмотря на рост населения уезда, появление новых деревень, сел, сельцов, хуторов и починков, несмотря на образование новых административно-территориальных единиц – станов, крестьянского населения в уезде было мало. Не зря же А.А. Танков пишет, что многим курским мелким дворянам-помещикам приходилось свою землю обрабатывать собственными руками, так как на несколько дворянских поместий в населенном пункте был один крестьянский двор. Даже самые богатые курские служилые люди, как, например, выборные в 1642 году дворяне Воин Антипович Анненков, Михаил Антипович Анненков (младшие братья И.А. Анненкова), Петр Иванович Анненков (сын И.А. Анненкова) и Кузьма Богданович Виденьев, согласно данным Ларионова, в своих поместьях имели, соответственно, 700, 615, 310 и 230 четей земли и 30, 20, 19 и 10 крестьянских дворов в своих поместьях. Да и исследователь северской старины В.И. Дугинов, опираясь на наработки Н. Сенаторского, в принципе говорит о малолюдстве Курского края. Речь идет о территории Дмитриевской округи Рыльского уезда, расположенной значительно севернее Курска и Рыльска и ближе к Окской оборонительной линии, где имелись сильные гарнизоны: «В 1614 году здесь (в селении Дмитриевском) было 7 дворов пустых, а в 1646 году – 55 крестьян и 25 дворов. В селе Крупец в 1615 году было 13 крестьянских дворов пустых, а в 1646 году – 67 крестьян и 28 дворов, 38 бобылей и 22 двора. В Фокиной (селение) в 1615 году – пустой починок, а в 1646 году – 72 крестьянина и 33 двора» [2].
А в селениях степного Засемья, даже таких больших как Толмачево, не раз подвергавшихся татарского погрому, и такого количества крестьянский дворов не было. Впрочем, вернемся к деятельности воеводы С.Р. Пожарского, в том числе по охране края от набегов крымских татар. К тому же, как сообщает все тот же С.И. Ларионов, перепись крестьян вел не сам Барятинский, а Козьма Козьмин да подьячий Алексей Микулин, которые завершили ее в 1646 году при воеводе Лазареве [3].
Весна, лето и осень 1645 года для Курского уезда прошли относительно спокойно, хотя воеводам регулярно поступали сведения о подготовке татар к крупномасштабному набегу на окраины Русского государства. Но пока это были лишь слухи. Впрочем, курский гарнизон за счет присланных из Москвы стрельцов был увеличен до 1500 человек. Но наступила зима, и 18 декабря орда крымцев появилась на Муравском шляху. Белгородцы, первыми получившие сведения о татарском нашествии, приготовились к обороне города, но орда, ведомая «царевичем», обошла порубежный Карпов и хлынула разбойным потоком к Рыльску по Бакаеву шляху. Здесь от нее отделилась тысяча ногайцев, возглавляемая Элмурзой Урмаметовым, и направилась берегом Сейма к Курску. Почти у самого города она перешла Сейм и принялась грабить и жечь окрестные селения. Затем ногайцы Урмаметова ворвались в Ямскую слободу, запалили дома и ограбили местную Введенскую церковь.
Князь Пожарский, как сообщают историки, лично возглавил курских ратников, горевших желанием наказать степняков за их дерзость. Отбросив ногайцев от стен Курска, он с курскими ратниками сумел в одной из жарких схваток пленить самого Элмурзу, а 23 декабря отбил у татар угнанный полон – 439 человек.
Порадовавшись удаче, курские ратники во главе с воеводой Пожарским тут же поспешили на выручку жителям уезда, укрывшимся в небольшом острожке (Ворожбинском) близ Дични и других местах, осажденных татарами. В пути они соединяются с рыльской дружиной, возглавляемой сыном путивльского воеводы, юным князем Федором Львовым, также освободившим из татарского плена 430 человек. Объединенными силами Пожарский и Львов преследуют орду и под Городенском дают ей бой. Степняки потеряли несколько мурз и понесли ощутимое поражение. А курским и рыльским ратникам удалось освободить из плена 2700 соотечественников.
Воодушевленные новой победой, ратники князя Пожарского продолжают преследовать татар и 30 декабря недалеко от Бакаева шляха одерживают еще одну победу. После чего крымчаки, боясь новых поражений, а также возможности остаться без ясыря, спешно возвращаются в свои улусы Бакаевым шляхом.
Несмотря на умелые действия курского и рыльского воевод, храбрость и отвагу курских и рыльских ратников, действиями степняков краю был нанесен значительный ущерб. Было сожжено несколько десятков сел, разорено 34 дворянских поместья, пленено 6000 человек [4].
Это побудило царя и его правительство приступить к строительству новой засечной черты, начало которой уже было положен царем Михаилом Федоровичем, по приказу которого были построены такие города-крепости, как Козлов (1636), Усерд и Яблонов (1637), Короча (1638), Хотмыш и Вольный (1640), Карпов (1641) и Ольшанск (1642). Этими городами было положено начало строительства Белгородской засечной черты (линии), и курские служилые люди, как по найму, так и «по отечеству», в этом принимали большое участие. Например, за постройку земляного вала в Яблоневе, по исследованиям А.А. Танкова, многие куряне были вознаграждены деньгами (по 2 рубля) и земельными наделами в дополнение к уже имеющимся.
В Курске же в 1646 году воевода Пожарский был отозван в Москву, а вместо него был прислан воевода князь и стольник, Рюрикович в 22 колене, Иван Федорович Лыков (Львов) (? – не ранее 1647), который находился на курском воеводстве вместе с Лазаревым до конца 1647 года. До этого И.Ф. Лыков был первым воеводой в Крапивне (1640), а в период с 1642 по 1643 год служил воеводой в Вязьме.
Судя по отсутствию сообщений в работах курских историков и краеведов, 1646 год (за исключением январских тревог, связанных с декабрьским нашествием крымцев и ногайцев), прошел относительно спокойно. Некоторое беспокойство местным властям доставили люди, собравшиеся в Курске и Рыльске по указу государя для похода на Дон в помощь донским казакам для заселения тамошних мест. Как пишут некоторые историки, тогда на Дон ушло не менее 1000 жителей Курского края [5].
А в 1647 году, по данным С.И. Ларионова, к Курскому уезду «приступали татары», но были отбиты сторожевым полком князя Тимофея Ивановича Щербатова [6].
Курск же в это время представлял уже настоящий город и состоял не только их крепости (кремля) и посада, но и нескольких слобод, часть которых – Стрелецкая, Ямская, Можедомская, Монастырская (Троицкая) – уже не раз упоминались в связи с польско-литовскими и татарскими нашествиями на Курск и Курский уезд. Другие появились в середине и второй половине XVII века. Это хорошо представлено на схеме города Курска, составленной курскими краеведами и опубликованной в некоторых краеведческих изданиях, в том числе в книге Ю.А. Бугрова и А.Н. Пахомовой «Власть и дело».
Как установили историки, в том числе и курские, начиная с середины XVII века, город Курск обладал одним из самых крупных посадов на юге страны. В 1646 году курский посад имел 270 дворов, а его население составляло приблизительно 702 чел. По мнению А.В. Зорина и А.И. Раздорского, среди 19 южных городов (вошедших в XVIII в. в Белгородскую и Воронежскую губернии), по которым имеются сведения на этот счет, посад Курска занимал в 1646 году по количеству посадских дворов 3-е место, уступая только Белеву и Волхову, а по числу посадских людей – 4-е место среди 21 города (после Белева, Волхова и Путивля). Кроме того, в городе в 1650 году насчитывалось 396 дворов, в которых проживали служилые люди. И это обеспечивало ему 13-е место из 126 городов [7].
Значительно больше событий произошло в Курске при воеводе Федоре Михайловиче Ладыженском (Лодыженском) (? – не ранее 1666), по данным А.И. Раздорского, Рюриковиче, что очень сомнительно, находившемся на курском воеводстве с 1648 по 1649 год.
О нем известно, что в 1627-1629 годах он был стольником у патриарха Филарета, отца царя Михаила Федоровича, затем в период с 1634 по 1640 год – стряпчий при царском дворе. После службы в Курске в 1650 году – полковой воевода в Керенске. В 1655 г. на воеводстве в Шклове, в 1656 – в Вязьме.
В 1661 г. был послан сдать шведам Юрьев-Ливонский, Кукейнос и другие прибалтийские города, занятые русскими войсками в ходе русско-шведской войны. В 1662 г. посылался к засекам против крымцев. В 1664-1666 годах воевода в Нижнем Ломове [8].
Воеводство Ладыженского отметилось двумя важными моментами: отправлением в Москву выборных людей на Земский Собор и конфликтом между руководством женского Троицкого монастыря в лице его игуменьи Феодоры и светской властью в лице стрелецкого головы Константина Теглева и самого воеводы, вылившемся в восстание.
Первый момент был разрешен легко: на Земский Собор от Курского уезда были направлены дети боярские Гаврила Малышев и Сергей Калугин. (Кстати, из Белгорода на Собор были направлены Кондратий Свищов и Осип Маслов, из Путивля – Федор Дементьев, из Рыльска – Афанасий Григорьевич Ортаков, из Оскола – дворянин Дмитрий Емельянович Сорокин.) [9]
Со вторым дело обстояло значительно сложнее и трагичнее. Началось же все, как отмечают многие краеведы, с действий стрелецкого головы К. Теглева, который производил сыск «закладчиков» – стрельцов, казаков и прочего мелкого служивого люда, «заложившимися» в данном случае за монастырем от суровой действительности тягот военной службы. Но дело было все же не в действиях стрелецкого головы, исполнявшего приказ, поступивший от царского правительства, а в шаткой, нестабильной, двойственной политике правительства, когда по одному и тому же вопросу в одних официальных документах предписывалось одно, а в других – другое.
При этом, как отмечает автор книги «Правители России» А.И. Кулюгин, многое в вопросах шаткости и нестабильности исходило от царя Алексея Михайловича, не имевшего твердой государственной политической воли и постоянно находившегося под влиянием то боярина Б.И. Морозова, то Боярской Думы, то родственников Милославских, в том числе Плещеева и Траханиотова. Последние особенно усердствовали в придумывании все новых и новых налогов и поборов, причем не для казны, а для личного обогащения, что привело к бунту в Москве, казни К. Траханиотова и ссылке Б. Морозова [10].
Нерешительность государя, шаткость его позиции в принятии решения, в целом же нестабильность, как полая вода, захватила не только столицу, но и все государство. А к чему это приводит, мы хорошо знаем на опыте конца 80-х – начала 90-х годов ХХ века, когда по вине пустомели М.С. Горбачева распался Советский Союз.
Вот и в данном случае воеводе и главе стрельцов предписывалось сыскать беглецов и возвратить их на службу, а игуменья Феодора привезла из Москвы грамоту о недопущении сыска в монастырских вотчинах. Возможно, грамотку она получила не без «подмазки» некоторым крючкотворцам из Стрелецкого приказа. Кстати, как стало известно в ходе следствия, в Москву она ездила не одна, как это часто трактуется в исследованиях курских авторов, а в составе большой делегации от курского духовенства. Е.А. Дюдина в статье «Курское духовенство в восстании 1648 года» перечисляет состав этой делегации. (Статья находится в свободном доступе в Интернете.) Это игумен Богородицкого (Знаменского) монастыря Дионисий, игуменья Феодора с монахинями Евдокией и Ульяной и крестьянин Богородицкого монастыря Кузьма Воденицын. Эта поездка происходила летом, возможно, в первых числах июня, когда в Москве происходил так называемый Соляной бунт, в ходе которого, кстати говоря, и был убит К. Траханиотов.
В Курск делегация курского духовенства возвратилась 4 июля, а 5-го уже произошли события, названные в советской историографии «Курским восстанием 1648 года», но на деле это было лишь небольшим бунтом небольшой части духовенства, мелких служилых людей и некоторых горожан, которым по различным причинам не нравился К. Теглев. Вывод некоторых историков советского времени, пытавшихся усмотреть классовую борьбу в действиях курян, что «восставшие в Курске выступили не столько против стрелецкого головы Теглева, сколько против всей местной администрации, осуществлявшей распоряжения царского правительства», ничем не подтверждается и является чистым домыслом.
Утром 5 июня игуменья Троицкого женского монастыря Феодора собрала монастырских крестьян к съезжей избе слушать привезенную из Москвы грамоту. Крестьяне пришли, вооружившись по совету игуменьи ослопами (палками), так как побаивались силового воздействия на них со стороны стрельцов, отношение к которым было враждебным.
Вскоре около съезжей избы, как было установлено в ходе разбирательства и сыска, собрались протопоп Воскресенской соборной церкви Григорий, иеромонахи Богородицкого монастыря Харлампий и Моисей с братиею, Кузьма Воденицын и монастырские крестьяне Богородицкого и Троицкого девичьего монастырей, всего, по сведениям из отписки воеводы, человек пятьдесят.
Выслушав привезенную грамоту, прочитанную протопопом Григорием, собравшиеся потребовали привести Константина Теглева, чтобы тот ответил, почему поступает не так, как написано в грамоте. Воевода Ладыженский, присутствовавший при чтении грамоты, в данном требовании отказал, сказав: «Отошлите мужиков, и я пошлю по голову». И собравшиеся с посада частично разошлись, а монастырские остались.
Во второй половине дня по указанию воеводы к съезжей избе пришел Теглев, который, как отписывал позже царю Ладыженский, выслушав грамоту, сказал: «Я к ним в слободы посылать не стану», но при этом назвал грамоту «воровскою» и «побранился» с протопопом Григорием. Теглев обещал протопопу, что он останется «без скуфьи», на что тот ответил: «А ты без головы».
Как только К. Теглев попытался выйти из съезжей избы, на него набросились монастырские мужики с палками, и Теглев убежал обратно в избу, где в это время находились, как показало расследование дела, осадный голова Петр Брусилов, губной староста Константин Беседин, подьячие, а также некоторые протопопы и попы от курских церквей.
Воевода просил монастырские власти, чтобы они успокоили своих людей и возвратились все к своим домам и делам. Протопоп Григорий и игуменья Феодора как бы вняли требованию Ладыженского и пошли домой. Но монастырские служки и крестьяне остались и подняли шум, требуя выдачи им стрелецкого головы. Тогда воевода, надеясь на помощь «старых мужиков» и «приходских попов», велел бить в колокол, но, как он отписывал царю, «пришло подмоги немного». Зато на звон колокола возвратилась игуменья Феодора и стала угрожать уже воеводе, если он не отдаст мужикам на расправу Константина Теглева, то и ему будет худо. На уговоры воеводы и других лиц, находившихся в съезжей избе, обезумевшая толпа, подстрекаемая игуменьей, Кузьмой Воденицыным, не реагировала. Кто-то крикнул, что надо выбить дверь в съезжей и учинить расправу. Тут же нашлись доброхоты принести бревно-таран. С третьего раза дверь была выбита, толпа мужиков ворвалась в избу – и Константин Теглев был убит. Так конфликт между светскими и монастырскими властями из-за разного понимания и исполнения юридического документа, закона, давно тлевший социальный протест, что тоже имело место, превратился в уголовное преступление.
Надо отметить, что воевода Ладыженский и все, кто с ним находился, мятежниками тронуты не были и бежали (через окна съезжей избы) в Воскресенскую соборную церковь. А толпа двинулась к дому убитого головы Теглева и стала его грабить. В городе были открыты кабаки – убийцы Теглева понимали, что натворили, и теперь пытались страх перед предстоящей расправой заглушить вином и водкой. Впрочем, нашлись и те, кто искал иной выход из создавшегося положения: к воеводе в соборную церковь приходили «новописный» стрелец Макарка и Кузьма Воденицын с угрозами, «чтоб про то убийство не писал без их ведома».
7 июля к воеводе прибыло подкрепление: отряд детей боярских, стрельцов и казаков, прослышавших об убийстве Теглева и срочно возвратившихся с покоса в Курск. Всего около 50 человек. По приказанию воеводы Кузьма Воденицын и с ним 7 человек были взяты под стражу.
Согласно исследованиям Е.А. Дюдиной, а они, на наш взгляд, наиболее полно отражают картину происходившего в те июльские дни в Курске, в следственном деле сохранилась роспись тюремных сидельцев. Первой среди них названа игуменья Феодора, затем крестьяне Троицкого девичьего монастыря Константин Фильшин, Анисим Гончар, Яков Копейкин. Среди крестьян Богородицкого монастыря значатся Кузьма Воденицын, Федор Демин. Из посадских – Архипка Кузнец, Изопка Чеботарь, Ивашка Портной (мастер), кузнец Ивашка Мешков. Из служилых людей значатся «новописный» стрелец Богдан Иконник, орловский вестовщик, сын боярский Семен, сын боярский Селиверстко Семенович Моматов, воротник Федька Кузьмин. Всего около 40 человек.
Как следует из данного перечня, социальная прослойка участников бунта самая разная. Поэтому вести речь о классовой борьбе курян и об антифеодальном восстании в данном случае вряд ли стоит. Здесь, на наш взгляд, значительно больше непомерной жадности монастырского руководства, пекущегося о расширении своих владений, и об амбициях властных структур города. Е.А. Дюдина приводит данные о том, что в 1646 году курский посад имел 270 дворов, в которых проживало более 700 человек. При этом Троицкий девичий монастырь уже по писцовой книге 1631 года владел деревнями в 26 крестьянских и бобыльских дворов, а в самом городе ему принадлежало 2 слободы, где в каждой было от 131 до 119 дворов и насчитывалось 304 человека мужского пола.
Население слобод состояло из ремесленников (кузнецы, гончары, портные, сапожники) и торговцев. Курский же Богородицкий монастырь по писцовой книге 1645 года владел тремя деревнями и двумя слободами в Курском уезде (2405 четвертей земли в поле). Но, как видим, руководству монастырей этого казалось мало и требовалось большего числа записанных за монастырями людей.
С другой стороны, курские власти в лице осадных, стрелецких и казачьих голов также превышали свои полномочия и злоупотребляли властью в личных целях. Например, осадный голова Ларион Петров в 1643 году заставлял монастырских дворников, живших на подворье и исполнявших обязанности сторожей, варить для него пиво и вино, косить сено и «всякую работу работать». В связи с чем, как писали в челобитной царю настоятели курских монастырей, «от великие налоги» дворники разбежались, а монастырские подворья опустели».
Другой пример: 18 августа 1644 года игуменом Курского Богородицкого монастыря Варлаамом была подана челобитная на курского стрелецкого и казачьего голову Михаила Колюбакина с жалобой на неоднократные грабежи монастырских крестьян и покушение на убийство самого игумена. Словом, конфликт между городскими властями и монастырскими был давний, застоявшийся и ждущий своего разрешения… Вот и дождался…
В первых числах августа в Курск из Москвы с отрядом стрельцов (по одним данным – 150 человек, по другим – 105) прибыл стольник и воевода В.В. Бутурлин, которому было поручено провести расследование всех обстоятельств дела. По данным Е.А. Дюдиной, расспросу подверглись 1055 человек, в их числе 706 дворян и детей боярских, 115 стрельцов, 178 полковых казаков, 14 попов, 2 подьячих. Сохранились расспросные речи 67 участников бунта.
В ходе следствия (сыска) выяснилось, что против К. Теглева курян настраивали не только игуменья Феодора, протопоп Григорий и Кузьма Воденицын, но и губной староста Константин Беседин, и осадный голова Петр Брусилов.
Отец убитого К. Теглева Небогаток Теглев и брат Андрей не только дали показания, но и написали челобитную, в которой просили возместить им убыток от грабежа (по сути – современный гражданский иск) на сумму 2 тысячи рублей – деньги огромные. Розыск похищенного дал результат: было обнаружено и возвращено семье убитого два коня, оружие, много платья, оловянная посуда, конская упряжь, 52 рубля 15 алтын денег.
Конкретизируя факт разграбления, историк А.В. Зорин пишет, что «Богдану Иконнику досталась «сковородка белая, да коса, да лоскут однорядочный, портному мастеру стрельцу Ивашке – «одно теплое одеяло», Савоське Фирсову – «седло, да блюдо оловянное белое, да кафтан сермяжной» [11].
По итогам работы следственной комиссии 17 августа 1648 года вынесен такой приговор: 1) «пущих воров и завотчиков» крестьян Богородицкого монастыря Кузьму Воденицына, Кирилла Анпилогова, Ивана Батурина-Малика, крестьянина Троицкого монастыря Константина Фильшина, новописного стрельца Богдана Иконника, «сказав им их вину и дав им духовного отца, по дорогам перевешать, 2) остальных воров в торговые дни бить кнутом нещадно» и отправить в казаки в отдаленные крепости.
После этого было взято «за приставы» и посажено в тюрьму при воеводском дворе до исполнения приговора 42 человека, в том числе «2 жонки, чьи мужья не сысканы» (жены бежавших из Курска челобитчиков – Федора Слонова и Сергея Брагина).
Но вскоре из тюрьмы на поруки были выпущены «черные попий Харлампий и Моисей, келарь Антоний, курченин Григорий Лазарев, монастырские мужики Паршик Бочаров, Сенька Брагин, жены новописного стрельца Макарки и Федьки Слонова, осадный голова Петр Брусилов, старицы Устинья и Ульянья».
11 октября игуменья Феодора отправлена в Приказ Большого дворца, а оттуда – в Суздальский Покровский девичий монастырь. 20 октября в Москву с приставом отправлен протопоп Григорий, которого затем для отбытия наказания «по справке Болшого дворца» поместили в Архангельский монастырь Великого Устюга.
Остальные участники бунта, в том числе священник Иоанн, сын протопопа Григория, губной староста Кондратий Беседин с женами и с детьми «з братеми и племяники и со всеми с теми, которые с ними живут на одном хлебе» сосланы в город Валки в казачью службу «указную землю пахать и хлеб сеять» [12].
Завершая описание событий 1648 года в Курске, связанные с убийством стрелецкого головы К. Теглева, стоит отметить, что о них впервые было сказано в «Повести о городе Курске…». Потом эти сведения кратко сообщил А.А. Танков в книге «Историческая летопись курского дворянства». А в советское время этой темы касались Г.А. Новицкий «Восстание в Курске в 1648 г.» (журнал «Историк-марксист» № 6 за 1934 год), В.И. Самсонов «Прошлое старых городов Курской области» (сборник «Прошлое Курской области». Курск, 1940), П.В. Иванов «Курск в первой половине XVII века. Восстание 1648 г.» (сборник «Курск: Очерки из истории города». Курск, 1957), А.П. Анпилогов «Положение городского и сельского населения накануне восстания 1648 г.» (Вестник Московского университета. Серия 9. История. 1972 г. № 5), Е.В. Чистякова «Состав следственных дел о городских восстаниях на юге России в середине XVII века» (Археографический ежегодник за 1958 год. М., 1960), П.В. Иванов, А.С. Травина «Курский край в XVII – первой половине XVIII в.» (Курск, 1989), Е.В. Чистякова «Городские восстания в России в первой половине XVII века (30-е – 40-е годы)» (Воронеж, 1975). В постсоветское время на данную тему писали Г.А. Чурилова, Ю.А. Бугров, А.В. Зорин, А.И. Раздорский, С.П. Щавелев и некоторые другие историки.
В 1649 году в Москве состоялось завершение работы Земского Собора, по итогам которого было принято несколько важных документов, а также Соборное уложение 1649 года, значительно дополнившее и расширившее Судебник Ивана Грозного 1550 года. Уложение узаконило смертную казнь через сожжение богохульникам и еретикам (тут мы «догнали» «просвещенную» Европу, где сжигание инакомыслящих практиковалось давно). Узаконивало Уложение и смертную казнь покушающимся на жизнь государя, изменникам, бунтовщикам и прочим государственным преступникам. Страшное наказание ожидало жену, убившую мужа: ее живую закапывали в землю по шею и держали так до самой смерти. Фальшивомонетчикам горло заливали расплавленным оловом.
Это Уложение в значительной мере «совершенствовало» законодательные акты по закреплению крестьян не только на земле по месту жительства, но и за конкретными землевладельцами – помещиками.
А курский выборный дворянин Гаврила Иванович Малышев после завершения работы Земского Собора привез из столицы подарок царя курянам – Животворящий Крест Господень «в серебре золочен» и царскую грамоту от 20 февраля 1649 года, предписавшую воеводе Ладыженскому внимательно и бережно отнестись к этому подарку.
В 1650 году в Курске воеводой был Афанасий Крюков (? – не ранее 1650), о котором, к сожалению, никаких сведений не сохранилось. То ли в том же 1650, то ли в 1651 году на воеводстве в Курске находился князь Иван Михайлович Меньшой Волконский по прозвищу Жмурка (? – не ранее 1651/52), сын Михаила Петровича Волконского-Жмурки, находившегося на воеводстве в различные южных городах.
До Курска И.М. Волконский-Журка в период с 1629 по 1631 год служил воеводой в Кузнецке, в 1638–1639 годах – в Волхове. После Курска Иван Михайлович с 1654 по 1656 год воеводствовал в Суздале. Губным старостой при нем избирался Прокофий Иванович Анненков, по-видимому, сын знаменитого курского ратоборца 30-х годов этого века И.А. Анненкова.
Еще Малышев пытался добиться того, чтобы в Уложение была внесена статья, запрещающая скоморошество, но Земский Собор это предложение отклонил. Однако упорный и настырный Малышев добился того, что от царя поступила грамота церковным и светским властям города о запрете в Курске и других городах скоморошества. Правда, через некоторое время этот указ царем по многочисленным просьбам курян был отменен [13].
Кстати говоря, этот факт нашел отражение в творчестве курского краеведа, писателя и ученого Ю.А. Бугрова, в одной из своих книг опубликовавшего рассказ «Животворящий Крест Господень», изобилующий многими подробностями из жизни курян того времени.
Из сказанного выше следует, что в Курске и Курском уезде широкое распространение имело народное творчество – сказительное, песенное, хороводное, театрализованное, игровое – с использованием всевозможных музыкальных инструментов – дудочек, свистулек, струнных гудков и гуслей, – с ношением масок животных и переодеваем, с участием в этих действиях прирученных медведей.
А в Курске в 1649 году, как сообщает С.И. Ларионов, старанием духовных и городских властей началось строительство каменных храмов на территории Знаменского монастыря, в том числе Воскресенской соборной церкви, и келий для монахов и послушников. Деньги на это были выделены из царской казны по хлопотам курских выборных Г. Малышева и С. Калугина, о чем сообщает А.А. Танков [13].
В 1651 году, согласно данным А.А. Танкова, в Москву для участия в очередном Земском Соборе от курян снова были направлены выборные дворяне Гаврила Малышев и Борис Мосолов. Всего от Курского края было 10 человек.
И тут стоит обратить внимание на то, что Собор принял постановление о том, «если Польское королевство не исполнит требование русского правительства по прекращению преследования казачества за веру православную и по этническим мотивам, то земские представители Собора дают свое согласие на объявление войны Польше и на присоединение к Московскому государству Малороссии» [14].
В 1652 году в связи с осложнившейся обстановкой на границах Московского государства, участившимися набегами на Русь крымских и ногайских татар, усилившимся бегством из пограничных областей Речи Посполитой казаков и просто жителей в Курский край в помощь И.М. Волконскому-Журке был направлен Дмитрий Иванович Плещеев (Репей) (? – не ранее 1667), который сделал описание Курской крепости.
О нем известно, что в период с 1620 по 1649 год восемь раз сопровождал царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича в их поездках на богомолье. В 1645-1647 годах – осадный воевода в Осколе, в 1652 г. – воевода в г. Вольном.
Как установил А.А. Танков, описание Курской крепости, сделанное воеводой Плещеевым, было обнаружено в книгах Белгородского стола Разрядного приказа за 1642-54-й год и выглядело оно в пересказе следующим образом: «С приезду Московской дороги находится Пятницкая башня, устроенная из дубового леса, высотою три сажня. Эта башня, видная издали по Московской дороге (теперь Московская улица), называлась Пятницкой потому, что стояла против Пятницкой церкви, существовавшей в XVI столетии на площади (где теперь разведен городской сад). Эта Пятницкая церковь имела и другое более официальное название Благовещенского собора, который считался вторым после Воскресенского собора, находившегося на площади же и бывшего главным храмом Курска в XVI и XVII столетии.
Пятницкая башня была шатровая, покрыта тесом. До обламов высота ее была два сажня, вверху была устроена клеть с окнами. Ворота в этой проезжей башне были сделаны наискось, два сажня шириною без локтя, а вышиной также два сажня. От этой башни по направлению к реке Тускари шла острожная стена до первого отвода шестнадцать сажен с пядью длины. Острог был от осыпи у рва до обламов, полтора сажня высоты. Отвод поперек осыпи острожной стены с двух сторон по 2 сажня в длину, а по осыпи острожной стены 3; сажен. От этого отвода до другого шла острожная стена 28; сажен, острог от осыпи в вышину 1; сажня. От другого отвода до третьего острожная стена простиралась на 37 сажен, острог от осыпи в ширину 2 сажня, от этого отвода в длину по осыпи было острожной стены и наугольной башни 37; сажен.
Наугольная башня называлась Кривой, она была глухая, обращена к реке Тускари, дубовая, высотою три сажня без одного локтя. От этой башни вниз по реке по Тускари до отвода острожной стены было протяжение 24 ; сажня, отвод был поперек осыпи острожной стены с двух сторон по одному сажню. Отвод этот в длину по осыпи острожной стены был 2; сажня. От отвода до следующей башни было 27; сажен, острожная стена на этом протяжении была высотою два сажня. Следующая башня была воротная, дубовая, шатровая. Она была ниже предшествующих башен, всего два сажня высоты с локтем, ее ворота были уже, всего полтора сажня ширины, от нее до следующего отвода было 22; сажня, отвод поперек стены по сажени и в длину по осыпи острожной стены два сажня. От описанного отвода до глухой башни в длину 59 сажен, высота стены была всего два сажня.
Глухая башня была, как и другая, дубовая, в 2; сажня, до отвода острожная стена имела 38 сажен, а после него до проезжей воротной башни расстояние было всего 11 сажен. Следующая проезжая башня была выше двух предыдущих, всего высоты 3 сажня без локтя, до отвода было стены 4; сажня. В этом месте стояло старого острога две сажени, а затем до глухой наугольной башни было 51 сажен расстояния.
Следующая глухая наугольная башня к речке Куру была также дубовая той же высоты, стена простиралась до отвода 9; сажня, отвод с обеих сторон был по полусажени, до следующего отвода было 42 сажня расстояния, до другого 12 ; сажня и, наконец, до следующей глухой башни 25 ; сажня.
Эта башня была шатровая, от нее до отвода было 42 сажня, а от него 38 сажен и затем крепостная стена тянулась на 6; сажени до самых Никитских ворот.
Никитские ворота находились против улицы, которая вела на западную сторону города. Башня была так же, как и остальные – дубовая и стояла от Пятницкой башни в расстоянии 106 сажен, на этом протяжении крепостной стены было два отвода.
В описании города Курска воеводы Дмитрия Ивановича Плещеева в 1652 году было сказано: «В Курску ж старая городовая осыпь, а по той осыпи был рубленой город и проезжие ворота, а по мере – той осыпи 160 сажен, и тот острог сгорел в 136 (1628) году, а ныне на той осыпи раскатная башня в шесть стен, и ныне та осыпь посереди острога огорожена во острог. Всего под четырьмя проезжими да под четырьмя глухими башнями, которые находятся в стенах острога 23 сажени, да под четырнадцатью отводами 53 сажени, да меж проезжих и глухих башен и отводов по осыпи острожной стены 632 сажени, и всего под башнями и под отводы и под острожною стеною 708 сажен.
Тайник подведен под острожную стену к реке Тускари, от острожной стены (с южной стороны) до колодезя к реке Тускари 24 сажени, в нем выкопан колодец, поставлен сруб два сажня с локтем, вода из него идет в реку Тускарь бесперестани; в старой городовой осыпи (то есть, в местности бывшего, сгоревшаго старого острога) выкопан колодезь, сруб в нем поставлен, до воды – девять сажен, воды в нем полсажени. На остроге не сделано на 66 сажен обламов, и кроватей и котков не положено».
Подводя черту данному описанию крепости, А.А. Танков отметил, что все это дело рук курских служилых людей: «Дворяне и дети боярские проявляли свою деятельность в этом деле одни в качестве военных инженеров, другие – архитекторов, третьи – производителей работ по разным мастерствам и, наконец, как рядовые работники – землекопы, плотники, возчики и т.д.» [15].
И с этим не поспоришь, как бы ни относиться к дворянству как классу. Что было, то было…
Согласно данным сметной книги, как установили курские историки, Курская крепость к 1652 г. располагала следующим вооружением: более 116 пудов пушечного пороху, до 164 пудов ручного зелья (пороху), 148 пудов свинца. По городовой осыпи (т.е. по крепостной стене) располагалось 4 пищали медных и 1 пищаль железная на станках и колесах, да 2 пищали скорострельных железных и 2 тюфяка (род пушек) медных на колесах, 10 пищалей затинных (для стрельбы из укрытий), да от прошлых лет осталось 27 пищалей «худых и переломанных». Порох и свинец «держал за своей печатью» осадный голова Дмитрий Кунаков [16].
Курскими властями были приняты меры и по вопросу противопожарной безопасности. На случай пожара, как отмечают историки со ссылками на писцовые, осадные, разрядные и прочие книги того времени, в крепости имелось 15 «парусов», правда, все ветхие, 20 труб водолейных, из них 15 худых, 2 багра и 5 емкостей для воды, так называемых «боробанов», из которых, как и стоило ожидать, два неисправных. Худость да неисправность – извечный бич россиян [17].
В 1653 году обязанности губного старосты при Дмитрии Плещееве исполнял все тот же Прокофий Анненков, а сам воевода при нападении крымцев получил приказ выступить из Курска в Яблонов на соединение с В.Б. Шереметевым.
В 1658, 1666 и 1667 годах он был сыщиком беглых в Нижнем Новгороде и его уезде. В 1661 г. вызван царем в Москву из Владимира. В 1663 г. воевода в Нижнем Новгороде [18].
Таков послужной список этого воеводы.
К 1653 году усилиями курских воевод Курский уезд для удобства сбора и верстания на воинскую службу людей был разделен на несколько станов – Пригородный, Курицкий, Тускарский, Обмятский и Усожский. Каждый такой стан объединял несколько десятков населенных пунктов. Например, в середине XVII века в Усожский стан, расположенный на севере Курского уезда, входило 67 поселений, но крупными были следующие: Архангельское, Богоявленское, Борисово, Дмитриевское-на-горках, Дмитриевское-на-Холчах, Жирово, Гаево, Глебово, Жердево, Жидеевка, Злобино, Игино, Карманово, Мокрыж, Молотычи, Ольшанец, Покровское-на-Жигаеве, Радубеж, Рышково, Троицкое, Фатеж, Фоминка, Шатохино, Шахово.
В этих и других селах жили как дворяне-помещики со своими крестьянами, так и однодворцы – потомки служилых людей «по прибору». Выше уже несколько раз упоминались однодворцы, поэтому стоит дать более развернутое определение этой категории курского населения.
Однодворцы – бывшие мелкие городовые служивые люди, владельцы небольшого (в один двор) земельного участка.
Если дети боярские и дворяне были вправе возводить поместья на подаренных царем землях и иметь крепостных крестьян для полевых и хозяйственных работ, то однодворцы довольствовались строительством собственного двора в определенном царем месте, а земельный надел должны были обрабатывать силами собственного семейства (двора). Владеть крепостными крестьянами, как отмечается в большинстве источников, им не разрешалось. Впрочем, есть и другие сведения…
Позже из детей боярских и дворян выделились крупные землевладельцы – помещики-феодалы, скупившие земли в ближайшей округе, в том числе и у соседей-дворян, оказавшихся без земельных наделов, а однодворцы в XIX веке, как сообщают некоторые историки, превратились в городских и сельских мещан.
В «Историко-бытовом словаре русского народа» Л.В. Беловинского об однодворцах сказано, что сословие однодворцев оформилось в начале XVIII века из бывших служилых людей по прибору, что они, как и дворяне, освобождались от телесных наказаний и срок службы для них сокращался до 15 лет. При этом однодворцы после 12 лет службы унтер-офицерами могли производиться в офицерский чин. Еще здесь отмечено, что в XVIII веке однодворцев брали только в легкую кавалерию и что вне воинской службы они платили подушную подать и им разрешалось иметь крепостных крестьян. Следовательно, А.А. Танков в чем-то и прав, относя мелкий служивый люд к сословию дворян [19].
А земляк курян, писатель, переводчик и издатель, близкий знакомый А.С. Пушкина, Николай Алексеевич Полевой (1796–1846) в повести «Рассказы русского солдата», основанной на материалах курской действительности, об однодворцах устами своего лирического героя высказался так: «Вы знаете, что у нас в Курской губернии есть много дворян больших помещиков, а еще больше мелких. Есть целые деревни, и большие деревни, где все жители дворяне, и у них, у сотни человек, десять крестьян, и эти крестьяне служат всем поочередно. Наконец, есть еще у нас что-то такое, не дворяне, не крестьяне, а так, сам крестьянин и сам барин, и называется однодворец. Говорят, будто это остатки каких-то прежних дворян, потому что у многих однодворцев есть свои крестьяне. Я называл себя однодворцем, как мы все себя называли, а впрочем, право, мы не ведали, что это такое значит, так как мелкое дворянство, жившее вокруг нас, знало о себе одно, что с них рекрутчины не бывает. Впрочем, эти высевки дворян жили в таких же хатах, как и мы; так же одевались, так же пахали, сеяли, косили, жали, как все мы; ели по-нашему и пили по-нашему. Одна только бывала беда с ними связываться, что, подравшись на весельи, мы просто мирились на другой день, а дворяне наши непременно подавали просьбу в бесчестьи. Кроме того, все у нас было общее, и согласное, и одинаковое; ссорились и дрались мы на межах одинаково, потому что и наши и дворянские поля были пестрее рябой рожи и перерезаны в такие мелкие ремешки и клинушки, что разобрать их не удалось бы самому домовому дедушке, не только земскому суду. После каждой просьбы между нами начинался, однакож, суд, делался судебный осмотр; оканчивалось тем, что выигравший тяжбу должен был продать свой участок для оплаты расходов по суду; на продаже напивался весь мир крещеный, подымалась на весельи новая ссора, за ней драка, и – дело оканчивалось новою тяжбою.
Так жили мы, и дворяне и однодворцы, под одним небом божьим, жили изо дня в день, и весело, не думая о завтрашнем дне; и житье наше так нам всем нравилось, что, поверите ли, – многие из наших дворян, прослужив много лет в военной службе, возвращались поручиками, даже капитанами на родину, надевали старые свои зипуны и принимались снова за плуг и соху. Вот было житье: подыми, встряхни, перевороти и вывороти – ничего не выпадет, ни из души, ни из головы, ни из кармана, кроме гроша на вино да краюшки хлеба на сегодняшний день! И чего ж вам больше? Был ли у нас в оный год неурожай, есть нечего – мы занимали у других; отдавали, когда потом хлеб родился, а ведь у бога не положено, чтобы неурожай был всякий год? Итак, барыш и убыток, веселье и горе, сытое брюхо и голодное ездили у нас на одних санях» [20].
Здесь речь идет о начале XVIII века, а в середине XVII жизнь курских дворян и однодворцев, надо полагать, была еще «веселее».
В 1653 году фактически завершилось строительство Белгородской засечной черты (линии), предназначенной значительно усилить охрану южного порубежья Московского государства.
Белгородская засечная черта (БЗЧ) – укрепленная линия на южных рубежах Русского государства, созданная в 30-50 годах XVII века и служившая для защиты от крымско-ногайских набегов. В комплекс сооружений черты входили города-крепости (остроги), а также различные инженерные сооружения и естественные природные препятствия (болота, леса, глубокие овраги, реки). Белгородская засечная черта делилась на 25 участков – Олешнинский, Вольновский, Хотмыжский, Карповский, Болховецкий, Белгородский, Нежегольский, Короченский, Яблоновский, Новооскольский и другие.
Протяженность БЗЧ составляла 600 километров, а с учетом ее изгибов – 800. Проходила она по территории современных Сумской (Украина), Белгородской, Воронежской, Липецкой и Тамбовской областей. Главными опорными пунктами – городами-крепостями БЗЧ являлись Козлов (1635), Добрый (1647), Сокольск (1647), Романов (1614), Белоколодск (1663), Усмань (1646), Орлов (1645), Воронеж (1586), Костенск (1644), Борщев монастырь (1615), Урыв (1646), Коротояк (1648), Острогожск (1652), Усерд (1637), Верхососенск (1637), Царев-Алексеев (1637), Яблонов (1637), Короча (1638), Нежегольск (1654), Белгород (1593), Болховец (1646), Карпов (1646), Хотмыжск (1640), Вольный курган (1640), Ахтырка (1654) и Тамбов (1636).
Кроме вышеперечисленных городов-крепостей, входивших непосредственно в Белгородскую засечную линию, вторую тыловую укрепленную линию составляли как старые города, так и города-крепости, вновь построенные, общим числом около 50.
Среди старых городов на территории Курского края, как отмечалось ранее, были Путивль, Рыльск и восстановленный в 1596 году Курск. Среди новых – Суджа, Белополье, Старый Оскол и некоторые другие. В городах второй линии находились гарнизоны из городовых служилых людей – детей боярских и дворян, составлявших, как правило, конницу, а также казаков, пушкарей, затинщиков, воротных и прочих.
Административное и военное управление оборонительной линии располагалось в Белгороде, построенном служивыми людьми «поперек основных путей нападения татар – Муравского, Изюмского, Бакаева, Ногайского, Пахнуцкого и Кальмиусского шляхов (сакм)». И Белгород, и другие города-крепости управлялись царскими воеводами, стрелецкими или осадными головами и прочими мелкими чиновниками, подчинявшимися воеводам.
По оценке историков, Белгородская засечная черта сыграла важную роль в укреплении обороноспособности Русского государства. Если ещё в 1630-х годах грабительские рейды крымских татар отражались у берегов Оки, то после её возведения район русско-крымских столкновений сдвинулся на сотни километров на юг, открыв огромные плодородные территории для полноценного заселения.
Основной воинской силой Белгородской засечной черты и Белгородского разряда стал Белгородский разрядный полк, сформированный в 1658 году в Белгороде.
Как установили ученые-историки и краеведы, главным назначением разрядного полка было объединение всех вооружённых сил на его территории под властью единого командования – белгородского воеводы и создание постоянной боевой единицы в виде разрядного полка.
Белгородский разрядный полк делился на «большой полк» белгородского воеводы (более 10 тыс. человек), «полк первого товарыща» воеводы (более 5 тыс.) и полк «второго товарыща» воеводы (более 3 тыс.). В состав полка входили две тысячи всадников дворянской конницы, 3 рейтарских, 5 драгунских, 8 солдатских полков и приказ московских стрельцов. Первым воеводой этого полка был князь Г.Г. Ромодановский, в руках которого сосредотачивалась административная, военная и судебная власть.
По истечении какого-то времени из состава Белгородского полка исчезла дворянская конница, уступив место рейтарам. И к нему добавились два вновь сформированных полка копейщиков. А еще позже в Белгородский разряд и полк вошли четыре «черкасских» полка: Ахтырский, Сумской, Харьковский и Острогожский, сформированные из украинских переселенцев и имевшие в своём составе до восьми тысяч казаков.
Но это будет позже, а пока в 1654 году (8 января) в Переяславле произошла очередная Рада, получившая название Переяславской Рады, на которой украинские казаки, конечно, не без согласия с царским правительством, приняли решение о воссоединении с Московским государством, и началась затяжная война с Польшей. Курск и Курский уезд прямого участия в военных действиях, проходивших на территории Украины, не принимали. Но на курских служилых возлагалась обязанность охраны порубежья от татарских набегов и пополнение полков действующей армии.
В апреле московские рати, возглавляемые князем Алексеем Никитичем Трубецким (?-1680), потомком литовского князя Гедимина по линии Дмитрия Ольгердовича Брянского (Черниговского и Трубчевского), двинулись в пределы Речи Посполитой. В одном из полков этого войска находился царь Алексей Михайлович, которому в это время было 25 лет. Царская рать держала направление на Смоленск – старую кровоточащую рану Московского государства. Рать Трубецкого двинулась под Брянск. А рать воеводы и князя Василия Борисовича Шереметева (1622-1682) дислоцировалась в Путивле, имея предписание держать оборону пограничья в данной местности. В его оперативное подчинение входили отряды воевод Путивля и Яблонова – Никиты Зюзина и Ивана Ромодановского. По-видимому, подобное относилось и к рыльскому, курскому, белгородскому и оскольскому воеводам.
На первом этапе войны русским войскам сопутствовала удача: были взяты Смоленск, Дорогобуж и Полоцк, а также десяток мелких городов. Русские отряды победно дошли до Бреста и Люблина. Но уже при гетмане Богдане Михайловиче Хмельницком (1593-1657), заварившем эту кашу в 1648 году, подняв восстание против Польши, украинская знать в лице полковников и казачьей старшины стала вновь посматривать то на Турцию, то на Речь Посполитую – такова природа непостоянства и продажности украинской элиты во все времена. А после смерти Богдана Хмельницкого сначала его сын Юрий Хмельницкий, затем и гетман Иван Выговский явно встали на путь предательства. Не без одобрения Выговского пограничные с Посемьем сотники стали совершать набеги на селения Рыльского и Путивльского уездов.
Курский историк А.В. Зорин по данному факту со ссылкой на документы того времени пишет: «Ночью 31 августа черкасы атаковали деревни Шелгину, Старкову и Козину Севского уезда Крупецкой волости. А в ночь с 1 на 2 сентября Грицко Мельник напал на само село Крупец, где его казаки убили 4 драгун и животину у них отняли» [21].
Да, такие факты в анналы истории Курского края попали, а вот такой факт, что шестнадцатилетний курянин Семен, или точнее Симеон Медведев, сын местного подьячего Агафоника Медведева, уже стал работать в съезжей избе переписчиком документов, никем зафиксирован тогда не был. Ведь никто тогда не знал, что рядом с ними живет и работает один из светочей России. Правда, московский думный дьяк С.И. Заборовский, проводивший ревизию воеводских дел, все же обратил внимание на способности юного Симеона и забрал его в Москву, где устроил в Приказ тайных дел. В этом приказе курянин, как впоследствии установят его биографы, Симеон Медведев будет трудиться более 10 лет.
В 1658 году гетман Иван Выговской, заключив союзные отношения с крымским ханом и польскими панами, открыто перешел на сторону Речи Посполитой и напал на города Каменное и Олешню, но был отбит силами местных гарнизонов.
Противники Выговского (на территории Левобережной или Слободской Украины были и такие) выбрали себе нового гетмана – бывшего генерального судью Ивана Беспалого. Но Выговской со сторонниками обосновался в Конотопе, основанном поляками и казаками (черкасами) в 1636 году.
В апреле войска князя Алексея Никитича Трубецкого, возглавляемые князьями Григорием Григорьевичем Ромодановским, командовавшим Белгородским полком, в который входили курские ратники, и Семеном Романовичем Пожарским (бывшим курским воеводой в 1645 г.), вошли на территорию Левобережной Украины и осадили Конотом. Но так как имели указание от царя решить дело с Выговским миром, то со штурмом не спешили, став отдельными лагерями и втянувшись в долгие переговоры. Что-что, а болтать языком и торговаться украинская элита умела всегда. Сохранилось это у киевской знати и до нашего времени…
Пока Выговской торговался, его сторонники и союзники – крымский хан с ордой и польские воеводы с полками подошли к Конотопу и неожиданно напали на лагерь Трубецкого, но князь Пожарский со своими воинами дал жесткий отпор, и нападавшие бежали. А на следующий день, 28 июня 1659 года, отряд Пожарского попал в засаду, устроенную ханом Мехмед-Гирем. Отряд Пожарского, состоящий из 7330 человек, почти весь пал, сражаясь до последнего мгновения.
Ранее у дореволюционных историков (С.М. Соловьев, М.М. Аркас) фигурировала цифра потерь – 30 тысяч, но дело в том, как установили современные ученые (с их выводами можно ознакомиться в Интернете), вся армия Трубецкого насчитывала в своих рядах около 30-35 тысяч. И она фактически сохранилась за исключением отряда князя С.Р. Пожарского.
По официальным же данным, доложенным царю, в походе армии Трубецкого на Левобережную Украину погибло 4769 человек, в том числе князья С.Р. Пожарский и С.П. Львов, стольник Е.А. Бутурлин, стряпчие М.Г. Сонин, И.В. Измайлов, Я.Г. Крекшин, 79 дворян московских и 164 жильца, а также около 2000 казаков гетмана Ивана Беспалого.
Потери же самого предателя Выговского составили около 12 тысяч казаков, а в данном сражении – около 4 тысяч. От 3 до 6 тысяч понесли потери в том сражении и татары. Так что гордиться нынешним украинским нацикам и польским националистам абсолютно нечем. Ложью славы не добудешь. Впрочем, пусть забавляются – от этого нам, русским, по большому счету ни холодно, ни жарко…
А вот последующие действия князя А.Н. Трубецкого – вывод русского войска к Путивлю и оставление Выговскому и крымскому хану трех осадных мортир, четырех осадных пушек, 600 ядер и 100 гранат – трудно объяснимы. К тому же, как установили историки, это отступление вызвало большие негативные последствия как для государства, так и для Курского края: на его территории вновь лавами хлынули татары и казаки. Снова досталось селам Рыльского, Новгород-Северского, Путивльского, Орловского, Мценского, Новосильского, Ливенского, Ефременского, Белгородского, Оскольского и других уездов.
В 1664 году польские войска перешли границу с Московским государством и, оставив в тылу Путивль, направились к Глухову. Но город и крепость держались стойко. Не взяв Глухова, польский король Ян-Каземир повернул войска к Новгороду-Северскому, где столкнулись с армией Г.Г. Ромодановского, основой которой был Белгородский полк, в котором служили многие куряне. Произошло сражение, в котором поляки потерпели поражение. При этом сам король едва избежал плена. Провал похода польской армии, пограбившей русские селения по пути следования, привел к тому, что в 1667 году между Польшей и Московским государством было заключено Андрусовское перемирие сроком на 13 лет. По данному перемирию к Москве отходили Левобережье и Киев, а за Польшей оставалось все Правобережье Украины.
Такой мир украинцев не устраивал. В украинских городах Чегирине и Гадяче прошли рады, на которых было принято решение отделиться от Московского царства, предавшего Правобережную Украину. И сразу после этого казацкие отряды начали совершать рейды в порубежные русские города, грабить и убивать русское население. В этом им усердно помогали крымские татары. Курского уезда это бедствие не коснулось, но Рыльский и Путивльский вновь пострадали.
В Курске же, по данным С.И. Ларионова, в период с 1654 по 1670 год воеводами побывали Семен Семенович Рахманин (? – не ранее 1656) с 1656 по 1658 год, Василий Федорович Елчин (? – не ранее 1677) с 1658 по 1662 год. (О нем известно, что в 1658–1677 гг. числился среди дворян московских, а в 1673 г. находился на воеводстве в Коломне.) После Елчина были Александр Елизарович Похвистнев (? – не ранее 1658) с 1662 по 1664 год, Никита Иванович Дуров (? – не ранее 1664) с 1664 по 1667 год, Алексей Никифорович Аничков (? – не ранее 1667) с 1667 по 1668 год.
Завершали воеводскую службу в данный период времени Василий Иванович Волженский (Волженской) (? – не ранее 1680 ?) и Еремей Назарьевич Хрущов (?–1703). О Хрущове известно, что он в 1658–1676 гг. стряпчий, с 1677 г. стольник. В 1678 и 1687 гг. получил поместья в Каширском уезде. А в 1699 г. был воеводой в Воронеже [22].
Каких-либо громких военных дел или же административно-хозяйственных и культурных деяний вышеназванных курских воевод история края не зафиксировала. Хотя все они, надо полагать, выполняли установку царя по заселению края и по его обороне. Но с образованием Белгородской засечной черты и белгородского разрядного полка, базировавшегося в Белгороде, Курск все больше и больше становился тыловым городом, хотя его крепость выглядела внушительно.
С 1671/72 по 1678/79 год курским воеводой служил Григорий Григорьевич Ромодановский (?–15.05.1682), князь, боярин (с 1665 г.), Рюрикович в 20-м колене, сын князя Григория Петровича Ромодановского, брат Андрея, Василия Большого, Ивана Большого, Петра, Василия Меньшого, Федора и Ивана Меньшого.
Еще не будучи курским воеводой, а только воеводой Большого Белгородского разрядного полка, Г.Г. Ромодановский пожертвовал значительные денежные суммы на устроение Курского Знаменского монастыря. В 1653 г. в числе других стольников был послан вместе с боярином В.В. Бутурлиным в Малороссию для приведения местного населения к присяге московскому царю, присутствовал на Переяславской Раде. Принимал участие в русско-польской войне 1654-1667 годов за Украину.
В походе царя Алексея Михайловича под Смоленск в 1654 году являлся головой жильцов в государевом полку. В 1655 г. совместно с В.В. Бутурлиным был отправлен воеводой в Белую Церковь, а затем вместе с ним и Б. Хмельницким совершил успешный поход в Галицию.
В 1656 году пожалован из стольников в окольничие. За победы, одержанные над поляками, был награжден царем шубой, крытой золотым атласом, кубком и прибавкой к денежному окладу, чего не каждый родовитый боярин удостаивался.
В периоды с 1656 по 1658, с 1660 по 1664 и с 1668 по 1669 год – воевода в Белгороде. В 1658-1659 годах во главе Белгородского полка руководил военными действиями против гетмана И. Выговского, перешедшего на сторону Речи Посполитой, в ноябре 1658 года осаждал в Варве войска атамана Григория Гуляницкого. Во время военных действий пытался сдерживать гнев промосковских казаков, которые мстили за жестокости гетмана, грабили и жгли города сторонников Выговского.
В 1659 году, как упоминалось выше, был одним из военачальников в Конотопской битве, взял крепость Борзну и совместно с войсками Ф. Куракина и казаками атамана И. Беспалого наголову разбил объединённое войско татар и Выговского под Нежином, после чего новым гетманом Украины был избран Юрий Хмельницкий, сын Богдана Хмельницкого. В 1660 году после битвы под Слободищем Юрий Хмельницкий перешёл на сторону Польши, и на Украине вновь разгорелась гражданская война. Князь Г.Г. Ромодановский принимал участие в военных действиях против польских войск и казаков Юрия Хмельницкого. В июне 1662 года освободил от осады Переяслав, где держался промосковский гетман Яким Самко, и, соединившись с гетманом, атаковал войска Юрия Хмельницкого у Канева. Войска Хмельницкого были разбиты наголову и бежали. Овладев лагерем противника, Ромодановский подошел к Каневу и занял его. Вскоре Г.Г. Ромодановский отвёл войска на зимние квартиры в Белгород.
В конце 1663 года, как отмечают историки, началась последняя большая кампания русско-польской войны 1654-1667 годов. Для отражения вражеского наступления полк Белгородского разряда во главе с Ромодановским направился к Батурину и, соединившись с казаками гетмана Ивана Брюховецкого, выдвинулся к Глухову, безуспешно осаждаемого поляками. Король снял осаду с города и попытался остановить армию противника в открытом бою, но польские войска были разбиты. За успешные военные действия в 1665 году князь Г. Ромодановский и гетман Брюховецкий были пожалованы в бояре. Но в 1667 году И. Брюховецкий, следуя традиции украинской знати изменять и предавать, перешел на сторону Польши, и Г.Г. Ромодановскому снова пришлось совершать поход на Украину, снимать осаду с Чернигова и освобождать города Левобережья. В это время он оказывал активное содействие в избрании гетмана Ивана Самойловича.
В 1668 году во время похода русских войск под командованием Г.Г. Ромодановского против правобережного гетмана Петра Дорошенко в плен к крымским татарам, союзникам Дорошенко, попал его сын Андрей. Это стало на многие годы личной трагедией князя.
Командуя в 1657-1678 годах Большим Белгородским полком, в ведении которого находились практически все порубежные города Курского края, не только защищал южные границы России от врагов, но и вел практически непрерывные военные действия на Украине против поляков, татар, турок и мятежных казаков, а также принимал активное участие в малороссийских политических делах. По этой причине в Курске на воеводстве находился лишь эпизодически.
А еще Г.Г. Ромодановский в эти годы возглавлял Белгородский стол Разрядного приказа и сыграл выдающуюся роль в организации военного дела на южной границе России. Помимо этого, он также руководил Севским и Новгородским столами Разрядного приказа.
В 1670 году во время восстания С. Разина разбил под Коротояком отряд, возглавляемый его братом Фролом, не допустив тем самым распространения мятежа на Слободскую Украину и Малороссию.
В 1677 и 1678 годах совместно с гетманом Самойловичем командовал соединенными русско-украинскими войсками в Чигиринских походах против турок. После оставления Чигорина в 1678 г. к военной деятельности больше не привлекался и был отозван в Москву.
В 1678 г. получил в вотчину родовое село Ромоданово с приселками. В 1682 году вместе с сыном Андреем, освобожденным из плена в 1681 году, участвовал в Земском соборе по поводу отмены местничества. И оба были за отмену. Во время Московского бунта 1682 г. был убит восставшими стрельцами (поднят на копья, а затем изрублен). В это же время мятежными стрельцами был убит и его сын Андрей.
К сказанному остается добавить, что Григорий Григорьевич Ромодановский был женат на Анастасии Ивановне, происхождение которой неизвестно. В браке имел двух сыновей: князей Андрея и Михаила.
По данным С.И. Ларионова и других авторов, находился в Курске на воеводстве совместно со своим сыном М.Г. Ромодановским, С.Е. Алмазовым и П.Т. Кондыревым.
Михаил Григорьевич Ромодановский (1653–30.01.1713), князь, боярин (с 1677 г.), курский воевода в 1672–1679 годах. Находился в Курске на воеводстве в товарищах у своего отца Г.Г. Ромодановского. Рюрикович (21-е колено). С 1665 года стольник. В 1670-е годы служил под началом отца в Малороссии, принимал участие в Чигиринском походе 1678 года.
В 1675 году – воевода в Белгороде, в 1685–1687 годах – в Пскове. В 1688 г. назначен во Владимирский Судный приказ. В 1689 г. послан воеводой в Киев. В 1697 г. по указу Петра I отправлен в Великие Луки в полки, стоявшие на Литовской границе. В 1698 году был переведен со стрельцами в Торопец, что вызвало недовольство стрельцов, надеявшихся, что их вернут в Москву.
М.Г. Ромодановскому пришлось усмирять восставших стрельцов и участвовать в судебном разбирательстве над ними. В связи с подозрением в сочувствии к стрельцам был отстранён от дел и сослан в родовое имение на Клязьме. Но уже в 1699 году ему удалось снять с себя подозрения. Петр I привлёк его к составлению нового Уложения (кодекса законов), в том же году сопровождал Петра I в Воронеже. В 1703 г. командовал войсками Белгородского разряда. С 1705 по 1707 год заведовал Провиантским приказом. В 1711 г. направлен в Путивль для сбора дворянских полков, и год простоял в этом городе. В 1712 г. назначен московским губернатором и принимал меры к восстановлению Москвы после майского пожара, уничтожившего четверть города, мостил камнем улицы.
Входил в ближний круг Петра I, состоял членом «Всепьянейшего собора» и носил кличку «Преосвященного Мишуры». Погребен в Богоявленской церкви с. Мстеры (впоследствии Вязниковский уезд Владимирской губернии).
Необходимо отметить, что при воеводах Ромодановских, как впрочем, и при их предшественниках из Правобережной Украины да и Левобережной тоже, в Курский край продолжался приток православных украинцев-беженцев, которых старались поселить на свободных землях Рыльского и Курского уездов, на территориях, где ныне находятся Глушковский, Кореневский, Суджанский и Обоянский районы.
О заселении этой местности выходцами из Украины добротно рассказывается в книге курского писателя Е.С. Карпука «Русская сторонка», предки которого (Климовы) и были в числе первых переселенцев.
А в самом городе Курске, согласно местной легенде, находятся палаты бояр Ромодановских – двухэтажный каменный особняк рядом с Троицкой церковью на месте бывшего Троицкого мужского монастыря, разгромленного поляками в 1634 году. И хотя учеными уже давно доказано, что данное здание имеет более позднее происхождение – середину XVIII века, однако десятки легенд и мифов по-прежнему кочуют из поколения в поколение курян, придавая истории города особый колорит таинственности и загадочности.
Так, одно из преданий гласит, что 21 мая 1671 года в подвале этого дома прикованным цепью к стене находился ночь предводитель народного восстания Степан Тимофеевич Разин. И уже отсюда под крепким конвоем по распоряжению воеводы Г.Г. Ромодановского был отправлен в Москву.
Семен Ерофеевич Алмазов (?–1688) находился в Курске на воеводстве в 1675 году как представитель Посольского приказа в товарищах у Г.Г. Ромодановского.
О нем известно, что является сыном посольского дьяка Ерофея (Алмаза) Ивановича Иванова. В 1658 г. состоял стряпчим при посольстве в Польшу. В 1658-1671 годах стоял в рындах при приемах иностранных посольств. В 1671 г. был фонарником на церемонии бракосочетания царя Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны Нарышкиной. В 1672 г. находился в Путивле при постройке государева двора. Стольник с 1675 г. (по др. данным с 1658 г.), думный дворянин с 1687 г. В 1684 г. выполнял дипломатические поручения при гетмане Самойловиче.
Петр Тимофеевич Кондырев (Жданович) (? – не ранее 1696), боярин (с 1691 г.). Как и С.Е. Алмазов, находился в Курске на воеводстве в товарищах у Г.Г. Ромодановского в 1675 году.
О нем известно, что в 1646 г. пожалован в стольники. В 1664-1665 годах служил воеводой в Калуге, в 1672-1676 годах – в Уфе. Около 1677 гг. назначен думным дворянином, в 1678 г. (по др. данным в 1677) пожалован в окольничие. В 1681 г. назначен в Расправную палату. С 1686 по 1690 г. заведовал Мастерскою палатой царицы Прасковьи Федоровны [23].
В рассматриваемый период времени в Курске, по данным С.И. Ларионова, осадным головой был курский дворянин Андрей Федосеевич Малютин, а дьяками по три года были Никифор Кривской, Сидор Скворцов и Петр Исаков.
К значимым событиям курского бытия стоит отнести и учреждение в Курске в 1674 Судебного разряда, сменившего, по-видимому, прежнюю губную или съезжую избу при воеводской канцелярии. Первым судьей в разрядной избе, как сообщает С.И. Ларионов, стал Замятня Никитич Тяпкин. Имя и фамилия судьи, прямо скажем, благоговейного отношения не вызывают.
В 1678 году в Курске и Курском уезде в качестве переписчиков крестьян трудились Никита Бунин и подьячий Иван Оловеников [24].
Незамеченным для большинства краеведов остался такой факт данного периода времени, как пребывание в Курке и Курском крае, в том числе в Коренной пустыни, Симеона Медведева, проработавшего несколько лет на дипломатическом поприще по сопровождению известного дипломата А.Л. Ордин-Нащекина в поездках по разным посольским делам, принявшего в 1672 году монашеский сан и ставшего Сильвестром Медведевым. Это имело место в середине 70-х годов. В 1677 году Сильвестр Медведев возвращается в Москву, куда забирает и своего родственника Кариона Истомина – в недалеком будущем не только очередного ученика Симеона Полоцкого, но и талантливого поэта и создателя первых русских букварей [25].
Два курянина – Сильвестр Медведев и Карион Истомин – внесли огромный вклад в дело просвещения Отечества, в развитие поэзии и русской литературы в целом.
Примечания:
1. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786; Кулюгин А.И. Правители России. М., 2006. – С. 284-294.
2. Танков А.А. Историческая летопись курского дворянства. – М., 1913. – С. 280; Дугинов В.И. Из истории северо-запада Курской области (Посвапье. Дмитриев на Свапе). – Дмитриев, 2009. – 130 с.; Пахомов Н.Д, Пахомова А.Н. Конышевская земля через призму истории Отечества и Курского края. В 5 книгах. Кн. 3. – Курск, 2015. – С. 88.
3. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786.
4. Танков А.А. Историческая летопись курского дворянства. – М., 1913. – С. 331-333; Зорин А.В. Оплот Московского царства // Очерки истории Курского края… – Курск, 2008. – С. 519-520.
5. Иванов П.В. Курск в первой половине XVII века // Курск. Очерки истории города. – Воронеж, 1975. – С. 32.
6. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786; Бугров Ю.А., Пахомова А.Н. Власть и дело. – Курск-Москва, 2012. – С. 54.
7. Зорин А.В, Раздорский А.И. Курск торговый и ремесленный. Численность и социальный состав населения. Интернет, сайт: Курск дореволюционный.
8. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786; Раздорский А.И. Князья, наместники и воеводы Курского края XI-XVIII вв. – Курск, 2004. – 124 с.; Бугров Ю.А., Пахомова А.Н. Власть и дело. – Курск-Москва, 2012. – С. 54.
9. Танков А.А. Историческая летопись курского дворянства. – М., 1913. – С. 295.
10. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786; Кулюгин А.И. Правители России. – М., 2006. – С. 284.
11. Зорин А.В. Курск – порубежье Московского царства // Курский край. Курск. Научно-популярная серия в 20 томах. Т. 4. – Курск, 1999. – С. 169.
12. Дюдина Е.А. Курское духовенство в восстании 1648 года. – М.: Древлехранилище, 2012. – С.80-96; Самсонов В.И. Прошлое старых городов Курской области. Ист. справка // Прошлое Курской области. – Курск, 1940. – С. 23-28; Иванов П. В. Курск в первой половине XVII века. Восстание 1648 г. // Курск: Очерки из истории города. – Курск, 1957. – С.26-45; Иванов П.В., Травина А.С. Курский край в XVII веке // Курский край: история и современность. – Курск, 1995. – С. 55-57; Зорин А.В. Курск – порубежье Московского царства // Курский край. Курск. Научно-популярная серия в 20 томах. Т. 4. – Курск, 1999. – С. 167-170.
13. Бугров Ю.А. Следы театральных действ // Свет курских рамп. – Курск, 2009. – С. 14; Фольклор в Курском крае // Литературная хроника Курского края. – Курск, 2011. – С.12.
14. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786; Танков А.А. Историческая летопись курского дворянства. – М., 1913. – С. 303-304.
15. Танков А.А. Историческая летопись курского дворянства. – М., 1913. – С. 302-303.
16. Танков А.А. Историческая летопись курского дворянства. – М., 1913. – С. 322-324.
17. Чурилова Г.А. Курский край в XVII веке. Курский край – земля бунтарская // Курский край в истории Отечества. Курск: КГТУ, 1996. – 206 с.
18. Чурилова Г.А. Курский край в XVII веке. Курский край – земля бунтарская // Курский край в истории Отечества. Курск: КГТУ, 1996. – 206 с.
19. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786; Раздорский А.И. Князья, наместники и воеводы Курского края XI-XVIII вв. – Курск, 2004. – 124 с.; Бугров Ю.А., Пахомова А.Н. Власть и дело. – Курск-Москва, 2012. – С. 54.
20. Белоновский Л.В. Историко-бытовой словарь русского народа XVII – начало XX века. – М.: Эксмо, 2007. – С. 434.
21. Полевой Н.А. Рассказы русского солдата // Избранные произведения и письма. – Л., 1986. – С. 146-147.
22. Зорин А.В. Оплот Московского царства // Очерки истории Курского края… – Курск, 2008. – С. 551.
23. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786; Раздорский А.И. Князья, наместники и воеводы Курского края XI-XVIII вв. – Курск, 2004. – 124 с.; Бугров Ю.А., Пахомова А.Н. Власть и дело. – Курск-Москва, 2012. – С. 54-55.
24. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786; Танков А.А. Историческая летопись курского дворянства. – М., 1913; Русский биографический словарь Брокгауза и Ефрона. – М.: Эксмо. 2007. – С. 27, 473, 724; Блонский Л.В. Царские, дворянские, купеческие роды России. – М., 2009. – С.363-365; Раздорский А.И. Князья, наместники и воеводы Курского края XI-XVIII вв. – Курск, 2004. – 124 с.; Пахомов Н.Д. Князья Ромодановские на курском воеводстве // Ратная доблесть курян. – Курск, 2014. – С. 119-130; Интернет.
25. Ларионов С.И. Описание Курского наместничества. – М., 1786.
26. Пахомов Н.Д. Сильвестр Медведев: Трудник слова. Карион Истомин: Стезей просвещения // Литературные традиции Курского края. – Курск, 2015. – С. 12-49.