Предыдущая глава:78. Новый учитель математики
http://proza.ru/2021/08/08/1348
Уроки по русскому языку и литературе никогда не представляли особой проблемы для меня. Но в восьмом классе у нас появилась новая учительница по этим предметам, и вот тут-то начались наши мучения.
Была Татьяна Алексеевна среднего возраста, худенькая, с холодными серыми глазами и узкими, строго поджатыми губами, суховатая и неэмоциональная. Как начала она нас всех гонять и в хвост и в гриву по русскому языку, так мы только зубами заскрипели. Очень скупая на оценки, она моментально превратила большинство из нас в серых троечников. Единичные отличники стали хорошистами. Не успеем написать диктант, как уже пишем изложение или сочинение на заданную тему. Причем, она любила коварно известить нас об этом сразу после начала урока:"Так, все достали листочки, сегодня пишем диктант!" Потом мы с трепетом ждали проверенные листочки с красными пометками и оценкой под диктантом. Не помню, чтобы я получила от неё когда-либо пятёрку, в основном, четверки и тройки. Даже наш отличник Боря сполз на четвёрки, хотя у него-то пятерки случались. Пятерка в то время являлась высшим баллом в советской учебной системе.
В восьмом классе на уроках литературы мы начали изучать произведения русских писателей. Вот тогда я открыла для себя великолепную прозу Пушкина и Лермонтова. Особенно пристрастно теперь я относилась к творчеству Лермонтова, ощущая какое-то особое соприкосновение с его личностью после посещения Пятигорска прошедшим летом. В романе "Герой нашего времени" я искала приметы тех мест, где побывала, обращала внимание на какие-то описанные Лермонтовым детали и узнавала их. Это было так удивительно, и я радовалась тихонько про себя, что мне выпала такая возможность на каком-то мне неведомом уровне слегка приблизиться к духу Лермонтова, почувствовать хотя бы сотую долю его тоски, его мятежности, его переживаний.
Не скажу, что я слишком глубоко озадачивалась смыслом романа и местом Печорина в жизни того времени. В четырнадцать лет многие школьники ещё не дозрели до тех вопросов и проблем, над которыми размышляли гении русской литературы. Честно сказать, я даже не понимала, почему Лермонтов обозначил его героем того времени. Умный и скучающий красавец, пресыщенный жизнью, избалованный молодой офицер Печорин, как теперь сказали бы - "зажравшийся мажор", не дороживший ни дружбой, ни любовными отношениями, ни даже своей жизнью, но, как и все неординарные люди вокруг, имевший свой внутренний мир, свои убеждения и переживания, прикрываемые нарочитым равнодушием и непроницаемостью.
Наверно, часть себя самого Лермонтов вложил в Печорина, но, всё-таки, это был, по-моему разумению, только литературный образ, а сама личность поэта виделась мне гораздо глубже и загадочней, я бы даже сказала, непостижимей для всех нас, рядовых читателей.
Да и любой из нас - лишь верхушка айсберга для окружающих, а всю глубину и полноту личности, особенности пройденного человеком жизненного пути, его взлётов и падений видит только Господь и, по справедливости, только Он имеет право судить всех нас.
Мы же на уроках литературы учились рассуждать незрелым умом о том или ином литературном герое, навешивая на них привычные ярлыки, обозначенные в учебниках, записывать их в "лишние люди", как это случилось, к примеру, с Евгением Онегиным и Печориным. Личное твоё мнение, на словах, вроде, и приветствовалось, если не шло слишком вразрез с принятой официально точкой зрения. Но, если оно было резко отличным от привычного всем мнения, ты легко мог угодить в разряд инакомыслящих.
Конечно, брежневские времена не шли ни в какое сравнение со сталинскими и даже хрущевскими - жизнь потихоньку устаканивалась, народ смелел в выражении своих взглядов на жизнь, в своей оценке существующего строя и роли коммунистической партии в реалиях современного бытия. Но активно отстаивать свою точку зрения, по-прежнему, было небезопасно в советском обществе - человека могли обвинить в очернении советской власти и советского строя, упечь если не в лагеря, то в психушку. Впрочем, народ и не лез на рожон, в большинстве своём, а тихо-мирно, за рюмочкой, обсуждал все эти наболевшие вопросы на кухнях, в узком кругу единомышленников, да оттачивал юмор в анекдотах, пословицах и поговорках.
Ну, а школьники на уроках привычно тарабанили прописанные в учебниках выводы, не утруждая себя особо глубинными размышлениями. Помню, при обсуждении лермонтовской "Бэлы" Татьяна Алексеевна застала меня врасплох вопросом:"Любил ли Печорин Бэлу?", несмотря на то, что я внимательно прочитала эту часть романа и, как говорится, пропустила её через себя. Честно сказать, меня больше поразили особенности жизни горцев, их внутренние законы и их отношение к женщине, вызвавшие во мне активное неприятие. Особенно поразило, как брат Бэлы легко предал и продал сестру, отца. А вот любовь Печорина к Бэле не вызывала во мне никаких сомнений, хотя и была эта любовь, конечно, особенной. Впрочем, Любовь всегда бывает особенной.
Я на мгновение задумалась и ответила:"Да, любил". Татьяна поджала губы, одновременно подняв несогласно брови, и обратилась к другому ученику:"А как ты считаешь?" А потом, разоблачая внутреннюю опустошенность и холодность Печорина, камня на камне не оставила на любви героя к Бэле.
Позже я долго размышляла об отношении Печорина к несчастной и, одновременно, счастливой кавказской девушке, продолжая придерживаться мнения, что пылкие чувства между ними возникли, и что любовь, бывая многоликой и разной по качеству, по глубине, по продолжительности, всё равно остаётся Любовью. Смерть Бэлы нанесла неизгладимый шрам на душу Печорина (позже, читая пристрастно лермонтовское произведение, я поняла это только по одному слову, которым автор намеренно дал понять читателям, какая страдающая у Печорина душа).
Но вот этот вопрос учителя, почему-то поразивший меня, удивительным образом изменил мое отношение к литературе, заставил более серьезно задумываться над проблемами, которые в своё время мучали, жгли душу талантливых, наиболее совестливых писателей и поэтов, заставляли их всё это наболевшее и вызревшее отражать в своих произведениях, как бы приглашая и нас подумать над этим.
Позже я частенько с благодарностью вспоминала Татьяну Алексеевну за эти поучительные раздумья, а, впрочем, и за то, что нещадно гоняла своих учеников по русскому языку, добиваясь от нас хотя бы сносной грамотности.
Продолжение: Глава 80. Шей да пори - всё до поры!
http://proza.ru/2021/11/28/169