– Из многочисленного списка пригодной для жилья или работы площади, которые принадлежали мне, я стабильно посещал только три. Мой дом – Моя крепость, Моя святая святых, куда нет хода никому, кроме Меня. Мой офис – перестрелочный пункт, где постоянны дискуссии с высокопоставленными людьми и нервные всплески абсурдных идей, которые тут же спускаются по артериям зданий и, пройдя через весь этот организм, возвращаются обратно звонками Хью, как правило, значащим что-то вроде: "Близко, но нет". Это значит, что идея ужасна. Если же Хью сказал: "Да, это то, что нужно" – то стоит подумать. Видно, где-то явный косяк, но его можно исправить. Если же он сказал: "Бред полнейший, не вздумай!" – то это точно золотая жила. Эта стратегия работает безотказно, потому что моя склонность к риску и непомерная осторожность Хью взаимокомпенсируются и встречаются на экстремуме только в таких случаях. Апогей продуктивности управляющего штаба "Чёрной Тучи"... Ха!
Но есть и третье место, где я бываю достаточно стабильно. Редко, но стабильно. Это старая металлическая коробка в небольшом гаражном массиве, почти в часе езды от дома и минимум в двух – от офиса, потому что от последнего прямой дороги сюда нет. Она и не нужна, ведь если мне нужно оказаться тут после офиса, то я никогда не смогу этого сделать – больница ближе, дешевле и надёжней.
Раньше я называл это место исповедальней, затем – залом покаяния. Сейчас я стараюсь не называть его никак – слишком сильно стёрлись границы того, чем я тут занимаюсь. Я прихожу сюда только тогда, когда мне становится совсем плохо и не помогает ни душ, ни таблетки, ни женщины. Мой гараж – мой маленький ад, вечно отчищенный группой уборщиков, которым я плачу полуторную цену за очищение этого пространства, в надежде, что они не будут много меня об этом расспрашивать. К счастью, в этих краях и слыхом не слыхивали ни обо мне, ни о "Чёрной Туче", так что деньги делают свою работу. Как и всегда. Как и везде... В последний раз это место посещалось полтора месяца назад. И будет посещено завтра. После того как я снова его разнесу.
Телефон, на который я записывал едкие проблески разума, полетел в стену, обитую шкурами. Он врезался в неё и упал на диван. Ярость и стремление добить врага были сильны, и недопитая бутылка ликёра уже было полетела в ту же сторону, но я резко выхватил её другой рукой и пустил в противоположном направлении: "Не будет звона. Надо чтобы был". И это случилось, ведь обитая пуленепробиваемыми щитами, моими фотографиями, кусочками зеркал и вразнобой приляпанными кирпичами стена, была более суровой, чем её напарница. Бутылка взорвалась, содержимое расплескалось, битое стекло почти долетело до меня. Я рассмеялся:
– Больше, больше шуму!
Всё-таки я неплох, как дизайнер. Две параллельные стены: в одну кидать то, что должно разбиться, в другую – то, что не должно. Возле третьей стене – стеллажи и множество бьющих и бьющихся вещей. Посередине диван. И всё обложено шкурами. Бутылки с ликёрами стоят на полу и лежат во всех укромных углах, а открывать их можно хоть рукой, ведь я специально пооткупоривал их, перед тем как привезти сюда. И сейчас я резким движением вырвал пробку из следующей обречённой бутылки. Рука взяла её за горло и понесла к моему, расплёскивая по пути максимально возможный объём содержимого.
– Как же я ненавижу ликёр!
Мой крик был заглушён омерзительной жидкостью. Всё вылилось на меня, часть попала внутрь, часть утекла на одежду. Ощущение влаги вновь распалило пламя разрушения, и эта бутылка понеслась за предшественницей. Её полёт был более явным и стремительным, а финал – более грандиозным.
– НЕНАВИЖУ! – вновь вскрикнул я, смотря в потолок. Моя наглая рожа смотрела с потолка в ответ. Я живо вскочил, нашарил на стеллаже пистолет и сделал пару выстрелов вверх. Фотографии не досталось, но мне стало чуть легче... Только на мгновение, ведь потом по мне был нанесён следующий удар, на этот раз – в живот.
Алкоголь никогда не уживался в моём теле более чем на полчаса. Я всеми силами приучал себя не пить и сумел выработать рвотный рефлекс. Но, как и все выученные привычки – он действовал замедленно. Сейчас ему потребовалось меньше минуты. Делает успехи.
Согнувшись возле кучи битого стекла, меня обильно вытошнило. На несколько секунд я остановил взгляд на своих отражениях в осколках... Но потом одним движением отполз обратно к дивану.
– Отвратителен, отвратителен! – Кажется, я плакал. Или это был треклятый ликёр? Мне не узнать, но последние слова так сильно меня ошпарили своей правдивостью, что меня это перестало волновать. Наступало спокойствие, и я тихо сидел на полу, облокотившись на диван, делая выстрел за выстрелом из своего маузера. Мои фотографии рвались и истлевали, а каждая выпущенная пуля только усиливала эмоцию. Но это была уже не ненависть, а какое-то отчаяние.
– Ненавижу... – прошептал я и закрыл глаза.
– Как бы хорошо было – уснуть. Лежишь и просыпаешься снова, счастливым и злым. И не вспоминаешь о себе. Какое же счастье, не помнить о себе! О том, кто ты. О том, как тебя зовут. О том, почему тебя знают. О том, почему тебя ненавидят... Счастье... Чистое счастье. НЕ ЗАСЛУЖИЛ!!! – Снова резкий прыжок, и вот я опять стреляю по своим фотографиям.
– Нет, так не может продолжаться. У меня есть не больше пяти дней, чтобы привести себя в порядок. Если я сегодня загремлю в больничку, то точно не успею! – И как только в бушующей буре может устоять светлая мысль? Мне это было не понятно, но я начал искать снотворное. Было же где-то тут, под подушкой. Ну же...
Но были только фотографии и ликёр. Это было последней каплей моей нарастающей паники, и я не смог устоять на месте. Я сделал несколько уверенных шагов в сторону двери, выбил её ногой и пошёл по улице, всё ещё держа пистолет в руке. Наконец-то, свобода... И пусть странные подростки украдут мой ликёр. Весь. Вот было бы счастье...
На этой мысли я остановился и заскочил обратно в помещение, после чего начал стрелять по всем лампочкам. Промазав всего один раз, я выбежал и понёсся, стараясь не останавливаться. Этот процесс оказался недолгим, так как меня задержали кусты. Я живо повалился и, направив своё тело поглубже в дебри, исчез из виду. Я хотел было крикнуть, но зажал рот рукой. Так я лежал несколько минут, но потом убрал ладонь и начал тихо-тихо шептать:
– Нет. Никакого счастья. Ты – не заслужил. Твой отец бросил тебя. Твоя мать любит искусство, а не тебя. Твои женщины любят деньги, а не тебя. Счастье бесплатно для всех. Но у тебя есть деньги. Ты – продал своё счастье. Сам виноват. Теперь живи с этим.
Пистолет потянулся к виску. Я приставил его так плотно, как только смог. Как же здорово сдохнуть в канаве! Теперь, уже откровенно рыдая, я выдавил из себя прощальное: "Прости" – и задрожал. Умирать страшно. Жить мерзко. Со страхом можно бороться. С отвращение нет.
– Несколько последних вдохов, и я стреляю. Считаю до десяти. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть...
...
Когда я искал снотворное, я и не мог его найти. Ведь его не было – я всё смешал с ликёром. Парней будет очень жаль, когда они напьются и уснут. А может, кто-то будет умнее и напоит им своих дам, а сам не сделает ни глотка. Когда я буду в лучшем состоянии, я найду такого парня и пожму ему руку. Он умён и омерзителен. Прямо как я, который сейчас спит в канаве. Я, который завтра встанет, вылезет из этой дыры, дойдёт до купленной за копейки квартиры, где есть только одежда и душ, тщательно вымоется, переоденется, вызовет такси и поедет в самый дорогой ресторан на завтрак, ведь я могу себе это позволить. В моём новом пиджаке, который я надену завтра, я наверняка найду свой прожиточный минимум на неделю. А зная мою расточительность – я наверняка учёл все свои потребности и денег там не мало. Интересно, какого цвета я выберу пиджак: светлый индиго или тёмный шартрёз? Это будет ясно позднее. А сейчас меня ждёт очередная неудобная ночь в очередном неудобном месте. И зачем я вообще существую?