Часть третья
Глава пятая. 17 ноября 1973 года (продолжение)
Наверное, мы все здорово устали от этой непривычной жары. К тому же дело происходило в середине ноября, когда основные силы наших организмов были направлены на подготовку к длительной и холодной зиме и им было сложно переключаться вот так запросто туда-сюда. Поэтому всю дорогу до корабля в автобусе царила тишина. Многие откровенно спали. Даже Надежда, лениво протянувшая было руку к микрофону, оглянулась назад и опустила её вниз. Я тоже прикрыл глаза и попытался задремать, но какое-то неясное беспокойство владело мной. Вначале я ещё пытался разобраться, чем оно может быть вызвано, потом, убедившись, что это бесполезно, перестал задумываться, решив, что всё образуется само по себе. Мысль была не новой. Я часто к ней прибегал в затруднительных положениях, когда от правильного выбора зависело что-то важное. В этот раз ничто ни отчего вообще не зависело, поэтому, зачем беспокоиться. "Ведь нервные клетки не восстанавливаются", вспомнил я старую страшилку, которой нас регулярно потчевали по каждому удобному случаю и невольно улыбнулся.
Дима привалился головой к окну и принялся звучно похрапывать. "Вот значит, кто мешал бы нам спать", - ярко вспыхнуло в голове и тут же вспомнились Вадимова жена и её крохотулечная подружка, являющаяся по совместительству супругой Виктора, и я ещё раз улыбнулся. Правда, вскоре задумался:
"Интересно, что придумала та, которую Никой называли", - сам не знаю почему, но эта мысль неожиданно меня заинтересовала, да и всё, что крутилось вокруг этих людей, уже давно перестало мне быть безразличным. Сблизились мы с ними не на шутку. Возможно это временное явление, круиз закончится и каждый из нас вернётся в свой мир, тот, в котором вся его жизнь протекает, и мы лишь изредка будем вспоминать об этих наших совместных приключениях. Нет, сами приключения останутся в памяти надолго, думаю, что на всю жизнь, уж больно они яркие и необычные, а вот те люди, которые невольно соучастниками оказались, постепенно забудутся.
"Ника, Ника, - эта девица мою память покинуть никак не желала, - любопытно даже, как её полное имя? Вероника, что ли? Или ещё какие женские имена имеются, уменьшительные от которых трансформируются в имя древнеримской богини победы? – я даже в голове своей их прямо по алфавиту, начиная с буквы "А" перебирать принялся, - во, Моника, ещё имеется, но это уж совсем большая редкость. Хотя, после пани Моники, блистательно сыгранной Ольгой Аросевой в телевизионном "Кабачке 13 стульев", может оно и войдёт в моду, но, когда ещё обладательницы этого имени подрасти успеют, а пока Моника – экзотика. Хотя, что я голову ломаю? Может она просто Ника и всё?"
Я успокоился и вновь прикрыл глаза, но на меня тут же смех напал.
"Вот ведь ерунда, чем подсознание занимается. Думал об одном, потом почему-то перескочил совсем на другое, вовсе не связанное с первым", - стоило так подумать, как я сразу же почему-то вновь успокоился.
Однако сон, собиравшийся на меня навалиться, постепенно куда-то исчез, как будто в воздухе растаял, и я начал прокручивать всё, что только в голову приходило, имеющее отношение к ситуации, в которой мы все вместе оказались. Итак, что получается. Вадим с Виктором не успевшие ещё уехать, вместе с жёнами стояли и курили на перроне, а эти две распутные девицы, уже знали, кем и каким образом заменят мужей на время их отсутствия. У меня сразу же вопрос возник. Так стоит ли осуждать их мужей за те милые шалости, какими они на отдыхе занимаются?
Этот вопрос потянул за собой другие и вот я уже задумался над тем, как построены сексуальные отношения в мире животных и, что нового внесено в этот процесс человеком. Любопытно, но мы те, которые гордо себя человеками называем, сумели скопировать у зверья всяческого, всю возможную палитру взаимоотношений между представителями мужского и женского начала, грубо говоря, между самцами и самками. У нас до сих пор преобладают и ячейки общества с двумя взрослыми, дети это святое, поэтому они тоже в эту ячейку входят. Есть и ненасытные особы мужеского пола, которым одной женщины мало. Они даже многожёнство в обыденной жизни узаконили, подпирая свои убеждения соответствующими религиозными нормами. Имеются и дамы такие, их возможно не так много, но они у всех на слуху, которые близ себя нескольких мужчин придерживают, и каждому время от времени толику своей любви уделяют. Некоторые люди практикуют нетрадиционные сексуальные общения. В общем, опять же, как говорится, на любой вкус. Про кошелёк тоже забывать не следует. Попробуй, прокорми семью, если у тебя четыре жены, и у каждой детишки-шалунишки подрастают.
Всё это нас роднит с прочими представителями животного мира, но одни лишь люди принялись заниматься сексом не только для продолжения рода, но и для получения удовольствия. Причём мы перестали обращать внимание на строго ограниченные во времени брачные периоды, мы всю свою взрослую жизнь в такой непрерывно длящийся период превратили.
Такие вот мысли начали меня одолевать к концу поездки, и я уже даже не знал, куда от них деться. К счастью, автобус снизил скорость, а затем и вообще остановился. Оказалось, что мы приехали.
Пока все, потягиваясь и подёргивая плечами, выбирались из автобуса, подъехал ещё один. Он оказался с магаданской группой и я, сделав вид, что забыл нечто важное в своём автобусе, слегка там задержался, одним глазом за тем вторым автобусом наблюдая. Девчата, Надя с Людой, вышли в числе первых, на трапе мы с Надеждой оказались вместе и договорились встретиться через десять минут на верхней палубе. Принять душ, смыв весь тот липкий пот, в котором казалось я целый день купался, было делом нескольких минут и вот я уже на месте, а Надежды всё нет и нет. Какие там десять минут? Наверное, не меньше получаса прошло, прежде чем она показалась на лестнице. Маленькая, с высоко поднятой головой, в каком-то лёгком платьице, она была просто чудом из чудес. Я замер и никак не мог отвести от неё своих глаз. Следом за ней поднимался наш профессор, но я на него вначале даже внимания не обратил, меня привлекала одна лишь Надя, настолько желанная, что и во рту всё пересохло, и ладони вспотели, и голос пропал, и ноги подкашиваться принялись.
Мы стояли у борта и, молча, глядели в бесконечную даль, где спокойно колыхалось безбрежное море с американскими кораблями, как бы застывшими на рейде. Нам было хорошо вот так стоять рядом и всё. Но тут меня похлопали по спине и плечам, это мимо прошли Вадим с Виктором. Наталья держалась посредине, подцепив обоих мужчин под руки. Какая-то не ясная мысль промелькнула в моей голове. Вначале я не придал ей особого значения, но она настойчиво стала возвращаться. Я огляделся. Виталий Петрович стоял на корме в окружении десятка немолодых женщин и о чём-то им оживлённо рассказывал. Слова до нас не доносились, а вот его руки, которыми он привычно размахивал, видны были отлично.
- Я соскучился, - сказал я тихонько и принялся ждать Надеждину реакцию.
- Я тоже, - послышался её шёпот.
В эту секунду мысль, что ходила вокруг да около, окончательно обрела свой вид и я, немного смущаясь, прошептал на ухо своей любимой:
- А в каюте нет никто.
- Так чего мы ждём? - послышалось в ответ, и мы сорвались с места.
Потом, как не пытался, я так и не мог вспомнить, как мы оказались в каюте, знаю только, что это произошло очень быстро – почти мгновенно я уже изнутри запирал дверь на защёлку. Ещё секунда и мы набросились друг на друга. Как мы раздевались тоже не помню, но то, что мы уже раздетыми оказались на постели Виталия Петровича – это точно.
А вот то, что произошло чуть позднее, я помню до сих пор. Вначале до меня донёсся какой-то скрип, потом вздох, потом шёпот:
- Простите.
Я оглянулся и увидел исчезающего за закрывающейся дверью профессора. Как получилось, что я, заперев изнутри дверь, не проверил, закрылась ли она, я не знаю. Но вот получилось и всё тут. Я сразу же в каком-то ступоре оказался. Так стыдно вдруг стало. Причём стыдно не за то, что нас в такой позе застали, а за то, что мы на чужой простыне этим занимались. Надежда, наверное, не поняла, что произошло. Она сильней вцепилась в меня и из неё вырвалось:
- Ты, что застыл? Давай продолжай.
Я не стал ей рассказывать, что произошло, и у неё тоже не стал выяснять, поняла она, что нас застукали или нет. Сделал вид, что ничего не было. Позднее только смущаясь и не зная, куда себя от этого смущения деть, попросил прощения у Виталия Петровича, услышав в ответ:
- Всё, что естественно – не стыдно, но дверь запирать надо крепче.
Но это было уже на следующий день, а тогда Надежда, пытаясь одновременно успокоить дыхание, быстро накинула на себя, всё, что валялось на полу и умчалась, в полушутливом, но достаточно приказном тоне прикрикнув уже почти из-за двери:
- Марш в душ, у вас ужин вот-вот начнётся.
Дверь хлопнула, и я остался один. Начал было лениво одеваться, затем сообразил – зачем? В душе снова всё с себя скидывать придётся. Вот и принялся с какой злобой не злобой, не знаю даже как это чувство назвать, скорее с яростью, вот это возможно самое точно объяснение моего тогдашнего состояния, застилать постель Виталия Петровича. Под душем я простоял целую вечность. Вода смыла с меня всё – и пот, и навалившуюся вдруг усталость, и стыд. Он тоже куда-то потихоньку исчез, и я вновь превратился в того, кем был всё время, в простого русского парня по имени Ваня.
Не знаю, что послужило этому причиной, но у всех разыгрался зверский аппетит. В ресторане даже непривычная тишина стояла. Обычно слышался непрерывный ровный гул от голосов переговаривающихся туристов, а в тот вечер все молча одновременно жевали. И у нас за столом всё было точно также как вокруг. Разговорились мы лишь на палубе, когда у борта пристроились и дымить принялись. Тема для разговора возникла сама по себе и была вполне ожидаемой. Говорили мы об Иване. Удивительно ни слова в его осуждение не прозвучало. Но при этом, как-то так получилось, что с одной стороны его вроде никто не осуждал, но с другой никто и не одобрял. Так серединка на половинку какая-то и всё. В конечном счёте мнение, что это его жизнь и ему самому из того в чём он оказался выпутываться придётся, поставило точку в этой теме и надо сказать, мы её больше ни разу не поднимали. Хотя в последний круизный день, она вновь возникла, но к этому нас совсем другие обстоятельства подтолкнули.
Приближалось восемь и мы, отправив в музсалон Наталью, чтобы она наш столик блюла, отправились искать Надежду, которая наша руководительница, но нигде её не обнаружив, пошли вниз, пора было гостя встречать. На подходе к итальянской таможне, мы их и увидели. Они, ни на кого не обращая внимания, шли нам навстречу, о чём-то переговариваясь. Чуть впереди была нарядно одетая Надежда, - "и, когда она только успевает так часто свои одёжки менять, да и сколько же их у неё?", - уже привычно подумалось мне. Рядом, с явно тяжёлой сумкой в руках, шёл Иван. Увидев нас, он заулыбался, а Виктор ему на часы показал, мол, мы не опаздываем, это ты раньше явился.
На трапе Иван протянул мне сумку:
- Вань, ты здесь самый молодой, поэтому только тебе я могу доверить эти ценности. Ведь ты на трапе в своих ногах не запутаешься и не грохнешься на пол. Отволоки это в вашу каюту.
Когда я вошёл в музсалон, я был поражён, как преобразился зал. Матросы натаскали туда столько стульев, наверное, из ближайшего ресторана, что он скорее избу-читальню стал напоминать. Наш столик стоял на своём месте и вокруг него разместилась большая компания. К привычной шестёрке присоединились Надежда, которая переводчица, и Иван. В зале стоял гул голосов, хотя многие стулья ещё свободными были.
- Вроде никакого объявления по радио не было, откуда столько народа понабежало? – поинтересовался я у всезнающей Надежды.
- Сарафанное радио понадёжней рекламы зачастую бывает, - ответила она, оглядывая зал.
Появились музыканты и принялись настраивать свои инструменты. Их руководитель подошёл к нам и начал расспрашивать Ивана, что тот собирается исполнять. Они даже на сцену забрались и там оживлённо переговаривались. Я удивился, как уверенно держит себя в незнакомом месте Иван. Молодцом он оказался, я бы, наверное, весь издёргался, а он ничего. Наконец все присутствующие оживились – в музсалоне появилось всё руководство круизом, включая капитана с несколькими старшими офицерами команды.
"Ну, Надежда даёт", - восхитился я, - ясно было, что без её участия обойтись не могло, но она делала вид, что ко всей этой суете, не имеет ни малейшего отношения.
К микрофону подошёл директор круиза. В музсалоне было жарко, он хорошо прожарился за день и даже открытые на обе стороны фрамуги не успели вытянуть горячий воздух. Хотя на директоре была одна только тонкая шёлковая тенниска, обтягивающая его полную фигуру, ему явно было жарко.
- Нам сказали, что в Неаполе присутствует прекрасный исполнитель русских народных песен. Мы обратились к нему с просьбой спеть для нас. Он не отказался и вот сейчас я прошу Ивана:
- Давай Иван действуй, не теряйся, - он так похоже произнёс эту фразу, ставшую знаменитой, как только "Карнавальная ночь" вышла на экраны страны, что все засмеялись, а он лишь улыбнулся.
Над Неаполем зазвучали прекрасные русские народные песни, старинные романсы и популярные итальянские произведения. Санта-Лючии хлопали очень долго, а Катюшу пел весь корабль.
В завершении директор круиза сказал:
- Сложные времена для тебя Иван закончились. Парень ты ещё молодой. Надо тебе идти учиться. Я тут пока суть да дело справки навёл. В Риме есть такая известная консерватория, как Санта Чечилия. Занятия в ней, как обычно по всему миру, в сентябре начинаются. Мой совет – подавай туда документы. Если бы наша рекомендация имела для итальянцев какое-нибудь значение, я такую с удовольствием подписал бы. А так придётся тебе самому пробиваться. Могу только успеха пожелать.
Он кому-то головой кивнул и в музсалон двое матросов внесли большую модель красивого парусника. К ним подошёл капитан, взял её на свои руки и протянул Ивану:
- Это Иван тебе на память о сегодняшнем дне. Это коллекционная копия знаменитого клипера "Фермопилы" в масштабе 1:55. У нас боцман умелец. Это его рук творение. Вон на вымпеле светится белая звезда на красном фоне – отличительный признак этого клипера. Пусть эта звезда станет для тебя путеводной, - и он вручил парусник вконец смутившемуся Ивану.
Концерт, а по-другому назвать выступление Ивана было невозможно, завершился. Мне пришлось ещё раз сбегать в каюту и принести оттуда три бутылки, которые я достал из сумки Ивана.
- Лимончелло, - сказал он, указывая на высокую, как бы вытянутую посудину, у которой даже горлышко казалось намного длиннее, чем у привычных нам бутылок, с ярким, бросающимся в глаза, зеленовато-жёлтым содержимым, - это один из самых знаменитых ликёров в Италии. Пожалуй, в нашем регионе он даже популярней, чем Кампари. Его производят из лимонов, произрастающих только в провинции Кампания на побережье Амальфи. Все остальные – жалкая подделка. Попробуйте его, только осторожно. Он очень крепкий, почти 40 градусов. Итальянцы его чаще всего используют при приготовлении коктейлей, хотя пьют и в чистом виде. Ну, а для нас, русских, сам чёрт не брат, мы ведь пьём всё, что горит, не так ли? - и он рассмеялся.
Сидели мы в музсалоне недолго. Время было уже позднее, а нам надо было ещё Ивану товар для продажи показать. Отправились в нашу каюту. Народа туда набилось много. Помимо четырёх хозяев ещё три девицы там были, Надежда, которая руководительница, ну и Иван, естественно. Первым делом Иван из своей сумки ещё по бутылке Лимончелло достал и каждому из нас вручил:
- Это вам на память. Постарайтесь до дома довести, чтобы угостить своих родных. Ну, а, если уж очень припрёт, и здесь всё выпьете, запомните это название: лимончелло - волшебный напиток из волшебной страны, где у вас теперь друг появился.
Затем мы приступили к демонстрации содержимого наших чемоданов, быстро превращающегося из сувениров в ходовой товар. Все доверили первым продавцом быть мне. Ведь именно я начал эту тему. Иван поступал просто – он сразу же называл цену и, если хозяин соглашался, доставал деньги и расплачивался. Деньги он предлагал очень приличные, поэтому никто не торговался. Мне за такую, казалось бы, мелочь, как пара янтарных бус, блок сигарет и два десятка цветных фотоплёнок, он целую пачку разноцветных бумажек вручил. Дороже всего, конечно, бусы были. За каждые я в пересчёте на доллары почти по сотне баксов получил. Ну, и плёнку неожиданно для меня Иван почти в такую же сумму оценил. Вот уж я не ждал и не гадал, что к тем шестидесяти пяти долларам, что нам в Одессе вручили, я ещё больше трёх сотен добавлю.
Любопытные вещицы доставались моими новыми друзьями из своих закромов. Никогда я не подумал бы, что шутник и балагур Виктор, в свободное время живописью, как он сам сказал, балуется. Он с собой десятка полтора симпатичнейших картинок привёз, которые самолично на прессованном картоне написал. В основном это были наброски осеннего леса. Виктор очень точно скупыми мазками показал всю красоту берёзовых рощ, покрывшихся горящим на солнце золотым убором. На другой картинке были изображены осинки и клёны в пурпурной одежде, а рядом лежал вид того же леска в предзимнюю пору, когда на деревьях остались единичные, никак не желающие расстаться со своей веткой, какие-то скуксившиеся листочки, сразу же обращающие на себя внимание. Но мне больше всего понравился вид на Кремль с другого берега Москвы-реки, с Софийской набережной, чуть ли не от входа в английское посольство. Единственно, что меня смутило, это откуда прямо рядом с кремлёвской стеной берёза взялась. Но она так органично выглядела, что совсем не казалась чужеродным элементом. Длинные её ветви доставали до самой земли, и вся она такая ладная да пригожая была, что заглядеться можно. Вот Иван и разглядывал её долго, крутя перед своими глазами.
- Не знаю, что можно за это заплатить. У меня подобной красоты никогда не бывало. В душе понимаю, что это должно спросом пользоваться. Один сосед у нас такой мазнёй торгует, что смотреть не хочется, а народ, особенно германцы с французами влёт покупают, да платят много, говоря, что это абстракционизм высшей пробы. Даже фамилии мастеров упоминают, а мы-то все вокруг, знаем, что он сам дома всё это малюет. Иногда эти картинки у него просохнуть, как следует не успевают, как он уже заворачивать их принимается. Мы же там все друг на друга внимательно посматриваем. А тут заглядеться можно, глаза оторвать трудно. Сами говорите, что вы за это получить хотите. А там видно будет, - и он так ждуще, прямо в глаза Виктору заглядывать принялся, что мне совсем любопытно стало, чем всё это дело завершится.
Виктор голову свою почесал, а на лице у него такое с одной стороны недоумевающее, а с другой какое-то ищущее выражение появилось, явно человек мучительно задумался, что можно ответить на такой прямой вопрос. Это так уморительно было, что хоть стой, хоть падай, но смешно всем стало. Вначале он не понял, что это все смеются, а потом и сам прямо в голос захохотал:
- Ну, ты парень и дилемму передо мной поставил. Я ведь ими не торгую, а их обычно народу раздариваю, а с собой именно для продажи захватил. Проверить хотел, могут они интерес у заморских жителей вызвать или нет. А вот о том, что просить за них, я и не подумал. Хотел в какую-нибудь галерею забежать, там и оценили бы сами. Так, что я не готов на твой заковыристый вопрос ответить, - и так улыбнулся, что все опять смеяться принялись.
- Ну, думай, а я пока со следующим товаром заниматься буду.
Вадим поразил не только меня, а вообще всех вокруг. У него тоже тяга к художественному отчетливо проявилась, да так… Он нам потом сам рассказал, как к такому своеобразному виду творчества пришёл. Он из цветного стекла целые сценки делал. Одна мне так понравилась, что я её на всю жизнь запомнил. Представьте себе, перед вами на столе лежит лесная полянка, роль которой изображает неровный, хорошо со всех сторон оплавленный лист тёмно-зелёного стекла. На неё только посмотришь, и сразу же понимаешь, что вот тут на столе лежит неведомо как сюда попавшая реальная лесная полянка, со всеми её кочками, сучьями, отвалившимися от деревьев, сухими листьями, уже размякшими от влаги. Сразу видно весна на дворе. Толстая зайчиха разлеглась, греется, а рядом зайчата в футбол играют, а она за ними наблюдает, слегка прищурившись. И так это всё натурально выглядит, что тянет порассматривать поподробней. Вон в одном углу лужайки берёзка молоденькая из земли проклюнулась – первые листочки выпустила, а рядом ландыш расцвёл и даже в высоту берёзку перерос. Цветы у ландыша, получились настолько похожими на натуральные, что рука так и потянулась их к носу поднести, понюхать. Цветочки тяжелые, судя по всему, веточка вся согнулась, а последний бутон ещё не успел распуститься, а на нём повисла и вот-вот вниз сорвётся капелька росы, так и сверкающая на свету. Один зайчишка по мячу ударил, там коричневый мячик на кончике вытянутой ноги виднелся, а другой - изготовился его поймать, присел даже, ушки вытянулись, глазки коричневые блестят и из приоткрытого рта зубки белоснежные виднеются.
Пока мы эту сценку рассматривали, Вадим вторую коробку из чемодана достал. В первой та работа лежала, о которой я уже рассказал. А во второй тщательно в вату закутанная, а сверху бинтом со всех сторон обкрученная, другая композиция находилась. На этот раз копия картины Васнецова "Богатыри". И тоже похоже и даже очень.
Надежда, групповодша которая, как в угол на полке Виталия Петровича, под самый иллюминатор забилась, так там и сидела, и мне показалось, что за всё это время, что Иван вещицы, нами подаваемые, рассматривал, даже не пошевелилась ни разика. А всё сидела и сидела, прижавшись к профессору. Тот-то усидчивым был, мы это уже поняли, а вот, что она такой же быть может, для нас внове оказалось, хотя возможно, что никто кроме меня на них и не смотрел, все на столик пялились, там то одна вещь появлялась, то другая.
Когда Вадим свою богатырскую бригаду из плена вызволил, все даже выдохнули почти одновременно:
- Ну, Вадим, - и всё, больше ничего и не потребовалось. Всем и так всё ясно было.
Вадим пока сценку распаковывал, рассказывать принялся:
- Я с детства лепить любил. Мне даже как-то безразлично было из чего. Есть пластилин – замечательно, сижу дома где-нибудь и любимым делом занимаюсь. Родители меня даже на улицу выгоняли, а мне и там занятие находилось. Даже грязь в дело шла. А вот, когда я в медучилище на зубного техника обучался, и мы из гипса слепки зубные стали лепить, я в своей родной стихии оказался. Но, как-то раз мы на экскурсию на фабрику по производству ёлочных игрушек попали, и я там стекло жидкое, расплавленное и раскалённое увидел. С тех пор я вечерами дома, когда настроения нет, таким вот образом его себе сам поднимаю, - и он на "Богатырей" кивнул.
Иван, тот только и смог, что выдохнуть, а потом жалобно так скорее простонал, чем проговорил:
- Ну, что вы со мной делаете. Ей же цены нет, вещице этой.
- Вот тут ты не прав, - неожиданно для нас произнёс Вадим, - цену знаю. Такими вещами не я один занимаюсь и в салоны я иногда кое-что подобное сдаю, не с целью заработка, хотя деньги лишними не бывают, а для того, чтобы понять на каком уровне мои работы находятся. Вот эту я за сто пятьдесят рублей поставил бы, - и он в сторону "Богатырей" палец нацелил, - а за эту не меньше двухсот. Мы и здесь вместе с Вадимом собирались в какой-нибудь антикварный салон попробовать их поставить, но, если они тебя заинтересуют, то можем и тебе на пробу дать. Продадутся, найдём способ, как деньги получить. Так, что теперь слово за тобой.
Людмилины изделия из бивня мамонта и моржа тоже были очень красивыми, я даже себе представить не мог, что можно из кости имитацию тоненькой верёвки вырезать, в которую олени тянувшие, нарты с человеком, в полог завёрнутым, были запряжены. Их несколько разных штук оказалось. Люда сказала, что это работа лучшего резчика по кости среди всех чукчей у них в округе. Он в каком-то отдалённом стойбище жил. У него жена начала рожать, при этом какая-то проблема возникла и Людмиле, она оказывается заведующим гинекологическим отделением в окружной больнице работает, на вертолёте пришлось лететь, чтобы роженицу спасать. Вот в благодарность чукча и подарил доктору одну из своих поделок. Они даже подружиться успели и перед поездкой Людмила попросила, чтобы он что-нибудь такое-разэтакое сотворил. Вот он и постарался. Там с оценкой такая же проблема возникла, как и у Виктора с Вадимом и опять всё в ту кучу попало, по которой решать да решать.
Вроде всё у нас закончилось, и Иван снова к отложенным вещицам обратился. Но тут профессор неожиданно очнулся. Дремал он, что ли, никто не понял. А тут оживился вдруг и попросил разрешения одну свою знакомую привести, у которой тоже что-то с собой прихвачено было. Мы, что? Мы не возражали естественно.
Виталий Петрович с места сорвался, а Иван резьбу по кости рассматривал стал. Вернулся профессор с небольшого росточка дамой уже в возрасте, наверное, близком к профессорскому. Не помню, говорила ли она, где она десятка полтора шкатулок палехской работы приобрела, или нет, да это и неважно. Главное они почти весь столик в нашей каюте заняли. Дама достаточно свободно себя чувствовала, совершенно не нервничала или так умела волнение в себе скрывать, что этому учиться и учиться надо.
Иван на шкатулки отреагировал достаточно спокойно:
- Товар интересный. Сказать, что он влёт уходит не могу, но за летний сезон такое количество должно продаться. Теперь всё от цены зависит.
Хозяйка перед ним бумажку положила, на которой мелким, очень чётким почерком были написаны названия с ценами. Я, посчитав, что не очень удобно в чужие записи подглядывать, глаза свои в сторону отвёл, но увидел удивление в Вадимовом взгляде, направленном на этот список. У него даже глаза шире обычного открылись. Мне стало любопытно, что его так изумило, но тут Иван достаточно громко присвистнул:
- Много всяких цен я видел, но такие первый раз, - пропел он, на мотив одной популярной песни, а затем на прозу перешёл, - простите, пожалуйста, этот товар не для нашего захолустья. Вам следует его в каких-нибудь арабских странах предложить, возможно, там покупатели найдутся.
Дама достаточно громко произнесла ;нахал;, забрала свои вещи и удалилась. Профессор вначале дёрнулся за ней, даже зад свой от полки оторвал, а затем вновь уселся и начал ждать, чем здесь всё закончится.
Надежда, которая наш руководитель, руку подняла, будто она в школе находится:
- Можно я одно предложение сделаю?
Она вокруг оглянулась, не будет ли кто возражать, и заговорила:
- В конце марта планируется новый круиз по этому самому маршруту, ну может из него придётся Алжир исключить, заменив его посещением какого-нибудь греческого острова. На обсуждении Санторин и Родос. Я приложу все усилия, чтобы на него попасть. Готова стать посредником в деле перевозки денег.
- Лично нам никакой посредник не требуется, - неожиданно жёстко почти оборвал её Вадим, - имеется у нас один знакомый, кстати, благодаря которому мы сейчас здесь находимся, так вот он гарантирует, что может помочь нам в любую страну отправиться. Денег только надо немного заплатить и всё. Раньше мне время было жалко на подобные поездки тратить. Мне его постоянно не хватало – с работы, которая мне очень нравится, я ей можно сказать живу, дышу и горю, я домой мчался, где тут же ко второму любимому делу приступал, - и он кивком головы указал на ;Лесную полянку;, которую Иван в руках держал, - но вдруг такой момент наступил, когда я решил остановиться и передохнуть от этой безумной гонки, усталость что ли накопилась, сам не знаю. Вот и надумал впервые за много лет отрешиться от всего, резко сменить обстановку и со стороны на самого себя посмотреть. Желательно чужими глазами, а там уж как получится.
Он замолчал, задумался, а затем улыбнулся, какой-то по-детски беззащитной улыбкой и добавил:
- Вот даже почти до запоя дело дошло, - и ещё раз улыбнулся, а потом твердо так, теперь уж точно по-мужски закончил:
- Понял я, что так как раньше жил, больше не буду. Сам мучился и жену до слёз доводил. Нет, я, конечно, абсолютным затворником не был. Куда-то мы иногда ходили, в театры, в кино, на концерты, и рестораны я любил посещать, в основном, чтобы вкусно поесть, но везде, даже в гостях у приятелей, я находился как бы внутри себя. Всё время думал только или о работе, там один сложный случай на другом сидел, да хлыстиком меня подгонял. Там было о чём подумать, или очередную стеклянную поделку продумывал. А здесь я вдруг раскрепостился и понял, что жизнь прекрасна.
- Что удивительно, - неожиданно добавила моя Надежда.
- Что значит, что удивительно? – спросил Вадим и требовательно на Надю посмотрел.
- Жизнь прекрасна, что удивительно, - засмеялась Надя, - это моя любимая присказка, мне кажется, что она наиболее полно отражает всё, что делается вокруг. Есть другие, и, наверное, их много, ведь они жизни касаются, а это всё, что у нас есть, другой-то не будет. Такие, например, как жизнь полна неожиданностей, жизнь прекрасна и удивительна, но мне моя присказка больше нравится. Простите, у меня это невольно вырвалось. Правда, я не хотела, - она такими умоляющими глазами на всех смотрела, что все не выдержали и улыбаться принялись.
- Посредники нам не нужны, - повторил Вадим, - а вот в помощниках по продвижению того, чем мы увлекаемся, мы нуждаемся. Поэтому, если посредничество в помощничество превратиться сможет – добро пожаловать, - и он голову вниз опустил и замолчал.
- Так, друзья мои, - прервал затянувшееся молчание Иван, - время позднее, уже завтрашний день настал, а я всё ещё в Неаполе прохлаждаюсь. Мне ведь завтра, то есть уже сегодня, в восемь утра на своем крыльце сидеть надо, покупателей дожидаясь, без них мне никак. Давайте решать – доверяете вы мне эти сокровища или нет. Со своей стороны, могу сказать так. Я грабить вас не собираюсь, гарантирую, что с ценами разберусь, постараюсь всё продать как можно дороже, себе оставить десять процентов комиссионных, чужие деньги не тратить, вернуть их по первому требованию. Устраивает, давайте договора напишем, чтобы вы хоть знали, где меня искать, если не дай Бог, конечно, случится что, да я поеду.
На этом и порешили. Мы все, кто там в качестве зрителей сидел, на свежий воздух выбрались. На палубе никого не было, можно было любовью прямо там на лежаках начать заниматься, не боясь, что этим смутишь кого-нибудь, но мы с Надей, встали у борта, прижались друг к другу, так что разорвать нас, наверное, невозможно было, и застыли там, бездумно то вдаль вглядываясь, то на небо пялясь, пытаясь хоть что-нибудь знакомое разглядеть. Но ничего кроме приплюснувшейся Большой Медведицы узнать не смогли и даже Полярную звезду не обнаружили, так, что где там дом, в котором Надежда, жена моя, с сынулей родным сейчас сну предаются, я понять не смог, а может и не очень хотел, так как-то нечаянно получилось.
Откуда-то снизу голоса раздались, вроде знакомыми показались. Мы к другому борту перешли и видим - на трапе Иван с двумя большими сумками стоит, рядом с ним Надежда, которая нашей руководительницей является, за ними Виктор с моделью парусника в руках, а уж совсем из прохода, так, что нам только его руки отчётливо видны, Вадим выглядывает. Ну, мы сверху им всем махать принялись. Пытались бесшумно это сделать, ночь же уже, но видать, чем-то то ли стукнули, то ли звякнули, Надежда внизу голову вверх задрала и нас заметила. Следом за ней и остальные нам помахали, даже Иван, который одну сумку около себя на трап поставил. Вот так мы друг другу и махали – мы им, а они нам. Наконец, расходиться решили, и Иван быстрыми шагами в сторону выхода пошёл. Надежда рядом семенила, за ними вытянув вперёд руки, на которых парусник покачивался, Виктор вышагивал. Он именно вышагивал, а не просто шёл. Парусник большой, ему всю дорогу застилал, вот и пришлось ноги на ощупь ставить. Так смешно получалось.
Они в здании таможни исчезли и молчок. "Досмотр им что ли решили устроить", - только я так подумал, как, нет, мелькнули и вновь пропали. Дальше уже нечего было смотреть. Где Иван машину свою поставил неясно, даже с нашей верхотуры не было видно. Мы уж вниз глядеть перестали, друг на друга переключились, как слышим шаги внизу. Посмотрели, Виктор возвращается. Решили Надежду дождаться, да самим баиньки идти, но она, как сгинула где. Подождали, подождали, последний раз поцеловались, да по каютам разбежались.
Продолжение следует