Слуга подошел к окну и открыл створку откидным способом. Створка безвольно ввалилась верхней своей частью в помещение, образовав небольшое пространство, через которое бодрящий, чуть холодный ночной воздух начала лета поплыл девственной свежестью в накуренное, согретое жизнью своих обитателей помещение. Он постепенно выдавливал в вентиляционные шахты уже ненужные ароматы, приготовленных давеча обеда и ужина. Хозяин дома сразу почувствовал этот чудесный ни на что непохожий запах и подошел к окну. Ах, до чего же была прекрасна его жизнь, лишённая опасностей, голода, жажды, не знающая неблагодарного изнурительного труда за какие-то жалкие гроши и наполненная длительными философскими размышлениями, разумеется, на полный желудок, плавно, незаметно перетекающими в сладкие желанные объятия мудрого морфея.
Слуги были всегда рядом. Когда-то давно, на заре своей юности, будучи очень сообразительным, он позволил им жить в своем доме. Ведь это было так разумно и правильно. Зачем тратить драгоценное время на дорогу и собирать по пути всякую там заразу. Выказывая свою безмерную благодарность, они могли теперь в любую секунду, и днем, и ночью испытывать огромное наслаждение, прислуживая своему хозяину. «Ну, а если, по правде сказать, слуги были не шибко-то и умные, ну что же поделать Энштейны, Ломоносовы, Макиавелли померли уж давно! Иной раз приходилось по двадцать раз повторять одно и то же, прежде чем в их малость глуповатых глазах загорался огонек осознания, сигнал, что сказанное им, наконец-то правильно интерпретировано и запущено в процесс исполнения». Но, он их все равно по-своему любил и по-своему жалел. Иногда, предаваясь размышлениям о существующем балансе материи в этом мире, или находясь в поиске очередного несоответствия при объяснении возникновения вселенной, в свете струнной теории, полеживая в гостиной на диване и поглядывая в безбрежный потолок, он ловил проскальзывающую так, мимоходом, мысль о бренном. Что было бы с ними, не возьми он их к себе? И тут же бурная прагматичная фантазия, отточенная за долгую совместную с ним жизнь, профессиональным взмахом великого художника, используя всю богатую палитру красок его многогранной души, создавала очередной шедевр, на этот раз в стиле реализма.
В его сознании возникала картина, как два оборванца под мелким ноябрьским дождем, который с осенней монотонной периодичностью чередовался с промозглой, издевательски веселой снежной крупкой, сидели на пороге продовольственного магазина «Европа» с грязными, худыми, протянутыми руками. Колтуны в их оставшихся волосах, согревали головы, заменяя такие желанные, но в силу нищеты такие недоступные зимние шапки. Да, трудные наступали времена для блох и вшей: холодно и сыро. Редко, очень редко добрая рука, проходящего мимо покупателя, бросит им хоть несколько пластинок картофельных чипсов, ну или что бывало почаще, насыплет целую горсть ароматной шелухи от хорошо прожаренных семечек. «Спасибо, спасибо!» - бьют они своими колтунами о мокрую, грязную тротуарную плитку, пряча босые ноги под насквозь продрогшие тела. «Ох, жуть какая-то!». И в эти минуты, бросая свои наиважнейшие дела, он шёл к ним со слезами на глазах, выразить бедолагам своё великодушное неравнодушие и в очередной раз посеять в их грешных душах зёрна надежды. «Не волнуйтесь, все будет хорошо. У вас есть будущее, пока я с вами». Глядя в их полные счастья глаза, в голову приходила крамольная мысль, что вовсе они не такие уж и глупые, а очень милые, родные, и так хочется их обнять и расцеловать. Ну да ладно, хватит. К старости все становятся слишком сентиментальными. Да, уж, вот она и старость. Ах, время, величайшая неразгаданная тайна мироздания, как же быстро оно пожирает жизнь, полную успехов и неудач, сладких надежд и горьких разочарований.
В его распоряжении было много теперь таких немодных и чрезвычайно сложных для потребителей смс-ок и соцсетей, книг. Книги, книги – наиценнейшие источники мудрости, кирпичики, из которых жаждущий знаний строит основательный фундамент, на коем впоследствии воздвигает свою идею, свое миропонимание. Конечно, многое зависит от того какие книги читаешь. Лично он перестал читать их в детстве, все эти нежные бумажные страницы, отвратительно пахнущие типографской краской, раздражали его своим сухим шуршанием. Да в принципе, зачем и читать то, если источником мудрости ему служило аккумулирующее в себе поле вселенского интеллекта, ниспадающее на него космическим эфиром.
Да, а то, вот так начитаешься Достоевского, залетят в девственно чистый мозг мельчайшие споры саркастического либерализма, прорастут там галлюциногенными, революционными грибами, и испорченный разум тут же прикажет телу взять револьвер, и вперед, изменять мир. И уже затем обретя власть и подперев её какой-нибудь благородной идеей, вымести метлой словно мусор того же Достоевского, а за одно и Чехова, и Толстого, да и всех других. Ну, или вложить в их мертвые уста желанное на этот момент, нужное слово.
И уж не смогут мертвые искусители несозревшего социального стада оправдаться, поведать всем, что совсем другие мысли несли их строки, что во всем виноваты художественные приемы, всякие там эпитеты, метафоры, да еще черт знает какая нечисть, исказившая истину.
Круглые сутки он имел возможность смотреть телевизор, но не смотрел его вовсе. Еще один более грубый кнут чем книги, телевидение, которым одна группа, получившая власть, или другая, которая имеет доступ к «голубым» экранам, но пока только жаждущая её, управляют развитием участников социума, самодовольным, восхваляющим себя стадом, усердно бичуя серые клеточки восторженных индивидуумов. Самым частым, а скорее наверно самым раздражающим его, звучащим из ящика, являлось слово – демократия. Оно тут же своим фразеологизмом рисовало картину, будто стоит это стадо, и в уши ему льют такое красивое, такое привычное, но непонятное словечко народовластие. Власть народа? Ан нет, на самом же деле, если сказать более точно, это власть большинства граждан над меньшинством, хоть даже и с минимальном перевесом.
Идут годы, истошно скрипя и громыхая рыщущими новизны шестеренками, движется социум по пути своего развития, безуспешно стараясь не отстать от научного прогресса.И вот уже перестали подниматься вверх легкими, свободолюбивыми столбами дыма, сожженные на кострах, проповедники - истинные приверженцы всеобъемлющего плюрализма и всеохватывающей толерантности, прогрессивные души, жаждущие благ, добра и справедливости. И уже перестал сверкать своими отточенными краями, укорачивающий людские тела, холодный металл. Скачет, скачет на спасение меньшинству благородный рыцарь на лихом коне, спаситель всех униженных и оскорблённых, благодетель-либерализм. На полном скаку рубит он, своим карающим мечём, высшим законом, волю большинства такую необходимую при осуществлении власти, которая в свою очередь так нужна для чёткого управления государством. И вот уже политическим пророчеством вырастает из литературных шедевров басня И.А. Крылова «Лебедь, рак и щука». Своим крепким надёжным щитом либерализм защищает права и свободу любого меньшинства, и даже каждый отдельно взятый гражданин чувствует теперь себя человеком под столь неподкупной охраной. Поднимают головы, разрастаясь и плодясь, многочисленные меньшинства.
Благоухают, ширятся всевозможные свободы, всё больше и больше появляется возможностей для реализации внутренних потребностей законопослушных граждан, и ниспадает на них социальная поддержка манной небесной. Но, как и было, всегда, каждый повинуясь своей природе, своей человеческой сущности, старается изо всех сил стать более свободным, чем рядом стоящий, для чего теперь достаточно просто назваться каким-нибудь меньшинством, желательно с каким-нибудь оттенком извращения. Наконец-то пришло время, когда уже можно устраивать оргии на религиозных святынях, с лёгкостью и весельем оскорблять чувства верующих, таких недалёких и невежественных, становясь современным, продвинутым героем, совершая великий подвиг. Почему подвиг? Да потому, что остаётся ещё риск, а вдруг либерализм со своим законом, толерантный хранитель свободы слова, не успеет прийти на защиту, и тогда звание героя достанется посмертно. Можно не стесняясь лить помои налево и направо, главное вовремя встать под щит рыцаря. И вот, наконец, можно прибивать свои яйца к брусчатке гвоздями в публичном, значимом для большинства, месте, пользуя свободу выбора.
Ах, сладкое слово свобода! Пробил час, когда заметалась голодной проституткой «Дискриминация» и, пребывая в безысходной тоске по прежним временам, она в ожидании вглядывается, на кого укажут ей пальцем всякие там теперь достойные граждане из-за спасительного щита, дабы заключить этого человека в свои смертельные объятия любви, предварительно нацепив модную на данный момент маску. Ох уж этот социум, Содом и Гоморра просто какой- то!
Ох, и нелёгкое это занятие копаться в нечистотах социального мышления человечества. А интернет? Как же талантливо человек извратил предназначение ещё одного маленького, но значимого шажка на пути прогресса, не безвозвратно отдаляющего его от обезьяны. Тьфу!! Опять приходит на ум аналогия с яйцами на брусчатке.
Нет, нет, он вовсе не был брюзжащим затворником, не раз и не два ему приходилось покидать стены своего любимого дома. Каждый раз, отправляясь по неотложным делам, он ощущал этот наипротивнейший запах дневной атмосферы, пропитанной чрезмерным количеством ненужных, лишних, а порой поддельных чувств и эмоций. С превеликим отвращением и даже можно сказать страхом, он погружался в этот безумный мир такой щедрый на всевозможные подлости, перенасыщенный людским гомоном и наполненный шумом торопливых машин, охваченных нерациональной толчеёй.
То ли дело ночь. Ах, эта ночь. Тихим шелестом молодой листвы, она нежно ласкала его тело, а широко открытые глаза тонули в её чёрных необъятных далях, которые завораживали своей манящей неизвестностью. Втекая в открытое окно в своём чёрном кружевном неглиже, она древним блудливым языком сулила ему такие приятные долгожданные встречи с прекрасными незнакомками, их сводящий с ума чарующий аромат, такие стройные изящные тела, переполненные похоти бездонные глаза, сочащиеся неиссякаемой энергией.
Вдруг, неожиданно, ворвавшийся резкий порыв прохладного воздуха заставил его, зажмурив от удовольствия глаза и слегка приоткрыв рот, сделать очередной более глубокий глоток свободы, глоток настоящей свободы. Он почувствовал, как лёгкие принялись усиленно насыщать ею кровь, едва не отказавшись от кислорода, и растекаясь по всему организму, свобода разбудила в самых глубинах его чрева древнего первобытного титана-инстинкта продолжения рода, который выпуская свою преданную свору гормонов, стал потихонечку овладевать и телом, и разумом, и душой.
Стоя у открытого окна, хозяин дома открыл уже не принадлежавшие ему глаза и увидел как полная луна на ночном небе, растолкав праздное скопление чёрных облаков, залила спящую землю нежным серебряным светом, отражением лика могущественной звезды. Луна изо всех сил старалась привнести в этот волшебный свет хоть капельку своей души, хоть немного своей фантазии и мистики, от которых днём вкусившему эту удивительную смесь будет слегка неловко за свои мысли и поступки даже перед самим собой. Допущенная к древней мистерии утончённая душа вздрогнула и невесомым мотыльком, взмахнув крыльями, потащила наружу готовое к ритуальным таинствам тело, заставляя его ступить затёкшими ногами прямо из окна на натянутые призрачные нити света, осторожно балансируя чёрным силуэтом пройти по ним к запорошенным волшебной пылью бескрайним степным просторам и там, прыгнув вниз навстречу своей лунной тени, раствориться в ночной тишине.
Вот она великая истинная свобода. Свобода выбора - это возможность вкусить всю радость от разворачивающейся перспективы многообещающего прекрасного будущего или лишаясь всего, опуститься в жуткую бездну, выбрав неправильный путь. Ах, уж эта ночь, полная своими непредсказуемыми загадками!
Повелевая ветром, она вновь заволокла жёлтый диск тёмными облаками, оборвав столь эфемерные нити, стерев все начертанные ранее лунные дороги, однако всё ещё по-прежнему предоставляя свободу выбора, но впрочем, теперь немного другую. Предвкушение, воткнув в сердце гарпун животной страсти, продолжало тащить его наружу, в чёрные дали.
Но…Что за напасть. В это мгновение его чуткое обоняние выявило в запахе развращающей свободы, что-то такое тонкое, пока ещё очень далёкое, ускользающее, но невероятно въедливое, настораживающее, которое засвербело застаревшей мелкой занозой, лишая душевного спокойствия. Он вгляделся в чёрную панораму ночи, в плотную, однотонную темноту и вдруг…. Короткая яркая вспышка, где-то там, очень, очень далеко, высветила горизонт и чётко провела разделительную линию, отделив небо от земли. Он узнал этот запах, запах нарождающейся тревоги.
Надвигающаяся гроза, поняв, что ей не удалось подкрасться незаметной, выхватила ветер у растерявшейся ночи и, многократно усиливая его, принялась обнажать деревья, стараясь сорвать новенькие зелёные платья, безжалостно склоняя к земле их гибкие тела, поднимая в воздух ещё дневную, невидимую в темноте, пыль. Уже чётко слышимые раскаты грома и приближающиеся всполохи огня превращали его тревогу в леденящий душу страх перед надвигающейся стихией, который разбудил в нём ещё одного древнего могучего титана-инстинкт самосохранения. Гормоны впали в ступор, не зная, какому господину служить, а свобода, проявляя присущее ей мастерство лизоблюдства, заметалась между двумя титанами, вступившими в непримиримую битву. Прильнув к телу титана-продолжение рода, свобода вкрадчиво нашёптывало ему в ухо: «Ты должен, ты обязательно должен совершить какую-нибудь глупость. Вот посмотришь, как она изменит твою серую жизнь! Ты же смелый. Ты сможешь. Вперёд!!! Быстрей!!! Там ждёт тебя она, та единственная, твоя, та, с которой ты сольёшься в сладком экстазе и исполнишь предназначение своей драгоценной жизни. Поверь мне, ночь спрячет вас под своим черным балдахином. Не бойся. Ну же, смелее».
Всё ближе и ближе небо пронзали свирепые молнии, всё громче и громче раскаты грома сотрясали притихшую землю. Переметнувшись к другому титану-инстинкту самосохранения, свобода завопила: «Ты, что дурак? Срочно отойди от окна, вот-вот влетит шаровая молния и разорвёт тебя на мелкие кусочки. Куда ты собрался идти?! Ты потеряешься, ослепнув от яркой вспышки. Ты лишишься своего любимого дома, своего достатка, своей сытой жизни! Вместо высоких философских размышлений в твоей башке навеки поселятся только несколько низменных, отвратительно приземлённых мыслей, где достать пожрать, как не замёрзнуть и как не быть побитым случайным негодяем. А слуги? Они без тебя сдохнут от горя. И всё это из-за чего? Из-за какой-то мерзкой похоти! Одумайся, прояви свою железную силу воли. Отойди! Отойди от окна».
Непримиримая битва инстинктов, могучих древних титанов разрывала его тело, взрывала его мозг, вытаптывала его душу. «Когда же всё это закончится? Как же всё это невыносимо. Что мне делать, кого слушать?». Ему уже было безразлично, какой инстинкт победит, лишь бы кто-нибудь из них одержал верх, прекратив эти жуткие мучения.
Первые редкие, тяжёлые капли ударили в оконный отлив, словно в гонг, заставив вздрогнуть его окаменевшее тело. «Какое искушение! И всё эта сука свобода! На хрена, она мне нужна?! СУУУКААА!!!»
Вдруг на небе совсем близко от окна мгновенно выросло ослепительно яркое дерево красно-голубого света, ночь тут же съёжилась и с невероятным треском разорвалась, оглушив всех на этой грешной земле, заставив истошно завопить сирены сигнализаций припаркованных автомобилей. Столь грозное и мощное атмосферное явление мгновенно предопределило исход битвы титанов.
Подскочив на месте, он развернулся и понёсся прочь от окна, под защиту своего верного дома. И уже лёжа в спальне под диваном, с облегчением подумал:
- Оох. Как же всё-таки хорошо быть любимым домашним котом, вдобавок ко всему ещё и не кастрированным!
PS: посвящается моему серому другу, не чистокровному русскому-голубому коту Кузьме.