Близится тридцатилетие Великой Победы, ежегодные празднования которой были совсем недавно учреждены наверху. За эти годы из руин поднялись города, заработали фабрики и заводы, заколосилась пшеница — страна стремительно шла к победе коммунизма под руководством Коммунистической партии. И это ничего, что в магазинах было пусто, и всё было в дефиците, и надо было с реальным риском для жизни давиться за финскими сапогами в Гостином Дворе, или занимать за час до привоза в гастроном очередь за творогом для всего отдела — всё было, как тогда говорили, пустяки по сравнению с мировой революцией.
Улицы пестрели плакатами «Слава КПСС» или «Вперёд к победе коммунизма», или что-то в этом духе.
Нет, делалось действительно много. Мы, как гиды по дворцам и музеям, видели на фотографиях масштабы разрушений, причинённых войной, и не могли не восхищаться работой реставраторов бесценных пригородных дворцов и парков.А ещё мы делали ракеты, а также в области балета мы были, как известно из песен Владимира Высоцкого той поры, впереди планеты всей.
Все достигнутые успехи незамедлительно находили отражение-выражение в рекламно-документальных фильмах, которые, правильно, предназначались для показа иностранцам — мол, знай наших!
И вот в один прекрасный день, придя на работу в Интурист, мы узнаём, что сегодня в пятнадцать часов всех англоговорящих туристов необходимо загнать в Дом дружбы на Фонтанке — бывший Шуваловский дворец, ныне роскошный музей Фаберже, что в собственности товарища Вексельберга, а тогда — очаг-рассадник дружбы с народами зарубежных стран.
Запрудили автобусами и без того узкую набережную и под надзором повели туристов в большой зал. Все удобно расселись, в зале стояла приятная прохлада после необычной уличной жары. Каждый гид сидит со своей группой, негромко переговариваясь.
Вдруг по залу пошёл шорох и шёпот, какой-то нерв и суета: некому переводить часовой фильм, который, как оказалось, надо же, на русском языке. Кто половчее, поумнее, похитрее и помудрее — отвертелись и осталась, как вы уже поняли, я. Дали мне для компании ещё одну приятельницу. Обречённо пошли мы куда-то вверх по узкой лестнице, пока не очутились в крохотной коробке, где не было ни места, ни света, ни воздуха, куда с трудом мы втиснули две табуретки — не стоять же нам целый час! Передо мной на полочке оказался внушительных размеров микрофон и окошечко, через которое я могла видеть происходящее вдалеке на экране.
Туда нас привели и бросили, мол, если хотите выжить, то и плавать научитесь. Наверное, уже раньше следовало сказать, что ситуации, подобной этой, в моей жизни не случалось и опыт, без преувеличения, напрочь отсутствовал — шутка ли, синхронный перевод. Ему я никогда не обучалась, да и в университете у нас такого аспекта в учебном плане не было.
Начало фильма не заставило себя долго ждать. Представляете мою работёнку? Надо было одновременно вдалеке что-то происходящее разглядеть, что-нибудь услышать и постараться понять и при этом (заметьте!) делать бодрый перевод для сидящих внизу, в кромешной тьме, сотен носителей английского языка!
Сначала всё вроде шло хорошо и весело: излагалась история создания и строительства Петром I города, далее следовал рассказ о его развитии и появлении архитектурных красот при последующих царях; вслед шёл сюжет о взятии Зимнего дворца и революции; перечислялись и демонстрировались дворцы, парки и музеи города — всё известное, обкатанное в многочисленных экскурсиях по городу.
Но вот мы оказываемся на заводе, и диктор начинает долго и подробно рассказывать о производственном процессе: как налаживают станки и оборудование, как варят сталь, как повышают производительность труда. И говорит-то он вроде по-русски, но я ни слова не понимаю. Что-то невнятно мычу, а в промежутках, когда нет текста, молчу на законных основаниях, лишь время от времени скрашивая молчание кратким, но ёмким, выразительным русским оценочным выражением. Делаю это периодически и шёпотом.
В таком режиме я проработала минут десять-пятнадцать, когда дверь в клетушку с грохотом распахнулась и с порога здоровенная бабища рявкнула: «Вы что тут матом ругаетесь?» Только тут мы поняли, насколько чувствительным оказался стоящий передо мной микрофон! Представляю, как смачно звучал «великий, могучий» на фоне демонстрации наших невиданных успехов!
В полубессознательном состоянии довела я дело до конца, более не давая выхода обуревавшим меня чувствам. После демонстрации, спустившись вниз, боялась поднять на людей глаза. Я сгорала от стыда, даже не знаю, за что больше: то ли за свой ужасный «индустриальный» английский, то ли за поимку меня на нецензурщине, меня, такую вроде интеллигентную девушку.
Насчёт дальнейшей судьбы я не сомневалась, так как была уверена, что о моём поведении станет известно руководству Интуриста, а уж оно, особенно с временными сотрудниками, церемониться не станет.
Но как-то пронесло. Даже не поставили на вид и даже не пригласили в квартиру номер 18. Так, поговорить…