Я не беру в дорогу попутчиков. Я больше не беру попутчиков…
Несколько лет назад обстоятельства заставили меня кататься из одного региона в другой. В маленьком городишке у меня жила семья, а работал я в крупном мегаполисе, который находился не так далеко, всего каких-то 300 километров, которые мне пришлось искатать вдоль и поперек. Так и жил на два дома, неделю работал, выходные с семьей. В ночь с воскресенья на понедельник отправлялся в путь, чтобы поспеть к утреннему кофе в свой офис. Дорога к мегаполису из моей прежней области была, мягко говоря, плохой. В соседний регион мало кто ездил, большая часть населения тянулась в Москву. Но еженедельная езда заставила меня изучить каждую кочку и выбоину. Ведь лопнет колесо, и никто не поможет, так как мимо, дай Бог, раз в час проедет машина, другая.
Мимо мелькали убогие деревеньки, остовы некогда богатых совхозов. Где-то посередине пути значился городок, ещё меньше моего. В советское время большая его часть оказалась под водой, и лишь наличие в нём какой-то прядильной фабрики позволило ему не исчезнуть с лица земли. Я всегда объезжал этот город стороной, благо есть окружная дорога. О том, что рядом населенный пункт говорили лишь отдаленные тусклые фонарики за полем, да огромный выцветший баннер: «Помогите построить храм!» с рисунком белоснежной церкви с золотыми куполами. Через несколько километров от этого места в поле стояла покосившаяся вечно пустая остановка. Но тем осенним дождливым утром на ней появился серый женский силуэт.
Я никогда не беру попутчиков, но в тот день что-то заставило меня остановиться. Может мне стало жалко даму, мокнущую под дождем, а может меня разбирало любопытство, откуда здесь вообще взялся человек. В машину села женщина неопределенного возраста в сером пальто. Ещё не старое лицо было испещрено мимическими морщинами, тусклые водянистые глаза смотрели, словно, сквозь тебя, куда-то в одну точку. От незнакомки пахло домашним хозяйством и скотиной.
- Здравствуйте, спасибо, что остановились. Я уж думала так и придется до восьмичасового автобуса стоять. Меня Валентина звать. Вы ведь в соседнюю область едете, да? Я там рядом с городом на предприятии подрабатываю бухгалтером. Когда-то в местном ПАТП работала в кассе, но сейчас всё закрылось, только своим хозяйством и живём. Но детей то кормить чем-то надо, вот и нашла работу по специальности. Веду черную бухгалтерию для хозяина, ему такая работница удобна, приехала-уехала, и вроде и нет меня. Всё по старинке: счеты, тетрадки, никаких компьютеров. Хотя я и на компьютере умею.
- Здрасьте, - запоздало ответил я, едва Валентина перевела дыхание. – Храм у вас строить собрались? Баннер на дороге видел…
- Собраться собрались, да ничего не построят! – снова затараторила попутчица. – Церковь бросила клич на сбор средств, а собирать деньги вызвался местный чиновник. Потом, когда пришла пора закладывать фундамент, в город приехал епископ. Он пришёл к чинуше, а денег-то и нет (Валентина нервно засмеялась). Говорят батюшка ему аж морду набил. Так или иначе, но мы как жили без креста, так и живём. Как большевики снесли последнюю церковь при строительстве плотины, так больше ничего и не появилось. Поклонный крест на въезде в город и тот постоянно какие-то уроды вандалят. Да скоро и строить, наверное, не для кого будет. Старики вымрут, оставшаяся молодежь разъедется.
- Что уж всё так у вас там плохо? – сумел вставить пару слов в женский монолог.
- Не то слово, - эмоционально продолжила Валя. – Вот говорят, что «Иваново – город невест», только настоящее бабье царство у нас здесь! У меня есть подруга, одна шесть детей воспитывает. Двое у неё приемных, а четверо своих, и все от разных мужей. Кто-то подумает, что женщина гулящая, но нет. С каждым был официальный брак. Двоих посадили, третьего убили, а четвертого она пинками из дома выгнала, много пил и дебоширил. Осталась одна с тремя детьми, беременная четвертым и завыла волчицей. Говорит, что пошла аборт делать, да её батюшка остановил. Не знаю, что он ей сказал, но подруга теперь говорит, что лишь в детях видит смысл своей жизни. Даже двух приемных взяла. Я и сама, вроде как, многодетная. У меня две девки свои, и третья от бывшего мужа осталась. Мои мужья тоже все спились, а третий – гад сидит. Он по белой горячке свою дочь Танюшу ударил обухом топора по спине. Так у неё с тех пор ноги скрючило, ходить толком не может. Я её к себе забрала, опекун формально бабушка, а по факту я воспитываю. Ей уже в школу давно надо идти, а инвалидность не позволяет.
За монологом Валентины я и не заметил, как оказался в пригороде мегаполиса.
- Я каждый понедельник в шесть утра езжу сюда, может и в следующий раз подберёте меня с собой?
- Конечно, обязательно…
Через неделю мы встретились на том же месте. Как и в первую поездку Валентина рассказывала какие-то дикие, но в тоже время житейские истории про нашу умирающую провинцию.
- Вот видите за лесом кладбище, - попутчица показала глазами на придорожную чащу. – Там чуть дальше на прибрежном склоне очень красивая церковь. Там внутри просто сказочно, меценаты постарались. Мы её называем «церковь для богатых». Они туда из своей Москвы приезжают грехи замаливать, а мы сирые и убогие туда ходим по праздникам, авось покормят. Также на попутках добираемся. Хотя бывало и пешочком приходилось идти, всего-то восемь километров.
- Вы в прошлый раз про падчерицу с больными ногами рассказывали, что ей в школу пора, - перебил я пассажирку.
- Да, батюшка наш через интернет денег собрал ей на операцию, на этой неделе поедем на операцию. Может даже ходить начнёт. Вот её папаша-урод удивится, если выйдет из тюрьмы.
- Его посадили за то, что дочь покалечил?
- Да нет, что вы! – всерьез удивилась женщина. – Это же дело семейное. У нас непринято на своих жаловаться. Этого за убийство посадили. Меня мой первый муж с дочкой тоже постоянно лупил. На работу стыдно было идти с фингалом под глазом. Но делать было нечего, приходилось терпеть. Говорю же – бабье царство. Мужики кто сдох, кто по тюрьмам. У нас есть бабы дуры, которые сами сидявых находят. Чужой пример ничему не учит. Думают романтика, любовные письма из-за решетки. Одна нашла себе зэка по переписке. Он как вышел, перебрался в наше захолустье. Поселился у неё дома, сначала просто пил, потом домочадцев бить начал. Любовные чары растаяли, когда сожитель попытался надругаться над её старшей дочерью. Она его сковородкой огрела, так он с сотрясением в больницу. Снял побои и заявление написал. Она и уехала в колонию варежки шить.
- Так на своих же не жалуются? – удивился я. – Да и как за побои сразу в тюрьму?
- Да какой он к черту свой! Ещё всё вывернул так, что она якобы на него сама напала и без причины. То, что реальный срок дали, так тут стечение обстоятельств. Гадёныш сдох пьяный в канаве, а посчитали, что причиной стали Зинкины побои.
- Какие-то ужасы Вы рассказываете, - не удержал я в себе эмоции.
- Ужасы? Это разве ужас? – засмеялась Валентина. – Вот месяц назад у нас такая резня случилась…
К счастью подробностей провинциального побоища я в то утро не узнал, за разговором я снова не заметил, как машина въехала в город. Распрощавшись с Валентиной, мы договорились увидиться через неделю на той же остановке.
Всю неделю меня мучила история попутчицы про восьмилетнюю Танюшу, которую искалечил изверг-отец. И я с нетерпением ждал, когда снова увижу Валентину, чтобы узнать, как прошла операция. Но через неделю на покосившейся остановке было пусто. И через неделю я также не увидел свою новую знакомую. Я даже остановился, чтобы подождать, вдруг она сейчас выйдет из темноты. Но проходила неделя за неделей, а она не появлялась…
Выпал первый снег, и я уже успел позабыть о своей попутчице. И даже не собирался сбрасывать скорость, проезжая знакомую остановку, как вдруг из-за неё вышла Валентина всё в том же сером (теперь не по погоде тонком) пальто.
- Я тут немного приболела, - запыхавшись, сказала она, сев в машину. – Хорошо морозец ударил, грязь затвердела, ноги не промочишь. У меня хозяин больше всего переживал, когда я на больничный ушла. Но ничего, я его по телефону консультировала. Домашнюю работу сделала, свела дебет с кредитом. Да немного с хозяйством подразгреблась, а то мои дочки без меня не справляются…
- Как прошла операция? – нетерпеливо спросил я.
- Операция? – как бы ни понимая о чём речь, переспросила Валентина. – Танюша умерла, сердечко не выдержало наркоз. Сейчас она в лучшем мире. Смотрит на нас с облака, свесив свои больные ножки вниз, и улыбается. Она ведь и на отца зла никогда не держала. Всегда меня спрашивала, когда папа из тюрьмы выйдет. Эх, бабья доля! Всю жизнь нам уготовано лишь ждать и терпеть…
Валентина продолжала, как ни в чём не бывало, щебетать, а я уже её не слушал. Остаток дороги меня душили слёзы и ком в горле.
- Извините, я сегодня вас высажу на первой остановке, как въедем в город? – перебил я Валентину.
- На следующей неделе на том же месте? – с блаженной улыбкой спросила Валентина, вылезая из машины.
- Угу, - буркнул я и нажал на газ. Проехав с километр и устав наматывать сопли на рукав, я завернул на безлюдный пустырь, буквально выпал из машины на колени и истерически зарыдал. Мне казалось, что мой беззвучный крик слышно во всей округе, но город только просыпался и я ещё успевал на утренний кофе…
Через неделю на том же самом месте меня ждала Валентина. Поравнявшись с остановкой я нажал педаль газа, автомобиль завилял на заледенелой дороге, но через пару метров выправился и оставил фигуру в сером где-то далеко позади.
Я больше не беру попутчиков…
Юрий Головин, август 2021