Небо, выжженное яростным летним солнцем начало восстанавливать свою глубину, насыщаясь прохладой. Облака, в предзимней линьке, сбрасывают белоснежное овечье руно, вылезая серой, волчьей сутью. И только самые маленькие из них - ещё белыми весёлыми лошадками, памятью уходящего лета...
Деревья, стонущие под тяжестью плодов, отбрасывают длинные тени кронами, пышными ещё зелёной листвой… Птицы подняли детишек на крыло и безмолвными тенями мечутся среди листвы, спеша запастись жирком. То ли на дальнюю дорогу, то ли на длинную зиму.
Время теней…
В недалёкой осени, голые деревья жидкими чёрточками ещё будут чертить узоры на красно-жёлтом буйстве опавшей листвы, но недолго. Ведь скоро белый снег съест последние тени и высветит отражённой белизной чёрные скелеты голых деревьев… Скоро… Но это скоро. А пока, когда уже и не лето, но ещё и не осень, их время — время теней. Время длинных теней…
Истлевшая самокрутка обожгла пальцы, заставив матюкнуться:
- Блин… Что за газеты пошли? Из чего их делают… Пальцы чёрные, как кузбасс-лаком крашеные…
Перехватив самокрутку, затянулся самый вкусный раз — последний, выкинул оставшуюся малость. Покачал головой на чернущщие пальцы:
- Да… Надо бросать курить… Хи… В который раз?
Повспоминал, наморщив лоб, махнул рукой, и не вспомнишь:
- И то, уже полвека курю? Пора, пора бросать!
Решительно закашлялся, привычным курильщикам кашлем:
- А то ведь всех достал, курением. Здоровье достал, жену… Во! Даже правительство достал!
Воюют, воюют со мной. Повышают, повышают цены на курево, жена урезает, урезает пайку сигаретную. И что?
Кашлянул ещё раз, привычно оторвал от газеты клочок, насыпал полоской самосад, прошёл языком по краю обрывка. Ловко так. Так и науке крутить кто обучал? Фронтовики! Прикурил:
- А ни чё! В девяностых научились, выживать. Так что врёшь — не уморишь! Даже дустом!
Но курить и вправду надо бросать… Пора…
Взгрустнулось… Ещё одна из частичек жизни под запрет… А может и нет, может и рано?
Привычно начали всплывать аргументы: - нельзя, в таком возрасте, говорят. Ковид, опять же не трогает курильщиков.
- И вообще, не пью, может и хватит этого?
Закашлялся, посмотрел на чёрные пальцы, представил, какие лёгкие… Нет… Надо бросать… Только ведь курить бросить это не на диету сесть, тут постараться надо…
Запыхтел паровоз, бегущий в горку. Дед на прогулку выходит.
- Пуф… пуф… уф…
Ноги колесом, в обеих руках костыли, как поршни работают, так и гребёт, всеми четырьмя конечностями:
- Пуф… пуф… ух…
Зашёл на веранду, сморщился на дым, да давай орать. Ну, за девяносто лет ему, и хорошо так за девяносто, глухой как пень, орёт:
- Бросай курить! Я вот бросил, давление упало. До нормы, почти. А было? Уууу! А дышать?
Ну и начал, начал объяснять как хорошо не курящему. Будто я не знаю.
Жена просочилась. Жили раздельно, так и ездила к нему редко, а забрали к себе… Ну, овдовел дед, один остался. Так теперь как квочка над цыплятами. Ну, - отец. Хотя… Может рефлекс сработал? Раньше как было? Не уследи за нами, так мы быстро и пьянку сварганим. Несанкционированную. А нельзя этого! Совсем!
Просочилась, слушает. Потом как заорёт! Ну, ей есть смысл орать, её он слышит. Меня, как я не ори — нет. А её — слышит. Ну, дочь же.
Как заорёт:
- Дед, а дед! Ты во сколько лет-то бросил?
Тот задумался, не долго:
- Так давно. Ой! - махнул костылём - Давно, в восемьдесят пять!
Когда прошла наша немота, мы дружно, что не всегда бывает, заорали:
- Дед! Клянёмся! Всем самым дорогим! В восемьдесят пять он (я) бросит курить! Обязательно!
И засмеялись, засмеялись… Дед, сообразив, тоже заскрипел. А я подумал:
- Брошу! По любому. Не так, так этак...
И засмеялся ещё громче, ведь бросание курить откладывается. Надолго!
Господи! Как же бывает иногда грустно в это время — время длинных теней...