Мясное рагу с грибами
Для приготовления рагу с грибами необходимо мясо.
Сразу возникает необходимость. Так в пустоте кто-то появляется. Тогда пустота оживает, и начинается суета. Слышна возня того кто исследует пространство.
Так же появляется необходимость. От нее теперь не избавиться.
Раньше ее не было. Теперь есть. Раньше было два. Теперь три. Или был один, теперь два. Если коротко, то - приходит кто-то новый.
Примерно так ветер выворачивает листья белым наружу. В результате пейзаж меняется, как будто кто-то надевает маску и становится чужим.
Ветер, налетев, прогоняет окружение, к которому ты уже привык, и по которому строишь теорию самоопределения. Кто-то, как на картине Дали, поднявшись на тонких лапках уходит, одним шагом оказавшись у горизонта. Тот, кто был тебе дорог, оказался способен к такой трансформации. Теперь мирная жизнь по отношению к которой у тебя сохраняется какое-то тепло происходит где-то там, бесконечно далеко.
Там на плите чайник, гудит колонка, а окно служит границей, сохраняя собственную вселенную в девять квадратных метров в виде куба света, в котором действует отец. То место находится где-то там. Может быть за лесом. Там, кажется, собираются тучи, и скоро пройдет дождь.
Ветер, появившись, выталкивает в реальность, производя ту самую родовую травму. Так было в и детстве когда после долгого путешествия ты наконец просыпался. Ты стоишь в утренней прохладе, в жестяной умывальник капает вода. Звук капель как голос мира, о котором ты ничего не знаешь.
Полноценный голос чужой, совершенно незнакомой жизни, попав в которую, и желая здесь освоиться надо забыть, все, что знал. Нужно равнодушно наблюдать как память покидает тебя.
Никого рядом нету. Ты совершенно один там, где только что полагал себя в полной безопасности, и в окружении друзей, таких как листья кувшинок на воде, желтые цветы кубышек, и стрекозы стеблях. Ты ошибался.
В рецепте мясного рагу с грибами сказано, что потребуется четыреста грамм мяса.
Именно столько и не больше. Точная формулировка как магическая формула. Зафиксированная на бумаге мысль. Также указано сколько требуется картофеля, грибов, овощей, лука и воды. Точная цифра это указатель на ключ найденный в опытах, исследования, экспериментах и догадках. Это озарение зафиксированное в абстракции цифры.
Неподвижность тумана есть непременное условие встречи, которое обычно не соблюдается. Какая-нибудь птица пошевелится, и кто-то уйдет в глубину леса. Это результат несоблюдения рецептуры.
Мясо для приготовления рагу, это как привет из мира, который ты давно покинул. Тот, кто тянет тебя назад. Ты уже все забыл. Ты уже постановил, что память о том, как на край тарелки с зеленым виноградом выползла оса указывает на то, что очень далеко.
Тем не менее, разрушая все преграды привет оттуда приходит, что означает вообще крушение всех границ.
Набор знаков, координат, системы оповещений, ориентиров и разметки. Но ты проходишь мимо, и не можешь определить направления ни по линиям гор, ни по руслам высохших рек, ни по движениям звезд и планет на небе, ни по перемещениям теплых и холодным масс воздуха в разное время суток по равнине и стекающих с гор в определенные сезоны. Нет способа понять разговор сосновой шишки нагретой солнцем на подоконнике.
На огонь ставится толстый чугунок.
Мясо обжаривается до появления уверенной корочки. Мясо меняет форму, как личинка на одной из стадий метаморфоза превращается в движимую светом медузу. Возникает и расцветает новый мир там, где места ему не было. Появляется кто-то новый. Этот кто-то окреп, а ты наблюдаешь появление и развитие нового мира без твоего участия, как зритель.
Русалки повисли в толще воды наблюдая прохождение Моби Дика. Они не последуют за ним, и не присоединятся к нему в очередной битве, даже мысленно. Они, не пошли за ним, тем самым они покинули его. Они будут также далеко как ковбои которые и не думают об океане. Так же далеко от тебя находится тополиный пух который ты впервые увидев осознал как объект где-то в возрасте пяти лет.
Как и все, то, что находится далеко так, что между вами вселенная соседней комнаты пустой потому что родители на работе, вселенная лестничной площадки, тоже пустой в это время дня, вселенная города, состоящего для тебя из переулков с зарослями акаций и мест где через асфальт пробили ходы муравьи. А за городом солнце стучит в степь как в барабан. Стук актера не нуждающегося в оркестре или указаниях. Вселенная тайны строения пластмассовой машинки и вселенная Млечного Пути после столкновения с Туманностью Андромеды и возвращения потревоженных орбит в прежнее состояние.
Все эти картины потеряют смысл и покинут тебя, как только ты откроешь глаза. Останется лишь комната, в которой пока ты спал мать задернула шторы. Или не так. Останутся лишь сосны за окном бегущего поезда. Или только этот звук падения капель в раковину. Тот, кто не знает о твоем прошлом.
В процессе обжаривания мяса добавляется лук.
Добавляется крупная соль.
Крупным частицам легче переносить суть продукта, принадлежа к какой-то иной сущности. В случае крупной соли, это вторжение порядка когда вода на скалах образует в углублениях камней соленые лужицы, которые нагреваются и высыхают, так что кристаллы слепят. Может быть это мир бесконечно ровной плоскости дна древнего моря.
Пока обжаривается мясо необходимо нарезать овощи.
Красный лук, сладкий перец, один перец чили, помидор нарезаются образуя салат. На твоих глазах возникает альтернативный образ мира, как та медуза. И этот мир развивается в том направлении, в котором ваши пути не будут пересекаться. Остается свобода только наблюдать.
В самом конце добавляются лесные грибы.
В конце-концов наблюдается какое-то чудо. Лесные грибы добавляют свой запах. Это запах означает проникновение сюда души леса. Там солнце едва достигает мха. Пятна света образуют карнавал в верхних ярусах. Тихий ансамбль жизни внизу образует свои ярусы и миры незаметные обитателям деревьев. Поражает легкость превращения, с которой все изменилось, поднявшись на лапках.
Домашний лимонад
Прозрачный напиток, чистый как слеза. В прозрачной субстанции взгляд не встречает сопротивления. Здесь никто не остановит тебя. Никто не одернет, не запретит. Когда за горой открывается новая долина. В этот момент приходит догадка что этот простор и есть ответ.
Сам образ моря, дает надежду, так как здесь взгляд не встречает сопротивления. Словно сама идея о путешествии ожидает тебя. Возникает лишь намек на голос возможности. Это как звук, который кажется призрачным так как в комнате нет никого. Рождается догадка.
Остается лишь тишина той жизни, что не ожидает гостей. А значит и ты, туда не заглядывал. Так ты не заглядывал в жизнь мелких грибов светящихся в темноте.
Хотя бы сейчас ты спокоен. Несмотря на то что город движется с планетой, планета вокруг солнца, солнце вокруг центра галактики, галактика летит навстречу Андромеде. Любая оборудованная площадка лишь временное убежище, несмотря на стакан освежающего лимонада. В этом есть полная ясность, такая же прозрачная как жидкость внутри стакана, которая сияет, когда внутрь нее попадает луч света, который начинает вертеться, как тот, кто на твоих глазах родился и проживает свою мимолетную жизнь от начала до конца, а ты наблюдаешь с полной ясностью. Ясность берет тебя за руку, и выводит наружу, подарив мгновенную вспышку свободы. Как у косточки лимона.
Открытие нового континента, которое состоит из выгрузки ящиков, установки палаток, распределение ролей в сошедшей на берег команде, проверке состояния судна, поиска источников воды и пищи, попытки хотя бы примерно оценить наличие и характер местного населения. То, что не имеет никакого отношения к той будущей жизни, что стоит за открытие нового континента, и которая складывается из движения по автостраде мимо моря и дальше в сторону гор. Той автострады, что будет здесь через несколько сот лет.
Выбор яблок
Яблоко, по сути, это дар леса.
Ты не знаешь того, чей он. Случайно ли он выкатился под ноги, или нет. Ты гадаешь, не имея знаний, опыта, ориентира. Ты знаешь того, как включен в систему взаимоотношений с этим внешним, не знаешь в ней своего места, прав обязанностей и меры ответветственности.
Яблоко больше связывает тебя с осенним дачным поселком. Хвостик яблока начинает линию указывающую на времена, которые уже не вернутся. Во времена когда нежный свет застревал в молодых листочках а яблоко еще существовала в виде завязи цветка. Точно так же для тебя не вернется время существования в виде рыбы.
А вот рыба знает своё отношение к этому внешнему. Рыбы это существа которые от своего мышления отказались в пользу коллективного разума, когда косяк это часть света в столбах вертикально опускающихся в синюю глубину, это просто часть океана. Тогда индивидуальный разум больше не нужен, тебя самого нет, а есть океан со всем, что в нем содержится. Ты и так не обладаешь никаким разумом, а значит, хотя бы принадлежишь к разуму стаи образующей гигантское облако испускающее свечение когда лучи выхватывают серебряные бока составляющих это облако рыб.
Яблоко можно очистить и нарезать, и в таком виде оно готово для приготовления пирога.
Блюда из тыквы
Приготовление блюд из тыквы это работа с мифом о том, что внутри плода можно построить дом и там поселиться. Это реализация мечты о потерянном рае.
Если это так, то плод тыквы большой, как гора, которая держит на себе собственный мир с городами, поселками, дорогами между ними, просеками, ручьями, с движением облаков собирающихся вокруг вершин, и потоков теплого или холодного воздуха движущихся вдоль склонов и собираются в точках перелома рельефа. Это описание мира, который содержит все, что необходимо. Ряд вселенных, соединенных в единый ансамбль, под защитой горы. Вся сложность такого мира пребывает в устойчивом равновесии.
Это в своем роде страна, в которой текут молочные реки с кисельными берегами. Такое описание применяется для области, которая не существует и само ее описание показывает невозможность такого места. Если в летний полдень ты точно знаешь, что где-то есть дождь, но для тебя это не имеет никакого значения. Дождь идет в области памяти, переселиться куда, разумеется, нельзя. Реальность дождя отодвигается в абстракцию и для наступающего вечера, и для следующего дня.
Здесь загадка, на которую уже никто не даст ответ. Корявая и хрупкая ветка яблони с листьями и завязями плодов качается по своей траектории, и возможно, ее движение содержит нужный ответ, но между этим свидетельством и выводом такое сложное доказательство, что пройти этот путь, отсюда, с земли покрытой травой в заброшенном уголке сада, до доказательства, учитывающего отдаленный пляж с песчаным склоном покрытым редкой травой заранее невозможно. Это ясно со всей определенностью, со всей силой прозрачности, такой же, как сила прозрачности стакана лимонада поставленного на столик в хорошо освещенном месте, в чем убедиться легко, достаточно пальцем стереть образовавшиеся на стекле капли.
Кальмар с тушеным луком и морковью
Кальмар родственник левиафана. Когда есть родство, то что-то вас объединяет, хотя может быть никакого признака, указывающего на это нет, и быть не может. То расстояние, что вас разделяет, поставило границу, которая кажется непреодолимой настолько, что за ней уже воображаемая страна и визит оттуда невозможен. Тем не менее остается какая-то связь. В самой глубине покоя, во время чаепития в самой буколической обстановке ты знаешь, что этот визит состоится.
Кальмар родственник монстра топившего корабли на страницах романа Жюль Верна. Родство приобщает к наследию, хочешь ты того или нет, приобщая к тому миру, который ты, может быть сознательно, покинул. Это был долгий путь, дорога, на которой ты теряешь память, разрываешь и забываешь все, что тебя связывало с прошлым, замечаешь в себе новые черты сигнализирующие о перестройке и о том, что ты становишься частью биосферы какого-то другого мира.
Для кальмара такая дорога включает подъем с глубины, попадание в ловушку специального судна, глубокую заморозку в холодильнике, путешествие по рынкам, даже оставаясь на месте, в каком-нибудь специальном складе, но перемещаясь в виде цифр по бумагам, долгий путь к магазину и появление здесь, на кухне.
В романе Жюль Верна виновником оказалась подводная лодка капитана Немо, но за этим скрывается более важный миф. Жюль Верн тоже крутился вокруг мифа, своей историей лишь укрепляя его. Так правда выходит наружу, и любой план терпит неудачу. Так все попытки капитана Немо терпят крах. У него ничего не получится. С самого начала, когда он только поднес карандаш к полотну ватмана движимый еще неосознанным вдохновением, уже было ясно, что его загонят в жерло вулкана, где он умрет в одиночестве запертый очередным извержением.
Поэтому миф указывает на явление более точно, проявляя то самое родство, которое все равно сработает, так как визит будет неожиданным. Миф неожиданно раскрывает суть, которую иначе ты нигде не увидишь. Ты будешь строить планы, искать, но ничего не получится.
Сначала нужно очистить тушку кальмара.
Это часть пути по преобразованию в что-то другое, чтобы в этом другом образе приобщиться к какому-то процессу о котором с самого начала ты не имеешь понятия, представляя его только в виде облака света. Кальмар обитатель далекого мира который ты видишь через призму страха, как все отдаленное на непреодолимое расстояние. Образ искажается и представляет кого-то другого.
Он и сюда-то попал в результате недоразумения, его здесь не должно быть. Это место на кухонном столе не должно быть занято.
Тот мир не может быть понят. Нет способа договориться. Нет таблицы для расшифровки знаков, нет переводчика. Пытаясь изучить ты получаешь сведения, которые не можешь понять. Единственные перемены которые бывают на той глубине это смена ночи на сумерки. Там всегда плюс два градуса. Туда почти не достигает солнечный свет и в воде почти нет растворенного кислорода. Движение воды, может происходить по направлениям снизу, от океанической плиты наверх, вдоль дна, и сверху, от освещенных слоев, вниз в темную глубину. Движение, видимо, такое слабое, что оно незаметно обитателям тех мест.
Очищенную тушку кальмара необходимо отварить.
Очищенная тушка это тот, про прошел трансформацию, полностью разорвал с прошлым, и обращен только в будущее, бесконечно далекое. Все из прошлого, что было дорого тебе, например заросли вечно сухой травы вокруг тереконника становившиеся для тебя живым существом лишенным определенной формы, теперь уходят в какую-то даль в памяти, в темные глубины, где уже будут недоступны и они обращены в будущее, в котором уже нет тебя.
Тушка кальмара отваривается до полуготовности.
Погружение в кипяток как подготовка к рождению в новом виде. В том виде, о котором ты ничего не знаешь. Приход того будущее, которое тебе незнакомо, языка которого ты не знаешь, а значит, никогда не сможешь подготовиться. Здесь важна решимость, как будто в той цели, к которой ты движешься ты видишь что-то. Ты можешь ожидать либо возможность встречи с кем-то, с кем встретиться иначе возможности не видишь, либо реализацию того, что ранее казалось невозможным. В том, новом состоянии, ты должен обнаружить все преграды исчезнувшими, путь свободен, и вообще, забыть о том, что приход света, сюда, в комнату, казался несбыточным.
Заранее необходимо обжарить мелко порубленные лук и морковь.
Морковь красного цвета как след присутствия того, кого ты не видишь, и не можешь видеть, но кто находится где-то рядом, например там, за окнами, вечером не показывающими улицу а лишь отражающие кухню, где ты сидишь за столом. И этот же кто-то будет ожидать тебя там, на переходе от станции до дачи, в глубине степей, в том месте, которое не имеет никакого значения, например там, где лесополоса подходит к дороге. Там он подойдет к тебе как поток воздуха спускающийся с горы подходит к воде как невидимый зверь на водопой, а вернее, сам водопой ему не нужен и он приходит просто на встречу. Именно здесь находится город, который об этом ничего не знает, и знать не должен.
Кальмар добавляется к овощам, все перемешивается и нагревается как следует.
Происходит появление нового блюда. Вошел кто-то, кого здесь не было. То, что могло не случиться, все-таки произошло. Прозвенел звонок, теперь ничего не вернуть назад. Прошлая реальность ушла как песок между пальцев. Тот, кто надеялся на неподвижность дорого ему мира теперь будет обречен искать дорогу назад, или тосковать о ней, понимая, что вернуться каким бы то ни было способом абсолютно невозможно.
Картофель
Есть тысячи сортов картофеля, и распространены они главным образом в Южной Америке. Сорта картофеля в основой массе не перешли границу, оставшись на родине.
Зачем уходить куда-то? Там, за границей, ничего нет.
Невозможность покинуть землю предков. Там, снаружи нечего делать. Пересечение границы означает разрыв связей с самой сутью, с самым главным, после чего все будет лишено смысла. Там силы начнут покидать тебя, и превращение в новое существо будет медленным умиранием. Ты начнешь таять, уменьшаться, и уходить в ту сторону, куда за тобой никто не последует. С этой стороны границы ты оставил что-то важное, то, что нельзя было покидать. Какой-то источник жизни, по удалении от которого силы покидают тебя, и процесс не остановить.
Сортов картофеля очень много, что является результатом процесса поиска, когда искали неизвестно что. Так выглядит поездка в поезде по горам Чили. Ты покупаешь билет, прощаешься с прежней жизнью и садишься в вагон, зная, что сейчас увидишь калейдоскоп вселенных. Поезд идет по горам, через мосты, тоннели, над озерами, вдоль океана, над долинами. Ты нигде ты не останавливаешься, и продолжаешь поиск, перешагивая через перевалы, ныряя в тоннели и все равно не сходя с поезда.
Мимо проплывают селения, горные реки, обработанные долины с плантациями или просто красивые виды, каждый из которых предлагает тот или иной формат красоты когда линия хребта, облака, тихий мирный вид селения, построенного в гармонии с окружающими горами трогают те или иные струны в душе отзываясь на гармонию особого сорта словно ты слышишь музыку каждый раз из новой, чужой, неизвестной до этого вселенной. И все равно ты проходишь мимо, куда-то дальше и дальше.
Картофель хорошо сочетается с рыбой, что служит основой ряда известных блюд, названия которых даже стали отдельными понятиями, таких например, как фиш н чипс. Торговая марка, или устоявшийся термин, это своего рода метка. Признак присутствия, как приветствие тому, кто придет сюда через биллион лет.
Метка найденного и освоенного континента. Для путешественника, это признак известной земли. Знак места, где нет и не может быть найдено ничего нового, но которое вполне подходит для жизни и содержит все, что тебе необходимо. А это, в свою очередь, означает спокойствие, хотя бы на какое-то время. Это своего рода благоустроенная могила, формат в котором предлагается провести вечную жизнь, в том смысле, что в любых обстоятельства ты всегда так или иначе найдешь одно и тоже под этой торговой маркой, или под тем, что обозначено таким термином. В своем роде это спасательный круг для того, кто в каких-то обстоятельствах ищет убежище и хочет найти хоть какую-то определенность. Как единственный огонь, горящий в ночи, как фонарь на дороге, или как обнаружение на небе хоть какой-то знакомой звезды, для того, кто умеет ориентироваться по звездам. В этом случае ты встретил друга там, где мог ожидать только чудовищ разговаривающих на неизвестном наречии. Здесь же кто-то, кто встретит тебя и кого ты узнаешь, а это в свою очередь будет означать, что хотя бы на какое-то время здесь, за стенами из дикого камня, ты получишь защиту, огонь, горячую еду и убежище.
Рыба и картофель сочетаются в блюдах даже тех мест, где никогда не было рыбы. Это похоже на проникновение карпа на вершину водопада. Или еще подальше. Вообще это визит в те места, где тебя не должно быть с помощью созданной системы нанесенной на карту. Ну а это уже означает потерю ориентира, указания на точку возврата. Ты идешь неизвестно куда. Это визит на ту сторону, когда эта уже не держит. Тебя вообще ничего не держит. В доме гоняет ветер, а ты уходишь вместе с ним, словно ты сухой листок или что-то типа того. Тебя выбрасывает и ты обнаруживаешь в себе способность к полету. Способность достичь тех мест, где тебя не должно быть. Но и посещаешь их ты как птица, как тот, кто не играет здесь особой роли, кого всегда можно спугнуть. Ты везде призрак, никто, тот, кого не замечают. Но это дает возможность смотреть на все в проекции сверху, что для тебя превращает любой ландшафт как место драмы в виде борьбы за жизнь, всего лишь в красивый пейзаж, который ты минуешь, не оставляя следа.
Дикий лосось
Проблемой является получение лосося выросшего в океане. Дикого лосося. Того лосося что хранит еще связь с началом, в котором должны быть скрыты какие-то ответы, связь с которым нельзя терять. Есть лишь небольшая надежда на то, что подобный проект вообще реализуем, так как в настоящее время остались лишь ненадежные следы существования подобного явления, достоверность которых столь призрачна, что делает практически нереальным любой проект по поиску.
Это тот лосось, для которого родство с океаном является частью его жизни и он совершенно спокойно совершает миграции туда и возвращается обратно. Такая, невозможная для кого-то еще, связь, для лосося не является мифом. Для любого другого подобное было бы в лучшем случае тщательно, охраняемой областью памяти о чем-то, что закончилось навсегда. Дикий лосось этот тот, кто, фактически, никогда эту связь не разрывал, и с чем ничего не могли сделать никакие обстоятельства, даже если они пытались поставить между ними непреодолимую преграду за миллионы лет.
Тот первоокеан вполне возможно токсичен. Тот, кто токсичен отталкивает тебя. Он не пускает тебя к себе, лучше тебя зная, что сближение невозможно. Он знает это, так как сохранил ту самую память, которую ты пытаешься восстановить, вполне справедливо ожидая, что именно там находится разгадка.
В таком океане ты погибнешь, и даже поднявшись к поверхности не смог бы глотнуть воздуха. Но в этом случае это лишь показатель того, как ты далеко отстоишь от него. Ты сам уже тот, кто делает возвращение невозможным. Именно поэтому дикий лосось, как тот, кто сохранил эту связь, так ценится. Если нельзя восстановить связь, то нужен хотя бы посредник, с которым, возможно, не удастся договориться.
Дикий лосось это гость из другого мира, тот, кто может преодолеть границу и легко оказывается и там и здесь. Ты хотел бы получить именно его, как будто вообще можешь заимствовать у него эту возможность. Конечно, ничего ты не можешь, и образец, лежащий на тарелке, только докажет это внимательному исследователю, тому, кто подойдет к процессу изучения с требуемой тщательностью.
Лосось с рыбной фермы является имитацией, это маска, призрак, выдающий себя за другого. Тот, кто заместил реальность. Построена декорация которая должна заменить истинное, но заменить его ни при каких обстоятельства не может, и любой сразу почувствует обман. Такое замещение показывает длину пути, который придется пройти ради возвращения, или даже невозможность подобной экспедиции. На самом деле здесь, конечно, нет точной цифры длины пути. Есть лишь указание на то, что величина эта огромна. Это показывает невозможность возвращения, когда даже письмам с той стороны ты не веришь. Здесь, на месте которое давно было покинуто кем-то, его голос слышимый в строчках письма кажется чем-то чужим.
Вместо реальности предлагается суррогат, конечно, в том случае, когда реальность недоступна. Маска, призрак, тот, кто играет роль и представляет того, кто на самом деле сюда не явился. У клоуна нет никаких полномочий, с ним нельзя вести переговоры. Его образина не только отличается от лица того, кто должен быть здесь, но и своим видом показывает разницу, то, что это подмена. Тот мир сейчас недоступен. Имеется ввиду мир, в котором возможна встреча. Там дорожка из лунного света и она всегда кажется разметкой и приглашением.
Искусство ходить по магазинам
Бутылка вина
К обеду можно купить бутылку вина. Но можно и не купить. Тогда того, что ты ожидал, не будет у тебя в руках. Не будет тяжелого, отдающего тусклым зеленом цветом объекта, содержащего внутри тягучую темную влагу, со вкусом раскрывающемся в тонкие тонки земли и камня. Ничего не будет, придется констатировать пустоту, ровное место, и отсутствие возможности там, где должно было состояться событие. Какое событие? Ожидаемое, то, к которому ты готовишься, и которое своими лучами достигает самых отдаленных земель твоего местообитания, формируя саму структуру жизни, и определяя все усилия и направление движения, сковывая все существование в напряженное ожидание. Теперь станет ясно, что ничего этого не будет.
Бутылка вина, это прозрачный продолговатый объект как пропуск на ту сторону, как ключ, открывающий новый мир. Без него вся экспедиция лишена смысла, и запас топлива, оборудования, еды, обученная команда, корабельные орудия для защиты от пиратов, новейшие карты а также тщательно собранные сведения в ходе предыдущих попыток экспедиций пробраться в этот район, ничем не помогут. Это своего рода помощник, обладающий сверхъестественными возможности, такой, каким себе представляют, например, дракона.
Дракону доступны отдаленные острова, тогда как для тебя место стоянки в деревне в горах Папуа Новой Гвинее нет. Дракон может сходить туда и вернуться с горстью фиников. Или останется там, чтобы помогать ловить рыбу племени живущему на берегу лагуны. Он будет появляться на рассвете. Заря не бывает на экваторе, там, где ночь мгновенно сменяется днем. Рассветной заре там нечего делать, но дракон туда проникнуть может. Заря остается на севере, зачем-то часами стоя над айсбергом, застрявшем на отмели, в заливе, куда могут зайти киты вслед за стадами лосося. Кит следует к берегу, туда, где ему нечего делать, где ему не место, на границу своего мира, словно в надежде заглянуть за границы земного диска. Так и солнце косыми лучами освещает залив на севере Канады просто ничего от него не требуя. Там узкий пляж из серого песка за которым сразу растут лиственницы. Пляж из-за ближайших гор и вечного солнца у горизонта всегда в тени и освещается лишь отблеском от горной цепи. Сам, без помощи, ты туда не попадешь.
Кстати, это то самое место от которого никто ничего не требует, то есть, оно существует само по себе, содержа в себе источник самоопределения. Примерно так же как описанный ниже, в идеях о завтраке, сэндвич.
Яблоки
Яблоки находятся в отделе для фруктов.
Они там обосновались, а значит, каким-то образом оправдали свое пребывание в этом месте на какое-то время, справедливо считая, что захват произошел успешно. Теперь ты здесь, под защитой выбранного места, можешь устанавливать собственный порядок.
Яблоки бывают разнообразных цветов. Причем, как правило, цвет яблока чистый, однотонный, редко смешанный. Яблоки выглядят как предметы из мира, который целиком не поддается анализу и не дается в руки, а ты лишь понимаешь, что только малая часть разнообразия может быть освоена и доступна хоть в каком-то виде, об этом говорит совершенство формы и чистота цвета.
Допустим, можно видеть соседний остров. Это вызовет предположение, что до него не более тридцати километров. Но и такое знание не приблизит тебя к тому берегу, с учетом смены погоды, течений, палящего солнца, возможного ветра, и непредсказуемой силы возможной бури.
Лишь совершая прогулку вдоль берега, по белой песчаной косе покрытой прозрачной водой ты можешь представить, что преодолел водное пространство между вами и находишься на точно таком же береге там, с той стороны. Тогда блики солнца вводят в транс переселяя куда-то в другое измерение, то, где путешествие состоялась и цель достигнута.
То, что ты покупаешь яблоки, и через это прикасаешься к красоте, это всего лишь возня там, где ты ничего не понимаешь, а значит вообще то, откуда появилась эта цветная россыпь аккуратно уложенная в деревянные лотки недоступна, даже если ты прямо оказался там. Ты лишь проездом. Ты чужой. Когда на этих улицах у тебя с кем-то устанавливаются теплые отношения, это всегда дань уважения кому-то другому. Доброте вообще, как духу, который всегда рядом но всегда покидает тебя как ветер, который ты, стоя на краю скалы, остановить не можешь.
Буханка хлеба
Круглая буханка вкатилась в поле зрения, войдя как новый игрок, как тот, кто меняет правила, появившись, как тот, кто смял карту. Как тот, кто прогнал тихий мир построенный без него и стоит между тобой и возможностью вернуть все. Теперь тот тихий мир полный светлого счастья кажется лишь мечтой, не отражающей реальность, просто потому, что он а. далеко б. недостижим. Ты и не ищешь неточности. Предъявить за них будет некому и незачем.
Трещины по поверхности буханки как карта далекого мира, как изображение поверхности Плутона, того мира, того, который на тебя не влияет, и интерес к которому означает изучение пустоты. Между вами нет, и не может быть никакого понимания. Рельеф весьма богат, но запоминать его особенности, горы, долины, моря, пласты льда и кратеры незачем. Там нечего делать. Там дуют межгалактические ветра, то есть слышен голос того мира, который к тебе не имеет никакого отношения. Это уже голос небытия, той формы жизни в которой ты совершенно не нужен.
Также и надкрылья жука представляют из себя твердый купол. Стук по такому куполу подтверждает его прочность заставляя отказаться от планов пробить его. Так выглядит прочный панцирь поверхности мира сферы Дайсона, навсегда скрывший содержимое цивилизации изолировавшей себя от твоего мира. Жук представляет существо максимально далекое от тебя. Такое, которое находится на вершине соседней горы, или еще дальше, на любой произвольной вершине за ней. Ты можешь лишь гадать, ясно лишь то, что расстояние далеко, между вами нет и не может никакого понимания. А наличие такого понимания есть лишь видимость, в виде системы классификации приколотых булавкой к пробке насекомых, или системы выбора горы на которой его можно искать. Мечта о понимании лишь призрак, обманывающий тебя и создающий ложную систему координат.
Жук уползет. В руках будет пустота, только шорох воспоминаний о коллекции тропических насекомых. Произойдет столкновение со стеной пустоты, когда только далекий голос откуда-то то ли с той стороны гор, то ли принесенный рассветным светом с той стороны галактики, будет сопровождать тебя, как будто ты разоблачился до нага, несмотря на холод от льдин все еще сохраняющихся в заливе, и ничего больше рядом нет, кроме ощущения тепла от этой надежды как будто ты за ней можешь идти прямо по воздуху к той части гор, что уже освещена.
Аналогично, приходящий во сне подробный рассказ об обстоятельствах где ты счастлив, вообще, не обещает встречу, а лишь передает сообщение, словно кто-то оттуда, с той стороны, прислал подарок. Так и происходит когда тебе кажется, что насекомое приколотое булавкой к пробковой подложке на самом деле живое, просто потому, что радужное сияние на надкрыльях приобщает тебя к тропическому миру. Там, в тишине заводи образовавшейся разливом Амазонки рыба приклеивает икринки к обратной стороне листа затопленного растения.
Кочан капусты
Кочан капусты это круглый и тяжелый объект, покрытый блестящим внешним листом. Такой объект скрывает внутри все увеличивающуюся сложность и плотность информации о строении на единицу площади. Недаром возник миф о появление детей в капусте как о портале в центр мира где только и может происходить рождение, как нечто, что не соотносится ни с тем, ни с этим, ни с каким-либо вообще миром. Там происходит то, что не подчиняется никаким законам. В тишине комнаты возникнет новая жизнь, и вместе с ней новая вселенная.
Ты же отделен от этого процесса, и путешествуешь взглядом по покровному листу как по пустыне. Здесь, в твоей пустыне, ничего нет. Цель пути где-то там, ты в нее не веришь не надеясь на мечту. Так и бродишь, без цели, без явной возможности выбраться наружу. Ты заблудился как всякий, кто уже родился, и оказался окружен стенами, газовой колонкой на кухне, тусклым светом лампочки, ванной завышенной сохнущим бельем, и суетой родных в соседней комнате.
Враг под видом отца, или тот, что скрываешься в виде шмеля в цветке геллеборуса все равно дождется. Ты для него не существуешь. Для врага существует жертва вообще. Тот, кто вторгнется в мир розовых лепестков и желтой пыльцы. Это подтверждает то, что ты вообще находишься в пустыне. Здесь нет определенного объекта, и ты в этой системе координат лишен индивидуальности. Ты можешь только приблизиться на расстояние броска или исчезнуть из поля зрения уйдя в небытие вообще. Где ты и находишься.
Пустыня, в которой ты находишься, это дом родной. Здесь и стол, и тишина, и диван, лежа на котором можно путешествовать в вечность, преодолевая расстояние хотя бы движением во времени, когда любое другое движение невозможно в силу тех или иных причин, по вине того или иного врага, ожидающего тебя у притолоки, или в чашечке цветка, или создающего какой-то шум на кухне. Пока капуста предъявляет тот сложный мир, который ты потерял, родившись. Знание покинуло тебя, и может быть, ожидает где-то там, пока ты идешь по залитой жарким солнцем улице.
Кафе
Днем можно зайти перекусить в кафе.
Матовые фонари как маяки, показывающие путешественнику что на отдалении есть другая жизнь. Источник такого огня может находиться где угодно, то ли на расстоянии протянутой руки, то ли в другой галактике. Это остается неясно. Для путешественника важно, что другая жизнь вообще есть, а значит, с его гибелью ничего не кончается. Такая простая капля отдельной жизни самодостаточна, так как еще нет понятий о ком-то другом, и жизнь не замусорена сложностью. После пустоты достаточно просто факта.
Кофе наливается тонкой струйкой. Кофе истончается в полете, как бы эволюционируя в более изящную и менее приспособленную форму, требующую для поддержания стабильности высокоразвитого общества и не могущую существовать в диком первобытном окружении. Глядя на это окружение как что-то незнакомое и ненужное. Деликатность смешения выдает сложный процесс к математике которого удалось прикоснуться. Рядом неожиданно прогремел поезд. Открылась бездна, как будто сорваны покровы и ты наблюдаешь сложный механизм скрывавшийся за внешней простотой понимая, что до этого тебя обманывали. Теперь надо разбирать кто и где обманывал. Обманывал ли тебя тот самый клейкий листочек в мае? Возможно, что он тоже.
Пирожное, как воздушное существо, как гость из идеального мира, того самого, в котором все должно отличаться, и быть своего рода первообразом, или проекцией, тем, что никак не связано с твоей реальностью. То, каким ты его представляешь, естественно, не зная об этом ничего, и воображая нечто, на основании того, что видишь - жаркой улицы, освещенных солнцем тополей, мокрых пятен на асфальте, бликов витрин, то есть, всего того, что к истинному предмету не имеет никакого отношения.
Нет никакой возможности гадать. Нет ни весточки, ни намека, ни точки, с которой можно начинать доказательства. Так, найденная поляна в лесу является местом покоя, который мог сложиться только здесь, когда медовая кашка образует океан, над которым колышутся волны насекомых. Днем, в самую жару, когда запах становится одуряющим а гул насекомых невыносим, это пляж одного из необитаемых островов Индонезии где в этот момент коралловое дно лагуны освещено лучше всего.
Ромовый пирог
Нужно приготовить бисквитное тесто и запечь его в форме. Так получается лишь заготовка. Заготовка это шаблон, болванка, то, что само по себе непригодно для какого-либо использования. Объект принадлежит миру мертвых вещей ведущих призрачное существование, таких, которые легко могут быть вычеркнуты из книги жизни. Как вещи, которые никто не создавал, например тень.
Такими являются брошенные детали автомобилей или старые железнодорожные шпалы. Старая шпала не годится ни для какого применения, и это несмотря на то, что сделана из отборного дерева и как следует пропитана креозотом, то есть тщательно подготовлена и прошла не один этап обработки. Тем не менее отслужив свой срок она представляет собой предмет уже не имеющий отношения к жизни, даже не может служить топливом. Что-то живое, начало или расцвет чего-либо проходит в другой стороне и не имеет отношения к существованию отработанной шпалы. Там, где находятся такие объекты происходит лишь призрачная жизнь, такая как жизнь пятен света, случайного дождя или движение вроде сгущения сумерек. В такой жизни кто-нибудь, возможно, художник, и найдет смысл, но этот смысл будет понятен только ему самому. Заготовка из бисквитного теста сама по себе означает лишь тоску по другой жизни, ожидание, то самое, которое, вполне вероятно, не будет разрешено.
Само ожидание ромового пирога ожидает проект встречи, предвещает состоявшийся визит когда тот, кого ты ожидал, или какая-то другая жизнь к которой по той или иной причине хочется прикоснуться. Теперь встреча становится реальностью. Тот кого ждали оказывается рядом, может быть, даже случайно, а не отвечая на твои призывы. В момент сближения это уже не имеет значения, когда начинает действовать нечто новое, то, что хотя бы на короткий момент заставляет чувствовать, что все изменилось, не важно, так это на самом деле или нет.
Для завершения рецепта необходимо приготовить сироп. Для этого требуется смешать ром, сахар, и лимонную цедру. После этого бисквитная заготовка протыкается несколько раз шпажкой, в форму наливается половина сиропа, и туда аккуратно погружается бисквит так, чтобы выступы формы совпадали. Сверху наливается остаток. В течение часа вся жидкость впитывается. В результате происходит рождение нового существа. Появляется тот, кого ты ждал. Гость, из другой вселенной, который не мог появиться иначе чем таким сложным путем. Как жизнь, возникшая путем зарождения на пустынной планете жизни, эволюции до появления разума и наконец создания технической цивилизации способной открыть портал. Сама трудность пути подсказывает его невозможность. Тем не менее ромовый пирог, дополнительно посыпанный пудрой или покрытый глазурью воплощает состоявшийся визит.
Шашлыки
Шашлыки лучше жарить где-нибудь у реки. Лучше это делать где-нибудь далеко, не здесь, там, за горами, за долами, за тридевять земель. Ты должен совершить выход из подъезда, спуск на лифте, поездку на машине через лабиринты города, полет по шоссе, проехав поворот за поворотом грунтовых дорог. Каждый такой шаг похож на обрушение железного занавеса за спиной. Это своего рода ритуал нового рождения. Лучше углубиться в лес так, чтобы между твоим прошлым и тем местом и состоянием в котором ты пребываешь остались препятствия и расстояния кажущиеся непреодолимыми бытовому сознанию.
На берегу водоема можно найти место, в котором склонившаяся к воде верба, и узкая полоска пляжа с видом на залив. Приобщившись к этому сам становишься тем невидимым существом, для которых лес выглядит как трава едва достигающая брюха. Стадо таких животных пасет лето. Такие животные принадлежат невидимой, истинной части мира. Это та самая часть, над которой не властны ни текущие обстоятельства ни время. То, что время не властно, следует хотя из того, что все повторяется из года в год в течение миллионов или более того лет. И на тебя тоже не будет действовать время.
Водоросли образуют подводное царство. Ты рассматриваешь структуру царства водорослей подойдя к воде. Такое зазеркалье удается разглядеть в деталях, не погружаясь туда, не уходя на ту сторону, не заплатив полную цену. Пришлось бы пройти по шкале назад, снова стать рыбой. Ты паришь взглядом над ними, не имея отношения к миру личинок стрекоз, мотыля, жуков-плавунцов, мелких ракушек, застывших под листом окуней. Тебе удалось нарушить все правила.
Под листьями кувшинок в освещенном слое воды замирает стая рыб. Полтора десятка обитателей чужого мира могут быть нанесены на карту, как будто их число или расположение в зеленой воде тебе хоть что-то скажет о том мире. Или об этом. Конечно, не скажет. Так и сохранится неподвижность молчания.
Рыбы замирают в момент счастья, когда свет, тепло верхнего слоя воды, ощущение защиты от плоскости листа создающего тень на какое-то время, свободное от холода, болезней, паразитов, кислородных заморов, отравления, перепадов давления, голода, нападения хищников, выпадения дождя. Вспугнутая движением рыба перемещается глубже.
Серая цапля замирает подняв клюв и тут же исчезает, сливаясь с вертикальными линиями рогоза. Цапля покидает этот мир, сливаясь с пейзажем, впитываясь в краску, растворяясь как капля краски в воде. Цапля достигает, таким образом, идеала индусов и приобщившись к красоте вселенной, отказавшись от собственного я, слившись с камышами.
Излучина реки видна с крутого берега, когда ты уже далеко от воды и пребывание рядом с ней для тебя в прошлом. Общее время ушло в небытие, оставив вместо себя только образы в памяти, как ширму за которой происходит полный демонтаж декораций, оборудования, временных построек, всего того, что складывает тот момент, который казался вечностью. Декорации не могут воскресить реальность, с которой пришлось попрощаться. Ты видишь излучину реки, часть пляжа, лес на той стороне, зеркала стариц.
Идеи для завтрака
Круассан
Бывает так, ты хочешь круассан, но в ближайшей пекарне его нет.
До того как ты узнаешь об этом у тебя складывается стройная картина мира, на которую ты надеешься и можешь опираться для того, чтобы как-то ориентироваться и планировать хотя бы ближайшие шаги. Сама возможность доверять здесь наполняет существование светом, и хотя бы на какое-то время дает ощущение покоя. Теперь оказывается, что все было ложью с самого начала. Почему-то примерно такое же ощущение вызывает вид крыс, когда ты из окна видишь их шмыгающих у помойки.
Мечта отодвигается в сторону того, что не может быть реализованной и становится мечтой в полном смысле этого слова, переселяясь куда-то на облако. Туда, откуда она может смотреть на проплывающие внизу города леса и реки совершенно отстраненно. Так, как смотрят на части пестрой и гармоничной картины а не как на поле где разворачиваются событие полные какого-то драматизма. Такое переселение мечты разрушает привычные представления.
Яичница с помидорами
На ветке сидит обезьяна. Обезьяне нагревает руку, так как кисть попадает в пятно света. В этом образе потенциально заложено развитие которое пройдет культура, обязательными феноменами которой будут и болезни и войны. Обезьяна, как существо отказавшееся от эволюции, застыла в вечности, погружена в ощущение тепла возникшее от сытости, и в своем роде достигла рая, состояния, из которого возможно движение только вниз. Кроме того, вероятно, в каком-то виде животному доступно ощущение красоты, своего рода гармонии. Между пальцев обезьяны язвы от недавнего пореза, кроме того в основании хвоста чувствуется зуд который вызывают паразиты, что означает неизбежность болезни и смерти.
Здесь обезьяна совершает визит в твою память как образ неизбежности движения, и неизбежности визита гостя. Того визита, который обозначает конец всему. Та гармония которая сложилась занавеской останавливающей свет лампы и не пускающей его в темноту ночи будет разрушена. Можно вставать и выходить.
Из холодильника вынимаются два яйца. Два яйца как два глаза того, кто сидел в засаде миллионы лет, жабы, что сидит на месте со времен Девона. Приближение вечера означало какой-то ответ. Замирание звуков, то, как здания сначала уходят в тень а потом проявляются горящими окнами, что означает открытые глаза тех, кто наконец повернулся к тебе. Но ответ не будет дан. Ничего не произойдет, кроме начала новой, до этого неведомой, тихой жизни, сложенной из звука кипящего чайника, голосов из телевизора в одном из окон, разговоров которые вылетая в темноту из освещенных комнат тут же растворяются в космосе теряя там какое-то конкретное значение, как ожидание жабы лишенное за миллионы лет смысла.
Сосиски с кетчупом
Сосиски на завтрак соединяют тебя с прочным и надежным миром, воплощенном в представлении о сердце Германии. Мир замков в горах, обработанных полей и зарождающегося нового промышленного порядка. В коротких штанишках на лямках крест на крест. С местом, где скрыта основа всякого порядка в горах, где заблудились духи. Основание любого строения, прочного, как каменный замок. Тот мир, который от избытка проявляет себя пивными фестивалями, гладкими дорогами, уютными домиками, вкусными и полезными молочными продуктами, хорошим хлебом. Небольшое время до того как ты продолжишь падение с неуправляемым вращением, когда ты даже не можешь сказать, видишь ты приближающесядно или удаляющийся мост. А здесь надежда на какое-то время прикоснуться к порядку.
Столик в тени навеса где ты мог заказать баварскую сосиску, булочку, горчицу, кетчуп и кружку пива будет символом убежища из которого и не надо выбираться. Снаружи которого и нечего делать, либо можно выйти на какое-то время но неизбежно будет нужно вернуться сюда. Конечно, если примут. Это страна остановившегося мгновения, что роднит ее с каким-нибудь другим стабильным миром, например с просторами прерий по которым движутся стада бизонов. Равнина выглядит как нетронутая, в которой то здесь то там заметна туша животного, которые сохраняют друг с другом определенную дистанцию и движутся в одном направлении примерно с одинаковой скоростью.
Другой стабильный мир, такой как залитый солнцем аквариум в котором ты себя увидел однажды во сне, и который остается где-то в какой-то области памяти, как будто когда-то откроется дорога туда и он будет одним из миров, которые придется миновать, например, в ходе перечисления воспоминаний, даже таких, в момент смерти, в момент поиска уже нового мира.
Американский донат
Американский пончик покрытый апельсиновой глазурью.
Пончик снят с крыши заведения Донатс под Мичиганом. Он, очевидно, изменил форму. Здесь, на витрине, на подносе среди других таких же, он сидит в засаде. Пончик это шпион, который одним тем, что тот мир проявил свой интерес утвердил здесь чужой порядок. Здесь качают вышки нефтеносного слоя для заводов в Аризоне, на севере Техаса и в Неваде. Уже здесь настороженность, недоверие и тревога визуализированная слежением за уровнем котировок и индексами.
В таком случае ощущение покоя лишено содержания. Неверно, что что ты слышишь дыхание того мира, в котором ждал мать в холле парикмахерской, следя за пятном света на стене. Теперь то, что отражает та память является лишь декорацией недоступного. На обложке журнала не надпись на чужом языке, что было бы нормально, а вывеска булочной ожидающей тебя со скомканным рублем в руке, так как все поменялось. Все необратимо изменилось, и это ты сидишь в укрытии, вычисляя маршруты движения местного транспорта.
Специальными поездами через леса Канады керосин отправляется на Аляску. Также отправляются суда с западного побережья через порты Калифорнии. Целая сеть частично совпадающая с рисунком границ штатов и лишь условно с картой дорог Эйзенхауэра. Только линии миграций бизонов не соответствуют этой сети. Этот порядок не согласуется с линиями дорог, мостов, электропередачи, плотин и линий авиасообщений.
В это же самое время рассвет трогает айсберг застрявший во время отлива в бухте на побережье Аляски. Единственный круизный лайнер подойдет к берегу на двадцать километров западнее. Киты не замечают лайнер, игнорируя его, отмечая лишь как помеху, как то, чего нет, на фоне пейзажа, который всегда состоит в основном из бледной полоски сумерек. Смена полярного дня на ночь ничего не меняет. В тишине звуки шумного дыхания китов и всплески от удара хвоста не тонут довольно долго.
Всплеск это заявление о себе, или передача сообщения кому-то. Возможно, что адресата еще нет на свете. Так это было в момент появления первых рыб. Зачем передается такой сигнал, не ясно.
Так же звучит звон ложки о край стакана. Такой звон потом остается в памяти даже если сама ситуация лишена деталей. Остается шаблон ситуации, когда ряд обстоятельств сложился. Звон раздается в памяти как зарегистрированный сигнал. Так должен звучать сигнал передатчика оставленного неизвестной цивилизацией, со сроком работы заведомо превышающим не только гипотетическое время существования этой цивилизации но и предельное время существования вселенной, см. “Глас божий”. Как время когда ты ждал мать в парикмахерской.
Утренний кофе
Если утро солнечное можно выйти выпить чашку кофе в ближайшей кофейне.
Здесь важен сам процесс, когда солнце прилагается к завтраку, словно ты не пьешь кофе а погружаешься в океан света. В этом океане видно направо, налево, прямо, назад, вверх и вниз на любое требуемое расстояние, а также здесь в этом свете ясно видна сама суть вещей, если такое потребуется.
Утренний кофе это точка на листе бумаги. Начало рисунка или точка отсчета системы координат. Рисунка неизвестно чего. Того, что начнет самостоятельную жизнь, уже без создавшего его инженера, как запах кофе существует сам по себе. Сила впечатления от запаха подсказывает что у тебя самого меньше значения чем у этого напитка. Тебе дается какая-то оценка. А оценка, и точка начала координат это уже кое-что. Тем утренний кофе и ценен.
В зале пекарни стоит три небольших столика для желающих выпить кофе на месте. Все оборудовано как вечное приготовление в ожидании того, кто никогда не придет. Как памятник ожиданию и надежде.
Все подготовлено. Так выглядят покрытые ягодой поляны в северном лесу. Это дань памяти тому, что никогда не произойдет. Поэтому стол накрывается таких размеров, которым никогда не найти соответствующего едока.
Когда проходишь мимо, железная кнопка куртки один раз ударяется о деревянную спинку скамейки.
Раздается сухой чистый звук, который обозначает твое присутствие. При этом, совершенно неясно, как именно должен транслироваться подобный сигнал. Для тебя звук случаен, поэтому ты не управляешь процессом и вообще ничего не знаешь. Итак, это может абстрактной меткой. Ты не знаешь, а значит, у тебя нет никаких инструментов оценки. Ты личинка, движимая потоком света, и только потому знающая законы природы. Банка тушенки, свеча, немного топлива для печки для запертого в полярной избушке. Ты не знаешь маршрутов миграции китов. Не можешь последовать за белым медведем по льду. Тебя не греет полярное сияние. Достаточно того, чтобы банку тушенки можно было нагреть.
Ты ничего не знаешь. Только с этим незнанием и можешь иметь дело. Звук становится отдельным существом обитающей в кристально чистой вселенной. Даже если эта вселенная всего из одного освещенного лампой коридора с окном на конце, в котором на полу истертый паркет.
Шуршание оберточной бумаги является звуком твоей собственной жизни. Ты сам это слушаешь с удивлением, читая трансляцию как в шуме насекомых африканского болота на канале DC узнаешь звуки. Шуршание оберточной бумаги при разворачивании круассана это своего рода заявление права, того, что ты существуешь. Хотя бы здесь, на столике до которого чуть-чуть не достает пятно света.
Резкий вкус кофе заставляет проснуться. Вкус отталкивает от реальности, подсказывая, что здесь что-то не то. Ты выглядываешь наружу, на шум постороннего мира. Координатами является алое свечение поверхности воды в закрытой со всех сторон бухте куда падает отсвет от освещенной вершины горы. Кит превращается в частицу планктона увлекаемую потоком. Тем самым, что движется от тропических морей девонского периода в комнату залитую светом.
Ты сидишь на стуле, в небольшом зале. В зале три столика. Три столика как три волны доходящие до окружающего остров рифа, за который они не проходят. Перепада высот хватает как раз для такого количества пиков набегающей волны. В зале вместо стены идет стеклянный витраж. Сейчас, в этот момент больше нигде ты сидеть не можешь. Указанные объекты описывают твои координаты совершенно точно. Ты пойман в ловушку, и нигде в другом месте быть не можешь. Ты как муха, пойманная на ленту. Как ребенок тоскующий в летний полдень. Воздух превращается в жидкое стекло которое застывает, фиксируя момент, независимо от того, просил ты об этом или нет. Все совершается само по себе, как природное явление, вроде потока ручья который весной уносил брошенные тобой в течение горелые спички. Тогда это было планирование экспедиции по выходу в Атлантический океан с попыткой окружения Аргентины. Те планы были положены на полку, в своем роде тоже оказались зафиксированы, но не умерли,а выжили, и дальше могут продолжать существовать без тебя, в своей вселенной полной абсолютной ясности, в том числе и того, что тебя надо простить, как того, кто уже никогда не придет.
Сэндвич
Кусок хлеба с ломтиком колбасы представляет объект, являющийся минимально достаточным завтраком. Минимально достаточная конструкция, то, что будет найдено в ходе исследования после удаления напластований постороннего, после освобождения истины от того, что уводит в сторону.
Все остальное является фоном, засоряющим горизонт. Лишнее, это то, что может быть удалено. То, что может уйти, и никто его не будет держать. То, что может путешествовать по степи погружаясь в шелест травы, запах полыни, ощущение теплого ветра дующего с края земли, визг насекомых, и не оборачиваться на прошлое, так как там его никто не ждет и не чувствует никакой потери.
Лишнее, это то, что могло вообще не существовать. Тот, для кого вообще могло не быть испуга от вида жука-плавунца или удивления от вида близко севшей стрекозы. Это тот, у кого есть возможность отказаться, не сделать такой выбор и не шагнуть в жизнь, а остаться на месте или пойти другой дорогой. Тот, кто спокойно может уйти, отвергнув предложение существовать.
Ты легко расстанешься с таким образом и с памятью о нем как с заблуждением, с тем, что мешает, тем, что обманывает или утешает того, у кого не может быть никакого утешения, то есть тем, в чем нет никакого смысла, как нет смысла в таком утешении.
Только сам сэндвич остается точкой отсчета. Единым неизменяемым объектом. Тем, что не может быть отнято или уменьшено, так как это означало бы уничтожение основы. После этого ты даже никуда не сможешь выйти, так как пространство просто исчезнет, и ты сам станешь мифом, когда любая мысль о себе будет фикцией. Но сэндвич существует.
Инжир
Разрезанный инжир имеет сложную структуру. Умножение сложности это обман уводящий все дальше и дальше в поисках. В ходе экспедиции забываешь начало пути, тот дом, который ожидает тебя назад. Ты теперь строишь свой дом заново, в воображении, и фактически, на пустом месте, так что между тобой и реальным твоим отечеством уже нет и не может быть никакого родства. При соприкосновении вы уничтожите друг друга как несовместимые субстанции.
Опять будет что-то новое, как начало пути, как будто ничего до этого не было. Это и есть полное и окончательное прощание. По мере продвижения сама страна, из которой началось путешествие превращается в миф и больше для тебя ничего не значит.
Теперь она является лишь символом чего-то далекого забытого а значит бесполезного.
Дорога уводит дальше, за моря, за горы, в изгнание, в полное забвение самого себя. Рисунок на срезе инжира это часть сложной карты, показывающей часть маршрута экспедиции, конечно же, без привязки к ориентирам.
Инжир это реальный предмет имеющий происхождение из мест, которые всегда находятся в воображении. Но то, что он находится здесь каким-то образом разрушает границу. Границы теперь нет и возможно вторжение.
Это лишает защиты.
Инжир это как раз реальный объект из этого мира, который никогда не существовал, и не будет. Тем не менее он здесь, как то самое доказательство, которое реально, но опираться на которое нельзя из-за тысячи уточняющих условностей. Возможно лишь такое соприкосновение, частичное, далеко не полное и кратковременной, так как инжир сохраняет свежесть очень недолго.
Большой сочный бургер
Котлета из телятины. Два куска нежнейшего сыра расплавившегося от огня так как один был положен на еще горячую половинку булочки, а другой на поджаренную, истекающую соком котлету. Красный репчатый лук смоченный уксусом. Уксус убирает лишнюю резкость. Кусочки маринованного огурца, добавляют прохлады в ощущение вкуса. Едва заметное присутствие томатного соуса дополняет картину, делая ее более острой. Завершает ансамбль заварная булочка обе половинки которой были обожжены на углях.
Даже такая банальная вещь описывается сложной схемой, а уж если начать раскручивать всю картину, придется привести сюда и сельское хозяйство, и систему дорог, и промышленность и лаборатории контроля качества и даже правоохраняющие органы.
Бургер как дракон, про которого никто ничего не знает. Впереди туман, пустота, и принимаясь за бургер ты распечатываешь письмо от дракона, за которым стоит неизвестно что, и не ясно, как трактовать прочитанное. Как приглашение, как обещание защиты, как указание дороги, как постулирование того факта, что ты никогда не сделаешь ни единого шага. Поэтому такое письмо лучше не открывать. Поедая гамбургер ты готовишься к следующему этапу экспедиции, по улочке, обходя припаркованные на тротуаре автомобили, по тополиному пуху, вдоль кирпичного забора до поворота, со всех сторон засаженного деревьями и далее на бульвар, в сторону станции метро.
Станция метро представляет стеклянные павильон полный воздуха и света, но является лишь точкой, соединяющей тебя с целой системой путей, тоннелей, поездов, подчиняющихся сложному расписанию, проводов, ток в которые подается через ряд распределительных станций управляемых с нескольких пультов объединенных в сложную иерархию, и тебе, каким-то странным образом, находится здесь место, как будто твое появление было заранее определено в какой-то книге, тебе выделено обозначение, ты был учтен и твое существование здесь подчиняется каким-то правилам. Тем самым правилам, которые во всей их полноте тебе не будут доступны.
Салат из огурца
Огурец нарезается пластинками.
Разделение на части как трансформация для визита туда, куда ты в своем обычном виде не пройдешь. Необходимо перерождение в новую форму. Своего рода миф о смерти как оправдание мифа о перерождении. Огурец принявший другую форму похож на аппарат способный попасть в другую вселенную. Это путешествие за край, когда связи с прошлым безусловно рвуться. На возвращение нет никаких планов. Тот, кто уходит уже принадлежит новой жизни или своему представлению о ней совершая побег в воображение.
Добраться туда в нынешнем виде нельзя. Это бессмысленность плана атаки, когда командующему все ясно заранее. Это в своем роде абсолютный пример полной ясности. Так ясно стоящему на скале, с обрыва которой открывается вид уходящий за горизонт. Ты можешь заглядывать в будущее.
Так ласточка отрывается от скалы и отправляется в полет. Ты точно также здесь ощущаешь себя на месте, и живешь не памятью о прохладе коридора в своем доме, в котором тебя однажды посетила полная ясность, а силой теплого воздуха, хотя даже не являешься птицей. Теперь тот коридор стал колониальной тюрьмой Барбадоса. Так что шансов у тебя нет. Но здесь ты становишься птицей, отрываясь от скалы но не в последнем полете.
Тот кто вышел вон как ласточка над каньоном погружен в новый мир как китобой погружен в мир плоскости света покоящейся на поверхности океана и в потоки миграции стад китов идущих за полями креветок. Красные тела креветок и черные точки глаз составляют какой-то текст. Ему не нужен внешний разум, он заимствует из общего разума той реальности теплого океана который взял его под свое крыло на какое-то время, так как он не планирует вернуться а это значит, что и здесь вряд ли будет находиться вечно. Впрочем, как и где-то далее.