№ 2 (43) 2020
Подумалось вдруг сегодня: это ж сколько лет прошло с тех пор, как посту- пила я в сестричество? Как посмеивались некоторые друзья-знакомые: спряталась от жизни за монастырскими стенами. И в каком- то смысле были правы. Так я себя и ощущала: дескать, всё, с прошлой неразберихой поконче- но, теперь только церковные службы, молитвы, послушания, всё правильно, благопристойно. И действительно было поначалу легко и радостно: собирать ли посылки для заключённых, наводить ли порядок на вещевом складе… всё нравилось! И очень хотелось «помогать страждущим», «спасать погибающих». Однако ж, как в скором времени оказалось: это был не уход от мира, от жизни в «неправильном» её ракурсе, а всего лишь такой санаторный этап на пути в самое смыслообразующее её пекло. Когда неофитская эпи- лепсия прошла, пошли те самые страждущие, и «спасать» их оказалось, мягко говоря, непросто. Освободившиеся из тюрем, безработные, бездо- мные, бродяги. И каждый не просто с просьбой о куске хлеба и не просто изрядно помят, оборван, синеват, но и опутан хитросплетением причин и проблем, что довели его «до такой жизни». И в общем-то, проблемы и причины те же, что и у обычных людей, привязанных к определённому месту жительства. Только у тех сложилось так, у этих – почему-то иначе. Смотришь на иного «бомжа» и удивляешься: манеры изысканные, выговор интеллигентный, возраст почтенный. Начинаешь расспрашивать – профессор, полковник, музыкант, художник… И вот ему ты, подавая пирожок и стакан чая, говоришь: «Да вам бы пить бросить… на работу устроиться…» и т. д. и т. п. Ну прямо откровение. Волшебные слова, которых они никогда не слышали. А они тем не менее терпят! Из вежливости, из мелкой корысти, из сочувствия. Да-да, из сочувствия. Даже из снисхождения, можно сказать, к тебе. Посмотри на себя. В себя. Разве ты можешь кого-то спасти? Ты не можешь убрать их боль, рассеять печаль, страх, гнев, чувство беспомощности. Ты не можешь пройти вместо них или изменить их путь. Тем более не можешь научить, заставить что-то делать. Чем сильнее будешь давить, приставать, тем горше будет разочарование… Так я уговариваю сама себя и, бывает, других сестёр, новеньких. Правда, некоторые не совсем понимают, что служение ближнему и реализация себя в этом служении – далеко не одно и то же. Сложно, конечно, бывает огра-ничить себя в активности. Но зато когда успокоишься, просто выслушиваешь человека, принимаешь какое-то участие в происходящем, ничего не выдумывая позволяешь благодати Божьей через тебя проявиться, то всё делается легко и без суеты. Да, но к чему я про всё это сегодня вспоминаю? Да к тому, что лет прошло много, а ума не прибавилось. Давно не была на этом послуша- нии – раздавать еду для бездомных. А сегодня вот получилось. И тут же встретилась со старыми знакомыми. Александр и Олег. Радостные. Рас- сказывают, как «на сутках» сидели: какая библиотека там хорошая, и питание трёхразовое, и электричество, и прочие удобства. Не то что у них – в квартире Олега, где они вдвоём проживают: свет, газ и вода давно отключены за неуплату. Александр с восторгом рассказывает о прочитанном. И потом вдруг произносит:
– Да… чем человек образованнее и умнее, тем труднее ему живётся.
– Горе от ума, ты хочешь сказать?
– Печально, когда много знаешь, но тебя не понимают, поговорить не с кем, в жизни обустроиться сложнее. Беседа переходит почему-то на историю. Вступает Олег с рассуждениями о крепостном праве, царях… Они спорят. Я ничего не пони- маю. И вдруг говорю то, о чём давно обещала себе молчать.
– Олег, ты же музыкант! Почему ты не играешь?
Меня несёт, и я собираюсь уже ему припомнить, как люди приносили ему гитару в подарок, а он отказался и вообще вёл себя по-хамски.. Но он перебивает меня и начинает кричать:
– «Я устал пить чай, устал пить вино, Зажёг весь свет, но стало темно. Десять лет я озвучивал фильм, Но это было немое кино…»
Он прокричал весь текст той песни Гребенщикова до конца. И продолжил от себя – потише и прозой. О родителях, работе, музыке, дочке, выросшей без отца…
– Я… гнида… негодяй… ублюдок... Я уверен, если она меня увидит, скажет: «Иди-ка ты, папаша…»
Пытаюсь успокоить. Упущенное, мол, не вернёшь, но чем-то жить на-до. Душе ведь нужна радость.
– А вот щас стакан накинем, и будет радость.
Он психует. И я, похоже, тоже – ещё чуть- чуть и закричу в панике: «Да возьми же ты гитару!». Но он уходит. На вещевой склад. За обувью. Для себя и для товарища. Это ему легче. Да. Я понимаю. Но не могу согласиться. Вон и батюшка на днях говорил кому-то: «Творчество – верное средство от депрессии». Не водка! Олег, ты слышишь? С водки, как пел Высоцкий, помнишь, всего лишь похмелье… Да, и не женщины. Один заключённый писал, что, мол, не верьте, что отсутствие верной жены – причина наших бед. Никакая, мол, женщина не спасёт, если сам не имеешь сильного желания и веры. Слышишь? Не слышит. Ушёл. Но слова его горькие как будто остались и бьются о монастырские стены. Нет, я больше не стану ему про гитару говорить. Но Ты, Господи, прими его покаяние, покажи ему свет…
Надежда ИВАНОВА.