(Кира.)
Набираю телефон отца.
В ухо — возбуждённый выдох. - Алоо!
- Привет!
- А я каак кувырнулся! А дедушка, ну папа, меня словил! - Выпалил детский басок. - А бабушки нет! За влаасипедом, наверно, пошла, - выдал, слегка заикаясь, желаемое за действительное Вовка.
- Я еду.
- Скаа-рей! Ура! - И Вовка в трубку призывно продудел. — Туу-тутуу!
Спустилась в подземный переход. В торговых рядах — миллион соблазнов для ребёнка и для меня, на минуты вообразившей себя неизбалованным мальчуганом, которому сегодня исполнилось четыре года. Выбрала в кондитерской лавке песочные грибочки (классика - боровички из букваря), вафельные трубочки, бисквитных медвежат. В соседней витрине - яркую, как амазонский попугай, книжку стихов про зоопарк.
Дверь открыл отец. Обручальное кольцо...Забыл снять или она настояла оставить? Молодожёны понарошку...Надо ж додуматься...Кажется, игра перешла в опасную для одной из сторон стадию...Подростковые, до середины икр, штаны. Она (кто же ещё?) купила. Заставила дома носить. Виновато-блаженная улыбка:
- Ну, как тебе? Ультрасовременный дед, - неуверенно констатировал, похоже, слегка одуревший от новизны ощущений и эфемерного счастья седовласый генерал в отставке. И - громко, чтоб слышала Татьяна, уже вернувшаяся и, вероятнее всего, без велосипеда. - Удобные, практичные!
ХХХХХХХ
(Автор)
Вовка радостно завизжал и бросился обнимать подол холодного Кирочкиного пальто и Кирочку в нём. Бабушка оторвала его от гостьи: «Не лезь!» - Оттащила на кухню, с размаху всыпала по попе.
Старик беспомощно развёл руками. Принял у дочери сумки с диетическими продуктами. («Переживает, что кормят меня не тем», - мелькнуло в голове.) Шаркая шлёпанцами, понёс баночки и свёртки на кухню, где рыдал Вовка.
Вовка захлёбывался в горе и непонимании: «Почему нельзя к Кирочке?»
Почему: прижаться к такой хорошей Кирочке - злое нарушение? Как искупить это огромное-преогромное преступление, ведущее прямиком в угол?
Вовка готов, чтоб на него упал буфет со всеми тарелками и чашками, пусть они разобьются, а он порежется. Готов отказаться от мультиков и больше никогда-никогда не клянчить чупа-чупс. Только бы пустили в комнату, где Кирочка с дедушкой...
В его коротенькой жизни дедушка - самый лучший из всех пап. Давних пап уже не помнит, последних - почти забыл.
Мальчуган ссутулился, понурил голову, тяжело протопал по коридору и затормозил у открытой двери: дальше — запрет.
Выматерился, грязно и сочно (то, что застряло внутри от предыдущих пап). Ударил пухлыми кулачками в грудь. Рванул вниз горловину футболки:
- Убить меня мало! (Страшная фраза из скандалов взрослых: пьяных пап с мамой, бабушки с вечно куда-то убегающей мамой.) - Раскаяние, не известно, в чём, трагично и бездонно. Круглые зарёванные глаза ничего не видят.
ХХХХХХХ
(Кира)
Ну что она от ребёнка хочет? Понятно, созерцать меня - для неё занятие мало приятное, после того, что произошло: " чует кошка, чью мясу съела". Лучше бы вообще - век меня не видать. А вот уничтожить нашу с Вовкой обоюдную привязанность ей не по зубам. Вот и бесится.
Мальчишке бы носиться во дворе с ребятнёй, лепить и рисовать с одногодками в детсаду, завести приятелей- сверстников. Его же таскают по каким-то учреждениям, на собрания всяческих молодёжных движений, где деятельный военный ветеран считает своим долгом выступать с воспоминаниями и поучительными байками, на модные и бестолковые общественные сборища, бог знает куда. Он ждёт-изнывает на неудобных стульях, когда освободится бабушка. Путается под ногами незнакомых и полузнакомых дядь и тёть.
А если пацанёныш простудился, не бросать же его одного? Или до зарезу необходимо на день-два сбагрить ребёнка, чтоб не волноваться о нём? К кому обращается Татьяна, хоть, как пить дать, скрепя сердце? Ну, через отца, разумеется. Есть у Вовки близкие люди. И, получается, невыгодно ограждать от них внука. Из меркантильных, хотя бы, соображений.
- Ну давай же сюда, Вова! - Раскинул объятия отец. Схватил мальчика и закружил по комнате. Сандалет чиркнул по стене - сбил наискось акварельный рисунок маминого брата: ладный бревенчатый сруб бабушки Аксиньи, на крыльце - лукошко с кедровыми шишками.
Вовкины слёзы высохли. Хрипло, со всхлипом он коротко крякнул и просиял. Залез к отцу на колени
- Гибкий, ловкий! В цирковое училище отдам. Выносливый! – Поощрительно, вальяжно отец потрепал Вовку по плечику. - Сделаю из него настоящего мужчину.
Знакомый жест. Так же сановито когда-то собственного внука похлопывал: «Внимай деду, не перечь - большим человеком станешь!» В нежном возрасте сын впитывал любую мелочь, связанную с дедом, с телячьим восторгом, иначе не скажешь. Дед нагрянул - праздник! Фокусы, дуракавалянье, горы фантиков от "мишки косолапого", спать не укладывают. В подростковую пору подобные наставления тонули песчинками в беспечной реке счастья рыбачить с дедом, собирать грибы, выигрывать в поддавки и "чуть-чуть проигрывать" в шахматы, триумфально ползти по микрорайону с черепашьей скоростью, крутя баранку жигулей под громогласный дедов инструктаж. Позже - уже воспринимал авторитарность "главнокомандующего" с юношеским максимализмом, в штыки, как давление на личность. Ершился. Начал бодаться. Назревал конфликт. Сын улетел учиться в далёкое далёко. Буря худо-бедно улеглась. Последствия, увы, расхлёбывать ещё долго... Боюсь, Вовке не избежать похожей перспективы.
Опустошаю сумки.
Вовка добросовестно принимает в объятия подарки. Хлопает глазами, кивает, как деревянная заводная кукла. Скорее озадачен, чем рад.
- Всё-всё мнеее?
- Да ты положи это вот сюда.
Плюхнул кучу гостинцев на стул и сам завалился на неё.
Освобождённый от груза, вытянул из-под груды книжку, раскрыл, ткнул ею в мои колени:
- Давай почитаем? – Раскрасневшийся, уселся слишком прямо на драный табурет, которому всегда было место на балконе, им пользовались только, чтоб дотянуться до перегоревшей лампочки. Ноги соединил вместе, приготовился слушать.
Такого правильного, внимательного, благодарного слушателя трудно найти. Он смотрит мне в рот и серьёзно шевелит губами, тихонько повторяя за мною слова.
Вплыла она, моя ровесница. Как многотонный сухогруз в тесную гавань. И с нею впорхнул изысканный аромат дорогущих духов, подчёркивая вульгарную роскошь бордового велюрового халата и захламлённость квартиры, забывшей про пылесос и тряпку для мытья полов. Раздражённо поправила акварельную картинку - милый сердцу домик от чужого прикосновения будто нахмурился. Сладко и неискренне улыбнулась. Тут же развернула пакеты с печеньем и зачем-то стала выкладывать песочные грибы ровно друг за другом на крышку от конфет ассорти, которые Вовка засовывал в рот сразу по две. Систематизировала и другие сладости. В общем, не знала, чем себя занять и как поддержать шаткий статус новоявленной псевдохозяйки. Вовка выхватил один гриб, отгрыз треть шляпки, беспечно бросил. Схватил медвежонка, откусил ему голову, уронил на пол.
- Хватит! – гаркнула она.
Вовка торопливо запихал за щеку вафлю, нервно потеребил картонный уголок книги. Из набитого рта прохлюпало-прошамкало похожее на "дальше давай".
Прожевав и проглотив сладкое месиво, мальчик сосредоточенно раскачивался на скрипучей табуретке, в такт ритму моего голоса.
- Не дёргайся, когда слушаешь! Лучше сам расскажи стишок!
- Когда же будем резать торт? - встрял отец с расчётом прервать пытку мальчика показательным воспитанием.
- Подождём. Должна прийти одна женщина. Регентша. Со связями на телевидении.
- И долго нам её ждать? - наигранно-шутливым тоном спрашивает отец.
Вместо ответа она сорвалась на кухню. Принесла суп и банку растворимого кофе. Тонкие подведённые дуги бровей сдвинулись в мученической гримасе: тарелка из сервиза, подаренного родителям на серебряную свадьбу, жгла руку.
- Кирочка, не обессудь, сама за собой поухаживай. А ты, Вова, должен нормально пообедать.
И снова ретировалась.
Отец принёс чайник с кипятком:
- Налью?
- Спасибо, не надо. Скоро пойду.
Отец облегчённо вздохнул, поставил чайник на подставку. Держась за поясницу, поплёлся к ней на кухню.
И... - оттуда...нет, я не ослышалась:
- Да перестань, ну перестань! Таня! Успокойся! Дороже тебя у меня никого нет.
Вовка притих, послушно положив руки на коленки под столом.
- Не хочешь?
Сморщился.
- Надо. Дедушка тоже такой суп будет.
Молча кивнул. Неловко взял большую ложку, зачерпнул из бульона фрикадельку и старательно, чтоб не уронить, понёс ко рту. На дне тарелки под прозрачной жидкостью проявились потёртые от времени два серебряных лепестка на надломанном стебельке.
ХХХХХХХ
(Кира)
...На диване, возле мигающей новогодней ёлки, мама вяжет шерстяной носок. По привычке, почти не глядя на спицы. Кофейные крапинки возраста на тыльных сторонах ладоней, вздутые синие ручейки вен. Худенькие пальцы проворно орудуют спицами. Ещё сильные и сноровистые, умные руки - в своё время крайне востребованного хирурга. Пахнет апельсинами, хвоей, свежеиспечённым пирогом с брусникой. Работает телевизор.
Идёт передача о здоровье. Праздничный выпуск. За столиками - гости. За одним — при генеральском параде осунувшийся старик с отстранённым водянистым взглядом и монументальная дама в прозрачной накидке с блёстками, ухоженная белая кожа, розовый маникюр.
Ведущая приближается к паре, игриво спрашивает даму, завсегдатая телешоу, обычно преуспевающую в роли зрительницы партера:
- Где же Вы прятали такого великолепного мужа?
- Мой супруг - человек занятой...( следует длинная малоинтересная тирада, произнесённая не без самодовольства и апломба )...У нас дружная семья... Воспитываем внука...
Камера наезжает на растерянного мальчика в костюме тигрёнка. Глупый вопрос ведущей: "Ты любишь дедушку?"
"Люблюуу...Он..." - Тигрёнок, ища одобрения, вопросительно оглянулся на царственную особу в люрексе. Вдруг, осмелев, выпалил, - "Он мне влаасипед подарил!"
Крупным планом показывают счастливую, по сценарию, семью.
- Не трави себе душу, мам! Давай-ка, компьютер включу. Сынище-внучище суперскую, как молодёжь выражается, мелодию прислал. Для бабули сочинял.
Лукавые лучики морщинок у глаз - в радужках заплясали отражения ёлочных фонариков.
- Ну, закругляйся с рукоделием, о муза вольнолюбивого композитора!... Для Вовки, похоже, подарок вяжешь?!
- Жалко мальчонку... Да и ребёнок тут не при чём.
Конечно, разве Вовкина вина в том, что его мама и бабушка, бросив в Киеве нескладную-неладную жизнь, рванули в Москву - на поиски стабильности, работы, благополучия, личного счастья? Что его ушлая бабушка втёрлась в доверие к моей сердобольной маме, беспрестанно плакалась на безденежье, бездомную долю, о практически брошенном малыше, ставшем обузой для дочери, помешанной на мужиках?
А мама шила и вязала курточки, жилеты быстро растущему постороннему маленькому человеку, ставшему уже почти родным. Приютили мои родители Татьяну и Вовку. Результат гостеприимства таков. Не в одночасье, естественно, изучив особенности, слабости, характеры своих благодетелей, решительным бесстыдным натиском, где лестью да наговором, где хитростью и ложью, крепкая, здоровая, на четверть века моложе мамы, предприимчивая, Татьяна взяла, казалось бы, нерушимый редут. И устроилась с комфортом. Мама покинула уютный очаг, почти полвека оберегаемый любовью, заботой, терпением.
Отчий дом... «надёжный причал»... Что же вы натворили, родители! На старости лет. А ты, лицемерная, ............!
(Автор.)
Вовке тоже плохо. Вовке нужны все-все-все. Все, из кого состоит его детский мир. Даже если ругают, бывают чрезмерно строги, если нет на него времени. И те, кто с ним в квартире. И те, кто на другом конце Москвы. Все, от кого он ждёт сказки или песенки перед сном, ждёт, чтоб с ним повозились, потискали и покружили, невзначай коснулись губами взмокшей от шумных игр макушки, посидели рядышком, вывязывая пятку очередного носка и ласково поглядывая...
Он не понимает, почему эти ВСЕ теперь не собираются вместе. Почему перестали шутить и весело разговаривать друг с другом, когда, всё-таки , видятся. Почему бабушка Таня ссорится с папо-дедушкой после Кирочкиных визитов (заморочили голову парнишке дедушкой и папой в одном флаконе)...
Но не может не чувствовать напряжённости и странностей в окружении. И живёт с недоумением и тревогой - в центре взрывоопасного клубка запутанных взрослых отношений.