Из цикла «Я не был одним из шести миллионов. И как длится моя жизнь? Открыт, закрыт, открыт»
рифмовка-переложение с иврита
1.
Я не был одним из тех шести миллионов,
Погибших в огне Катастрофы, как в новый Исход,
Я не был среди спасённых из тех вагонов,
Не я из Египта исшёл среди тех шестисот
Им избранных тысяч – но в земли, какие манной
И мёдом текли, явился с морской стороны.
Я не был средь них, но дымы и огонь страданий
Остались во мне как проклятье моей страны,
И с часа того досель столб огня и дыма
Мне путь поверяет средь призраков ночи и дня –
Бушует во мне, как ярость, неутолима,
Звериная мысль о спасенье из плена огня,
О выходе вопль аварийном как той надежде,
В какую я мог бы скользнуть и укрыться в ней,
Как в мягкости женского лона – спасён, как прежде,
Лишь верой своею и слабостью сил своей.
Остался лишь сладострастный, горячий поиск
Источника жизни: с надгробием скал разговор
Чуть слышный – и яро дикий, животный оттиск
Тяжёлых ударов. А после – молчанья укор
Совсем без вопросов, совсем без ответов. Глыбы
Еврейских историй и мира прессуют вновь
Меня, как два мельничных жёрнова, диски дыбы –
До пыли мельчайшей, до сердца, стёртого в кровь.
И солнечный год, и лунный, как в круговерти,
Гоняют друг друга по кругу, стремятся вперёд,
Бывает, уступят другу дорогу к смерти,
Бывает, напротив, – а время идёт и идёт.
Они придают вечность жизни моей – движенье,
Но я иногда срываюсь в зазоры меж них
И падаю вниз, чтобы спрятаться в том скольженье,
А может, затем, чтоб пропасть в полуснах своих.
2.
Я не был в местах, в каких никогда я не был
И вовсе не буду – нет места мне в вечности дней,
В чреде тьмы годов, годов просветленья, где бы
Сказать я мог, что́ тьма та стала навеки моей,
И свет – мой, и время – моё. Земля брега моря,
Бесчисленность мелких крупинок – вот тот песок,
В котором любил я в Ахзиве, Кейсарье, скоря
Часы моей жизни, меняя свой скудный срок
На доли секунд и мигов, мгновенья света,
Что сыплются звёздами над головою моей –
Их не подсчитать.
3.
Сколь длится моя здесь Лета?
Я словно один из тех, кто́ после множества дней
Исшёл из Египта, и море вдруг расступилось,
И вот я иду по суше – и стены воды
И справа, и слева, как крепости, разместились,
А сзади – войска фараона, полны́ беды,
И всадники, колесницы, вдали – пустыня,
А может, земля там надежд и молочной реки,
Земля Обето́ванная́ моя́, где ныне
Прощальных часов моей жизни стекают пески.
4.
Открыт – закрыт – вновь открыт. Человек не родился –
И в мире открыто всё, но пока без него.
А вот он живёт – и весь мир внутрь него закрылся.
Когда он умрёт – мир откроется вновь, легко.
Открыт – закрыт – вновь открыт – всегда изменяясь.
Открыт – вновь закрыт – вновь открыт – в том и есть человек.
5.
Что́ в продолжении жизни моей? Пытаясь
Себя словно сам отразить в фотоснимке – навек,
Я камеру ставлю подальше, на расстоянье
(И это надёжное место – оно одно).
Решаю, что буду стоять, словно изваянье,
У дерева и, представляя своё кино,
Бегу снова к камере, чтобы нажать на спуск –
Затем возвращаюсь на место, что выбрал раньше,
И слышу стук таймера – эхо молитвы, стук
Затвора как смертный вердикт – но почти без фальши.
Вот это и есть продолжение жизни моей.
Всевышний проявит ту плёнку, и вот: видна
На снимке моя голова под сединами дней,
Глаза тяжелы и усталы, но бровь черна,
Как в уголь сгоревшая рама окна. Вот так
Прошло время жизни моей.
6.
Моя жизнь – садовник
Увядшего тела, где мозг – каземат-барак,
Теплица, от мира укрытая на зимовник.
Цветы в ней, растения странные и чужие –
Так, словно они уничтожить себя хотят
И страхом наполнены смерти – как не живые.
Вот парк регулярный французский, и ловит взгляд
В нём чёткие линии каменных стрел – дорог,
Круги перекрёстков под мраморной плиткой, скверы
С беседками и с изваяньями, где бы мог
Я запах вдыхать с наслажденьем из атмосферы,
Смотреть на ландшафты и виды, вконец теряясь
Средь зелени, строгих дорожек (и не ступить,
И не оборвать те цветы, ими наслаждаясь).
Мой торс – парк английский, с которым могу я жить
Свободно: в нём нет ни углов, ни мощенья плит.
Подобие дикой природы, эскиз Адама –
Как мы представляем его, когда тот лежит
В объятьях великой ночи́, в час вселенской драмы.
А низ живота иногда – заповедный тайник
Стихии взрывной и дикой природы страстной.
Ужасно-прекрасен его переменчивый лик,
То вольный, то нет, в плену маеты всевластной.
И он же порой – заповедный японский сад,
Сосредоточенья родник, полный дум о сущем,
Начале его и конце. В нём селится хлад
Камней ошлифованных – ятр моих вездесущих
И отполированный дочиста кре́мень ствола.
Там заросли тьмы, маршруты, полные смысла,
Спокойных мечтаний. Заветы, что мама дала,
Отца наставленья – певчие птицы мысли.
И женщина та, что люблю, – мой небесный свет
На все времена переменчивых лет. Ведь дети,
Играя, лишь дети, и жизнь моя – мой билет.
7.
Я сердцем уверен, что прямо в мгновенья эти
Людей миллионы на улицах, перекрёстках,
В пустынях и джунглях стоят, чтобы показать,
В каком направлении двигаться без загвоздок,
Куда и когда повернуть, чтобы так опять
Добраться до места, в каком стоит человек,
Что знает дальнейший твой путь. Вперёд и налево,
А дальше направо, второй поворот – и вверх,
До дома из белого камня, что возле древа.
Взволнованно, жестикулируя: «Там, а не тут,
Туда, это там», – сверяют они маршруты.
И в новое «там», словно в новый языческий культ,
Я верю всем сердцем – в эти как раз минуты.
Подстрочный перевод – Александр Бараш (Стихи 1-3), Анатолий Фриденталь (Стихи 4-7)
Рифмовка – Лариса Баграмова