(миниатюра)
Мне с детства нравилась тихая уединенность среди деревьев и трав. Тишина и загадочность непролазных дебрей кустарников и выросших до роста человека травянистых стеблей просто завораживали детское моё сознание. Не надо было мне искать эти заповедные места: в деревенской жизни моей они встречались на каждом шагу. Стоило мне выйти из дома, завернуть за угол сарая и войти в уютные заросли кустов бузины. Как здесь они выросли и когда, я не знал. Кажется, они там были всегда: раньше, чем я появился на свет. Два таких развесистых куста, росшие неподалеку друг от друга, с красными ягодами, которые источали какой-то не очень приятный, и даже отвратительный, терпкий запах — если поднести их к самому носу. Я знал: их нельзя есть, пробовать на вкус, из-за ядовитости ягод, но иногда было интересно вдохнуть резкий запах ярко-красных гроздей.
Я пробирался за раскидистые ветки кустарника, росшие у самой стены сарая, и оказывался в таком шикарном тесном пространстве, напоминающем уютное жилье или норку неведомого животного. Я устраивался поудобнее сидя, на корточках или просто ложился на живот и начинал наблюдать за этим скрытым от посторонних глаз миром. Думаете, здесь не было никакой жизни? Она обнаруживалась , стоило на несколько секунд затаиться. И вот уже можно увидеть, как снуют между веточек и соломинок, торопливые муравьи. У них, оказывается, столько дел: то в одну сторону бежать, то в другую, то тащить куда-то огромную гусеницу, то ссориться с упитанным квадратным тараканом. Выползали из обмазанной глиной стены сарая букашки. Мне говорили взрослые, что это божьи коровки, но скорее всего это были какие-то другие жуки. На их плоской спине словно были нарисованы точки, напоминающие глаза. И хотя глаза у них находились в другом месте, казалось они наблюдают за тобой всё время. И так наблюдая, бегут по неведомым своим нуждам.
Мне кажется,я тогда просто сливался с природой своего края,был с ним одним целым ,и будто бы каждой травинки и всякой букашки я понимал не слышимый для большинства некий язык их пребывания на земле.
Потом уже, уехав из отчих мест, я не ощущал больше такой слитности с необозримым миром природы.Я приезжал лет двадцать- тридцать назад в места детства, обуреваемый тоской по родине. Бродил,сладко переживая воспоминания.Но день так на третий, на четвертый тишина и пустынность в событийном плане начинали давить на моё сознание.Мне не хватало движения,суеты,изменений и волнений жизни "другого" мира.Я уже был оторванным, как осенний листок от дерева, от этого простора детства.
Но тогда, когда я общался в детстве своём таким образом со всей этой беспокойной живностью, с каждым листом и деревцем — словно бы в другом мире или в другом измерении ( теперь-то я уже знаю,что тогда происходило в большом мировом пространстве), совершались важные для человечества события. Где-то в неизвестности для меня — Там... Там делали научные открытия, враждовали народы, тогда американцы, наверное, во времена моего детства, сжигали вьетнамские джунгли, губя всё живое на огромных расстояниях,стараясь добиться превосходства над всем миром. Посылались за пределы земли корабли, выходили космонавты в безвоздушное пространство, думали высокие умы о пятом элементе как о составной части всей вселенной, ловили бозон Хикса, предполагая возможность встречи на равных с Богом... А было ли что-нибудь важное для мира в тихом месте детских моих уединений?.. В беготне насекомых, в шелесте листьев, в созревании плодов и взрослении человека? Не дано сказать об этом как-то однозначно. Но где-то на уровне веры, похожей на веру во Всевышнего, ощущается связь всего со всем, и нет ничего в мире незначительного, не нужного, некоего балласта в череде важнейших событий во вселенной...
Где-то, может быть, в это время сочинял последние строки Рубцов, вспоминая тихие уголки своей родины, а здесь, в моей отчизне, тоже жила, существовала, обитала в каждом стебле, в каждом шорохе и листе ещё не проявленная, не рассказанная словом своя поэзия. Было бы грехом, непозволительной тратой человеческой жизни, чтобы не изложить её, не запечатлеть в строках...