Мемуары московского Казановы – XXXIII .
Утро после карнавала
Михаил Козловский
О, как это утро светло.
Ночь тает, и время пришло,
Бродить, теряя покой
В тени стены городской,
Куда людскою рекой
Нас принесло.
Мне сладок мой сон наяву,
Я завтрашний день не зову –
В потоке людском,
Безумством влеком,
С тобой рядом плыву.
И, часов не считая, шумит карнавал,
Что навек меня заколдовал.
Это была наша последняя ночь. Хотя ни Ирина, ни я сам тогда этого не знали. Но что-то такое витало в воздухе, наверное... Прощай, десятилетний карнавал чувственного безумства, побудившего нас сплестись воедино в этом упоительном, старом как мир танце - вопреки всем обстоятельствам и препятствиям... А может быть, именно благодаря им? Кто знает. Всегда ведь хочется именно того, чего нельзя.
Начиная с нашей самой первой румбы – в маленькой квартирке на краю географии, вполголоса и вполнакала, чтобы не дай бог не разбудить спящего за стеной ребёнка. Хотя четырёхлетнему парнишке было далеко не впервой, проснувшись поутру, обнаруживать в маминой комнате незнакомого мужчину. Но мы с ним потом познакомились. И не то чтобы подружились, но скорее притерпелись друг к другу. Тем более, что карнавал набирал обороты, раскидывая нас с Иришей по разным углам танцплощадки, далеко друг от друга – но лишь на несколько тактов, часов или дней, чтобы потом снова кинуть в объятья, заставляя застыть в свободном падении... Стоп-кадр с партнёршей, перекинутой через колено – и стройная нога в туфельке на высоком каблуке взметнулась к небесам.
О, это упоительное пиршество танго: "Мария из Буэнос-Айреса"! Под полуночными звёздами, в маленьком внутреннем дворике пышного герцогского дворца ... Музыка была нестерпимо чувственной даже и сама по себе, а уж если в сочетании с дразнящей полу-обнажённостью танцовщиц, готовых отдаться на волю страсти, казалось бы, в этом чувственном царстве синкоп и стаккато – и тут же ускользая из жарких объятий партнёра: "Ну конечно же, милый, я с тобою согласна на всё – сообразно науке соблазна!".
Нет, эта ночь решительно не желала кончаться – даже после того, как отгремели прощальные аплодисменты и рабочие начали быстро разбирать сцену, подгоняя остатки публики к выходу. Хотелось продолжения – и как оказалось, не только нам. Любимое кафе "K&K"(с претензией на венский стиль, как явствовало из названия) было открыто сегодня до 25:00, а когда мы появились на пороге, чтобы ухватить последние свободные места, за роялем уже восседала блистательная Белла. Секс-символ нашей синагоги. Парадоксальная и экстравагантная, она вполне заслуживала своего имени: "О, белиссима!"
Итак, музыкальная ночь набирала своё крещендо. Нашу красотку я заметил краем глаза ещё на танго-концерте, но сейчас за маленьким кабинетным "Стейнвеем" концертировала уже она сама... А мы с Ириной наслаждались живой музыкой, воспоминаниями о недавнем пиршестве танго и фирменным напитком под названием "Моцарт-кофе". Уж не знаю, одобрил бы сам Вольфганг Амадей эту композицию из кофе, взбитых сливок и мандаринового ликёра, усыпанную кокосовой стружкой, но для "здесь и сейчас" она подходила великолепно.
Зато следующий мотив моего повествования на карнавале оказался бы неуместен. Нет, величавый полонез Шопена – он для знаменитых рождественских балов в Венской опере, для их торжественного открытия... А нам с Ирой он вполне заменил свадебный марш Мендельсона. На её-то восьмом месяце! И таки было чем гордиться: двухлетний марафон по сбору документов для регистрации брака, официальное усыновление того парнишки, разбудить которого мы уже не боялись, и бравурный финал.полонеза – как пик и вершина нашей исступлённой любви...
Но это же стало и её финалом, сколько бы мы не пытались повторить умопомрачение своей страсти на "бис". Хотя старались отчаянно: в других городах и странах, в изысканных одеяниях и раздеваясь перед объективом профессионального фотографа для приватного рождественского календаря... О да, это воистину был карнавал. И мы даже танцевали танго, записавшись в местную школу: танго, румбу, вальс, ча-ча-ча и какую-то американскую разновидность кадрили под туземным названием Square dance. Словом, кадрились напропалую.
Увы, старина Мэрфи снова оказался прав со своими законами: чем лучше начинается – тем хуже оно заканчивается. Никак не привыкну (хотя, казалось бы, наступал на эти грабли не раз и не два): поведение женщины, которая хочет выйти за тебя замуж... Оно мгновенно меняется, стоит ей только получить вожделенный штамп в паспорте. Просто-таки разворачивается на 180 градусов! Ведь желанный трофей уже получен, его можно смело ставить на полку, хотя бы даже и на самое видное место – а самой бодро отправляться по другим делам, отложенным было ради охоты на жениха.
Так что прежнее упоительное безумство страсти и вожделения резко сменяются в вашем уютном домашнем мирке вялой "любовью по остаточному принципу". А вся мощь женского призыва любимой женщины, вся её энергия обращается наружу. "Бигуди – мужу, а локоны – начальнику", как гласит циничная народная мудрость. И снисходительное соизволение заглянуть внутрь на пару минут и облегчиться, пока она подремлет о своём, о девичьем: "... и потолок давно пора белить". Но в эту ночь почему-то прорвало.
Наверное, благодаря "Утру после карнавала". Именно эта мелодия Луиса Бонифы. Она была одной из последних на диске с коллекцией романтических инструментальных пьес: когда-то давным-давно я купил его по случаю на "Горбушке" и заботливо привёз с собой сюда в Германию. Ирина, кстати, тогда тоже была со мной в Москве – может быть, именно эти воспоминани и прибавили ей энтузиазма. И моя уже заледеневшая, казалось бы, жена вдруг оттаяла. Нежная, ласковая, она послушно отзывалась на мои движения и откликалась на них в том упоительном танце, которому нет названия и который каждая любящая пара исполняет по-своему. О, чудо! – Ириша даже позволяла мне вести себя в этих движениях, чего никогда не случалось на паркете танцклассов: там, как раз, она всегда норовила опередить меня, совершенно выбиваясь при этом из ритма и музыки (почему мы, кстати, эти уроки танцев и прекратили). А на первых же тактах "Утра после карнавала" Ирочка проникновенно попросила:
- Только, пожалуйста, кончи в меня раньше, чем кончится эта музыка!
А я... Я не смог. Увы. Слишком много негатива накопилось за эти годы, наверное... Честно старался – но не получилось. Она-то сама тоже не кончала, только тихо млела под любимую мелодию... А кончать, как все знают, надо одновременно. Ну не умею я забивать гол в пустые ворота: не укладывается это в мои представления о "Fair play", хоть убейте.
И это стало нашей последней ночью.
Хотя нет, вру. На самом деле предпоследней. А последняя, воистину финальная, превратившая трагедию наших отношений в полноценный фарс - она состоялась, когда моя супруга объявила о грядущем разводе и уже получила для себя и детей ордер на новую квартиру. И вот тогда, перед окончательным расставанием, она решила взять реванш.... плюхнувшись ко мне в кровать в полном боевом облачении: белый корсаж с открытой грудью, ажурные белые чулки на резинке, золотистые босоножки на высоком каблуке. Слегка подкрашенная и надушенная. Совсем как в звёздную пору нашей любви... Только вот пахло от неё не чувственностью, не вожделением, как тогда. А злобой на грани ненависти и желанием что-то кому-то доказать: то ли мне, то ли самой себе.
- Вот, дорогой – ты ведь этого хотел? – кажется, произносивший этот риторический вопрос язычок был раздвоен, настолько много в нём было яду.
- Ты думаешь, я ничего не могу? Да запросто! – и, в несколько прикосновений вздёрнув ввысь моё оголодавшее от долгого воздержания мужское естество, резко оседлала своего, пока ещё своего, мужа, и резво пустилась вскачь.
- Вот, вот, получи! Сейчас ты у меня кончишь!! Да и не один раз!!!
Но как она не пыжилась, я только смеялся. Желания не было совершенно, одно лишь разочарование и потаённый смех. Ирочка ведь так ничего и не поняла. Просто разучилась меня чувствовать, да и не хотела. И вздрогнув в последний раз, выскользнула вверх - и навсегда. Гордая собой и в полной уверенности, что подарила мне райское наслаждение. O sancta simplicitas. ..
И на закуску – приложение: обещанная история падения Беллы.
Дочь еврейского эмигранта, обласканного местной синагогой и бывшего там на хорошем счету. она составила прекрасную партию, выйдя замуж за молодого врача из наших же. Он происходил из зажиточной семьи и сам неплохо зарабатывал, а в свободное время даже писал очень неплохие стихи на русском.
Так что Беллочка жила замужем как сыр в масле катаясь. Благополучно родила сына, очаровательного Элика (я его тоже хорошо знаю) и после этого, очевидно, сочла этот этап своей жизни исчерпанном. И рванулась на поиски лучшей доли. Но богатых папиков, готовых взять её на содержание, да ещё и с ребёнком, как-то не нашлось (хотя она и порхала пару лет из постели в постель, перелистывая варианты). И тогда наша красавица решила окончательно взять дело в собственные руки – и в результате исчезла в никуда, перед этим опустошив семейный счёт, набрав кредитов и прихватив драгоценности свекрови.
Через год-полтора обнаружилась в психушке, точнее, в центре по лечению депрессий. И была сочинена история о какой-то цыганке, которая якобы бедную девушку околдовала, заворожила, загипнотизировала, посулила жуткие беды ребёночку, от которых можно только большими деньгами откупиться... Никто этой цыганки, разумеется, не видел, и даже спешно отправленная на поиски полиция никаких следов не обнаружила. Денежки, впрочем, тоже исчезли безвозвратно. А бедняжка Беллочка с мужем развелась и ещё стрясла с него неплохую сумму за то, что отказалась от претензий на сына. Такая вот история под девизом "Pecunia non olet" .