Был итальянским мастером бумажный создан лист,
Белеет он под кожей переплета и, как Мадонна, чист.
Задумано создателем листа вот так: из-под пера сойдёт в бумагу дух,
Чтоб в ней чернилами остаться навсегда для чтенья вслух.
Вот лист пустой, и пустота листа, как хаос первозданья
Трепещет бытием, сущит сама в себе способностями без призванья.
Бумага – первый элемент, она материя, природа, вещество,
Она бумажится, она есть естество.
Чернила – третий элемент, они поток, движение вне времени, предвечно,
Без направлений, остановок, без различий, они суть кванты капли бесконечной.
Дух – элемент второй: соединение бумаги и чернил, потока с естеством и естества с потоком,
единство бытия: событие он, правило, глагол, сравненье и стремленье, страсть и мера – жизнь под током.
Знак – пятый элемент, хранитель духа, артефакт, душа живая в косном теле счерниленной бумаги- избумаженных чернил, свой собственный наследник-следопыт.
Пробел – четвертый элемент, он явен лишь тогда, когда другое есть, но это он за всем стоит.
Всех элементов – пять: вот дух, бумага, знак, чернила, и вот пробел,
Он колыбель для слова и предел.
Пять элементов – пять стихий,
Которые подчас случаются в стихи,
Случаются без звука и без света.
Как все они творятся? нет ответа.
Тиха алхимия стиха…
Всех элементов – пять, как пальцев на руке, чернилящей строками лист,
Подобно ль иудею справа влево, иль вертикально вниз, как конфуцист,
Иль с нижнего угла, по-нумидийски, иль православно слева вправо (таков привычный мне канон),
И даже, то ещё уменье, меняя змейкой направленье, зеркаля буквами (таков бустрофедон).
Свободен в направленьях дух, с отвагою витает над бумагою…
Да будет пустота бумаги знак!
И стало так.
И чистый лист бумаги цизальпийский,
Проделав от Милана путь неблизкий,
Седому юбиляру подарили на его полста,
Как знак начать жить с чистого листа.
Откуда же начать? Разрезан лист страницами в колоду пустых мест,
Скрепленной кожей переплета. Которое из них начальствует - бог весть.
И чтобы некую страницу её сестрицам предпочесть, свои нужны причины:
Под кожей ни порядка нет, ни внятного конца –
Как юбиляр начнёт жить жизнью стихотворного писца?
Всё очевидно: век земной пройдя до половины, писец приступит с середины.
Так в жизни часто прошлое забыто: листнешь налево – пустота,
А будущее, как всегда, закрыто: направо полистаешь – слепота,
Всё rasa tabulы там – чистые доски,
И хоть не тёмные, не видно в них ни зги.
Меж ними – настоящего движенье и покой,
Меж ними над листа безвидной пустотой
Витает дух чернильной густотой.
И воплощает знаки густота,
Под ними исчезает пустота листа,
И оживают времени частицы,
И в настоящем прошлое родится,
И в будущее есть зачем стремиться:
Оттуда будто бы видна загадочная зга:
То ли причуда мозга, то ли крупица Б-га...
Однажды апеннинский мастер создал лист,
Под кожей переплёта был он пуст и чист.
В его пространство мастер время завернул,
Точнее говоря, он взял, и время в лист свернул,
И с подмастерьями насколько хватит сил
Он время крышкой переплёта придавил,
Где не оставил никаких магических приветствий.
Своею собственной причиной время без последствий,
Не зная про себя, свернувшись пустотою время проводило,
Пока по случаю прикосновеньем духа не ожило.
И стало время будущим, и обратилось в старь,
А настоящее теперь лишь жертва на его алтарь.
Вот лист пустой, он жертвенник мгновений.
Поманит в прошлое он или пригрозит,
Откроет будущее или промолчит –
Воздастся каждому по мере дерзновений!
Лист чист, вне эйфории, вне сомнений,
Он всевозможного на свете древний гений.
Хотя сам о себе лист не речист.
Лист просто чист.