Миниатюра
– Дед! Что ты знаешь о Берии?
Михаил Ефимович Курдюков удивленно посмотрел на внука:
– Вот так вопрос. С чего это тебя потянуло в такие дебри?
– Да вот копался в интернете. Ну и заинтересовало. Ты ведь жил в те далекие времена.
Дед согласился:
– Да действительно жил в то время. Только был я тогда в твоем возрасте. Ни в какую политику не лез. И крупными государственными руководителями совсем не интересовался. Так что я мало могу тебя просветить по поводу этого человека.
Михаил Ефимович потер ладонью лоб. Судя по всему, он собирался с мыслями. И действительно, через короткое время заговорил:
– Ну, что, Володя. Не знаю, что ты там в своем компьютере прочитал. Потому буду краток. Берия Лаврентий Павлович был в сталинскую эпоху министром внутренних дел. Как тогда писали в печати и говорили по радио, имел самое прямое отношение к массовым репрессиям по политическим статьям. После смерти Сталина Генеральным секретарем компартии Советского Союза вскорости стал Никита Сергеевич Хрущев. Вот он-то и добился ареста, суда и расстрела Лаврентия Павловича за все его прежние деяния. После такого страшного разоблачения это имя в нашей стране стало презренным, окруженным всеобщей ненавистью. Теперь вот, бывает, в некоторых телепередачах пытаются внести некоторые поправки в оценку тогдашней деятельности министра внутренних дел. Да, думаю, это уже совсем не интересно. Тогдашние государственные деятели страны давным-давно забыты.
Вот, собственно, и все, что я могу тебе сказать о Берии.
Дед немного помолчал. Потом встрепенулся:
– Да! Вот что. О самом Лаврентии Павловиче я мало что знаю. Зато крепко запомнил один случай, связанный с проведенной им амнистией уголовников по случаю кончины Сталина.
Михаил Ефимович указал внуку на стул рядом с собой, посидел, молча с опущенной головой, чтобы сосредоточиться с мыслями, и начал свой рассказ. Тогда он совсем недавно закончил железнодорожное училище и начал работать по ремонту и восстановлению рельсовых путей.
Было время, когда многие молодые люди потянулись к получению образования. При управлении отделения железной дороги, где пришлось жить и работать Мише Курдюкову, была вечерняя школа. Как-то в Мишину бригаду пришел представитель этой школы агитировать молодежь продолжить свое образование. Миша и записался в эту школу. Бригадиром в их бригаде был молодой парень Валентин Боев. Он тоже выразил желание записаться в вечернюю школу. С началом учебного года они вдвоем прямо с работы стали ходить на уроки. Работа в их бригаде физически была довольно тяжелой. К концу дня парни выматывались основательно. На уроках в школе их тянуло в сон. Весь день им приходилось проводить на свежем воздухе. Миша Курдюков на уроках еще как-то держался. Валентин Боев часто клевал носом. А, бывало, и падал головой на парту. Какое-то время учительница, ведущая урок, терпела такое нарушение дисциплины. Потом не выдерживала:
– Боев! Спать надо дома! А так, какой прок вам от такой учебы?
Валентин вздрагивал всем телом, выпрямлялся и застенчиво извинялся перед учительницей.
Первый год учебы парней в вечерней школе совпал с амнистией заключенных по случаю кончины товарища Сталина. Только вот, как тогда все говорили, освобождались от отсидки своего срока не политические заключенные, а сплошь уголовники. В городе, в котором жил, работал и учился Миша Курдюков, нормальная жизнь превратилась в ад. Еще заходящее солнце не коснулось горизонта, с улиц города начинал доноситься истошный крик. Это амнистированные Берией уголовники кого-то раздевали до трусов, или отбирали кошелек с деньгами, если таковые блатными обнаруживались. Люди со страхом рассказывали, где кого, и сколько человек было зарезано прошлой ночью.
Однажды ужас встречи с уголовником пережил класс вечерней школы, в котором учились Курдюков и Боев. Шел урок литературы. Вела его учительница, которая оказалась в городе железнодорожников в результате начавшихся в Советском Союзе репрессий в отношении евреев. Была она очень образованной женщиной. Ее уроки вечерники слушали с большим интересом. Даже Валя Боев в этот момент не падал головой на парту, когда он уже не мог бороться со сном.
Класс, в котором учился Миша Курдюков, размещался в проходном помещении. Двери были напротив друг друга прямо напротив. И вдруг, когда учительница еврейка излагала новый урок, одна из дверей резко распахнулась и, качаясь из стороны в сторону, в нее ввалился мужчина лет тридцати. В правой руке у него был зажат финский нож. Учительница была ближе всех к вошедшему. Смуглое лицо ее стало белее белого полотна. Валентин Боев вскочил со своего места и закрыл учительницу своем телом. Зашедший прошел мимо них. Он, комкая слова от перепоя, заговорил:
– Что, учитесь, да? Образование получаете? А я срок тянул. Я щас вас издроблю на мелкие кусочки. Всех издроблю! Каждого. Из-за вас, падлы, срок тянул!
Всех из класса, как ветром сдуло. Остались только бедная, белая, как полотно учительница и Валентин Боев. Блатной, поняв, что кроме них в классе никого не осталось, развернулся обратно. Валентин даже не шевельнулся. Они впились взглядами друг в друга. Оба молчали. Потом уголовник, судя по обмякшей его фигуре, потерял свою решимость:
– Ну, ладно! Ладно! Я тебя понял. Давай мирно разойдемся. Давай мирно разойдемся. Мы друг на друга бочку не катим. Лады?
Валентин выдавил из себя слова:
– Сгинь! И больше не показывайся. Иначе твоим пером на мелкие дольки разделаю.
Уголовник, качаясь из стороны в сторону, быстро пошел на выход. И все бормотал:
– Я понял. Я понял. Мы разошлись. Мы разошлись.
Покинувшие класс вечерники вернулись в класс. Учительница села за свой стол. Создавалось впечатление, что она в классе отсутствовала. Возбужденные вечерники забросали вопросами Боева. Почему уголовник вдруг быстро ушел? Знает ли Валентин этого человека? И чем Боев так напугал блатного?
Лицо Валентина было удивительно спокойным. Он объяснил соклассникам, что не знает этого уголовника. Никогда ему с ним встречаться не приходилось. Сказал же Валентин пьяному блатному, что ему надо пойти и проспаться.
Тем дело и кончилось. Когда несколько вечерников пошли в кабинет директора вечерней школы и попросили его позвонить в милицию и рассказать о случившемся в их классе происшествии, тот лишь безнадежно развел руками: «А что толку? Вы что, не видите, что у нас в городе делается?»
Миша Курдюков с того вечера стал смотреть на своего бригадира и соседа по парте чуть ли не так, как верующий человек на Бога. Да и для Валентина сосед по парте почему-то оказался ближе.
В те годы о Сергее Есенине в школах не упоминалось ни слова. Словно и не было этого замечательного поэта в русской литературе. А Валентин Боев как-то на перерыве вдруг прочитал:
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Миша слушал, и сердце его замлело от нежности. Ничего подобного слушать ему не приходилось. Стихи были диковинной душевности, любви и обожания своей возлюбленной:
– Валя, откуда это у тебя?
Валентин с легкой насмешливостью посмотрел на Мишу и спросил:
Ты о поэте Сергее Есенине что-нибудь слышал?
У Миши на лице появилось удивление. После стихов даже фамилия поэта показалась ему нежной, ласковой и красивой. Он смог произнести:
– Нет. Никогда не слышал. Я ведь по большей части стихи читал только те, что в школьных учебниках. У нас в селе библиотека была книг из пятидесяти. Не более того. И те, что требовались для школьной программы. И много ты знаешь наизусть стихов этого Есенина?
– Ну, немного. Но кое-что знаю.
И Валентин начал читать:
Выткался на озере
Алый свет зари,
На бору со стонами
Плачут глухари,
Плачет где-то иволга,
Схоронясь в дупло,
Только мне не плачется,
На душе светло.
– Ну, ты, Валя, даешь. Да это же не просто стихи. Это песня, что из души рвется. А почему такого замечательного поэта нет в школьной программе?
Валентин хохотнул и произнес:
– Еще чего?
И начал рассказывать соседу по парте все, что ему было известно о поэте Сергее Есенине. Миша слушал диковинные вещи. Оказывается, Есенин был редкий по таланту поэт. Таких не было до него. Не было и после. Но Есенин имел пристрастие к спиртному. И, как говорил Валя, поэт приходил в пивные, читал там свои творения за выпивку. Как можно такого поэта в носить в программу для школьников?
Миша не удержался и спросил, откуда у Валентина такие познания. Валентин серьезно посмотрел на своего соседа и сказал:
– Все это я услышал от людей, которые лично знали Есенина.
Миша пробовал расспрашивать Валю и дальше. Но тот вдруг замкнулся и больше к теме о жизни и характере Есенина. Но Боев больше на эту тему распространяться не хотел. Лишь иногда читал стихи этого замечательного поэта.
Михаил Ефимович как-то неожиданно прервал свои воспоминания. Он растерянно развел руками и сказал внуку:
– Ну, вот, Володя. Взялся рассказать тебе о времени, когда у нас министром внутренних дел был Берия, а в своих путаных мыслях устремился к Есенину. Ты уж меня извини. Болтливым стал к старости.