Степан Джугла Часть 5. Потомки

Часть 5. Потомки

Глава 1. Прощание

Джугла поправил веночек из искусственных парафиновых цветов, пошатал крест, прочно ли стоит, присел на скамейку у могилки. С выцветшей фотографии смотрели на него добрые грустные глаза Насти. Здесь, на фото, она была ещё здорова, полна сил. Это потом болезнь её иссушила, одни глаза остались, глубокие, как бездонные озёра. Когда-то пышные вьющиеся волосы поредели, сединой, как инеем, подёрнулись. Лицо глубокие морщины избороздили. Болела Настя сильно. Надюшка определила её в хорошую клинику, лучших докторов нашла. Не помогло. Последние месяцы нестерпимые боли её мучили. Настя в карты любила играть. Играла с азартом, даже про боль забывала. Соседи специально допоздна с ней за столом картёжным засиживались, чтобы жизнь ей облегчить.
Джугла тяжело вздохнул. Скупая слеза, крадучись, сбежала по морщинистой щеке и спряталась в седых усах.
-  Вот, Настёна, попрощаться с тобой пришёл. Уж более не приду, не принесу тебе твоих ромашек, что в палисаднике нашем растут. Забирает Надюха меня к себе. С ними жить буду. Тажко мне без тебя, Настя, ой как тяжко…  Будто сердце из груди вынули. Спасибо тебе, родная, что подругой верной была. Вроде тростиночка неприметная, а меня по жизни, как скала гранитная держала. То ласковым словом утешала, то хмурым взглядом осуждала за дело. Кто я без тебя, Настя? Сейчас вот лежишь, молчишь, слова не кажешь…  А помнишь, как молодыми были? Ух,  девка какая ладная была. Как увидел тебя, так сразу меня за сердце «чирк», будто искра пробежала,  -  Степан снова тяжело вздохнул, утёр слезу морщинистой ладонью, разгладил усы.  -  Дом-то наш Надюха продала.  А портрет твой, что Колька квартирант рисовал, помнишь? Я его с собой возьму. Машинку твою швейную «Зингер» Надя к себе увезёт и часы английские с боем. А больше чего брать? Всё здесь останется. Теперь вот, подруга моя,  -  Степан взял со скамейки свою двустволку.  -  С ней меня никто не разлучит. Там, в Гомеле, у них тоже общество охотников есть. Я запишусь, на охоту ходить буду. Мишаньку  -  внучка нашего с собой возьму. Мне в лесу, Настя, спокойнее как-то. Бывало, уйду далеко от просеки, стану посередь деревьев высоких, стою и слухаю. Тихо вокруг. Это поначалу так кажется. Лес своим языком разговаривает. Только понять его надо. Где-то дятел стучит, корм себе добывает. Сосны могучие от ветра поскрипывают,  берёзы да дубы листвой перешёптываются. Лягу в траву, смотрю в небо, а там кроны ввысь рвутся, над головой смыкаются, качаются от ветра, будто со мной разговаривают. Облака в небе плывут, за верхушки цепляются. Земляникой, травами пахнет. Закрою глаза, слушаю… Пчёлка рядом жужжит, пыльцу собирает. Перед глазами ты, Настёна, стоишь. Будто мы молодые с тобой, за руки взявшись, по широкому полю идём. Солнце нам в лицо светит, лучами своими согревает. И так хорошо нам вдвоём,  -  Степан снова вздохнул, погладил потрескавшийся деревянный крест.  -  Вот закатилась твоя звёздочка за высокую гору. Скоро и моя следом полетит. Там и встренемся. Подожди ещё немножко, не скучай. Прости,  родная, если что не так, может когда обидел тебя словом грубым. Прости и прощай,  -  Джугла тяжело поднялся, обнял крест и, резко закинув двустволку за спину, решительно пошёл прочь.


Глава 2. По стопам деда

Надежда Степановна долго всматривалась в родные черты сына. С фотографии  из-под густых бровей смотрели глубоко посаженые в глазницах весёлые карие глаза. Высокий открытый лоб обрамляли тёмные, коротко стриженые волосы. Прямой, чуть вздёрнутый нос, округлый волевой подбородок дополнял  улыбчивый рот, в уголках которого скрывалась лукавая ухмылка.
-  Как у отца,  -  улыбнулась Надежда Степановна.  -  А глаза  -  точно дедовы, и характер такой же упрямый,  -  она вздохнула, вспоминая прожитые годы.
В  морозный февральский день привёз её Митя из роддома. К сердцу бережно прижимала маленький живой комочек, закутанный в тёплое одеяло. Родила Надя досрочно семимесячного мальчика. Может, повлияла на здоровье сдача госэкзаменов в институте, переволновалась, наверное. Увезли её в роддом прямо с экзамена. Мишаня, так сына назвали, был совсем слабеньким. Даже сосательный рефлекс отсутствовал. Надя его молоком своим кормила, часами из пипетки капая. Маленький был, в лукошко помещался. Надя  его в этом лукошке на подоконник ставила, к солнышку. Соседки приходили, сокрушённо головой качали.
-  Не жилец,  -  шептались они и горько вздыхали, будто схоронили уже. Надя перестала их в дом пускать, а сама верила, что выходит Мишеньку. И выходила. Сколько бессонных ночей провела, сколько слёз выплакала. Бывало, подойдёт ночью к люльке и прислушивается, дышит ли. Митя всегда рядом был, помогал, успокаивал, когда силы душевные иссякали. В трудные минуты его крепкое плечо Надя всегда чувствовала.
-  Разве можно поверить, глядя на этого красавца в морской форме, что когда-то таким слабеньким был?  -  улыбнулась про себя Надежда Степановна. Сколько воды с тех пор утекло…  Отец с матерью с Урала в Дубнянск вернулись, в свой дом. Надя с Митей поближе к ним, в Белоруссию переехали. В Гомеле Мите работу хорошую предложили, квартиру выделили,  и Надя врачом в больнице устроилась. Мишенька в школу пошёл. В отпуск к родителям в Дубнянск приезжали. Всегда навещали Яблонскую Марию Семёновну. Выжила она тогда, после тяжёлого ранения, домой вернулась. Сейчас старенькая стала, совсем седая. Книгу написала о военном времени, о подполье в дни оккупации.  О Дмитрии Калинине и Степане Джугле подробно всё описала, как рисковали собой,  наших людей спасая. Пионеры приходили, просили рассказать про войну. Отец отнекивался, считал, что в книге всё приукрашено и ничего такого героического он не делал.
Мама болеть стала, исхудала совсем. Тихо угасала, как свеча на глазах таяла. Тихо и ушла в мир иной. После похорон Надя отца к себе забрала, а дом продать пришлось. Джугла смерть жены молча переживал, на судьбу не жаловался. Только Надя часто видела, как сидит он неподвижно, склонив седую голову, на портрет мамы, Анастасии Ивановны  -  жены своей любимой, друга своего по жизни,  смотрит, а по морщинистой  щеке слеза катится. Одна радость у отца осталась  -  в лес на охоту ходить. Уйдёт рано утром один, целый день ходит. К вечеру с дикой уткой вернётся, а то, бывало, и ни с чем придёт, но довольный, радостный. Миша подрос, дед его с собой на охоту брать стал. Не только охота объединяла деда с внуком. Часто их вместе за делом каким-либо увидеть можно. Как-то модель  шхуны из дощечек строить начали. Мишка с дедом в сарае часами пропадал, пилили, строгали, клеили. Надя даже ругаться с сыном стала и отцу выговаривать. Мишка учёбу совсем забросил, так моделированием этим увлёкся. Когда корабль их готов был, и на воду его спустили, все окрестные ребята к реке прибежали смотреть. Дед с внуком так радовались, будто на настоящем судне в поход отплыть собирались. Вечерами допоздна засиживались. Миха, раскрыв рот, рассказы дедовы о море слушал, за уши не оторвать. В последние школьные каникулы Джугла внука на Балтику повёз, море показать. Не то море, что бока на солнце нежит, а суровое, свинцовое, что волной высокой о берег бьёт, с которым сражаться, противостоять ему интересно, которое характер мужской закаляет. Мишу море поразило своей мощью необъятной, своей силой непокорной. Рассказы деда глубоко в душу западали и давали свои ростки.
Когда отец предложил сыну поступать после школы в ветеринарный институт, Миша наотрез отказался и заявил, что в Мурманскую мореходку пойдёт силы пробовать. Дед при этом крякнул довольно, в усы улыбнулся. Но в училище Мишка экзамены провалил. Приехал понурый, в глаза деду смотреть не мог. Джугла внука корить не стал. Одну только фразу сказал:
-  Моряки, Михаил, никогда не сдаются.
Мишка намёк понял. Весь год усиленно занимался. Пришла пора  ехать экзамены сдавать, а тут повестка из военкомата  -  на срочную службу призывают. Вспомнила Надежда, как сына по знакомству в больницу на обследование положила, чтобы время оттянуть и дать ему возможность ещё раз в мореходное училище экзамены сдать и, как потом оказалось, что печень после перенесенной в детстве желтухи не в порядке, что лечить его серьёзно надо. Сколько она тогда слёз выплакала. Как уговаривала его бросить затею с мореходкой. Сколько профессий разных есть. Понимала Надежда,  чем грозит этот недуг, ведь сама врач. Но Мишка упёрся, заладил:
-  Мама, сделай справку, что я здоров. Без неё меня в училище не возьмут.
Видела Надя отчаяние и мольбу в глазах сына. Наперекор своему сердцу справку такую сделала. Ночи не спала, за здоровье его переживала, себя корила. В тот год Миша поступил в Калининградское мореходное училище. На радиста, как дед, учиться стал. Первый раз на каникулы приехал, в дом вошёл статный, красивый такой, в морской форме, деду честь отдал, отрапортовал по-военному.  У Джуглы на глаза слёзы навернулись. Обнял внука, к себе прижал, себя молодого вспомнил. Надя от счастья прослезилась, на шею ему кинулась. Отец сына по-мужски обнял, поцеловал. Столько гордости  и счастья в его глазах светилось. Надя быстро стол накрыла, думала,  за столом по-семейному посидят, поговорят. Куда там! Мишка с друзьями на танцы побежал. Девчонки восторженных глаз с него не сводили. Нашлась и зазноба, к которой сердцем прикипел…
Надежда Степановна взяла в руки письмо сына. Ровные аккуратные строчки ложились стройными рядами на белом листке бумаги. Миша писал, что сдал экзамены  отлично. Надя нежно погладила рукой листочек бумаги, будто к сыну прикоснулась.


Глава 3. Антонина Шадыгина


Весна набирала силу, давая новую жизнь всему живому. Набухали почки, показывая кончики сочных зелёных листочков. Багряник распустил свои сиреневые гроздья, густо громоздившиеся на голых ветвях. Солнечными зайчиками желтела форзиция. Солнце согревало землю, пробуждая её от долгого  сна.  Всевозможные жучки и букашки выползали после зимней спячки, грелись в тёплых ласковых лучах. Весело щебетали птицы. Весна в Средней Азии необычайно яркая, цветастая, стремительная. Только что был серый понурый день умирающей зимы, и  вдруг  утреннее яркое солнышко вмиг меняет всё вокруг. Зелёные островки появляются на грязной размякшей земле. Взгляд останавливается на старой урючине,  по ошибке  надевшей свой розовато-перламутровый подвенечный наряд. Каждый день природа готовит свои сюрпризы, открывая что-то новое наблюдательному глазу, радует, удивляет, заставляет умиляться. Даже самый занятой, спешащий по делам человек, остановится вдруг, вдохнёт весенний аромат, который обдаёт   невесомым облаком из лепестков цветущих  вишен и яблонь, кружит перед глазами в дивном танце от лёгкого дуновения ветерка, и забывает человек  обо всём, наслаждаясь удивительным чудом природы. Но сегодня это великолепие не радовало Тоню. Медленно шла она по пустынной аллее парка. На глаза наворачивались слёзы. Вот здесь, она вместе с отцом осенью собирала жёлуди, а здесь на скамейке,  у куста форзиции  они кормили сизарей. В стройной девушке с пышными, рассыпанными по плечам тяжёлой волной, волосами и грустным печальным  взглядом, сейчас трудно узнать ту прежнюю озорную Тошу Шадыгину.  Нескладной, угловатой   девочкой-подростком с короткой стрижкой «каре», в шерстяной кофте с заштопанными рукавами на локтях, в  штанах-бриджах приехала она  с родителями когда-то  в Ташкент.
-  Почему всё живёт, почему с такой силой наполняется новой жизнью, когда нет моего папки? Он уже не увидит этой красоты, не возьмёт меня за руку, не прижмёт меня к своей колючей щеке,  -  Тоня не замечала слёз, которые тонкими струйками стекали по щекам и капали на платье. Ей так недоставало отца, его заботы и любви.
Отец умер рано от мучительной болезни  -  рак печени. До последней минуты рядом с ним был верный друг Веня Кац. Он обещал, что не оставит семью друга без заботы, поддержит жену Шуру, позаботится о дочери Антонине. Он сдержал своё слово. Тоша часто пропадала в семье Кацев. Лия Исааковна много времени уделяла детям. Под её влиянием Тоша и Боря начали писать стихи  -  свои первые робкие пробы пера. Боря увлёкся музыкой. Он чудесно играл на скрипке и фортепиано, мечтал стать музыкантом. Тоша зачаровано слушала музыку, которая открывала девочке новый мир. Шура, мать Тони, порой ревновала дочь к Лие. Ей казалось, что Тоне лучше у Кацев, чем дома. После похорон Глеба Ивановича Шадыгина  Боря не отходил от Тони, заботился о ней, пытаясь утешить и приглушить её горе.
Шли годы. Тоня поступила в Университет на факультет русского языка и литературы. Училась она увлечённо, с азартом. Её стихи набирали силу и мастерство, проникали в  сердце, заставляя волноваться и переживать читателя. Её слушали на студенческих вечерах и даже печатали в институтской газете. Первым бескомпромиссным критиком и советчиком был Борис. Без его одобрения она не выносила своё творение на общий суд.
Боря успешно занимался в консерватории. Он часто играл на фоно любимые произведения, и самым благодарным слушателем была Тоня. Она всё чаще ловила на себе пытливый восторженный взгляд Бориса. Её женская интуиция подсказывала, что он испытывает  не только дружеские чувства к ней, а нечто большее. Она боялась этого, боялась его объяснений, стараясь деликатно избегать их. Тот мир их отношений, уравновешенный и стабильный, мог оказаться хрупким и разрушиться от неловкого вторжения новых чувств. Тоня понимала, что кроме дружеских отношений, она ничего не сможет дать Борису, а потерять такого друга просто невозможно. Ей страшно было нарушить то душевное равновесие, которое объединяло их. Через два года после смерти отца ушёл из жизни и его верный друг Вениамин Львович Кац. Общее горе сроднило, навсегда связало крепкой преданной дружбой Тоню и Бориса.
-  Привет, опять грустишь?  -  вывел Тоню из оцепенения  голос Бори. Она подняла глаза. Он появился так неожиданно, будто чародей. Боря наклонился, вытер ей слёзы и нос своим платком.  -  Ну, хватит унынию предаваться. Я два билета достал в консерваторию. Пойдём? Будет чудесный концерт,  -  он взял её за руку и потянул за собой.  -  А сейчас пойдём за мороженым,  и возражения не принимаются.
Под напором его жизнерадостного настроения Тоня перестала грустить, глаза совсем высохли от слёз, и на лице засветилась улыбка. После концерта медленно шли по улице, освещённой редкими фонарями. Тени их фигур, слипшиеся в одно целое, то удлинялись до гигантских размеров и таяли, исчезая в свете фонаря, то укорачивались до карликовости. Они, молча шли, держась за руки.  Оба были под впечатлением музыки, которая всё ещё качала их на своих волнах, окуная в свой удивительный мир. Расставаться не хотелось. Они опустились на скамейку у дома Тоши. Их объединяло сейчас состояние души и, расставшись, они боялись спугнуть, разрушить то невидимое облако блаженства, вернуться на грешную землю в рутинную обыденность.
-  Как было здорово, Борька! Спасибо тебе за концерт,  -  она заглянула ему в лицо. Глаза её сияли восторгом.
-  Смотри, смотри! Звёздочка падает! Загадывай желание!
-  Где? Я не вижу,  -  Тоня всматривалась в тёмное ночное небо, выискивая среди мириад звёзд ту, падающую звезду, и не находила её. Борис взял её за плечи, развернул и, прижимая к себе, старался показать звёздочку. Тоня чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, слышала, как сильно стучит его сердце под тонкой рубашкой. Она отстранилась и торопливо шагнула к калитке.
-  Не уходи. Куда ты?  -  тихо попросил он.
-  Поздно уже. Мама ждёт,  -  ответила Тоня и исчезла, растворилась в темноте палисадника. Борис горько вздохнул, постоял ещё немного и медленно пошёл прочь. Его привязанность к Тоне с детских лет со временем переросла в иное чувство. Он сам не заметил, как это произошло. Тоша была для него другом, сестрёнкой, о которой он привык заботиться. Она стала его неотъемлемой частью. С ней он делился своими планами, мыслями, своими радостями и разочарованиями. В этой тоненькой хрупкой девушке с упрямым озорным характером Бориса всё больше волновала её девичья суть. Ему снились её глубокие зелёные, как омут, глаза. Он ловил её каждый вздох, а улыбка и звонкий смех были для него наградой. Прикосновения к её тёплой бархатистой коже будоражили его, заставляя кровь быстрее бежать по сосудам, сильнее биться сердце. Борис видел, что Тоша не замечает его волнения. Для неё он  -   друг, иная мысль просто не могла прийти ей в голову. От этой невинной слепоты Боря ещё больше страдал, ничем не выдавая своих переживаний.


Глава 4.  Знакомство

Тоша весело прыгала по ступенькам парадного входа института. Настроение зашкаливало на высшей точке восторга. Она сдала зачёт по методике преподавания. Строгий профессор «зарубил» всю группу, и только ей посчастливилось получить не только его роспись в зачётной книжке, но и похвалу. Неожиданно на неё налетела светловолосая девушка среднего роста в цветастом ситцевом платье. Она бежала вверх по ступенькам и, обернувшись, кому-то махала рукой.
-  Ой! Простите!  -  воскликнула она виновато.
-  Маришка!  -  Тоша не верила своим глазам. С Мариной Джуглой они виделись последний раз на похоронах папы. Тоше  было ни до чего. Она не замечала снующих в доме людей. Тогда Марина подошла и обняла её. В этом объятии было столько сочувствия и теплоты, что Тоша расплакалась у неё на плече. Маринка не отходила от неё весь день, стараясь утешить, как могла. После смерти отца, ниточка, связывающая Шадыгиных с семьёй Фёдора Джуглы, оборвалась. У каждого были свои проблемы, засасывал быт, да и слишком разные они были по интересам и сути своей.
-  Ты, что, тоже здесь учишься?  -  спросила Тоня.
-  Да, на биофаке, на 2-м курсе.
-  А я на русской филологии, на 4-ом.
-  Здорово! Как это мы раньше не встретились?
-  Теперь не потеряемся, будем чаще видеться. Ты приходи к нам домой,  - пригласила Тоня.
-  Не знаю, как получится. Ой! Тоша, пойдём со мной к Ваньке в техникум на студенческий вечер. У них свой ансамбль, отлично играют. Я уже ходила к ним один раз, очень понравилось!
-  Как-то неудобно без приглашения,  -  замялась Тоня.
-  Чего неудобно? Я же тебя приглашаю, у Ваньки ещё один пригласительный попрошу. Он в студсовете состоит, достанет.
-  А где его техникум находится?
-  За Воскресенским базаром, да я тебе покажу. Геологический  знаешь?
-  Слышала, но никогда там не была. Вобщем-то,  можно сходить,  -   всё ещё нерешительно сказала Тоня. Для неё это предложение было столь неожиданным, что она не могла сразу принять решение. Напор Маринки развеял её сомнения. Девушки договорились о встрече.

В фойе техникума было оживлённо. Гостей приветливо встречали хозяева вечера. Девушки в белых блузках и чёрных юбках с эмблемами на груди раздавали лотерейные билеты, приглашения на  игры и конкурсы. Из динамиков звучала весёлая музыка. Оживлённая студенческая братия гудела пчелиным роем. После небольшой торжественной части начались танцы и развлечения. Разгорячённый Ваня подлетел к девушкам.
-  Тошка, привет! Девчата, сейчас мы играть будем! Послушаете, как наш ансамбль звучит, не пропустите,  -  и он скрылся в толпе так же неожиданно, как появился. Пока ребята из ансамбля настраивали свои инструменты и располагались на сцене, девушки- организаторы  раздавали всем половинки открыток. Тоня с интересом рассматривала свой фрагмент открытки, ничего не понимая.
-  Ты найдёшь другую половинку, и это будет твой партнёр на танец,  -  пояснила Марина.
-  Да не буду я никого искать,  -  заупрямилась Тоша.
-  Ну и не ищи. Он сам тебя найдёт. А правила нарушать нельзя,  -  засмеялась Маринка. К Тоше подходили парни с надеждой, что их фрагменты открыток совпадут, но всякий раз  ошибались. Игра захватила девушку. Она с волнением выискивала взглядом среди толпы  предполагаемого кавалера. Пары кружились в танце. Ансамбль действительно здорово играл. Тоша всё так же стояла у стены с зажатым в руке кусочком неровно отрезанной открытки. Маринка танцевала с высоким широкоплечим парнем, о чём-то болтала с ним и весело смеялась.
-  Скоро танец закончится. Неужели меня так никто и не найдёт?  -  грустно подумала Тоня.
-  Позвольте посмотреть вашу открытку,  -  кто-то тронул её сзади за локоть. Тоня оглянулась. Перед ней стоял высокий парень в голубой рубашке, которая подчёркивала такой же цвет его глаз. Это был не юный мальчишка. На вид ему было лет 30. Широкий разворот плеч, чуть волнистые чёрные волосы непослушными прядями падали на высокий лоб, гордо посаженая голова и упрямый подбородок с ямочкой посередине. Тоня заметила его военную выправку, как у отца.
-  Вот видите, совпали половинки. На сегодняшний вечер вы  -  моя дама. Идёмте танцевать, а то музыка скоро закончится, и он увлёк её в водоворот танцующих, взяв за талию крепкой рукой. Партнёр уверенно вёл  в танце. Тело Тони полностью подчинялось его воле.  Он смело кружил девушку, наклоняя и прижимая к себе. Тоня чувствовала себя лёгким пёрышком, которое  в вихре несёт стремительный ветер, поднимая его высоко вверх, над землёй. Это парение в танце было божественным, душа её неслась вместе с музыкой в волшебные невидимые чертоги. Рука Тони лежала на широком крепком плече. Она видела край гладко выбритой щеки, правильной формы ухо, над которым в чёрных, коротко стриженых волосах заблудились седые пряди. Казалось, мороз слегка припорошил инеем, чуть коснувшись его головы. Маленькая ладонь девушки утонула в горячей сильной мужской руке.
-  Сергей Надеждин,  -  представился партнёр, наклонившись над ухом Тони.  -  А вас как зовут, милая девушка?  -  он улыбнулся какой-то загадочной улыбкой.
-  Антонина,  -  робко ответила Тоня, и сердце её бешено застучало, покатилось куда-то.
-  Можно называть вас Тонечка, и, если позволите на «ты»? Не обидишься?  -  переходя на «ты» и, не дожидаясь её согласия, спросил он. Сергей приглашал её  весь вечер, танец за танцем. Он весело болтал, развлекая разными историями, угостил конфетами. Он полностью завладел вниманием Тони. Она не спускала с него восторженных глаз. А когда Сергей исчез из поля её зрения, выйдя на улицу покурить, Тоша заволновалась. Она всматривалась в толпу, стараясь отыскать знакомое лицо.
-  Неужели это всё?! Неужели так внезапно закончится этот чудесный вечер, и я его больше никогда не увижу?  -  с тревогой думала она. Но Сергей не исчез. После вечера он поехал провожать Тоню домой.
-  Ну, прощай, моя милая дама. Спасибо за чудесный вечер. А у тебя самая очаровательная улыбка на свете,  -  засмеялся он.  -  Ну, беги. Твоя мама, наверное, заждалась,  -  он пожал ей на прощанье руку, слегка подтолкнув к калитке и, махнув  рукой, решительно зашагал прочь. В последний раз уличный фонарь осветил его крепкую фигуру, чиркнул светом по широкой спине, и он растворился в ночной темноте.
Тоша долго не могла уснуть. Перед глазами стояло улыбающееся лицо Сергея, его искрящиеся смехом лукавые глаза. Она продолжала кружиться в чудном танце, становясь невесомой и удивительно лёгкой, улетая куда-то ввысь, к звёздам. Сон овладел девушкой. Смежились глаза, опушённые темными ресницами. На сонном лице играла счастливая улыбка.


Глава 5.  Фотография


Шло время. Образ Сергея не покидал Тоню. Она часто вспоминала тот незабываемый вечер. Надеждин  будто канул в неизвестность навсегда. Она ничего о нём не знала. Ей так хотелось вернуть то время, покружиться ещё раз в танце, почувствовать теплоту его рук, ощутить его  дыхание на своей щеке. Тоня терзалась и мучилась по ночам, долго не могла уснуть. Глаза Сергея, его улыбка преследовали её, не давали покоя.  Вспыхнувшие чувства выплёскивались на бумагу в трогательных поэтических строках. Стихи эти Тоня никому не показывала, а когда перечитывала, то тихонько плакала. Она чувствовала себя самым несчастным человеком на земле. Он, наверное, забыл  и не вспоминает о ней. Сомнения терзали душу. Так дальше продолжаться не может. Тоня решила расспросить о Сергее у Вани. Но как заявиться к Джуглам ни с того, ни с сего? После занятий она дождалась Маришку.
-  Привет,  -  остановила её Тоня.
-  Ой, Тошка, привет. Ты меня ждёшь?
-  Да. Мариш, новый фильм в прокате появился «Великолепная семёрка», вестерн американский. Может, сходим вместе, посмотрим, говорят классный, Ваню позовём.
-  Ванька в горы с ребятами собирается. Вот только когда они пойдут, не знаю. Знаешь, Тош, приходи к нам в субботу после занятий. Мы обо всём договоримся. И Ванька дома будет.
-  Хорошо, я приду,  -  пообещала Тоня, и они расстались.
Она с нетерпением ждала субботы. Её фантазия рисовала яркие картины: она приходит, а у Вани Сергей в гостях. Интересно, как они встретятся? А может, он и не вспомнит её или равнодушно окинет взглядом и всё? Если даже его не будет, она у Вани всё о нём разузнает.
Марина радостно встретила гостью. Из соседней комнаты доносилась зажигательная музыка.  «Бабило-о-о-н»,  -   громко под бит-ритм звучало из комнаты.
-  Битлы поют!  -  восторженно сказал Ваня,  не здороваясь.  -  Знаешь, кто такие? 
-  У нас в группе ребята о них говорили, но я не слышала.
-  Вот, послушай. Я «на костях» их запись достал.
-  Как это «на костях»?
-  На рентгеновской плёнке записано, так легче через границу переправить. Контрабанда,  -  многозначительно произнёс Ваня. Песни популярной английской четвёрки зажигали своей энергетикой, создавали эмоциональный накал, увлекали быстрыми ритмами.
-  Идёмте, я вас научу новый танец танцевать, «шейк» называется,  -  Ваня потянул девчонок за руки.  -  Он сейчас самый модный. А ещё твист.
-  Удивил, твист  мы умеем. Да, Тоша?
-  Я не умею твист танцевать.
-  Научишься,  -  уверенно заявил Ваня, выделывая ногами невероятные коленца.
В комнату вошла тётя Аля.
-  Ну,  хватит выплясывать. Ваня, выключай свою какофонию. Идёмте чай пить.
Чай  с айвовым вареньем пили на открытой деревянной террасе. Тётя Аля не стала мешать молодёжи, она суетилась на кухне. Янтарными каплями варенье стекало по ложечке. Тонкий ломтик айвы светился насквозь, завораживая чудесным ароматом. Тётя Аля умела искусно готовить это варенье. У неё были свои секреты варки. Маленькие кусочки грецкого ореха и лимон, которые она добавляла, придавали варенью удивительный вкус.
-  Я про этот фильм слышал. Говорят, классный. Но в ближайшие  субботу и воскресенье мы с друзьями собираемся в горы. Так что, увы, девочки, составить вам компанию не смогу,  -  развёл руками Ваня на предложение сестры пойти в кино.
-  А куда вы пойдёте?  -  заинтересовалась Тоня.
-  Точно я маршрут не знаю. Нас Серёга поведёт. Он альпинист, все тропы в горах знает. Он и маршрут выберет. Мы с ним уже не раз ходили.
-  Это какой Сергей? Надеждин?  -  оживилась Тоня.
-  Да. А ты его откуда знаешь?
-  Я с ним на вашем вечере танцевала. Что он за человек? Расскажи.
-  Отличный парень! Он в войну в разведроте служил. Конец войны застал.  Совсем мальчишкой на фронт попал. У него награды есть. А весёлый, остроумный, отчаянный такой! Столько всяких историй смешных знает. С ним не соскучишься. А ты чего это его персоной заинтересовалась? Уж не запала ли на него, Тошка?  -  засмеялся Иван.  -  И не думай о нём. Баб у него  -  пруд пруди. Всем девчатам он нравится. Он  -  заядлый холостяк, да и старый он для тебя. Ему уже тридцатник стукнул. Не про тебя мужик, забудь.
-  С чего ты взял, что я им интересуюсь? Просто спросила,  -  смутилась Тоня.
-  Идёмте, я вам наши горные фотки покажу. Такие виды живописные. Вы таких гор ещё не видели! Красота!
Тоня с интересом перелистывала альбом. Она задержалась на одной из страниц. С черно-белой фотографии на неё смотрело улыбающееся лицо Сергея. Он стоял у водопада обнажённый до пояса. Брызги воды искрились на солнце, отсвечивая яркими бликами. Сергей ловил холодные струи воды рукой и весело смеялся. Рядом на камнях лежал тяжёлый рюкзак. Тоню бросило в жар. Вот тот, о ком она мечтала ночами, кому посвящала свои стихи. Улучив удобный момент, она вытащила фотографию из альбома и воровато сунула себе в сумочку. Сердце бешено колотилось в груди. Она боялась, чтобы пропажу не заметил Иван. Сразу заторопилась домой.
-  А может, ты с нами в поход пойдёшь?  -  спросил Иван. От такого неожиданного предложения Тоня растеряно опустилась на стул. Такого счастливого случая может не быть. Конечно, она пойдёт! Куда угодно пойдёт, лишь бы быть рядом с Сергеем, лишь бы вновь увидеть его.
-  А твои ребята против не будут?  -  подавляя радостный восторг, на всякий случай спросила она.
-  Конечно, нет. Я поговорю с ними. Рюкзак я тебе найду. Ты только тёплые вещи с собой возьми. Ночью холодно в горах. Об остальном я позабочусь.
-  Хорошо, -   радостно ответила Тоня.
-  Ой, Тошка! Ты знаешь, они как высоко в горы уходят. Устанешь,  -  встревожилась Марина.
-  Не устану, я выносливая,  -  улыбнулась Тоня. А про себя подумала, разве может она устать, когда рядом будет он. Да она на любую гору вскарабкается, через клокочущую горную реку переправится, лишь бы с ним быть вместе.
Вечером, отказавшись от ужина, Тоня закрылась в комнате, достала фотографию и долго всматривалась в черты Сергея. Она мысленно разговаривала с ним, и ей казалось, что он слышит и понимает её.


Глава 6.  Поход


Состав  со скрежетом остановился на конечной станции. Впереди только горы, скалистые, неприступные с белыми снежными шапками и бурными реками. Группа из пяти человек, гружёных рюкзаками, палатками и всем необходимым для туристического похода, медленно поднималась вверх. Впереди шёл Сергей  -  руководитель группы, за ним Иван и Тоня, замыкающие -  Лида и Артур. Тоня быстро познакомилась с новыми друзьями. Ей понравилось непринуждённое, открытое общение с ними, весёлое настроение, их  задорный боевой дух. Горная тропа серпантином уходила вверх. Позади остались пологие склоны, поросшие буйным разнотравьем. Порой  из-под ног скатывалась щебёнка и мелкий камень, с шумом улетая вниз. Иногда приходилось сильно наклоняться, чтобы пройти под уродистой старой арчой, раскинувшей ветви над тропой или корявой тянь-шаньской берёзой. Колючий кустарник шиповника цеплялся за одежду. У ручья заросли дикой малины порадовали спелой ягодой, но собирать её, нет времени. Нужно засветло дойти до места ночлега. Группа по команде Сергея расположилась на привал под широкой кроной орехового дерева.
-  Не устала?  -  подмигнул Сергей Тоне.
-  Нет, нет,  -  поспешно ответила она. На лбу выступили капли пота, сливаясь в тоненькие струйки, скатывались по разгорячённому лицу. В груди молотом стучало сердце,  отдавая в виски. Тоня старалась не подать вида, что ей нелегко даётся маршрут. Она решила идти наравне со всеми, не отставая и не жалуясь на усталость.
-  Ваня, помоги Антохе разгрузить рюкзак. Забери у неё весь хлеб. Возьмите его с Артуром себе.
-  Не надо! Я донесу,  -  возразила Тоня.
-  Так, старшему не перечить, понятно?  -  сказал Сергей тоном, не терпящим возражений. Тоня в тайне души была благодарна ему за внимание. Он заметил, как ей тяжело. Но её возмутило то, как он назвал её Антохой. Как-то совсем не по-женски. Но она готова была простить ему всё, даже «Антоху».
Солнце стремительно катило свой багровый диск за скалы, будто боялось не успеть спрятаться за белой шапкой вершины. Последние лучи осветили лёгкие облачка, окрашивая их в розоватую воздушную кремовую пену. Ребята торопились до темноты поставить палатку, сварить на костре шурпу. Ночи в горах холодные. Лишь угаснут последние лучи, чиркнув по горным верхушкам скал, как холод опускается с тёмных ущелий, завоёвывает пространство, охлаждая камни и землю.
Языки пламени лизали дрова. Потрескивали в костре сухие ветки. Искры с дымом взвивались далеко вверх и гасли в темноте. Огонь танцевал свой колдовской танец в жарком чреве, притягивая магнитом взоры, завораживая своей дикой пляской. Вот, утихая, он забирается в самое сердце огнедышащего чудища, а потом, вдруг, незаметно подкравшись к сухой ветке, набрасывается на неё ярким пламенем, вспыхивая на веточках искорками. Превращаясь в ласковое существо,  осторожно лижет поленья дров. Кора на них от этих «ласк» сморщивается, корёжится, обугливается, а ненасытные огненные языки  переключаются на следующую жертву. Уставшие ребята, расположившись у костра, задумчиво смотрели  на огонь. В котелке кипела шурпа, издавая удивительный аромат. Тоня лежала на спине и смотрела в чернильное небо.
-  Как близко светят звёзды! Как их много. Они мерцают, будто подают нам какие-то знаки. Наверное, где-то далеко, на какой-нибудь планете тоже живут люди. Возможно такие же, как мы, и смотрят на нашу Землю.
-  О чём задумалась, Антоха?  -  прервал ход её мыслей Сергей.
-  На звёзды смотрю,  -  повернулась к нему Тоня.
-  А ты знаешь, где Большую Медведицу найти, созвездие Ориона, Млечный путь?
-  Нет, не знаю. В этом множестве звёзд разве можно что-то различить?
-  Идём, я покажу тебе,  -  Сергей поднялся и протянул Тоне руку. Она с радостью подала ему свою. Они стояли недалеко от костра, у обрыва скалы. Лунный свет едва высвечивал две одинокие фигуры: маленькую, тоненькую девушки и крепкую высокого парня. Они смотрели на звёзды, запрокинув головы.
-  Вон там, смотри, видишь подряд три звёздочки? Это пояс Ориона.
-  Где? Я не вижу. Их так много, этих звёзд.
-  Смотри сюда,  -  Сергей  правой рукой показывал направление, в котором надо искать созвездие, а левой, положив  её на плечо Тоне, пытался повернуть её, чтобы она его увидела. Тепло от его ладони проникало сквозь плотную ткань штормовки и свитер, обжигало кожу. Она готова была до утра стоять вот так, рядом с ним, и изучать звёздную карту. Ей казалось, что они одни среди этого  великолепия  парят рядом в ночном небе, превращаясь в две неразлучные звезды.
-  Шурпа готова! Идёмте кушать!  -  позвала Лида. Её голос вернул Тоню к действительности. После сытного ужина ребята пели под гитару свои туристические песни. Тоня, молча, с восторгом слушала, иногда подпевая припев.
Утром Тоня проснулась в палатке одна. Лиды уже не было.
-  Неужели я проспала?  -  встревожилась Тоня. Она выглянула наружу. Тихо, никого. Из соседней палатки, где спали парни, доносилось тихое посапывание. Тоня сладко потянулась, взяла полотенце и пошла к ручью умываться.  Холодная вода обожгла лицо. Светало. Где-то в гуще арчового леса пели проснувшиеся ранние птицы. Хорошо! Из-за скал показалось Светило, величественное,  яркое. Вначале появился ореол лучей, пронизывая легкие облачка, подсвечивая их розовым перламутром. Затем засияли своим великолепием белые вершины  грозных скал.  Раскалённый край солнечного диска увеличивался и рос прямо на глазах, разгораясь яркими лучами, разбрызгивая их по окрестным склонам гор, пытаясь заглянуть в расщелины, играя бликами на деревьях и кустарниках, заставляя их светиться яркой малахитовой зеленью. Тоня впервые наблюдала рассвет в горах, который заворожил её своим необычным великолепием.
-  Мне так хорошо с тобой. Я люблю тебя,  -  услышала Тоня горячий шёпот, доносившийся справа, из-за выступа скалы. Плотный горный утренний воздух хорошо проводил все звуки. Тоня услышала тихий смех. Это смеялся Сергей.
-  Пошли, скоро ребята проснутся,  -  сказал он.
-  С кем он разговаривает? Кто с ним? Неужели Лида?  -  горячей волной Тоню охватила ревность, сжигая в своём пламени дотла.
-  Не хватало, чтобы они меня увидели,  -  встревожилась она.  -  Ещё подумают, что я за ними слежу,  -  Тоня быстро, крадучись, вернулась в палатку и вновь забралась в свой спальник, притворившись спящей.
-  Ребята,  подъём! Уже рассвет!  -  услышала она громкий голос Сергея. Ей не хотелось выходить. Как она посмотрит ему в глаза? Тоня боялась выдать свои чувства. Ей надо было придти в себя после услышанного.
Всю обратную дорогу Тоня больше молчала, односложно отвечая на вопросы.
-  Что с тобой?  -  заметил в ней перемену Ваня.  -  Тебе не понравился поход? Ты устала?
-  Очень понравился! Было здорово! Спасибо тебе, что взял меня с собой. Просто я немножко устала,  -  ответила Тоня, потупя взгляд.
Дома она долго не могла уснуть. Слёзы оставили на подушке мокрые пятна. Очень трудно любить безответно, особенно, когда это чувство разгорелось впервые. Она села за стол, включила настольную лампу, и на лист белой бумаги аккуратным почерком легли новые строки. В них Тоня изливала свою душевную боль, муки неразделённой любви, несбывшихся надежд. Она ещё раз перечитала родившиеся стихи, утёрла ладошкой набежавшие слёзы. Ей стало легче, будто верному другу выплеснула наболевшее. Успокоившись, она подошла к окну.  Уродливая луна с отгрызенным краем заглядывала в окно. Тоня нашла среди тусклых звёзд созвездие Большой Медведицы.
-  Это он познакомил меня с тобой, Медведица. Ты -  свидетельница того вечера в горах, теперь ты безмолвный посредник между мной и Сергеем,  -  Тоня грустно вздохнула и пошла спать.


Глава 7.  Тихая заводь

Тоня не могла долго носить в себе неразделённое чувство любви, страдать от сомнений и ревности, переживать и мучиться. Мама в силу своей постоянной занятости, не стала ей тем другом, которому можно доверить всё. Только в семье Кацев Тоня чувствовала понимание и поддержку. Измученная и растерзанная душевными переживаниями, она будет не раз приходить в этот милый дом, отогреваться в его тёплом душевном уюте. Лия Исааковна стала ей второй матерью, опорой и поддержкой после смерти отца. Она обещала умирающему другу семьи, что не оставит его дочь в трудную минуту, будет рядом, даст нужный совет. Мать Тони порой ревновала к ней свою дочь. Вот и сейчас Тоня со своей душевной болью направилась к Кацам.
Боря был дома один. Он сразу почувствовал, что Тоню что-то тревожит. Об этом красноречиво  говорила её поникшая фигура, об этом кричали её грустные глаза, болью отзываясь в любящем сердце Бориса. Они молча сидели на диване. Он боялся расспрашивать её, да и не в его правилах было лезть другу в душу.
-  Хочешь чаю с малиной?  -  предложил он.
-  Нет.  Борь, ты мне лучше сыграй на скрипке что-нибудь душевное,  -  попросила Тоня.
Смычок скользнул по струнам, издавая волшебные звуки.  Скрипка плакала и страдала вместе с Тониной душой. Она замирала, будто умирая, и вдруг, вновь взлетала надрывной, рвущей душу, мелодией. Затихла последняя нота. В комнате воцарилась напряжённая тишина, оберегающая то нервное напряжение, ту душевную тревогу, которые вызвала музыка.
Тоня сидела, не шелохнувшись. По щекам текли слёзы. Боря подошёл к ней, сел рядом, обнял за плечи.
-  Что с тобой, Тоша?  -  спросил он. В его голосе звучало отчаяние и боль, которые Тоня не слышала. Она уткнулась ему в плечо и заревела, как когда-то в детстве, когда её сильно обижали. Он гладил её по голове, как маленькую девочку, стараясь успокоить. Плечи её вздрагивали от рыданий, она не могла говорить. Сердце Бориса разрывалось на части. В эту минуту он готов был на всё: убить, растерзать того, кто причинил боль его Тоше.
-  Он меня не любит! Понимаешь, он вообще меня не замечает!  -  наконец, сквозь рыдания выкрикнула Тоня.
-  Я для него  -  Антоха, как пацан. Он во мне ничего женского не видит. Борька, ну скажи, я  совсем на женщину не похожа?  -  Тоня отстранилась и пытливо заглянула Борису в глаза. Нос распух от рыданий, глаза её покраснели. Но и такой, зарёванной, она казалась ему самой единственной и неповторимой.
-  Тошка, да ты что! Ты  -  самая красивая девушка на свете!  -  убеждённо воскликнул он.  -  Кто этот слепой дурак, который этого не замечает?
-  И не дурак он вовсе! Я его так люблю, так люблю,  -  и она вновь зарыдала, уткнувшись в кружевную подушечку дивана. Боря метнулся в кухню за водой. Он наливал в стакан воду, а руки предательски дрожали. Он испытывал сильное нервное напряжение,  безмерно страдая, но собрав всю свою волю, старался, чтобы Тоня этого не заметила.
Лия Исааковна, вернувшись с работы, застала их в кухне. Боря угощал Тоню чаем. По распухшему красному лицу девушки она поняла, что что-то стряслось.
-  Вы, наверное, проголодались? Я сейчас лагман разогрею. Будете?  -  засуетилась Лия Исааковна. Тоня, молча, кивнула. От пережитых волнений у неё действительно разыгрался аппетит.  -  Ну, вот и хорошо. На сытый желудок лучше решать все проблемы, да и они покажутся не такими глобальными, да, Тонечка?  -  Тоня опять кивнула головой в знак согласия. Она успокоилась. Ей так было хорошо в этом доме. Казалось, Лия Исааковна, как добрая фея, заслоняет её своими руками от всех бед и переживаний.
После обеда, пока Борька бегал в магазин (его специально выпроводили из дома), Лия Исааковна внимательно выслушала Тонину исповедь.
-  Ничего страшного, Тоша, нет. Если бы он отверг твою любовь  -  дело другое. А он ведь и не подозревает о твоём чувстве. У мужчин часто это бывает, ходят с завязанными глазами и не видят, что вокруг них творится,  -  задушевный голос Лии Исааковны, её участие и весомые доводы окончательно успокоили Тоню.
Возвращаясь домой, она весело смеялась и шутила с Борисом.  Прежние горькие переживания  рассеялись, как дымка, будто в доме Кацев живительной водой окропили душевную рану, и она затянулась, не оставив следа.


Глава 8. Признание

Стремительно  пролетела осень, пронеслась в быстром вальсе золотого листопада. Зима брала бразды правления в свои руки. Выпал первый неокрепший снежок. Лёгкими хлопьями, медленно кружась, падал на грязную слякотную землю и тут же превращался в серые капли воды. Он таял на разгорячённом лице, чуть задержавшись на ресницах. Тоня спешила в институт. Настроение приподнятое  -  скоро Новый год, а там и каникулы. А главное, Ваня пригласил её на Новогодний вечер в свой техникум. Она обязательно встретит там Сергея. Как давно они не виделись. Казалось, после  того похода прошла целая вечность. Выручала его фотография, которую Тоня стащила с Ванькиного альбома. Она беседовала с ней, вернее с образом, запечатлённым на равнодушном кусочке белой бумаги. Тоня то корила его за слепоту, то прощала, оправдывала и вновь признавалась в своей любви. В ответ с фото на неё молча смотрели лукавые глаза Сергея. Тоня решила признаться ему в своих чувствах на вечере. И неважно, что Ваня говорил о нём, как о легкомысленном повесе и заядлом холостяке, ведь он мог и ошибаться. Она всё равно решила сделать  такой рискованный шаг, а там  -  будь, что будет.  Жить дальше с таким грузом душевных сомнений и страдать, больше не было сил.
Новогодний костюм  цыганки тщательно продуман. Чёрные маскарадные очки с вуалью скрывают лицо. Цветастая шаль, широкие юбки и колода гадальных карт удачно дополнили образ. Вечер был в разгаре. Костюмированный бал удался на славу. Тоня долго разыскивала того единственного, ради которого пришла на вечер, стараясь угадать знакомое лицо под многообразием масок. Она узнала его по весёлому  заразительному смеху. Мистер Х, под маской которого скрывался Сергей, стоял в кругу ребят и рассказывал о чём-то смешном. Облегающий чёрный костюм удачно подчёркивал его спортивную фигуру. Он находился в центре внимания. Шахматная Королева, Фея, Красная Шапочка не отходили от него. Он танцевал с ними поочерёдно, развлекал, галантно ухаживал. На цыганку Мистер Х не обращал никакого внимания. Тоня решила, что он просто не узнал её в маске. Когда закончился парад и представление карнавальных костюмов, и все сняли маски, она надеялась, что он узнает и подойдёт. Её надежды не оправдались. Сергей просто не замечал её. Кот в сапогах, который крутился возле неё и приглашал на все танцы, изрядно надоел своей назойливостью.  Сняв маску, он решил познакомиться с Тоней, но не произвёл на неё никакого впечатления. Ей не понравились его веснушки на носу,  и волосы отдавали медью, а главное, ей никто не нужен кроме Сергея. Всем раздали номерки  -  начинала работать новогодняя почта. Тоня написала письмо Сергею, в котором призналась в своих чувствах, и отправила. Его номер 51. Она с тревогой  следила за тем, чтобы послание доставили верно. Она очень волновалась и отвечала невпопад на вопросы, которые задавал ей рыжеволосый парень, стараясь как-то развлечь её. Шло время, вечер подходил к концу, а Сергей не проявлял никакого интереса к ней.
-  Может, он не получил моё письмо? -  терзалась сомнениями Тоня. Настроение её стремительно падало, неслось под откос, ухудшаясь с каждой минутой. Объявили последний танец.  Даже рыжий ухажёр, не получив взаимности, покинул её. Она стояла у стены одна, несчастная и такая одинокая. Но вдруг, она заметила, что к ней направляется Сергей.
-  Нет, не может быть. Он пригласит рядом стоящую девушку, -  старалась трезво рассуждать Тоня, но сердце бешено колотилось в ожидании чуда.
-  Можно вас пригласить на танец, цыганочка?  -  услышала Тоня знакомый голос. Сергей прямо смотрел ей в глаза. В его взгляде не было прежней лукавой весёлости, хотя он улыбался своей открытой обворожительной улыбкой. Он бережно взял её за талию и повёл в танце. Какое это было блаженство,  кружится невесомой пушинкой в его сильных руках! Тоне казалось, что она летит над землёй под звуки чарующей музыки. Не существует этого зала, нет шумной толпы ребят, только они вдвоём во всей Вселенной кружатся в танце среди звёзд. Она повинуется его крепким рукам, двигаясь в такт танца, она чувствует его дыхание и, кажется, слышит биение его сердца. Ей так хотелось, чтобы это длилось вечность, но время пронеслось сладким мгновеньем. Вопреки её желанию, танец закончился.
-  Вы позволите, милая цыганочка, проводить вас домой,  -  улыбнулся Сергей. Тоня сдержанно кивнула, а душа её ликовала от счастья.
-  Он не назвал меня Антохой,  -  отметила она про себя.
Они шли по вечернему городу. Снежинки, кружась в свете фонарей, поблёскивали мириадами искорок. Хрустели под ногами подмёрзшие лужицы. Тоня весело болтала, обсуждая вечер. Сергей дёрнул за ветку чинары, и снежный дождь, обрушившись с веток, запорошил их. Тоня слепила снежок и бросила в Сергея. Он ответил тем же. Она весело смеялась, убегая от него.  Он настигал её, обкидывал снегом. Такой счастливой она ещё не была! Он радом с ней! Он тоже любит её! А иначе и не может быть! Просто не может быть по-другому и точка. Они подошли к её дому. Как быстро закончилась дорога. Сергей осторожно взял её под руку и пошёл рядом. Некоторое время они оба молчали. Тоня всем своим существом чувствовала напряжённость и остроту момента.  Что-то важное должно произойти. Сердце замерло в ожидании.
-  Я прочитал твоё письмо,  -  серьёзно сказал Сергей.  -  Оно тронуло меня своей искренностью,  -  он сделал продолжительную паузу.  -  Тонечка, милая моя девочка,  -  он нежно взял её за руку,  -  не желая тебя унизить или обидеть, я сразу скажу тебе «НЕТ». «Нет» навсегда.  - 
При этих словах у Тони пересохло во рту, ноги стали ватными, казалось, свет померк. Он крепко держал её за плечи, прямо глядя в глаза.  -  Тебя нельзя не любить,  -  сказал он, и голос его дрогнул.  -  Но ответь мне, имею ли я право, я  -  такой старый, обожающий свободу, развращённый бабник, на такую чистую юную душу, как у тебя? Ты сама не осознаешь, какой ты ясный и чистый ребёнок. Ты витаешь где-то очень высоко, в весях небесных, а я слишком приземлён,  -  он грустно вздохнул. Тоня, пытаясь возразить, покачала головой. Она хотела протестовать, закричать, но все слова застряли в горле. По щекам предательски сбежали  две слезинки. Сергей нежно прижал её к своей груди. 
- Я боюсь тебя, а ещё больше себя, так как не переживу твоего разочарования, а оно неизбежно. Потом я буду презирать самого себя,  -  горячо шептал Сергей, поглаживая её по голове.  -  Ты подарила мне огромное счастье  -  первую чистую любовь такой девочки, как ты. И вместе с тем, я познал такое горе  -  я должен отвергнуть добровольно твоё чувство. Наверное, это кара мне за все мои легкомысленные отношения с предыдущими женщинами. Ты  -  моё горькое счастье. Я буду беречь его, поэтому я говорю: «Нет, никогда». Отныне ты  -  мой ребёнок, моя маленькая девочка, за которую я отвечаю перед своей совестью,  -  Сергей поцеловал Тоню в лоб, как целуют старшие ребёнка. Он не ушёл, пока она не успокоилась окончательно.
Но, оставшись одна в своей комнате, Тоня ещё долго плакала, укрывшись с головой одеялом. Она оплакивала свои рухнувшие надежды, свои несбывшиеся мечты, свою безответную любовь.


Глава 9. Заблудившееся эхо любви

Сергей заботился о Тоне, как о младшей сестре. Он доставал билеты на интересные концерты. Иногда они ходили в кино. Тоне так хорошо было рядом с ним. Его забота и внимание согревали израненную душу. Каждый раз, провожая  домой, он неизменно целовал её в лоб и говорил: «До встречи, Антоха». Она по-прежнему была для него всего лишь «Антохой». Оставшись наедине со своими невесёлыми мыслями, Тоня терзалась от ревности, страдала от того, что между ними стояла гранитная стена, которую выстроил Сергей, и через которую невозможно перепрыгнуть, нельзя разрушить никакими силами. Тоня давно не посещала семью Кацев. Несколько раз Боря сам заходил к ней, приглашал на концерты в консерваторию, но Тоня находила тысячу причин, чтобы не пойти. Сегодня ей не удалось увильнуть. Да и отказаться от органной музыки Баха было бы преступлением. Она сидела в зале, заворожено впитывая всем своим существом волшебные звуки, тревожащие душу. Борис осторожно взял её за руку. Она, восторгаясь звучанием органа,  крепко сжала его ладонь. На протяжении всего концерта Борис не отпускал её руки. Краешком глаза он наблюдал за Тоней, удивляясь,  насколько живо она чувствует музыку, и как это чувство преображало её, отражаясь на лице, в сияющем восторгом взгляде. В этот миг она не замечала ничего вокруг, даже он, Борис переставал существовать. Глаза Тони светились счастьем, насыщались влагой, готовой вот- вот вылиться чистой слезой  переполнявших душу чувств.
-  О чём она думает сейчас? Что чувствует? Наверное, вновь мечтает о нём, с ним несётся под чудные звуки в неведомые дали,  -  Борис тяжело вздохнул.  -  Если бы она только знала, как болит и жжёт у него внутри вот здесь, где сердце, от тайной неразгаданной любви, от мук ревности. Может, сказать ей, признаться в своих чувствах? -  Но второй голос Бориса  -  трезвый и заземлённый,  возразил:  -  Зачем ей знать? Что это изменит? Только сломает нашу дружбу. Уж, если не суждено нам быть любимыми, тогда остаётся одно  -  быть друзьями.
Возвращаясь домой, они бурно обсуждали концерт. Боря был неотразим. Он шутил, острил, смеялся, пытаясь развлечь Тоню. Даже опытный психолог не смог бы заподозрить, чего это ему стоило.
-  Зайдёшь к нам? Мама давно тебя не видела, соскучилась,  -  предложил Борис.
-  Поздно уже, -  нерешительно сказала Тоня.
-  Не поздно,  -  возразил Боря.  -  А потом я провожу тебя.
Тоню не надо было долго уговаривать. Они, как прежде, пили чай в столовой за круглым столом. Лия Исааковна испекла вкусный хворост. У неё всегда было чем угостить. Она взяла у Тони  слово, что та будет навещать их чаще. Боря повёл Тоню в свою комнату показать новые пластинки, которые он раздобыл с большим трудом.
-  Послушаем в другой раз. Уже поздно. Мне пора домой. А что это за тетрадь?  -  Тоня взяла со стола терадь-блокнот в тёмной синей обложке.
-  Это мои стихи. Так, ничего особенного,  -  смутился Борис и попытался забрать тетрадь.
-  А можно, я прочту?
-  В этой тетради моя душа. Только тебе я могу доверить её,  -  после некоторого колебания ответил Борис.


Тоня сидела на кровати. Рядом лежала тёмная синяя тетрадь Бори.
-  Боже, неужели все эти чудесные строки мне одной? Какая глубина чувств! Борька, милый Борька, как ты страдаешь! Я бросаюсь к тебе, как тонущий к спасательному кругу, цепляюсь за тебя, выливая на твою голову ушат неразделённых моих чувств и мук. А ты сам страдаешь не меньше, а может, и больше, сильнее, чем я.  Слепая бесчувственная дура,  -  Тоня беспощадно ругала себя за свою чёрствость.  Ведь она подозревала,  догадывалась о Бориных чувствах, но не хотела их принимать, не хотела знать об этом, гнала прочь всякие догадки, думая только о себе, о своих переживаниях. Тоня сидела, потрясённая своим открытием, а из динамика радио звучал проникновенный голос Майи Кристалинской:
Мы выбираем, нас выбирают.
Как это часто не совпадает.
Я за тобою следую тенью.
Я привыкаю к несовпаденью…


Глава 10. Миражи


Внимание и забота Сергея о Тоне не остались незамеченными для окружающих. Перешёптывания и косые взгляды не раз сопровождали их. Тоне было всё равно. Их странные отношения трудно было объяснить,  а нужно ли? Всё равно не поймут, что может связывать взрослого разбитного мужчину и юную скромную девушку. Некоторые сочувственно качали головой, жалея Тоню. Даже друзья осуждающе косились на Сергея  -   вскружил голову девчонке, пропадёт совсем.
Закончилась слякотная хмурая зима. Подсохли тротуары. Тёплые солнечные лучи разогрели землю. Зацвели сады своим розово-белым цветом, засыпали землю жемчужными лепестками. Пробуждалась от зимнего оцепенения не только природа. Молодые сердца ребят вновь рвались в горы, на крутые склоны вдохнуть чистого звенящего воздуха, упасть в травы среди цветущих горных тюльпанов и смотреть в бескрайнюю синеву неба, ощущая блаженство и сопричастность к этому великолепию природы.
Желающих пойти в двухдневный поход было достаточно. Змейкой шли по узкой горной тропе друг за другом. Тоня не отставала, следуя за Сергеем. У всех было приподнятое настроение, слышались шутки, смех.
Вечером у костра, когда звенящая цикадами ночь и яркий звёздный купол неба, горящий костёр и тихие переборы гитары располагают к откровенной задушевной беседе, Сергей, закончив петь, обратился к друзьям:
-  Я знаю, что многих интересует, что происходит между мной и Тоней?  -  он обнял её за плечи и уже громче и решительней продолжил:  -  Заверяю вас   -  ничего, кроме дружбы взрослого человека с ребёнком. Это совсем не то, о чём можно посудачить, посплетничать за нашими спинами. Я ей не отец, но она в данный момент мой ребёнок. И, если кто-нибудь попытается плеснуть грязью в её сторону, тому я объясню это другим способом.
После его слов наступила неловкая тишина. Тоня вскочила и убежала в палатку. Ей было стыдно, неловко, обидно за то, что её назвали ребёнком. Она ещё раз почувствовала ту «Китайскую стену» между ними, которую невозможно преодолеть. Слёзы солёными ручьями лились из глаз. Она ревела, не сдерживаясь, как плачут обиженные маленькие дети. Полог палатки откинули. Пламя костра осветило маленькую, собравшуюся в комочек, фигурку Тони. Сергей сел рядом.
-  Ты потеряла отца в 15 лет, а меня встретила через три года. Ты ищешь не любви, а замену своему отцу. Я, как могу, пытаюсь справиться с этой ролью. О другом не думай, не фантазируй и не требуй от меня больше, чем я могу дать. Я буду рядом до тех пор, пока ты, повзрослев, не откажешься от меня и не полюбишь достойного парня,  -  положив её голову себе на плечо, он успокаивал, как ребёнка, вытирал слёзы и поглаживал по голове. Тоня не заметила, как уснула в его объятиях. Она ещё всхлипывала во сне, затем дыхание стало ровным и спокойным. Ей так было хорошо рядом с ним.
Проснувшись рано утром, она поняла, что лежит одна в палатке. Под головой свёрнутая штормовка Сергея. Тоня знала, что ночь он провёл в жарких объятиях Анжелы. Она ещё вчера заметила, какие взгляды та бросала на Сергея, как заигрывала с ним.
-  А может, он давно с ней крутит?  -  подумала Тоня и тяжело вздохнула. Шло время…  Антонина  устала строить замки на песке, стремиться к мечте, которая каждый раз оказывалась миражом. Время само расставило всё по своим местам, прекратив их отношения. Выход нашёлся самый прозаический. Очередная женщина Сергея забеременела, и он решил покончить с холостяцкой жизнью, оставив Тоню одну с несбывшейся безответной любовью.
-  Ты не боишься, что жена разочаруется в тебе?  -  тихо спросила Тоня.
-  Вполне может быть. Но то, что для неё будет болью, для тебя было бы смертью. Не сравнивай капусту с розой. Антох, я желаю тебе встретить настоящую любовь, достойную тебя, а не жить в мираже своих фантазий. Счастья тебе,  -  он, как всегда, поцеловал её в лоб и решительно зашагал прочь. Тоня смотрела вслед его удаляющейся широкоплечей крепкой фигуре. Ей казалось, что она теряет под собой опору, что её, как былинку, уносит куда-то холодный ветер и неизвестно, где найдёт она свой приют и обитель. Одна, совсем одна со своей надтреснутой израненной душой. Только один человек на свете поймёт и утешит её, отогреет своей любовью. И этот человек  -  Боря Кац. Он без остатка отдаст всего себя, он сделает всё, чтобы ей было хорошо.
-  Он лучший на свете. Я тоже смогу полюбить его. Ведь такого, как он, невозможно не любить,  -  решила Тоня, направляясь к ним домой.

Объяснение было недолгим. Боря мог понимать её с полуслова. Он нежно обнял её, прижав к себе. Тоня слышала, как стучит его сердце. Она сняла его очки и положила на стол. Тоня впервые смотрела так близко в его глаза и так много увидела и прочла в этих бездонных чёрных очах. Надежда и сомнение, радость и тревога, счастье и нежность, а главное, глубокое чувство любви  -  все эти оттенки его души отражались в глазах, как в озёрах. Он поднял её на руки, закружил по комнате.
-  Ты точно решила, не передумаешь?  -  Тоня кивнула головой в знак согласия.  -  Навсегда, навеки вместе! Ты и я! Любимая моя, как долго я тебя ждал,  -  Тоне показалось, что в глазах Бори мелькнули слёзы. Он снова поспешно надел очки.
-  Мы скажем об этом маме?
-  Нет, не сегодня.
-  Да, да, лучше завтра. Накроем стол и объявим  мамам о нашем решении,  -  согласился Боря.

Тоня с мамой суетились на кухне в ожидании гостей.
-  Ты уверена, что приняла верное решение?  -  спросила мама.
-  Боря любит меня. Мне с ним будет хорошо. Я забуду Сергея,  -  решительно ответила Тоня, будто хотела убедить в этом себя саму.
-  Ты думаешь, спасая себя, таким образом, ты сделаешь Борю счастливым? Жалость никогда не заменит любовь. И пойми, любовь не терпит эгоистичности.
-  Мама, ну хватит! Зачем ты? Мы уже всё решили. Сейчас Боря с Лией Исааковной придут, а ты настроение портишь,  -  упрекнула маму Тоня.
-  Делай, как знаешь. Ты уже взрослая,  -  грустно ответила мать.
Тоня открыла дверь. Огромный букет белых роз закрывал лицо Бори. Он нежно поцеловал её. Тоня приняла букет, поставила в вазу. Из головы не выходили слова мамы. Они, как заноза, засели, зацепились в мозгу и сверлили его своими вопросами.  Женщины накрывали на стол, расставляя тарелки. Тоня увела Бориса в свою комнату. Они сидели рядом на диване. Она видела, каким счастьем сияют его глаза. Он бережно взял в ладони её лицо, заглянул в него и крепко поцеловал. Молнией пронзила Тоню отрезвляющая мысль:
-  Что я делаю? Ведь я не люблю его! Я разрушаю нашу дружбу, гублю и топчу его святую любовь! Это жестоко!
-  Нет! Нет! Боренька прости. Я не могу быть твоей. Прости меня, если сможешь,  -  и,  зажав рот рукой, сдерживая рыдания, Тоня бросилась на улицу.
Она долго сидела на скамейке в безлюдном парке. Домой идти не хотелось. На душе было гадко. Она только что чуть не предала самого близкого друга, так больно ударив его. Борино сердце тоже оказалось для неё миражом. И в этом виновата только она. Миражи, миражи…


Глава 11. Неотправленное письмо

После случившегося Тоня страдала от чувства вины перед лучшим другом, перед своим духовным наставником, которым была Лия Исааковна, причинив им такие боль и страдания, которые не пожелаешь и врагу. Мама ни о чём не спрашивала Тоню, обходилась с ней, как обходятся с тяжело больным человеком, как с птицей, которой подбили крыло. От такой опёки Тоне становилось ещё горше на душе. Она не находила себе места. Вся горечь, накопившаяся в сердце, выливалась в чувственные поэтические строки, которые она посвящала единственному другу Борису Кацу.
Шли дни и недели, а от Бори не было никаких вестей. Тоня не осмеливалась зайти в их дом, но и находиться в неведении было свыше её сил. Она решила написать Боре письмо.
« Милый Боря, я понимаю,  насколько глубоко ранил тебя мой отказ. Я не смогла разрушить, предать нашу дружбу, используя тебя, как целительный бальзам. Мы никогда не лгали друг другу, вот и сейчас я осталась верной этому кредо. Мне очень не хватает тебя, милый Боря. Я знаю, что из  любых жизненных водоворотов мы выберемся и вернёмся друг к другу. В каждом человеке  есть острые углы, о которые ударяемся,  и становится больно. В тебе их нет. Люди чувствуют твою доброту и открытость. Ты, мой родной, всегда ждёшь от них чуда и ненавидишь их, если ошибаешься. Мне бы не хотелось, чтобы ты так ошибся во мне. Я думаю, ты поймёшь мой поступок и не осудишь.
О себе мне почти нечего сообщить. Я говорю о себе, как о покойнике  -  в прошедшем времени: я жила, любила, была счастлива, была красива. Сейчас,  я  -  просто выхолощенное опустошённое чучело, и я удивляюсь, как окружающие не замечают этого. Боря, ничто не может мне помочь, даже твоя любовь и наша дружба, которую мы с тобой чуть не предали. Я не напрашиваюсь на сочувствие, я просто рассказываю тебе свой печальный конец, так как ты был свидетелем моего счастливого начала. Ты умный, ты сильный, ты скажешь своё любимое: «Бывает и так, котёнок». А у меня только так всё случается. А впрочем, хватит. Человек с разбитым сердцем  -  скучное явление в обществе. Если я позову тебя, как друга, ты вернёшься? Но я не зову, не имею права. Не слушай меня, это минутная слабость…».

Сумерки заползли в окна и заполнили все углы комнаты. Тоня всё сидела за столом, не зажигая свет. На тёмной скатерти белели тетрадные листки с аккуратными строчками слов, в которых таились огромные чувства и переживания. Она не знала, отправит ли своё письмо адресату. От того, что изложила свои мысли и чувства на бумагу, стало немного легче, будто верному другу поведала свою боль. Сомнения исчезли. Теперь Тоня была уверена, что поступила правильно, что она на верном пути.
С Сергеем судьба свела её ещё раз, через два года. Они встретились случайно.  Он почти не изменился: те же с прищуром лукавые глаза, то же балагур и шутник. Вот только резкие глубокие морщинки пролегли по высокому лбу. Жена с ребёнком ушла от него. В душе Тони всколыхнулись прежние чувства. Всё же она не забыла его, и рана душевная саднит, ещё не зажила.
-  Мы будем видеться с тобой, хоть иногда?  -  тихо спросила она.
-  Нет. Никогда. Не мучай, не зови…,  -  он взял её за плечи и пристально посмотрел в глаза.  -  Я думал, ты была моим отпущением грехов, которые наложила на меня мать-игуменья по имени Жизнь, а оказалось, что ты не искупление моё, а чистый родник, из которого я пил и не мог напиться. Прощай,  -  он, как раньше, поцеловал её в лоб и зашагал прочь. Тоня в отчаянном порыве решительно сожгла все мосты с прошлым, отправив по почте все его фото и письма. Она теперь была сильная. У неё хватит мужества идти вперёд,  неоглядываясь. У неё есть верный друг, который всегда придёт на помощь в трудную минуту. Этот друг  -  Борис Кац, верный и надёжный.
Глава 12.  Встречи и расставания


Школьные каникулы  -  это отдых не только для учеников, но и передышка тем, кто их обучает. Тоня сладко потянулась в кровати. Не надо торопиться на работу, бежать к первому уроку. Тоня преподавала в школе русский язык и литературу. Антонину Глебовну уважали сотрудники, любили ученики. Её литературно-поэтический кружок посещали не только юные дарования, но и все любители поэзии. Часто она читала свои стихи, помогала начинающим поэтам нужным советом, поддерживала их в первых шагах на этом поприще. Её стихи печатались в местных газетах и журналах. Она мечтала издать свой поэтический сборник. Цикл стихов в будущем сборнике был посвящён лучшему другу Борису Кацу. Ей так не хватало сейчас его поддержки, но обратиться к нему, прийти в их дом после всего, что было, она не могла. Что скажет она ему? Как посмотрит в глаза Лии Исааковне? Страшно представить эту картину. А ей так не хватает  их, будто утрачено в жизни что-то очень дорогое и близкое. Да, это так. Они были для неё второй семьёй, её тихой гаванью, куда причаливал её потрёпанный, разбитый жизненными бурями, парусник.
Лия Исааковна сама позвонила Тоне.
-  Скажи,  пожалуйста, Тоша, зачем тебе нужно, чтобы человек, вдвое старше тебя, шёл к тебе на поклон первым? Ты хоть помнишь, что у меня сегодня День Рождения? Если у вас с Борей какие-то разногласия, то я тут причём? В чём я виновата?  -  Звучал в трубке громкий, по-доброму отчитывающий голос Лии Исааковны.  -  Всё, после работы   -  к нам. Я приду позже, дома будет Борис. За вами пюре, и заправите маслом салаты, я их уже приготовила. Курица замаринована, я приду, запеку. Пока,  -  она положила трубку, не дожидаясь ответа. Её приказной тон, не терпящий возражений, обрадовал Тоню. В этих строгих нотках её голоса она почувствовала доброту и нежность. Она на неё не обижается! Она её по-прежнему любит! Тоня была счастлива. Слёзы облегчения,  освобождения от тяжкого бремени вины, давившего плечи, полились по щекам. Её любили такой, какая она есть, её понимали…

Боря открыл дверь. Огромный букет  хризантем закрывал Тоню. Он схватил её в охапку и, приподняв, закружил по комнате. Цветы рассыпались лиловым дождём. Она запустила пальцы в его кудрявую голову. Им казалось, что они не виделись вечность.
-  Соскучилась, котёнок?  -  нежно шепнул он.
-  Не то слово,  -  смеясь, ответила Тоня. Боря бережно опустил её на пол. Они вместе собрали цветы и поставили их в вазу.
-  Идём к Фоне,  -  так Боря называл свой рояль. Инструмент был для него одухотворённым живым существом, понимавшим его душевные переживания и откликавшимся на любое его чувство: любовь, восторг, счастье,  разочарование и гнев. Скрипка тоже отзывалась на его чувства, она оживала в его талантливых руках. Она страдала и плакала вместе с ним, грустила и тосковала с его душой. Сейчас сердце Бориса переполняла радость, ему хотелось громких звучных аккордов, которые вместе с его душой вырвутся из тесных стен комнаты  и устремятся ввысь к небесам.
Обнявшись, они вошли в комнату, как много лет назад. Тоня устроилась на диване, свернувшись клубочком и, прикрыв глаза, приготовилась слушать. Чувства переполняли душу Бориса, и Фоня разделял его восторг, послушно подчиняясь настроению друга. Зазвучало волшебное попурри из произведений любимых композиторов, трогая самые тонкие душевные струны, проникая в сердце. Плавный незаметный переход от Чайковского к Гайдну. Мелодичную эстафету подхватил Бетховен, затем несколько фраз  -  намёк на Шопена и вдруг, самоутверждающая музыка Грига, Рахманинова. Борис играл увлечённо. Нет, это была не игра! Он жил в этой симфонии чудесных звуков. Они звучали единым целым, как сплав чудесных произведений великий гениев. Тоня замерла, не открывая глаз. Она была там, в море чувств, выраженных в звуках, доводящих до экзальтации. Тоня не замечала слёз, льющихся из глаз. В этой музыке прозвучала вся её жизнь, все переживания, взлёты и падения. Она чувствовала, что душа её вновь оживает, наполняется жизненной энергией, будто окропили её живой водой. Тоня вскочила с дивана и бросилась к Борису. Они долго стояли, обнявшись,  и молчали. Слова были лишними.
В двери щёлкнул замок. С работы вернулась Лия Исааковна.
-  Ой! А пюре, салаты?  -  всполошилась Тоня, выбегая ей навстречу.
Стол накрывали вместе. В доме царило приподнятое, возвышенное настроение. Так много накопилось всего за долгое время разлуки, о многом хотелось рассказать. За столом собралась родная семья после расставания длинною в вечность…

Шли годы. Будучи зрелыми людьми, Тоня и Борис не теряли друг друга. Они постоянно общались, делясь радостями и горестями. Они были необходимы друг другу, как  воздух, как вода и солнце земле, всему живому. Они по-прежнему оставались только друзьями и бережно хранили это чувство. И по-прежнему были одинокими, в их сердцах не оставалось места для новых чувств. Борис всё так же любил Тоню и был в этом неизменным. Лия Исааковна знала о страданиях сына и переживала за него не меньше. Но она была мудрой матерью и не позволяла себе вторгаться в их отношения. Лишь сам Господь знает её муки, её бессонные ночи. Разве не молила она Бога, чтобы у сына была крепкая семья, любящая жена? Разве не мечтала она о внуках, которых будет держать на своих руках, прижимать к сердцу?
После землетрясения, которое грянуло в Ташкенте в 1966 году, Лия Исааковна с Борисом решили переехать в Киев. Известие об их отъезде потрясло Тоню. Она понимала, что на этот раз теряет их навсегда.
В дверь позвонили. На пороге стоял Борис.
-  Подари мне этот вечер,  -  попросил он,  -  а завтра зайди к маме и захвати свой фотоальбом. Она хотела попросить у тебя некоторые фото на память. Меня завтра не будет дома. Мы простимся сейчас,  -  он печально посмотрел на Тоню. Они гуляли по вечернему городу. Из руин поднимались высотные дома. Ташкент, как могучий раненый исполин, вставал, расправляя сильные плечи,  и тянулся к небу новостройками, превращаясь в новый красивый город. Борис был удивительно спокоен и молчалив, как человек, принявший серьёзное и окончательное решение.
-  Мы прощаемся навсегда,  -  тихо сказал он, взяв Тонины руки в свои.  -  Я хочу подарить тебе нечто вечное, что трудно уничтожить стихии и неподвластно человеку, это  -  горная вершина на востоке города, напоминающая двугорбого верблюжонка и период цветения гледичии весной. Я не хочу, чтобы они остались сиротами без меня. В ясную погоду, каждое утро, на восходе ты будешь здороваться с этим верблюжонком,  и вспоминать меня, а весной вдыхать аромат гледичии и вспоминать наше детство,  -  он вытер своим платком Тонины слёзы.  -  Не плачь. Я не хочу, чтобы ты плакала. Знак бесконечности не для человека. Всегда всему приходит конец. Прошло и наше счастливое время…  Прощай,  -  он поцеловал Тоню крепким долгим поцелуем, будто хотел запечатлеть его навсегда.


Глава 13. Мизерикордия

Весь следующий вечер Тоня провела с Лией Исааковной. Прощание было невыносимо тяжёлым для обеих. Они долго молчали, сидя на диване, в опустевшей комнате. Сняты со стен картины и фотографии, вещи, аккуратно уложенные в чемоданы и тюки, громоздились в углу.  На месте, где раньше располагался рояль, стоял забытый фикус. Без Фони комната казалась чужой и неприветливой.
-  Мы не будем переписываться. Ты легко проживёшь теперь без моей поддержки,  -  первой нарушила тишину Лия Исааковна.  -  Ты стала сильной личностью, жизнь закалила тебя,  -   её грустный голос  глухо отдавался в пустой комнате, сиротливо смотревшей своими голыми стенами на двух несчастных женщин. Некогда такая уютная комната, родная и тёплая, превратилась в чужую, пустынную и холодную. Тоню душили слёзы, которые она с трудом сдерживала. Она чувствовала вину перед этой святой женщиной.  -  Я надеюсь, что, расставшись, у вас всё в жизни сложится, появятся семьи, дети. Так должно быть. У древних греков Время  -  Кронос, беспощадный пожиратель своих детей  -  секунд. У древних римлян Сатурн   -  Бог бесконечного времени. Время имеет свойство лететь или, наоборот, тянуться, но Время никогда не останавливается. Одно из его свойств, главное свойство  -  разлучать людей,  -  Лия Исааковна грустно вздохнула.
-  Простите меня за всё. Я так виновата перед вами, перед Борей,  -  всхлипнула Тоня.
-  Мне не за что тебя прощать,  -  тихо сказала Лия Исааковна.  -  Всё в жизни предопределено, и каждый несёт свою судьбу в себе. Меня тревожит другое  -  в природе правит закон равновесия сил добра и зла. Это огромный маятник, качающийся в Пространстве и Времени. Ты качнула его в сторону Бори, и теперь никто, ни ты, ни я, не в силах остановить его обратный ход. Он ударит тебя так же больно. Поверь, я не хочу этого всей душой, потому что ты, как и мой сын, выросла на моих коленях. Мне за тебя так же больно, как и за Борю. Закон равновесия исполнится, и ты переживёшь всё то, что пережила я. Ты будешь видеть страдания и слёзы своего ребёнка, но не в силах вмешаться и помочь. Будь радом  -  это всё, что ты сможешь сделать. Я забираю Борины фотографии из твоего альбома. Взамен я возвращаю тебе твои стихи, посвящённые моему сыну. Это мизерикордия!
Тоня непонимающе смотрела на эту невысокую родную женщину, на лице которой отражались страдание за сына и боль разлуки с названой дочерью.
-  Среди атрибутов боевого облачения средневекового рыцаря обязательно присутствовал предмет, к которому рыцарский кодекс чести велел относиться особенно трепетно. Это маленький острый кинжал  -  мизерикордия, имеющий особое предназначение. Его берегли, украшали красивой чеканкой и драгоценными камнями. Предназначение его  -  добивать точным ударом в сердце смертельно раненого в битве друга. Так вот, твои стихи, посвящённые Боре  -  это и есть мизерикордия. Они добивают его страшнее острого кинжала. Я не хочу, чтобы он дальше страдал. Пусть больше ничего не разрывает его сердце. Я сделаю всё, чтобы залечить его раны, чтобы он поднялся,  -  голос её предательски дрогнул.
-  Ты меня больше не любишь?  -  Тоня застыла в ожидании приговора, не замечая льющихся по щекам слёз.
-  Я очень люблю тебя и плачу по вас обоих,  -  она обняла Тоню и дала волю слезам. Они долго сидели обнявшись. Пришла пора расставаться. Дверь за спиной Тони хлёстко захлопнулась, будто оборвались последние нити, связывающие её с этим домом, с этими такими дорогими людьми…





Глава 14.  Неожиданная встреча

Михаил занимался подготовкой судна к дальнему походу. У него были свои обязанности и задачи радиста. В  небольшой рубке царил полный порядок:  ничего лишнего, кроме фотокарточки, висевшей на стене рядом с приборами. Взгляд Миши задержался на ней, и тёплая волна согрела душу. На него с любовью доверчиво смотрели серые глаза Людмилы.  Она улыбалась ему своей мягкой застенчивой улыбкой. На руках Люда держала 3-х летнюю Лилю- Лялю, так звал её папа. Михаил невольно улыбнулся своим самым дорогим созданиям.
Судьба свела его с Людой неожиданно, стремительно и навсегда. О таком, наверное, пишут только в романах. Миша был на стажировке в Севастополе. Бум отдыха на Чёрном море закончился. В октябре уже не так согревало солнце. С моря часто дул сильный ветер, поднимая волны. Море становилось свинцовым и неприветливым. Но это не влияло на настроение Михаила. Он привык к более суровой и холодной Балтике. Не раз нырял в ледяную воду, в шторм, боролся с захлёстывающей волной, превозмогая усталость. Этот поединок с водным великаном будоражил душу, напрягая нервы и силы. Выброс адреналина заставлял бешено биться сердце, мобилизовывать все резервы организма. Но как сладостна была победа  -  преодолеть себя, победить штормовую волну, когда нервы натянуты, как стальная струна, когда мышцы напряжены до предела.
-  Радист Калинин к капитану, на мостик!  -  прервала его  мысли команда по рации. Миша одёрнул форменку, закрыл рубку и быстро поднялся по металлическому трапу наверх.
-  Вот, Михаил, к нам из Москвы корреспондент пожаловал, хочет очерк о жизни моряков писать.  Ты у нас  -  лучший радист Балтики, дашь интервью,  -  ввёл в курс дела капитан первого ранга Зимин. Корреспондент  в кожаной куртке, стоявший спиной и смотревший  на море, повернулся и шагнул навстречу, протягивая руку для приветствия. В высоком стройном мужчине с кудрявой русой головой и небольшой бородкой, посеребрённой инеем, Миша не сразу узнал Костю Ярского.
-  Ну, здравствуй, братишка!  -  улыбнулся он широкой приветливой улыбкой.
-  Костя, ты?!  -  радостно воскликнул Миша.  -  Какими судьбами? Сто лет не виделись,  -  они крепко обнялись.
-  О, да я вижу,  вы хорошие знакомые,  -  улыбнулся Зимин.
-  Не то слово, Станислав Алексеевич, мы  -  родственники,  -  смеясь, ответил Калинин.
-  Ну,  вот и хорошо. Покажешь наше судно, о своей работе расскажешь, познакомишь с ребятами.

Весь день, до вечера, Миша с Ярским провели на сухогрузе «Сергей Есенин», знакомясь с командой. Корабль,  оборудованный  по последнему слову техники, готовился в дальний поход, к берегам Индии. Костя интересовался устройством корабля, беседовал с матросами, фотографировал их за работой. Ему всё было интересно.
-  Ну, а теперь к нам на ужин. Я Людмиле уже позвонил, она ждёт. Возражения не принимаются.
-  А возражений и не будет. Я ведь ещё не знаком с твоей семьёй. Хочется увидеть твою малышку-доченьку, познакомиться с женой,  -  улыбнулся Костя.

За столом засиделись допоздна. В детской давно спала Лиля-Лялечка, утомлённая играми с весёлым дяденькой, который подарил ей большого плюшевого зайчика. Она так и уснула с ним в обнимку. Людмила умела встречать гостей, наготовила всякой всячины. В этом деле ей равных нет. От этой тихой женщины веяло спокойствием, домашним уютом, душевной теплотой. Она тоже ушла спать. Завтра новый трудовой день. Люда работала врачом скорой помощи. На дежурство надо выходить со свежими силами, мало ли какой случай подвернётся. Собранность, решительность,  высокий профессионализм необходимы в такой работе. Миша взял гитару, тронул струны и тихо запел:
-  На палубу вышел, сознанья уж нет…  В глазах у него потемнело…
Костя внимательно слушал грустную старинную матросскую песню.
-  Душевно исполнил, спасибо.
-  Это дед меня научил. Он хорошо на гитаре играет,  -  ответил Миша.
-  Кстати, как здоровье Степана Кузьмича?
-  Пока не жалуется. Крепок ещё. На охоту регулярно ходит. С родителями в Гомеле живёт. Я когда в отпуск приезжал, мы с ним на уток ходили. Глаз у деда меткий, в десятку бьёт.
-  Уток-то постреляли?
-  Одну подбили, а больше-то зачем? Мы по мишени на меткость стреляли. Так дед мне фору дал,  -  восхищённо сказал Миша.
-  А где вы с Людой познакомились? Она местная?  -  спросил Костя.
-  О, это отдельная история. Я осенью на стажировке в Севастополе был. Погода не для купания: пасмурно, ветер холодный задувает, пляж пустой. Смотрю, девчонка смело так в волны бросается  и поплыла. Волной её оранжевую шапочку захлёстывает, исчезает она, не видно. Ну, думаю, рисковая дивчина, утонет ведь. Я быстренько раздеваюсь и за ней. А она оказалась разрядницей по плаванью. Так и познакомились. А самое главное, живёт она тоже в Гомеле на соседней улице. Во как! Сколько по одним и тем же улицам ходили, не встречались, а может, не замечали друг друга. А на Чёрном море познакомились.
-  Чего же ты удивляешься? Ты же учиться уезжал, домой только на каникулы приезжал,  -  рассудительно заметил Костя.
-  Да. Я тогда молодой совсем был, но уже в море на рыболовном траулере ходил. За неделю о свадьбе договорились. Так вместе с Севастополя домой  в Гомель и вернулись  сразу под венец. Вначале в Калининграде по квартирам мыкались. Потом Лялька родилась. Вот два года, как квартиру от пароходства дали. В загранку первый раз иду. Недавно на «Есенина» перевели. А ты как живёшь? Я слышал, ты на Тоне Шадыгиной женился. Молодец! Хорошая женщина,  -  Михаил затянулся сигаретой, пуская кольцами дым.
-  Да, пока мы друг друга нашли, много воды утекло. Жизнь и её и меня изрядно покрутила. У каждого за плечами своя история, но об этом как-нибудь потом, ладно? Завтра вставать рано, утром улетаю в Москву.
-  А дети есть у вас?
-  Да, сынуля Владик подрастает, осенью в первый класс пойдёт. Вот, смотри,  -  Костя достал фото. Со снимка смотрела строгая женщина с гладко зачёсанными волосами, собранными на затылке узлом. Она держала за руку светловолосого, большеглазого мальчика  в футболке и шортиках с воздушными шарами в руке.  -  Здесь Ладьке 5 лет, сейчас он подрос немного, вытянулся.
-  Тоня изменилась очень. Строгая, серьёзная на фотографии. Я её девчонкой стриженой помню, боевой, озорной,  -  сказал Миша, рассматривая снимок.  -  Я тогда совсем пацаном был, а она уже на свиданья бегала.
-  Да она и сейчас такая. Всегда что-то интересное придумает. У нас часто друзья собираются, любят её,  -  тепло улыбнулся Костя, пряча фотографию.  -  Ну, всё,  пора спать. Уж рассвет скоро. Засиделись мы с тобой.


Глава 15.  Нерассказанная история

Костя долго ворочался, не мог заснуть. Прошлое, всколыхнувшееся невольно воспоминаниями, навязчиво стояло перед глазами. Об этом он ничего не сказал Михаилу. Да и сам пытался забыть его. Забыть ту, которая была первой яркой любовью, ту, которая предала эту любовь, перечеркнула, как ненужное в черновике жизни. Костя случайно встретил её на вечеринке у друга. Светлана была эффектной женщиной, высокой стройной с пышной копной густых чёрных волос. Одевалась ярко, можно сказать, вызывающе. Она сидела у стойки бара, и не спеша пила коктейль. Костю привлёк её грустный отрешённый взгляд. Она равнодушно смотрела на танцующих. Казалось, её не интересует происходящее, она где-то далеко, в другом своём мире. Этот неведомый мир её души, скрываемый от посторонних скучающим, несколько надменным видом, заинтересовал Константина. Он подошёл к ней, пригласил на танец. Девушка равнодушно окинула его взглядом с ног до головы, как бы оценивая, и отказала, сославшись на усталость. Разговорить её не сразу получилось, но Костя был настойчив. Она позволила ему проводить её домой. Они стали встречаться. Узнав историю Светланы, он проникся сочувствием, состраданием. История была печальная. Света вышла замуж по любви совсем юной девочкой за сына священника. В 18 лет она родила прелестную девочку. Муж пошёл по стопам отца, фанатично верил в Бога. Света, оставаясь одна с ребёнком, ревновала его к церкви, плакала ночами, но её любовь оказалась бессильной. Муж, оставив её с годовалой дочерью, принял постриг и ушёл в монастырь. Свету поддержала в трудную минуту мама. Всё, казалось, наладилось, вошло в свою колею. Света работала секретарём на известном предприятии, неплохо зарабатывала. Новая беда, нечаянно ворвавшаяся в их дом, подкосила её. Мама с дочерью возвращались с отдыха на Исык-Куле. Света с трудом достала хорошие путёвки в лучший пансионат.  По дороге домой случилась авария. Маму доставили в больницу в тяжёлом состоянии, а девочка погибла на месте.  С тех пор Света словно окаменела. Шли годы, а она будто и не жила, а отрешённо существовала. Костя смог своей горячей любовью отогреть её заледеневшую от горя душу. Он привёл её в родительский дом после скромного свадебного торжества. Егору Ярскому не понравилась сноха. Её молчаливость и замкнутость он принимал за высокомерие и надменность. Не по вкусу пришлось и её прошлое. А когда родившегося сына назвали в честь бывшего свёкра-священника  Никодимом,  Ярский старший вообще взбеленился. Он не скрывал своего отношения к снохе, не раз высказывал своё негодование Константину в грубой форме. Светлана отвечала тем же. Зная, что Ярские  -  приёмные родители Кости, она всячески настраивала его против. Костя метался между этих огней, больно обжигая душу. Молодая семья стала жить на съёмной квартире. Напротив, сестра Клавдии Ярской   -  Татьяна Огнева  -  биологическая мать Кости, зачастила к ним в дом. Костя всё так же холодно общался с матерью, которую таковой не считал. Татьяна самозабвенно полюбила внука Нику, часто забирая его к себе. Ярские упрекали Константина, ревнуя его к  Татьяне.  От постоянной неудовлетворённости, чувства вины перед родителями, от душевного надрыва Костя стал выпивать, старался чаще выезжать в командировки в горячие точки. Он будто пытался сбежать от проблем, сбежать от самого себя. Однажды, вернувшись из Чечни, он застал Свету с другим. Её предательство было последней каплей. Он развелся, оставил её с сыном, вернувшись к родителям. Егор Ярский всё это время тяжело переживал размолвку с сыном, стал часто жаловаться на сердце. Костя находил нужные связи, устраивая его в хорошие клиники, привозил редкие дорогие лекарства. Но Егор тихо угасал. Однажды, после очередной командировки, Костя вернулся к гробу отца. Он сильно переживал его смерть, винил себя. Клавдия видела терзания сына, понимала, что ему нужна верная подруга. Не может он забыть непутёвую Светку, тоскует по Никодиму. Костя опять стал выпивать.
Письмо от Шуры Шадыгиной пришло как нельзя кстати. Её дочь Антонина собиралась в очередной отпуск навестить их, посмотреть златоглавую Москву. Клавдии пришла в голову неожиданная идея  -  свести Костю с Тоней.  У девушки тоже что-то жизнь не заладилась, четвёртый десяток разменяла, а всё не замужем. Ничего, что в родстве состоят. Сколько история таких случаев знает. Клавдия написала откровенное письмо Шуре, посвятив её в свои планы. Шура поддержала и постаралась ускорить отъезд дочери в Москву. Приняли Тоню в семье Ярских душевно. Костя с удовольствием знакомил с городом, водил по театрам, музеям, ресторанам. Они катались на катере по Москва-реке. Обстановка новизны, великолепие города, внимание такого интересного эрудированного мужчины, как Костя, взбудоражили душу Тони. Она читала ему свои стихи. Тонкий знаток поэзии, он внимательно с восторгом слушал их. Они вместе наслаждались музыкой в концертном зале, с восхищением обсуждали просмотренный спектакль. У них было много общего. Казалось, они давно знают друг друга и понимают с полуслова.
Свадьбы у них не было. Отказавшись от пышного застолья, они после росписи уехали в путешествие по Золотому кольцу. Костя не ошибся в своём выборе. Тоша стала ему верной женой, понимающим другом. Вскоре у них родился сынишка Владик. Шура души не чаяла во внуке. Ладя был для неё светом в окошке. Две непримиримые сестры-соперницы играли в свои игры судьбами детей и внуков: Татьяна поняв, что потеряла сына навсегда, решила завоевать сердце внука Ники по праву родной бабушки, оставив за бортом свою сестру. Клавдия взяла реванш, дождавшись своего внука Владика.

Светало. Ночную темень сменили сумерки, окрасив серым цветом интерьер комнаты, загоняя темноту в дальние потайные углы. Костя так и не сомкнул глаз.
-  Ничего, прилечу домой и отосплюсь,  -  он представил, как на пороге его встретит с улыбкой Тоша, как Ладька выбежит к нему навстречу.  Теплом обдало душу.
-  Как хорошо, когда тебя ждут,  -  подумал Костя, стряхивая грустные воспоминания.


Глава 16.  Наказ деда


Лялька увлечённо играла в куклы, разложив их на скамеечке во дворе. Она кормила их из игрушечной посуды, укладывала спать, заворачивая в пёстрые лоскуты, которые дала бабушка. Людмила помогала свекрови готовить обед на летней кухне, краешком глаза наблюдая за дочерью.
-  Как хорошо тут у вас. Лялечка всё время на свежем воздухе играет. А как ласково солнышко светит.
-  Вот, Людочка, и приезжали бы почаще. Вон в огороде клубника поспела, малина. Лялечке витамины нужны,  -  улыбнулась Надежда Степановна. Она любила, когда сын приезжал с семьёй погостить, очень ждала их и тосковала, когда они возвращались домой. Особенно не чаяла души в своей внученьке. Укладывая спать, рассказывала сказки, вместе шили куклам наряды из лоскутов, качала её на качели, которую смастерил дедушка Стёпа. Жили они на краю города, в своём просторном доме. Дом сами с Митей строили. Перед домом палисадник с цветами. Надежда Степановна очень любила  цветы. Особенно белые лилии. Когда они зацветали, двор наполнялся удивительным ароматом. Буйно разрослись флоксы. Пришлось их выкорчёвывать, чтобы не заглушили нежные аристократичные пионы, розовые, бордовые. Каких только нет! Фруктовые деревья Митя сам выбирал. Сейчас обильно плодоносили яблони белого налива. Яблочки, высвечивая своей матовой желтизной, прямо светились на солнце, готовые брызнуть соком, просились в рот. Вишня, черешня, груши и абрикос  -  всё было в  саду. Хозяева любили землю. Аккуратные грядки с морковью и редисом, лучком и огурцами, участок с помидорами  -  всё ухожено, прополото. Упругие стебли томатов бережно подвязаны к опорам. С краю, у забора, красовалась Митина гордость  -  грядочка лесной земляники. Он её из семян выращивал, долго колдовал над ней, пока в грядки  высадил. Теперь Лялечка спелую земляничку кушает. На задах сада размещалась летняя кухня с открытой террасой, затенённой виноградником. Сюда переселялись с кухней на лето. Хорошо обедать на чистом воздухе, особенно когда с приездом Миши, за столом собиралась большая семья. Ляля очень любила поездки к бабушке с дедушкой и с нетерпением ждала их. Особенно нравились Ляльке походы на речку, которая протекала тут же, за улицей. Она любила плескаться на мелководье и строить с мамой из песка домик или «печь» песочные кексы. Любила прятаться в высокой траве, заполнявшей прибрежные луга, лежать в ней и, прижмурившись, смотреть на солнышко,  брать в ладошки божью коровку и ждать, когда она взлетит. При этом Ляля делала серьёзное лицо и приговаривала:  « Божья коровка улети на небко, там твои  детки кушают конфетки».
Надежда Степановна полюбила сноху за доброе отзывчивое сердце, уважительное отношение. Она видела,  с какой нежностью Людмила заботится о её сыне, как Миша любит свою жену. Сердце заходилось от счастья, глядя на них. Одно тревожило Надежду, что сын надолго уходит в море.  Как-то рассказывал, как  косяк трески шёл. Шторм, ночь. Тралить вся команда вышла. Успеть надо. У Миши тогда температура высокая была, простыл. Но в тот момент не до этого было, болеть нельзя. Команда, как одно целое  -  слажено работают все. Рыбу тут же разделывали, тресковую печень обрабатывали, в банки закатывали. Миша всю ночь на вахте простоял, а потом свалился. Сердце сдало, не выдержало нагрузки. Надежда тяжело вздохнула, вспомнила, как лечила его в своей клинике, поднимала на ноги. Думала, с морем закончено навсегда. Так нет, опять в рейс пошёл. В море долечивался. Сам себе в бедро уколы делал. Поняла тогда Надежда, что сын без моря жить не сможет, смирилась. Только, когда гостить приезжал, она старалась его здоровье под контролем держать. Не доверяла Надя медкомиссиям,  да и сыну тоже. Он ведь, что удумал: двойника себе нашёл  -  похож, как две капли воды. Оба бороды отрастили. У Миши перебои в сердце начались после болезни, а тот  -  мужик здоровый на сердце был. Вот и уговорил его Михаил электрокардиограмму за него сдавать. Мишу-то с его нарушением сердечного ритма в море бы не пустили. Хорошо, что на большое судно перешёл, там спокойнее будет, только своей работой радиста заниматься надо. Но рейс долгий, планируют на 3 - 4  месяца в море уйти.
-  Бабулечка, смотри, я какие ягодки нашла,  -  вывела из задумчивости Ляля, показывая в ладошке малину.
-  Идём, Лялечка, мисочку возьмём, много малинки соберём и маму с папой угостим. Только осторожно надо, а то у малины шипы есть, уколоться можно,  -  Надежда Степановна взяла внучку за руку и повела в сад. Люда улыбнулась, глядя им вслед. Скоро и обед готов. Свёкор только вечером из колхоза приедет. Опять его вызвали, что-то с коровами там случилось.  А Миша, как ушёл с дедом в дом, так уж два часа их не видно. У них всегда, беседа по душам  -  это надолго. Степан Кузьмич внука детально обо всём выспрашивал. Раньше Миша ключ радиста с собой привозил. Дед у него экзамен по «морзянке» лично принимал, скорость вырабатывали. А сейчас всё о море, о новом оснащении судна разговор идёт.  У обоих одна заноза в сердце сидит  -  море с его необъятными просторами. В этот раз разговор не о нём пошёл. Долго молчал Джугла, с мыслями собирался.
-  Ты вот, что, Мишаня,  -  неторопливо начал он.  -  Я так понимаю, вы к берегам Англии причалите, потом по Средиземноморью пойдёте, через Суэц к Индии?
-  Правильно, дед. Такой наш маршрут.
-  У меня к тебе, Михаил, поручение будет. Вы в Порт-Саид обязательно зайдёте, там дозагрузка судна будет. Так ты, внучек, найди в Порт-Саиде памятник нашим морякам с «Пересвета», поклонись им,  -  Джугла  украдкой вытер набежавшую слезу с морщинистой щеки. Оба молчали. Миша не хотел нарушать эту трагическую минуту памяти. Он понимал, какая боль связывала деда с воспоминаниями о гибели «Пересвета», ведь чудом тогда спасся.   -  И ещё…  Просьба к тебе, Миша, имеется. Ну, это как получится. В Англии родной мне человечек остался. Я её всю жизнь помнил, не раз отыскать пытался. Всё напрасно, но кое-какую информацию всё же собрал. Кет-Катюша, девушка моя, на берегу тогда осталась, беременная была. Если сможешь хоть какой-то след её отыскать, хоть что-либо узнать о её судьбе, очень благодарен тебе буду. Вот возьми этот медальон, я его через всю жизнь пронёс, она дарила. Может, он тебе поможет отыскать её или родню, отдай им, пусть память о нас будет. Мне уж недолго осталось. Его в могилу с собой не возьмёшь,  -  Джугла протянул Мише овальный медальон, отделанный простеньким орнаментом, потемневшим от времени, с рыжим локоном внутри. Внук бережно взял реликвию деда.
-  Я постараюсь её найти,  -  пообещал он.  -  А могилу русских  морякам в Порт-Саиде обязательно навещу.
-  Вот ещё возьми письма. Это ответы на мои запросы о Кет. Может, они помогут тебе в поиске,  -  Джугла обнял внука.  -  Ну, Мишаня, попутного ветра тебе, удачного похода. А теперь пошли обедать. Женщины наши заждались, наверное.

Миша аккуратно положил документы в чемодан. Он понимал, насколько они важны для деда. Завтра он уезжал в Калининград, оставляя жену с дочерью погостить ещё у родителей. А ему нужно готовиться к рейсу.


Глава 17. Горькая весть

Костя застал Тоню, сидящей на диване, всю в слезах.
-  Что случилось?  -  с тревогой спросил он.
-  Боря…  Позвонили,  -  несвязно бормотала она, продолжая всхлипывать.
-  Что с ним? Кто позвонил?  -  Костя ничего не понимал. Он метнулся на кухню, принёс стакан воды.
-  На, выпей, успокойся и объясни всё толком,  -  он сел рядом с женой, обнял её за плечи. Тоня уткнулась ему в плечо и вновь зарыдала. Костя тихо поглаживал её по спине, стараясь успокоить. -  Пусть выплачется, тогда всё и расскажет,  -  решил он. Вскоре Тоня немного успокоилась. Крепкое плечо мужа, его присутствие рядом, ощущение защищённости и понимания подействовали на неё благотворно. Она могла говорить, хотя слёзы всё ещё лились из глаз.
-  Боря умер…  Мне только что сообщили по телефону,  -  наконец выдавила из себя Тоня.
-  Как это случилось? Когда? Он же не болел, был здоров,  -  опешил Костя. Он знал Бориса Каца ещё с детства, знал о неразделимой их  дружбе с Тоней. Прошло больше 10 лет, как судьба разлучила их, но Тоня и Борис не теряли друг друга из виду. Они знали о каждом всё. Тоня выискивала и читала его публикации, следила за его гастролями с концертной программой по стране. Он стал известным музыкантом, о нём писали в газетах и журналах, брали интервью. Тоня тайно гордилась им. Кацы жили в Киеве. Борис с головой ушёл в творческую работу, в музыку. Родственники женили его на кроткой девушке еврейке. Ему, видимо, было всё равно. Он решил искупить перед матерью всю свою вину, всю ту боль, которую невольно причинил ей. Пусть теперь она будет счастлива, видя его благополучие и успех. Рождение дочери  -  светлого кудрявого ангелочка, скрепило семью. Борис души не чаял в дочери. Лия Исааковна обрела покой своего материнского сердца. Она была счастлива, видя успех сына, душевную уютную семью, нянча двухгодовалую внучку. Однажды, Лия Исааковна получила письмо от своего брата из Израиля. Она считала его погибшим. Он прошёл гетто, концлагерь и чудом остался в живых. Между ними возобновилась оживлённая переписка. Лия Исааковна мечтала встретиться с братом, она решила переехать в Израиль на постоянное место жительство. Ей очень хотелось быть рядом с ним, с его семьёй, а главное, она мечтала обеспечить внучке Илоночке счастливое будущее. Борис уступил матери, согласившись на переезд, но в душе он так не хотел покидать Родину, с которой связывали прочные нити, где вырос, любил так преданно и безответно, где преуспел и многого добился. Он сильно переживал, стараясь музыкой заглушить душевную рану…
Документы были готовы. Оставались считанные дни до отъезда. Однажды утром, Борис, как обычно, вёл дочь в детский сад. Неожиданно кинжальная боль полоснула сердце. Он выпустил ручку малышки, схватившись за турникет, пытался удержаться на ногах, но не смог, упал. Последнее, что он увидел  -  испуганные заплаканные глаза Илоночки. Её лицо удалялось всё дальше, он не слышал её плач. Яркая вспышка света на миг ослепила его, и он погрузился в кромешную тьму. Сердце, его горячее доброе сердце, отзывающееся, мгновенно реагирующее на  чужую боль, бурно переживающее бурю своих чувств, не выдержало новых испытаний. Его настрадавшееся сердце перестало биться. Об этих подробностях Тоня узнает позже, а сейчас она горько переживала невосполнимую утрату. Чувство опустошённости, потери очень дорогого ей человека острой болью отдавались в душе. Она жила и всегда знала, что он есть, он живёт,  творит и знает о ней. Эта последняя невидимая нить оборвалась. И сейчас его нет. Она не может даже проститься с ним.
-  Боря, Боречка! Ты слышишь, ты знаешь, что я плачу по тебе,  -  причитала Тоня. Прошли печальные дни. Немного успокоившись, Тоня достала из книжного шкафа старый блокнот.
-  Вот, послушай, Костя, что он писал:

     Вопрос извечный мучает меня  - 
     Что есть любовь? И где её начало?
     И за каким воинственным забралом
     Могу укрыться от её меча?  -

-  голос Тони сорвался на шёпот, горло сдавил спазм.  -  Представляешь, для  него любовь была мечом. Борька, как ты страдал всю жизнь…
Костя подошёл к жене, нежно обнял её.
-  Тоша, дорогая, ты должна издать сборник его стихов в память о нём. Я помогу тебе в этом.
Тоня перестала плакать, заглянула в глаза мужу. Как хорошо, что в тяжёлую минуту рядом есть он, его поддержка и опора.
-  Как верно ты сказал! Да, да! Обязательно надо выпустить  сборник стихов! Пусть в него войдут и мои стихи, которые я посвящала ему. Я назову его  «Осколки эха».
Позже, издавая этот сборник, Тоня напишет такие строки:

                Осколки эха наших голосов
                Ещё звучат в космическом пространстве
                И, заплутав   в безмерном постоянстве,
                Душа летит на твой далёкий зов…
                И, пусть не будет встречи наших снов  - 
                Хочу, чтоб в сферах запредельной дали
                Над Временем канцонами звучали
                Осколки эха наших голосов…



Глава 18. Соприкасаясь с прошлым

«Сергей Есенин» бороздил воды Средиземного моря, оставляя за собой пенный след. Волны бились о борт корабля, вздымаясь лохматыми бурунами. Сегодня море было спокойным. Ярко светило в ясном небе солнце, лаская своими лучами  водную гладь. Море отвечало светилу мириадами искрящихся блёсток, отражая их своей поверхностью, будто подмигивало ему, сверкая своим бескрайним великолепием, как кокетка, заигрывающая со знатным ухажёром. Михаил стоял на палубе у борта и любовался чудесным видом. Сколько раз он наблюдал похожую картину. Казалось, море, как море. Но это для сухопутного человека море может быть однообразным  -  вода и вода, до самого горизонта. А для настоящего моряка, оно всегда разное, загадочное, со своим характером, настроением. Для него море  -  живой организм, и с ним надо уметь найти общий язык.  Иногда нужно показать свою силу духа, не испугаться, достойно принять вызов водного исполина, бороться с его мощью и победить. А, бывает, отдаться на волю его волнам, и оно, как гостеприимный хозяин, будет ублажать дорогого гостя и нежить в своих тёплых водах, покажет свой диковинный подводный мир, подарит драгоценные сокровища:  -  Берите, пользуйтесь, не жалко!
Миша задумчиво смотрел вдаль. Позади остались  Англия, Испания Франция. Там, в стране Туманного Альбиона теперь есть родные близкие люди.

«Сергей Есенин» пришвартовался в Дуврском порту на неделю.  У  Михаила было время на поиски Кэт. Его старания увенчались успехом.
Он с волнением набрал нужный номер и замер у трубки телефона.
-  Только бы это не оказалось ошибкой.
Послышался гудок вызова, затем приятный женский голос спросил на английском языке, кто звонит. Миша сбивчиво, перемешивая английские фразы с русскими словами, путано пытался объяснить вторжение в их жизнь. На другом конце провода почувствовалось некоторое замешательство, затем взволнованный женский голос отозвался:
-  Да! Да! Стив – русский моряк! Это мой дедушка,  -  звонкий девичий голос смолк. Затем трубку перехватили и, прерывающийся от волнения, голос пожилой женщины спросил:
-  Кто вы? Откуда звоните? Я  -  дочь Стива Джуглы,  -  голос дрогнул и смолк. И вновь прежний звонкий голос девушки торопливо зазвучал в трубке. Они договорились о встрече.
Михаил шёл вдоль узкой старинной улицы по указанному адресу, с волнением поднялся по ступеням и остановился у входной двери. Звонок разорвал тишину. Дверь распахнулась. На пороге стояла девушка лет 20-и в узких обтягивающих брючках и свободной трикотажной майке.
-  Вы Майкл? Проходите, мы вас ждём, улыбнулась она. Навстречу из комнаты вышла пожилая худощавая женщина в строгом платье с кружевным воротничком. Она опиралась на трость. Ей было трудно передвигаться без опоры, видимо, болели ноги. Она обняла его, в глазах блеснули слёзы. Они сидели за столом до позднего вечера. Им было о чём поведать друг другу. Дочь Кет, Маргарет, подробно рассказала о судьбе матери. Кэт всю жизнь ждала и помнила своего Стива. Она умерла 7 лет назад, так и не узнав о нём ничего. Ей нелегко было одной воспитывать дочь. Она пыталась найти  Стива, обращалась в посольство, но поиски ничего не дали. Со временем Кэт вышла замуж за военного лётчика, который стал для Маргарет хорошим отцом. Во Вторую Мировую войну муж Кэт погиб, сражаясь в воздушном бою с немцами. Кэт никогда не забывала свою первую девичью любовь. Фото Степана Джуглы бережно хранила в своей шкатулке с самыми памятными, дорогими вещицами. Внучка Кет, Мэри  -  девушка, которая открыла дверь,  бережно достала из шкатулки фото деда, его ленту с бескозырки с золотой надписью «Пересвет». Маргарет, принимая медальон матери от Миши, тихо плакала. Она бережно взяла его дрожащими руками, поцеловала и прижала к сердцу. И столько благодарности было в её, затуманенных слезою, глазах, что у Миши ком стоял в горле. Он боялся, что не выдержит эмоционального накала. А мужчине, тем более моряку, не подобает показывать свою слабость. В  шкатулку с семейными реликвиями Мэри бережно положила медальон бабушки, который вручил семье Михаил.
На следующий день Мэри проводила его на могилку своей бабушки. Маргарет из-за обострения жестокого полиартрита не смогла пойти с ними. Михаил смотрел на фото пожилой женщины с короткими вьющимися волосами, на её ясные пытливые глаза и мягкую полуулыбку, застывшую на лице, и думал о жестокости, неотвратимости судьбы, что разлучает людей навсегда. Он мысленно представил её молодой, своего деда, юным влюблённым моряком. Миша подавил тяжёлый вздох. Он понимал, сердцем чувствовал трагедию любви этих двух, близких ему людей. У каждого своя судьба. Каждый в своей жизни несёт свой крест на свою Голгофу. Несёт один, без поддержки, не оглядываясь, не ждёт помощи. Это удел каждого. И нужно достойно пройти, выстрадать свой путь, не сломаться. Нужно уметь быть благодарным, если тебя поддержали в самую тяжёлую минуту и не обижаться на человечество, если этой поддержки нет.

«Сергей Есенин» медленно отчаливал от пристани.  Мэри долго махала рукой вслед  уходящему в море   кораблю. Она пришла одна проводить Мишу. С Маргарет он простился дома, из-за болей в ногах она не смогла прийти на причал. Корабль следовал по проливу Па-де-Кале, направляясь к Ла-Маншу. Позади оставался Дувр, возвышаясь неприступной крепостью, окружённой белыми скалами. Дуврский замок, оборонительные сооружения, возведенные на разных этапах древней истории города для защиты от нападения врага с моря, давали возможность окунуться в историю Англии, проникнуться событиями того времени. Мэри показала Михаилу достопримечательности старого города. Они посетили краеведческий музей, славящийся своими экспонатами, побывали на мысе Слут-Форленд у старого маяка и в часовне Святого Эдмунда. Миша стоял на палубе и смотрел на видневшиеся вдали стены крепости с башнями и бойницами, пока они не исчезли из виду. Он расставался с родными и душевными людьми, оставляя здесь историю своего деда, к которой прикоснулся душой, сердцем, и которая оставила  в них глубокий след. «Музыка Жизни умолкает, если оборвать струны воспоминаний…»  -  вертелось в голове Михаила это мудрое изречение.
-  Как верно сказано,  -  думал он.  -  Человек богат своей памятью, ведь её не стереть, не уничтожить. И счастлив тот, у кого в лабиринтах этой памяти хранится ценный клад воспоминаний, кому есть, что вспомнить в конце жизненного пути, кто оставил свой добрый след в истории своего рода, общества, Родины…




Глава 19. День Памяти


Михаил долго не мог заснуть в своей каюте. Завтра они причалят к Порт-Саиду. Как часто дед рассказывал историю затонувшего броненосца «Пересвет», на котором он служил. Это произошло здесь, в 10 милях от берега, когда «Пересвет» вышел из Суэцкого канала и взял курс на Мальту. Через час прогремел взрыв. Яркую картину гибели русских моряков рисовало воображение Михаила. Дед рассказывал тихо, неторопливо. Годы притупили чувство горечи, скорби по погибшим товарищам. Но Миша, будучи мальчишкой, с замиранием в сердце слушал рассказы деда, сильно переживал события давних лет. Его впечатлительная душа не могла остаться равнодушной к  морякам, тонущим в холодной пучине свинцовых вод. Перед его глазами вставал гордый броненосец, накренившийся, задравший корму к небу в свой последний роковой час, его пылающая палуба и чёрный клубящийся шлейф дыма, уносящийся сильным ветром.
Завтра они будут там, где под массивной толщей морской воды  покоится славный «Пересвет». Море приняло его в своё царство. Подводный мир овладел им, поселился в останках корабля, превратив его в своё обиталище. Когда-то «Пересвет» был потоплён в боях с японцами при  Порт- Артуре, но не долго гостил у повелителя морей Нептуна.  Японцы подняли его с глубин и отремонтировали. Он снова, залечив раны, стал боевым кораблём и служил своим спасителям 9 лет под именем «Сагами», пока Россия не вернула домой «блудного сына». Повторное погружение в морскую пучину оказалось безвозвратным. Он навсегда остался на морском дне.

Михаил со старпомом Ванюшиным шли по тенистой улице Порт-Саида. Миша подружился с Кириллом в походе. Ему нравился весёлый нрав парня, который никогда не унывал, мог поднять настроение удачной шуткой. С ним можно было поговорить по душам о наболевшем, о самом сокровенном. На берегу у Кирилла осталась 5-летняя дочурка, которую он очень любил. С женой они развелись давно, но с дочерью он  встречался регулярно, задаривая её подарками.  Узнав историю «Пересвета», Кирилл с радостью согласился вместе с Мишей отыскать могилы русских моряков. Местные жители рассказали о Греческом православном кладбище, где захоронены  русские моряки.
Они шли по тенистым аллеям кладбища, усыпанным золотистым песком. За чередой старинных надгробий и семейных склепов показался небольшой участок, ограждённый якорными цепями. На скромном обелиске высечена надпись: «Русским морякам, погибшим на боевом посту в январе 1917 года. Сооружён Министерством обороны Союза ССР в 1954 году». У подножия обелиска  -  два якоря. Вокруг  -  могилы моряков. Михаил положил букет красных цветов к подножию обелиска. Они  молча стояли, обнажив головы. Каждый думал в этот миг о тех, кому не пришлось увидеть родной берег, кого не встретили мать с отцом,  не дождались жёны и дети, кто навсегда остался в чужой земле, кого поглотило море. Легкий ветерок перебирал алые лепестки цветов, так похожие на капли крови. Михаил не знал названия этих цветов, но они напоминали красные гвоздики его родной земли, которые приносили к могилам героев, к Вечному огню.

На следующий день судно отчалило от берегов Египта. В легком мареве растворился Порт-Саид. На корабле прозвучала команда капитана: «Стоп машины!». «Сергей Есенин» замер, бросив якорь в морскую глубь. Команда в парадной форме выстроилась на палубе. Капитан корабля  произнёс торжественную прощальную речь. Он говорил о мужестве моряков «Пересвета»,  их героической стойкости, об истории, вписавшей имена героев в свои страницы. Моряки внимательно слушали капитана. Здесь, далеко от родной земли, в морской пучине покоилась маленькая частица их Родины. Осознание этого вызывало слёзы на глазах, плотнее сжимались губы в скорбном молчании. Закончил свою речь капитан. Моряки стояли, опустив головы. На ветру гордо реял российский флаг. Торжественным траурным маршем, чеканя шаг, матросы пронесли перед строем венок погибшим морякам и спустили его на воду.
Он качался на волнах, высвечивая  ярким пятном, то  скрывался из виду, прячась за гребнем воды. Казалось, волны захлестнули его, но он вновь появлялся на водной глади. Моряки с грустью в глазах разошлись по местам. За ужином торжественно помянули погибших соотечественников. Михаил запечатлел на фотоплёнку  обелиск и спуск венка с корабля  -  пусть дед увидит, ему будет приятно.


Глава 20. Нападение


О борт корабля бились волной воды Аденского залива.  «Сергей Есенин» успешно прошёл  Красное море. Вода в нём чистая, как слеза, ультрамаринового цвета. Красным оно называется, видимо, из-за многочисленных прибрежных коралловых рифов,  а кое-кто считает, что в истории его названия  просто случился неверный перевод с одного языка на другой. Само море тихое, ласковое, воркующее, словно и не бывает на нём штормов, будто не гневается оно никогда, сохраняя в покое свой удивительный сказочный мир. Наверное, о таком море пишут сказки, рассказывающие о  русалках  и чудесах. Прибрежные воды завораживают многообразием  животного мира. Удивительной расцветки всевозможные рыбёшки, воздушно-нежные и коварные медузы, разноцветные кораллы со множеством обитателей привлекают всё больше учёных и любителей дайвинга.
Оставив позади Джибути  -  порт африканского побережья, судно следовало вдоль сомалийских берегов.
Михаил Калинин, выйдя из гальюна, услышал наверху крики, незнакомую гортанную речь. Миша остановился у трапа, прислушался. На палубе творилось что-то непонятное:  шум, грохот, крики, ругань. В открытом люке промелькнула фигура парня африканской наружности с автоматом в руках. Михаил успел спрятаться за трапом. Наверху был слышен топот тяжёлых ботинок.
-  Захват судна…,  -  догадался Калинин. Он с трудом верил в происходящее.  -  Но кто они? Что им надо? Как пробраться в радиорубку? Необходимо срочно радировать о захвате,  -  голова гудела от стремительно проносящихся мыслей, как высоковольтный столб. Решение надо принимать быстро, немедля! Послышался приближающийся топот ног, кто-то спускался по трапу. Миша молнией метнулся в гальюн, спрятался в кабинке. Топот ног затих в конце коридора. Миша вновь вышел из своего убежища. В коридоре пусто. Он незамеченным прокрался по коридору, поднялся по трапу, теперь налево четвёртая дверь  -  его рубка. Надо действовать быстро!
Миша заканчивал передавать SOS , указывая координаты судна. Он передал открытым текстом о нападении неизвестных лиц. Закончить он не успел. Резкий удар по голове свалил его на пол. Михаил пришёл в себя от того, что кто-то тряс его за плечи.
-  Калинин Миша, ты как?  -  над ним склонился старпом Ванюшин.
-  Очнулся? Ну,  хорошо. Где они тебя схватили?
-  В радиорубке. Я SOS передавал.
-  Успел передать?
-  Да, и координаты наши указал, только ответ не успел получить. Не знаю, принят сигнал или нет,  -  Миша огляделся. В трюме была вся команда судна.  -  А где Станислав  Алексеевич?
-  Капитана нашего отдельно держат. Видимо, вымогать чего-то будут, требования предъявлять.
-  Какие требования? Что у нас взять можно? Они уже всё захватили, что есть на судне!
-  Кто их знает, Миша. Может, в заложниках держать будут, деньги вымогать с родственников,  -  угрюмо ответил Кирилл.
-  Да, попали мы, ребята, как кур в ощип,  -  крякнул механик Марат.
-  Из трюма нам так просто не выбраться.
-  Может, постучать, бучу затеять, а сунутся  -  мы их враз скрутим,  -  предложил свой план матрос Юрок  -  молодой 20-летний парень, новичок в морском деле.
-  Ты, Юрок, фильмов разных насмотрелся, каратэ-маратэ всякие. Думаешь, плёвое дело их уложить? Они, брат, бандиты обученные. Придут, на курок нажмут, и нет нашего Юрка, а за компанию ещё 3 – 4-ех уложат,  -  весомо сказал  Марат  -  крепкий мужчина, лет 40.  -  Здесь с кондачка вопрос решать нельзя. Обдумать всё надо, зря жизнями рисковать просто тупо.
Команда поддержала Марата. К вечеру план созрел. Пока ребята думали, Михаил морзянкой отбивал по борту трюма сигнал бедствия. Решили, что утром Юрок в гальюн запросится, шуметь начнёт. Если выведут, осмотрится, где стража стоит, сколько их. Когда возвращаться будет, оценит обстановку, затеет драку, как только люк откроют. Остальные помогут. Моряки понимали, что  голыми руками им не справиться с вооружёнными бандитами, но сидеть и ждать, когда тебя прикончат, тоже не хотелось. Утром их разбудили выстрелы наверху. Все вскочили на ноги, не понимая, что происходит. Наверху явно шёл бой. Слышалось стрекотание автоматов, топот, крики.  Пленённые моряки подняли шум, стуча о металлический люк.  Скрежет засова насторожил всех. Крышка люка откинулась. В проёме показалось лицо морского пехотинца.
-  Давай, ребята, наверх! Засиделись, небось в трюме? – Крикнул он на русском языке с волжским акцентом.
-  Ребята! Свои!  -  Юрок первым кинулся к люку. Команда поднялась на палубу, где связанными лежали 8 бандитов. Чернокожие африканцы с густыми черными копнами волос, скрученными в спирали, зло таращили белки глаз и по-своему ругались.
-  Ишь, не нравится,  -  сплюнул в их сторону старпом.
Мишка!  -  услышал окрик Калинин. Он оглянулся. С мостика ему махал рукой плечистый мужчина в маскировочной форме. В руке он держал камеру.
-  Костя?  -  не поверил своим глазам Михаил.  -  Костя Ярский? Как ты здесь оказался?
-  Я у моряков на учениях был, репортаж готовил. А тут такое дело  -  случай уникальный, захват судна! Вот я с бригадой морских пехотинцев напросился. Такой материал классный полу…,  -  Он не договорил, тело его, оседая, медленно  свесилось с бортика. Михаил не понял, что случилось. Он услышал выстрел, а затем увидел, как Костя, выронив камеру,  хватаясь за бок, повис на перилах трапа. Голова безжизненно склонилась на грудь.
-  Костя!!! -  рванулся к нему Михаил. Он уложил его на палубу, приподнял голову. На груди, просачиваясь сквозь одежду, предательски расплывалось красное пятно.  -  Костя, только не умирай… Сейчас тебе помощь окажут!  -  кричал Миша.
-  Ты, вот что, Миха,  -  с трудом прошептал Ярский,  -  в сумке у меня раковина, сыну отдай…  Я обещал ему,  -  в горле послышался клокот крови, хрип.  -  А Тоше скажи…,  -  он снова захрипел,  -  скажи, что люблю.
-  Сам скажешь. Держись, Костя!
По палубе Марат волок захваченного бандита, который выстрелил в Ярского.

Вертолёт взревел моторами, поднимаясь над гладью воды. Рябь пошла по поверхности, сморщился страдальчески лик  водного великана.  Будто скорбел он по, безвременно ушедшей жизни смелого военкора Константина Ярского, решительно шагавшего в горячие точки, всегда находившегося на огневой передовой мирного времени. Внизу прощальным гудком отдал последнюю почесть герою «Сергей Есенин».
Не думал Михаил Калинин, что выпадет на его долю тяжёлая участь доставлять тело друга, брата на родную землю. Как посмотрит он в глаза Антонине, сынишке Костиному, как сообщит им трагическую весть, что скажет? Разве можно найти слова, чтобы утешить любящее сердце подруги и жены? Не вернуть отца сыну, не осушить слёзы вдовьи.
Михаил сжимал в ладонях раковину удивительной красоты. Она хранила теплоту Костиных  рук, в ней слышен шум прибоя, а может, она вторила последние слова любви, которые произнёс Костя. В сумке бережно лежала камера Кости с его последним репортажем…


Эпилог


Михаил Калинин шёл по тенистой аллее. Солнце сквозь густые кроны деревьев почти не проникало сюда. Редкие блики ярких лучей, как брызги света,  плясали на песчаной дорожке свой загадочный танец. Тишина и покой царили здесь, в большом городе усопших. Ничто не потревожит их прах. Старинные мрачные склепы и гранитные памятники, скромные железные кресты и мраморные монументы, холмики забытых могил   -  в них сокрыты истории и жизни многих людей. Скромные букеты цветов, пышные дорогие венки, трава и сорняки на забытых могилах  -  всё, как  в жизни, состоящей из сплошных контрастов и противоречий. Каждому уготовлена участь, которую он заслужил. И не смотря на шик и помпезность, богатое убранство или скромность, убогость, заброшенность памятников и могил, смерть уравняла всех, поставила вряд перед Высшим судом отвечать за свои грехи.
 Михаил свернул с главной аллеи на боковую дорожку. Он  точно знал, где находится могила родного и близкого человека. Каждый раз, когда он приезжал к родителям, на следующий день по приезду, он надевал парадную форму, покупал красные гвоздики и шёл сюда, к деду. Он отдавал ему честь, как при жизни, клал цветы на могилку, присаживался на скамеечку и рассказывал о своих делах. Ему казалось, что дед слышит его. Берёзы, склонившись над могилой, при лёгком дуновении ветерка шелестели листвой, будто дед одобрительно шептал внуку:
-  Добро, Мишаня. Так держать.  -  И свою любимую фразу:  -  Моряки не сдаются, Михаил…
Глыбы сурового серого камня, поросшего мхом, укрывали могилу. Над ними возвышался гранитный морской якорь, опоясанный таким же гранитным венком. Такие венки обычно спускают на море погибшим морякам. Миша сам сделал эскиз памятника, сам нашёл мастера. Ему хотелось, чтобы в чёрном граните отразилась вся сущность непоколебимого, стойкого, закалённого суровой жизнью человека, прошедшего через горнило войн и житейских передряг, родного и близкого человека с душою моряка, с добрым открытым сердцем. Каждый раз Миша приносил на могилу красные гвоздики. Именно с этими цветами ассоциировалось пламя революции, огонь орудий и кровь бойцов, защищающих своё Отечество. Дед считал их мужскими цветами и других не признавал. Они, как капли крови, рассыпались на чёрном граните. Эта кровь пролилась его побратимами-моряками, когда тонул «Пересвет»  -  броненосец, раненый в самое сердце. Эта кровь была на рубахе его лучшего друга Ивана Шадыгина, рассечённого казацкой саблей, она проливалась солдатами, защищающими Родину от фашистской  чумы.  Эта кровь проливается и сейчас,  в мирное время, кровь спецкора Константина Ярского.
Михаил стоял с непокрытой головой у могилы. Ветер нежно играл с лепестками гвоздик.
-  Ну, вот, деда, поговорили с тобой, а теперь прощай. Ты, дедуня, не беспокойся. Я твою просьбу помню. Обязательно в Дубнянск съезжу и бабушке белые садовые ромашки на могилку принесу. От тебя поклонюсь. Да она и так знает. Вы теперь вместе там, в другом мире,  -  Михаил грустно вздохнул, надел фуражку, вытянулся по стойке «смирно», отдал честь.
-  Ну, прощай, дед,  -  и медленно пошёл к выходу.
Его память рисовала картины из прошлого. Сколько времени они проводили вместе. Джугла сумел заложить в характере внука те прочные камни фундамента, которые в будущем выстроили его личность. И не важно, кем работает человек, какую нишу заполняет в социальной структуре общества, главное  -  чтобы он был с чистой душой, горячим сердцем и светлыми добрыми помыслами, чтобы мог дарить тепло людям, согревая и поддерживая слабых, а, когда надо, быть сильным и непоколебимым, сокрушая нечисть и зло. Человек богат своей памятью. Её не поглотит огонь, не смоет водная стихия, её невозможно украсть. Счастлив тот человек, которому есть, что вспомнить.  В  кладовых своей памяти он хранит милые дорогие образы, значимые интересные события, поступки, за которые не надо краснеть и каяться, результаты своего упорного труда, мудрость прошлого, радость настоящего.
  «Возможность  вспоминать забытое                подтверждает нам силу и глубинные возможности нашей памяти. Вспоминая забытое, мы, как бы, воскрешаем его, творим чудо. Память  -  это вообще чудо бытия. Человек помнит, чтобы мыслить. Именно память объединяет людей в Человечество, и именно память создаёт каждому человеку его внутренний мир, не схожий с другими».
Александр Штейн.