Часть третья
Глава шестая. 18 ноября 1973 года
Вставать утром совсем не хотелось. "Так недолго и в соню превратиться", - подумал я и решительно вскочил. Через некоторое время я уже на палубу выбрался. Ночной вид с его таинственностью и какой-то неясной, но чарующей загадочностью, сгинул без следа. Передо мной, куда не посмотришь, была деловая обстановка. На суше машины одна за другой мчались, на море тем же занимались катера и прочие моторные лодки. А вдали здоровенное судно в сторону порта направлялось. Сухогруз какой-то, вымпела не видно, поэтому я страну узнать не смог, а любопытным мне стало, вдруг это тот сухогруз, на котором Ивану матрёшек подвозят? Вот здорово бы получилось.
Я про Ивана вспомнил и о Надежде сразу же подумал, которая вчера где-то с ним подзадержалась. У меня даже ещё одна поганая мыслишка промелькнула. Уж не решила ли она тоже здесь остаться? Вот дела будут, если мы без переводчика окажемся. Ну, а, если она не надумала оставаться здесь, то чем же они там с Иваном занимались в машине, когда Виктор ушёл? Я себе только представлять принялся, как мне жутко стыдно стало, как будто я в щелочку в женский туалет подглядываю. Не знаю, почему так получалось, но стоило мне даже прочитать, что люди чем-то таким занимаются, как мне стыдно становится, а вот когда я сам этим же самым занимаюсь – нисколечко не стыдно, а даже приятно.
Ну, шутки, шутками, а надо идти себя в порядок приводить, да собрать то, что мне в течение ближайших дней понадобиться может, ведь по программе мы сразу после завтрака отправляемся на экскурсию по Неаполю, которая автоматически перерастёт в переезд до Рима. С ума сойти можно, как представишь, что я буду целый день по дорогам Италии разъезжать и её красотами любоваться. Признаюсь, поездить по Италии, я никогда даже не мечтал. Вообще-то я всегда хотел путешествовать, но больше по нашей стране, и в особенности по Крайнему Северу. Вот он меня к себе тянул, а, что касается заграниц всяких, то побывать я хотел, причём хотел сильно, так, что сердце тут же принималось быстро-быстро отстукивать и во рту всё моментально пересыхало, только в Кейптауне, ну ещё немного в Сингапуре, но вначале в Кейптауне. Сам не знаю почему, но тянуло меня в него - сил нет. Я, где-то на уровне подсознания понимал, чем эта тяга вызвана, но даже себе лишь изредка в этом признавался, настолько всё несерьёзным казалось. Дело в том, что в детстве мы с друзьями много дворовых и блатных песен выучили и среди них оказалось две, которые мне прямо в душу запали. И, прежде всего это - "В Кейптаунском порту с пробоиной в борту Жаннетта поправляла такелаж", ну, и вторая, там, где про бананово-лимонный Сингапур поётся. Я, даже когда слово это – Сингапур, слышал, тут же представлял себе ту неизвестную мне Иветту, которая по ночам, развалившись на жёлтой шкуре, грезила под вопли диких обезьян. Чувствуете, как далеко детские мечты завести могут.
Вернулся я в каюту, а там один Виктор на своей верхней полке продолжал валяться. Он меня увидел и тут же дурашливым тоном такой же дурацкий вопрос прокричал:
- Последним будешь? Трояк гони.
Затем понял, наверное, что на меня это не действует, и уже серьёзно сказал:
- Вадька в туалете засел, это у него бывает, так что тем, кто не успел, подождать придётся, а Петровича какая-то старушенция из той компании, где он тусуется, за собой утащила. Представляешь, брякнула прямо с порога, даже одной ногой в нашу каюту не ступила:
- Виталий Петрович, Аглая Николаевна просит вас её навестить. Она себя неважно чувствует. И наш Петя-петушок вскочил сразу и помчался, смех да грех.
Представляешь, - и он даже сел, свесив ноги вниз, - он на нас с Вадькой сразу же ополчился, зачем мы обидели ту, которую оказывается Аглаей зовут. Я, что-то забыл, мы, что действительно что-нибудь неприличное ей сказали или ей это, так показалось?
Я только хотел ему ответить, что ничего мы ей вообще не говорили, а молчали, но тут дверь туалетная открылась и оттуда довольный Вадим вышел:
- Ничего мы не говорили, - он тут же включился в разговор, по-видимому, в туалете, слышно, о чём в каюте говорят, - ему это или приснилось, или он от старости сбрендил. Приволок бабу какую-то чумную. Я цены на Палех, Мстёру, Холуй и Федоскино хорошо знаю. Так я, когда в её список заглянул, решил, что у меня в глазах двоиться стало, там ведь везде по лишнему нолику появилось. Вот и Иван точно также отреагировал. Только я промолчал, а он довольно резко выступил. Вань, ведь так было? – и он на меня переключился.
Мне ничего не оставалось кроме как согласно головой кивнуть. "Что-то я так часто стал со всеми соглашаться", - подумалось мне, хотя, что возражать, когда всё именно так было, как Вадим сказал. Пока мы лениво словами перебрасывались, я успел всё, что мне с собой надо было взять, уложить в большой полиэтиленовый пакет с яркой красной розой на лицевой стороне. Туда же я и фотоаппарат запихнул, чтобы он руки не занимал. Ребята тем же самым занимались. У обоих было по симпатичному складному несессеру, пошитому из мягкой тонкой кожи. Явно забугорная работа. Ручек аж целых три у этой красоты оказалось, две обычные, а один длинный ремень, чтобы удобно было на плече нести. Руками при этом можно делать, что заблагорассудится. Замечательно придумано я вам скажу.
В ресторане, как обычно, если сразу после завтрака куда-то ехать придётся, народ толпился. Нам тоже чуток потолкаться пришлось, но позавтракали мы славно и сразу же на улицу. Туда всё равно рано или поздно выходить придётся, но лучше там на причале постоять подымить, чем где ни то на корабле. На выходе опять очередь образовалась. Все стояли и ждали, когда их паспорт отыщут. Все девять автобусов уже выстроились как положено, наш справа первым стоял. Рядом Леонардо с тряпкой в руках занимался любимым водительским делом – наводил лоск на тот агрегат, баранку которого ему крутить доверили. Я к нему подошёл, и мы с ним поручкались. Сильным парнем он оказался, специально, конечно, он не пытался мне руку сжать до боли, но хоть он и не старался, а всё равно я его силу оценить успел. Ребята уже в автобусе от палящего солнца спрятались, а я всё на улице торчал, с итальянцем на пальцах пытался сам не знаю о чём-то поговорить. Оба, наверное, не поняли, о чём друг другу поведать хотели, но оба остались вполне удовлетворёнными.
Я в автобус, а там на переднем сидении Надежда с какой-то незнакомкой сидели. Незнакомка страшна, как не знаю кто. С таким огромным носом, что его кроме как шнобелем никак по-другому назвать даже нельзя. Волосы чёрные, чёлка половину лба и без того умом, не блещущим, заслонила. Очки с такими черными стёклами, что как через них хоть что-то увидеть можно, я не знаю. Но глаз её я естественно не увидел. Да и одета, как пугало огородное, по крайней мере, я бы её точно ворон отгонять поставил бы. Представьте себе – синяя кофточка, настолько тонкая и прозрачная, что белый лифчик через неё просвечивает. На кофточке золотой ниткой какие-то загогулины по рукам сверху вниз змеятся. Одного этого хватало для пугальей одежонки, так нет, она ещё сверху жилетку ярко оранжевую одела. У нас обычно в таких обходчики на железной дороге ходят, чтобы машинист издали мог заметить и затормозить.
Надежда на её фоне выглядела небесным ангелом. Блузка на ней снова новой была, по крайней мере, я у неё подобной ещё не видел. Лицо, как у настоящей принцессы, от пота не блеснуло ни разику, а вот соседка её прям солнечные зайчики со своих щёк могла куда-нибудь запуливать. Я Надеждой залюбовался, встал напротив и оторваться не мог. Она даже забеспокоилась:
- Вань, у меня, что не в порядке, что-то?
Я руками сразу махать принялся:
- У вас миледи всё, как всегда на букву "о", - с чего я это взял, это я про букву "о" сейчас говорю, я сам не понял, но ляпнул, значит выкручиваться надобно.
А Надежда сразу же, как будто укололи её неожиданно в мягкое место. Аж подскочила:
- А, что там с буквой "о" случалось?
Я уже к этому времени успел ответ придумать подходящий:
- Так она не просто так сама по себе, она в сообщество буквенное сумела внедриться и в "окей" превратилась.
- Ах, ты об этом, - с облегчением рассмеялась Надежда.
Пока мы с ней так любезничали, автобус почти заполнился. Не хватало с пяток человек, в том числе и нашего Димы. Я в своё кресло уселся, а Виктор тут как тут, начал ко мне со всякими глупостями приставать:
- Ответь нам Ваня, как главный специалист по Надеждам, сколь долго мы тут стоять будем?
Он вроде ко мне обратился, но поскольку сам в это время в окно смотрел, получилось, что он его просто в безвоздушное пространство адресовал. Я решил в таком случае на этот его вопрос ответить молчанием, а он вдруг, как ойкнет и Вадима в бок начал толкать. Мне тоже любопытно стало, и я в окно посмотрел. Увиденное сразу же вызвало немало вопросов, только задать их было пока некому. Адресат ещё только к автобусу с боку подходил. Адресатом Дима оказался, а вопросы возникли, поскольку он явился с огромным чемоданом в руках.
Леонардо уже за рулём сидел. Увидел, что пассажир с багажом явился и сразу же на улицу заспешил. В автобусе под нашими ногами оказалась целая камера хранения. Вот в неё Димин чемодан и определили. Дима уже самым последним в салон залез.
Надежда скомандовала "Аванти" и автобус направился к воротам, через которые уже два наших проехали.
- Дим, - Виктор даже через спинку сидения перегнулся, - чего это ты с чемоданом припёрся?
- Да закопался я что-то, сам не знаю, что на меня напало. Начал выбирать, что с собой взять надо, да решил плёнку в фотоаппарате поменять, потом с киноплёнкой занимался, смотрю, а времени не осталось, вот я всё назад в чемодан побросал и бегом сюда.
- Да, ладно, не переживай так, - в голосе Виктора столько участия прозвучало, - потом в гостинице разберёшься.
- Дорогие товарищи, - раздался усиленный микрофоном голос Надежды. Нам сегодня поможет познакомиться с Неаполем вот эта замечательная девушка, которую зовут Джулия. Давайте её поприветствуем, - и она захлопала в ладоши.
Кто-то сзади к ней присоединился, получилось, конечно, не ах, но итальянку это, наверное, устроило, поскольку она привстала и сделала вид, что готова раскланяться, просто в такой тесноте сделать это достаточно затруднительно.
Неаполь мне не понравился, сразу и навсегда. Началось всё на ближайшей площади, к которой мы достаточно шустро подъехали. Там творилось не пойми что. Сотни, а может и больше машин заполонили её до предела. Казалось, что правил дорожного движения итальянцы ещё не изобрели, так как в некоторых местах машины упирались радиаторами одна в другую, а дальше уже не могли ничего поделать. К ним со всех сторон прижимались другие и всё – полный ступор. Даже такому большому автобусу, как наш, которого издали видно и которого побаиваться следует, никто не хотел уступать дорогу. Поэтому Леонардо, даже проявляя чудеса своего водительского мастерства, никак не мог втиснуться между вплотную стоящими автомобилями. Стоило появиться паре метров свободной площади, как на это место с разных сторон устремлялись две, а то и три машины. Все громко сигналили, причём это были не штатные сигналы, смонтированные ещё в заводских условиях, нет, это были какие-то мощные сирены типа пожарных или скорой помощи. Как водители могли разбираться в этой какофонии, понять трудно. А вот каково было жителям окружающих домов? Наверное, если в их квартирах окна заменить кирпичной кладкой в полтора кирпича, всё равно будет слышно.
За первые десять минут мы продвинулись вперёд на полтора десятка метров.
- Ничего, - сказала Надежда, - Джулия мне подсказывает, что нам надо вон до той улочки добраться, - и она ткнула рукой, куда-то вправо, - а там уже полегче будет.
Автобус высокий, поэтому пассажиру, когда он сидит в кресле, всё хорошо видно. Таким пассажиром я и был. Вид действительно был хорошим. Лучше он мог быть только, если бы я взлетел над этой площадью, но, к сожалению, крыльями нас создатель не снабдил. Пришлось удовлетворяться тем, что досталось. Так вот в эту площадь вливалось пять улочек, может и больше, но я видел лишь пять. И на всех творилось то же самое. Причём я заметил, что вниз, к морю, направлялось намного больше машин, чем наверх, на свободу. Куда они все стремились было непонятно.
- Такое здесь два раза в сутки бывает, когда у нас "ора ди пунта", - сказала Джулия, а Надежда не только перевела, но и тут же уточнила, - так поэтически здесь час пик называют.
- В это время утром все на работу спешат, а вечером – домой, - продолжала переводить Надежда. Джулия помолчала секунду, другую и добавила, - ну, ещё во время сиесты, - а потом махнула рукой и закончила, - ай, в общем, целый день здесь такое творится.
У неё это так смешно вышло, что в автобусе все засмеялись и Джулия к нам присоединилась.
Наверно чуть не целый час мы выбирались из этой каши. За это время Джулия нам столько информации о Неаполе успела донести, с таким количеством разнообразных фактов, что в моей голове тоже каша образовалась, да не хуже, чем на площади. Она нас просто завалила датами и именами людей, оставивших свой след в истории этого города. А история у него удивительная. Я не буду её пересказывать, всё это много раз хорошо описано, стоит взять какую-нибудь энциклопедию и всё. Скажу лишь, что появился этот город, уже в виде именно города, а не какого-нибудь рыбацкого поселения, достаточно давно, две тысячи семьсот лет назад. Люди на том месте, конечно, жили задолго до его основания, не зря греки, здесь поселившиеся, назвали его Неаполем, что означает Новый город. Легенда о его создании говорит, что в бухте жила сирена по имени Партенопа. Она влюбилась в Одиссея, а когда тот отказал ей во взаимности – умерла от горя. На том месте, где нашли её тело, позднее был построен замок Яйца, но о нём я упомяну потом.
За эти три тысячи без малого лет, кто только не властвовал на этих землях, какие только владыки там не правили. К чести неаполитанцев в городе сохранилось множество памятников людям, оставившим свой след в истории Неаполя.
- Все памятники за такой короткий срок, который отведён вам на знакомство с Неаполем, увидеть невозможно, но частью их вы сможете полюбоваться, - так закончила Джулия.
К этому времени нам удалось добраться до той части знаменитой улицы Спакканаполи, идущей параллельно морю и делящей город на две части, где уже началось хоть какое, но движение. Столпотворение на площади было вызвано желанием многих, попасть туда в числе первых. Для этого люди рвались к тому узкому проходу, который соединял город с площадью. Естественно там образовался затор, выезд был практически перегорожен, вот всё и встало. Но мы, оставив позади то игольное ушко, уже шустро направлялись подальше от площади, мимо каких-то, если ещё не развалин, то стремящихся развалиться древностей местного, а возможно и мирового уровня, на которые нам своим пальчиком указывала Джулия, а мы, покорно следуя за ним, крутили свои головы то направо, то налево.
К чести итальянцев некоторые достопримечательности находились в прекрасном состоянии, к ним относился и собор Святого Януария. Я о таком святом до того ни разу не слышал, а он оказался небесным покровителем Неаполя и, совершив массу чудес при жизни, к сожалению, недолгой, продолжал заниматься этим и поныне. Чудеса я люблю, поэтому историю жизни святого выслушал с повышенным вниманием и даже запомнил. Случилось это в 305 году, когда христианство, как новая религия, стремительно охватывала города и веси, приобретая при этом множество ревностных почитателей. В то же время официальная власть продолжала бороться с этой, как они заявляли, ересью. Одним из самых непримиримых борцов с христианством был император Диоклетиан. По его воле Януарий, бывший в то время епископом в Беневенто, небольшом городке неподалёку от Неаполя, вместе с группой своих сторонников был заточён в темнице, но ни он ни его последователи, отрекаться от своих убеждений не собирались. Император повелел казнить упрямцев. Для начала их, как поленья, одного за другим побросали в пылающую печь, но они также один за другим вылезли из огня, не получив ни малейших повреждений, даже волосы у них не обгорели. Тогда их бросили на съедение голодным хищным зверям. Звери, а это, скорее всего, были львы, не тронули их. Разъярённый Диоклетиан повелел отрубить им всем головы. Головы отрубили, чуда воскрешения не произошло и император, оставив себе на память голову Януария, успокоился. Голова сохранилась до наших дней, так же, как и кровь святого. Её, вытекающую из обезглавленного тела, собрала одна ревностная христианка. Прошло чуть больше тысячи лет, за это время Януарий был причислен к лику святых и стал небесным покровителем Неаполя. Его голова и засохшая кровь, помещенная в запаянную ампулу, были реликвиями построенного собора его имени. Однажды, случилось это, когда отмечали день его мученической смерти в 1389 году, кто-то заметил, что кровь в ампуле стала жидкой, мало того – она заполнила всю ампулу. Это чудо стало повторяться год за годом, причём происходило оно трижды в год – в день казни святого 19 сентября, в субботу, предшествующую первому майскому воскресению, что связано с перенесением мощей святого в Неаполь и 16 декабря. Именно 16 декабря, когда поток лавы из разбушевавшегося Везувия подошёл к городским воротам, святой одним мановением каменной руки своего памятника остановил извержение и город не пострадал. Чудо - разжижение давно засохшей крови или нет, решайте сами. Самое поразительное в этом, что иногда чуда не происходит, но всегда после этого случается какое-либо бедствие – эпидемия чумы в 1527 году, или холеры в 1833 году. В ХХ веке это происходило три раза – в 1939 году перед началом Второй Мировой войны, в 1944 перед очередным извержением Везувия и в 1980 году накануне разрушительного землетрясения.
Лично на меня всё то, что нам рассказала Джулия об этом святом, произвело очень большое впечатление.
Автобус продолжал своё движение, а у меня в душе чувство неприязни к Неаполю, вернее не к городу, конечно, а к его безалаберным и бесшабашным жителям зрело все больше и больше. Действительно, ну как можно так запустить красивый город, что он просто зарос мусором. Первую большую его гору мы увидели ещё вечером в тот знаменательный для Людмилы день, когда лишь благодаря Диминой ловкости, быстроте его реакции и мастерству в ведении рукопашного боя, на её шее сохранилась довольно массивная золотая цепочка. Тогда я решил, что вот молодцы – собрали весь мусор в кучу, а ночью погрузят его в самосвал и вывезут туда, где у них свалки мусорные находятся. Но сегодня, когда мы проезжали мимо, я заметил всё ту же кучу, уменьшившуюся в высоту, но значительно разросшуюся в ширину. Дальше больше, куда бы мы ни ехали, везде виднелись кучи, кучи и кучи. Я человек мнительный, мне даже казаться стало, что по автобусу поплыл запах гнили.
Джулия на мой вопрос ответила как-то непонятно:
- У нас территория маленькая, нам самим земли не хватает, чтобы её ещё мусором заваливать. Нет, мы мусор в Африку отвозим и там его в песок закапываем.
Вот и думай, шутит она или правду говорит.
Одна достопримечательность сменяла другую, но мне они все казались на одно лицо, все были какими-то неопрятными. Вот королевский дворец. Он мне каким-то полинялым показался. Дворец знаменит тем, что построили его специально к приезду короля, а тот взял и не приехал. Дворец королевским называется, а к королям отношения, кроме того, что его строили для короля, не имеет. Это одна из шуток неаполитанцев. Они мне чем-то одесситов напомнили, с таким же безбрежным чувством юмора.
Это надо было придумать, и ведь все в это верят, что замок Яйца назвали так, поскольку Вергилий, который был не только великим поэтом, автором Энеиды, но и знаменитым колдуном, якобы закопал, где-то в одном из подземельев этого замка внешне обычное, а на самом деле заколдованное яйцо. По легенде, если яйцо разобьётся, Неаполь сгинет, рассыпавшись в пыль. Чтобы никакая случайность не произошла, Вергилий поместил яйцо в стеклянный сосуд, а последний в железную клетку. И никому в голову не приходит, что Вергилий почил в Бозе ещё до рождения Христа, а замок начали возводить лишь спустя тысячу сто с лишним лет. Но, люди верят и в яйцо, и в то, что его именно Вергилий закопал.
Возвращаюсь к королевскому дворцу. Там сад имеется, который обнесён красивой решёткой. А перед входом в сад ещё в середине XIX столетия были установлены две скульптурные композиции, называющиеся "Укротители коней". Я их как увидел, так сразу даже остановился:
- Ребята, смотрите, Клодтовские кони стоят, что у нас в Питере Аничков мост украшают.
Мне вначале верить не хотели, но затем Джулия подтвердила, что действительно две эти скульптуры подарены Неаполю русским императором Николаем I. Она нам также сказала, что по вечерам, около этих скульптур собираются местные проститутки. Улица "красных фонарей" в Неаполе отсутствует, поскольку проституция официально в Италии запрещена, публичных домов у них тоже официально не существует, а как бороться с уличной проституцией никто не знает. Вот они и пристают на улицах к прохожим, а собираться в районе Клодтовских коней для них любимое место.
Когда мы там были, никаких женщин лёгкого поведения естественно встретить не могли, ведь ещё не вечер, а вот помятые с ободранной краской машины на стоянке такси видели.
Джулия нас тут же просветила:
- То, что я сейчас скажу – конечно, шутка, но…, - и она многозначительно на несколько секунд примолкла, но потом улыбнулась и головой встряхнула, так, что её челка взметнулась и весь лоб на секунду открыла. А там на самом верху здоровенный шрам длиной в несколько сантиметров показался и тут же вновь исчез.
"Так вот для чего она такую чёлку отрастила? Теперь-то ясно", - понял я.
После того, как я этот шрам заметил, я как-то совсем другими глазами стал на неё смотреть:
"Вроде и ничего девица, вовсе не страшная, а скорее даже милашка, - подумал я, а затем сам головой качнул, - вот ведь, как быстро может мнение о человеке перемениться".
А Джулия уже продолжала:
- У нас в Неаполе владельцев новых автомашин, на которых отсутствуют вмятины и царапины, зовут пикколо, что означает, только на свет появившийся.
- Сосунок, - машинально подсказала ей Надежда, но та, не обращая на неё внимания, продолжала говорить:
- Ну, а хозяев таких вот машин, - и она показала на весь битый, со свисающим почти до земли задним бампером автомобиль, который весь дергался в попытке обогнать кого-то, - считают настоящими мачо, - завершила и сама засмеялась.
На этом наша экскурсия закончилась. По программе мы должны были посетить неаполитанские подземелья, однако, когда её корректировали с целью сокращения, подземелья вычеркнули, а жаль, ведь вокруг них столько легенд и преданий крутится. Взамен нам предложили продегустировать местное шампанское и вина, произведённые из винограда, выращенного на склонах Везувия. Нас подвезли к какому-то небольшому кафе, где мы и расстались с Джулией.
Я не люблю шампанское, которое в Европе пьют, кислое оно очень. Как-то пришлось мне с одним дядей познакомиться. Ну, может не совсем уж познакомиться. Нам его представили, как директора московского завода шампанских вин, про нас он знал лишь, что мы студенты, которые к ним на завод на экскурсию пришли. Такое вот знакомство состоялось, сами о его степени посудите. Так вот он нам тогда одну умную вещь сказал:
- Сладкое шампанское пьют те, кто употребляет его только на Новый год, то есть один раз в году, полусладкое – раз в месяц, полусухое – раз в неделю, а те, кто пьют его каждый день, предпочитают брют.
Вот во Франциях, Италиях и Испаниях, где шампанское, наверное, каждый день пьют, брют и предпочитают, я же шампанское даже не каждый месяц употребляю, вот и люблю полусладкое. Ну, это так к слову пришлось, а вот вина мы все напробовались вволю. Странной эта дегустация получилась. Нам наливали и наливали. В общем, все так надегустировались, что слегка окосели, поэтому, как только мы с Неаполем попрощались и в сторону Рима повернули, мы песни запели. Едем по Италии, кругом до горизонта поля убранные виднеются, деревья лишь изредка мелькают, а мы распеваем про то, как кто-то с горочки спустился. Весело так всю дорогу ехали.
Часа через полтора, когда мы и песен напелись и вздремнуть успели, нас к таверне одной подвезли, чтобы обедом накормить. Слово таверна, там везде было написано, и на вывеске, и на меню, которое нам принесли, но мы в нём разобраться, как не пытались, так и не смогли, на пепельницах, и даже, что меня удивило, на бумажных салфетках. Да не просто таверна, а Таверна Магика. Мы сразу же предполагать принялись, чем в этой таверне нас таким магическим угощать будут. Оказалось, всё очень даже просто – чисто деревенской едой, как Леонардо сказал – салат из крупно нарезанных помидор, огурцов, красного репчатого лука, зелёного горошка, белой фасоли и зелени. И все это сдобрено оливковым маслом с добавкой небольшого количества уксуса. Суп тоже овощной был, Надежда объяснила, что это знаменитый минестроне, а на второе подали пасту карбонара, тоже по всему миру известную. Ну, и хлеб, нарезанный толстыми ломтями. Всё было вкусно, но больше всего всех порадовало, то, что на каждом столе стояло по бутылке неплохого сухого белого вина.
- Чтоб мы так всегда жили, - громко, так что все расслышать смогли, произнёс Виктор.
Дима опять пить отказался, так, что нам больше досталось.
Засушенные красные стручки перца, мы видели часто, но с таким их количеством, которое было в этой таверне, мы ещё не сталкивались. Перцы, целыми гроздьями, висели везде – на стенах, окнах, даже под потолком болтались. Всё свободное пространство было ими заполонено.
- Надежда Аполлоновна, - услышали мы, как самая, наверное, старшая по возрасту в нашей группе, женщина, которой по внешнему виду можно было все восемьдесят лет дать, спросила, - объясните, куда им столько перцев? Да ещё засушенных. Неужто они едят настолько острую пищу?
Надежда у нас молодец. Она не стала объяснять прямо тут на месте, а ответила очень грамотно:
- Полина Петровна, мне кажется это всех интересует. Давайте, как дальше поедем, я расскажу всё, что знаю.
Автобус уже несколько минут ехал, а Надежда всё в каких-то бумагах ковырялась. Она на своём самом первом от водителя сидении уселась вполоборота, прислонившись спиной к окну, вот нам с Димой её и было отлично видно.
- Не знает, что ответить. Разыскивает, наверное, - сказал, глядя на неё, Дима.
Наконец, она, по-видимому, нашла то, что искала, всё остальное положила на свободное сидение рядом с собой и взяла в руку микрофон.
- Начать придётся издалека, с того Древнего Рима, который только, только начал возвышаться надо всем остальным миром. Сказать, что он был языческим – мало, а вот, то, что у них с богами непрерывно какие-то проблемы возникали – можно, в те далёкие времена их столько было, что они у людей чуть ли не под ногами путались. Куда не взглянешь – везде хоть одно божество да увидишь, а уж всяческих символом и примет было вообще несчётное количество. И среди всех них эти достаточно разнородные жители Рима весьма почитали мужской детородный орган. Для них это был символ Жизни, что вполне естественно, ведь без его участия жизнь не может продолжаться. Но, что довольно неожиданно – он одновременно был символом плодородия. На него молились, его изображениями украшали дома, ему возводили статуи. Но постепенно мир становился всё более и более цивилизованным, появились понятия прилично и неприлично, и вот общество посчитало, что восхвалять открыто мужской член, исходя именно из норм приличия, не следует. Кому-то пришло в голову, что высушенный стручок красного перца похож на эту самую штуку, что у мужчин между ног болтается и повсеместно стали менять изображение мужского органа на перец. Хотя это ещё в Средние века произошло, но и до наших дней дошло ровно так же. Степень почитания изменилась, ну это вполне естественно, а вот смысл остался, и до сих пор каждый итальянец уверен, что, видя изображение перца, он видит символ жизни и плодородия. Перцы у них принято дарить друг другу целыми связками. И это никакой не намёк на возможные интимные отношения, это вполне привычный и любимый всеми подарок.
- Ну, а на вопрос много ли они едят перца, я отвечу так, - Надежда почему-то именно на нас с Димой внимательно посмотрела и лишь после этого ответила, - не так много, как в Венгрии или Мексике, и уж тем более в странах Юго-Восточной Азии, но не мало. Редкое их блюдо без перца обходится. Кроме пасты, пожалуй, но пасту к ним, наверное, вообще с другой планеты занесли. Перец они добавляют во всё, что можно, даже в пиццу, а уж в мясные блюда обязательно. Перцы они же все совершенно разные – есть жгучий. Они его тоже едят, но не часто, а есть сладкий, его все обожают.
Все зааплодировали, а Надежда смущённо опустила вниз глаза.
Когда мы ещё только подъезжали к Риму, начало темнеть, а вот к тому времени, как мы до отеля добрались – совсем стемнело. Уличное освещение, там, куда нас привезли, было, но такое, что газету почитать вряд ли удастся, зато в яму не свалишься, достаточно светло, чтобы её разглядеть.
Для жилья нам выделили какое-то четырёхэтажное здание без опознавательных знаков. Мы вчетвером в числе первых вышли. Дима пошёл за своим чемоданом, тот багажный отсек, куда его Леонардо положил, с противоположной стороны автобуса находился. Виктор у двери стоял – женщинам руку подавал, а мы с Вадимом в сторонке курили. Я смотрю, Дима со своим тяжеленным чемоданом уже на приличное расстояние от автобуса отошёл и куда-то вниз по улице шустро так двигался.
- Дима, - окликнул я его, - ты куда?
Он остановился и обернулся:
- Наш отель вот он, - и я ему на здание, с которым мы рядом стояли, показал.
Когда он к нам подошёл, все уже вовнутрь зайти успели, мы одни около автобуса остались.
- А я решил, что он нас не довёз немного. Думал, что вон в том отеле мы жить будем, - Дима пальцем ткнул в том направлении, куда он первоначально пошёл. Там действительно находился какой-то отель. Вывеска у него была яркой и постоянно меняющей цвет букв. Вот только, что были синими, а теперь уже стали жёлтыми. Здорово так придумали.
- Не-а, - сказал Виктор, сделав последнюю затяжку, - там отель, он для белых, но бедных, а нас вообще сейчас в какую-нибудь общагу засунут.
Здание, в которое нас поселили на всё время, что мы будем находиться в Риме, действительно предназначалось под общежитие какого-то колледжа. Что в нём находилось раньше нас не интересовало. Мы знали то, что нам сказали. В здании только ремонт закончился, ещё даже запах специфический остался, особенно, когда с улицы заходишь, но мы первыми оказались, кого туда пусть и временно поселили. Нам четверым выделили один отсек, состоящий из двух проходных комнат с общей туалетной комнатой с душем. Нам с Димой досталась запроходная комната с двумя кроватями, что меня вполне устроило. Не люблю я, когда мимо моей кровати кто-то ходит.
Дима не стал разбирать свой чемодан. Он поставил его в угол, сел на кровать и глубоко задумался.
- Мужики, - заглянул к нам Виктор, - чем вы намерены заниматься после ужина?
Я пожал плечами:
- Не знаю, ещё даже не думал. А у вас какие предложения?
- Да вот решили по городу прошвырнуться. Посмотреть хочется, как народ здесь живет, чем дышит.
- Воздухом, - неожиданно с какой-то злостью выпалил Дима, - всем хочется посмотреть, как люди живут, а у людей кто-нибудь когда-нибудь спросил, хотят они, чтобы этот кто-то понял, как они живут или нет? Может им эти любопытные уже вот где сидят, - и он по своей шее большим пальцем руки провёл.
- Дим, ты что это разошёлся ни с того ни с чего? – удивился Виктор, - не хочешь смотреть не смотри. Мы никого ни к чему принуждать не собираемся. Вань, - он на меня взглянул, - ты как к нашему предложению относишься?
Я опять пожал плечами:
- Даже не знаю, наверное, в этом есть разумная мысль. Только куда идти, да как не заблудиться? Это ведь не Москва.
- Я у Надежды карту города взял, - без задержки ответил Виктор, - она там наш отель отметила. Я прикинул, до Колизея идти километра три, может четыре, но никак не больше. Из нашего окна река видна. Судя по всему, это Тибр, а раз так, то мы точно не заблудимся. Вдоль реки идти, конечно, намного дальше, но зато это гарантия.
- Раз так, я точно пойду, - мой ответ Виктора устроил, и он кивнул головой, а я решил, уж если начал говорить, то надо продолжать. Я и продолжил:
- Представить себе даже пока страшно, что я вот так свободно могу хоть всю ночь по Риму шляться. Вопрос только, когда ужин, а то что-то есть захотелось.
Тут, словно на заказ зазвонил телефон. Аппарат нашёлся на подоконнике. Виктор снял трубку:
- Мальчики, - услышали мы все, настолько громко верещала телефонная трубка, - через пять минут спускайтесь вниз. Идём ужинать.
Продолжение следует