Хутор из четырёх улиц

             1. Выпускники.

   Сегодня был сдан последний школьный экзамен и Элина с Антоном решили погулять в парке. Они давно договорились не гулять пока идут экзамены , а то встреча сильно отвлекает от науки и очень трудно потом настроиться на рабочий лад. Это придумала Элина и, как всегда, оказалась права. Эл — Антон её называл чаще так — очень мудрая девочка и учёба у неё на главном месте:сначала в школе, а потом — в вузе. Им обоим нужно обязательно поступить в ВУЗ, чтоб обзавестись приличной профессией. Этим и объясняется, почему ребята встречались только по выходным дням и то, чаще в субботу, потому что — в понедельник — им обоим в школу. Это ещё было мнением Марии Петровны и дочь была с ней полностью согласна.
   Антон это правило для себя не принимал и гулял с друзьями почти ежедневно. Он с удовольствием согласился бы придерживаться его, чтоб лучше учиться, но понимал, что очень много упущено. Если серьёзно относиться к учёбе, то нельзя, ни при каких уважительных причинах, пропускать ни одного урока математики, потому что потом может не хватить одного звена в цепи и — всё, в знаниях образуется пробел. Но, к сожалению юноша это понял слишком поздно, когда стал предпринимать, осознано свои посильные усилия, чтоб догнать программу.   Если по другим предметам можно преуспевать фрагментарно, то с математикой такие шутки не проходят. Антон обладал замечательной памятью и он мог легко пересказать любую тему, почти дословно, но если учитель предлагал один из параграфов проработать самостоятельно, то этот материал не мог закрепиться в его памяти. Юноша, готов честно признаться, что часть уроков он недорабатывал, а часть теоретического материала не умел применять на практике. Например, решать примеры по пройденной теме. Как применить формулы сокращённого умножения? Кто и где применил на практике?

   За окном экзаменационного класса дозрело июньское лето. Оно играло в школьном саду ароматами красной мясистой черешни, которая навязывала каждому прохожему свои роскошные королевские ягоды. От одного их вида рот наполнялся слюной желания вкусить. Готовясь к ответу на билет, Антоша ощущал оскомину во рту и предвкушал и предвкушал, предстоящую прогулку, с самой обворожительной девушкой своей параллели, школы и, даже во всей Вселенной. Они с Элиной договорились после экзаменов погулять в старом тенистом южном парке. Почему–то Элинка напоминала ему эти школьные черешни, которые вызывали охоту съесть, а девушку целовать.
   Очень скоро в школе всё закончится и они разъедутся в разные стороны. Девушка уедет в Харьков, а юноша — в Житомир. Он с большой вероятностью верил, что после учёбы они будут вместе, но в каком месте сейчас не известно. Скорее всего она поедет за ним, потому что ему придётся учиться в военном училище и стать офицером. Уже через несколько дней Антону нужно явиться в военкомат для получения предписания на сдачу вступительных экзаменов. Так рассуждал и строил на будущее планы высокий, худощавый с прямыми чертами лица выпускник средней школы, ожидая свою девушку у парадного крыльца уже оконченной школы. Он ожидал Элину — красивую, высокую, смуглую девушку с распущенными волосами и тёмными, слегка раскосыми глазами, которая сегодня была особенно счастливая. Она сегодня сдала последний экзамен на очередную «пятёрку» и осталась немного подбодрить своих подруг перед входом в экзаменационный класс, но знает, что её ждёт Антоша. При воспоминании о нём её лицо озарила улыбочка, но тут же пробилась озорная ухмылка.
   «Ничего. Пусть ждёт, — возникла озорная мыслишка, — пусть привыкает, не мне же его ждать...»
   Тяжёлая входная школьная дверь грохнула орудийным залпом, а из неё успела выскочить лёгкая, быстроногая Эл. Она пролетела по ступенькам и остановилась перед тем, который терпеливо её ожидал:
   — Ну что, товарищ будущий офицер, заждался?
   — Я готов ждать тебя, хоть всю жизнь.
   — А если я найду другого?
   — Плакать, точно не буду, но обижусь сильно.
   — Антошка, ну ты и собственник!
   — Воспитан на примерах классической литературы и советского кинематографа.
   — В парк пойдём? — Элина сощурила свои слегка раскосые глаза.
   — Пошли!
   Девушка подхватила Антона под руку и увлекла его вниз по аллее в сторону выхода со школьного двора. Солнце продолжало свою летнюю работу и грело всё то, что не имело тени и играло искорками в глазах первой школьной красавицы. Антон ускорил шаги и повёл Элину быстрее, потому что подстёгивало непреодолимое желание
окунуться в тень парковых высоких тополей и развесистых клёнов. Элина была не против, тем более, что разговор на солнцепёке никак не клеился. Асфальт почернел, размягчился и отражал солнечное тепло, значительно увеличив его килокалории. Минут через двадцать выпускники зашли в ворота старого прохладного парка, приняв его зелёную свежесть и радушие. Молодые люди быстро нашли свою привычную скамеечку и отдались лёгкой, но ленивой волне лесной прохлады. Элина стала водить пальцем по петроглифам Антона, которыми были испещрены плоские поверхности парковой скамьи. Ещё в девятом классе на новогоднем празднике ребята начали встречаться. В девятом же классе они впервые поцеловались, а затем Антон признался в любви. И тогда же были изображены Антоновы петроглифы — подобие наскальных изображений, но исполнены в технике влюблённого юноши ХХ–го века.
  — Эл, ты помнишь, как мы здесь поцеловались?
  — Помню, но ты это сделал стоя. А где то дерево, у которого созрел первый поцелуй? — девушка вскочила, забыв на время о петроглифах, и стала разглядывать ближние деревья.
  — Ты ошибаешься. То дерево было у речки. Давай поищем его в другой раз.
  — Хорошо. Я согласна.
  — Тогда сажи мне сейчас, когда ты едешь в институт?
  — А ты когда?
  — Мне предстоит явиться в военкомат вначале июля. Кажется третьего.
  — Я уеду раньше, — улыбнулась девушка.
  Антон переживал предстоящую разлуку и старался не думать о ней. Эл была симпатичная и эффектная. За ней постоянно ухлёстывали толпы мужиков и косяки готовых к свадьбе женихов. Элине это импонировало и ей нравилось, что Антон нервничает и переживает. Девушка часто дразнила его:
   — Не называй меня своей, потому что я не твоя.
   — А как мне тебя считать?
   — Я — своя или мамина...
   — Угу!..
   — Мы сегодня прощаться будем или отменяется?..
   В её глазах играли бесики, а она играла Антоном. Но эти пышные и сладостные губы так манили к себе, что не хватало сил на сопротивление и на обиды.
   — Иди ко мне! Посидим на нашей скамейке!
   Они просидели до темна, освежились вечерней прохладой и пошли провожаться до знакомого во второй бригаде дома, куда было не менее двух километров. По пути шутили, смеялись, останавливались, снова целовались и, наконец, дошли до уютного красивого дома, утопающего в виноградной зелени и жужжащего пчелиными роями. Эл чмокнула в щёку:
   — Пока, Антошка! Иди домой! Нам пора! Меня заждались! Родители переживают, ждут оценку и меня. Кстати, тебя тоже дома ждут, а тебе ещё столько топать! Я тебе не завидую, семь километров! У нас впереди будут новые испытания и новые экзамены — вступительные.
   Они ещё раз поцеловались и разошлись чтоб снова встретиться неизвестно когда.
   
                2. Зенитно–ракетное училище.

   Антон чётко по–военному прибыл в военкомат согласно повестке и получил предписание в Житомирское военное зенитно–ракетное командное училище ПВО. Эта процедура длилась недолго и он, не задерживаясь, убыл на железнодорожный вокзал. Купил вечером билет и ночным поездом уехал. Расстояние не большое, поэтому утром абитуриент вышел на оживлённом утреннем вокзале.
   «Как найти... где находится его военное училище?» — переживал Антон, оказавшись в совершенно незнакомом городе.
    Оказалось, что не очень далеко от вокзала и всегда найдутся  добрые люди, которые расскажут и подскажут, они, даже адрес назвали — проспект Мира 22. Рассказали  и про транспорт, на котором можно доехать, и про хороший ориентир, чтоб не проехать нужную остановку:
   — Когда проедите на автобусе через реку Каменка по Богунському мосту, при-готовьтесь к выходу на следующей остановке. Если пройдёте немного вперёд, увидите
ракету и пушку, а рядом КПП военного училища.
   — Большое вам спасибо!
   Поскольку время было слишком раннее, Антон устроился посидеть на привокзальной скамеечке. А когда он увидел патрульных, то решил удостовериться в правильности  ориентиров, полученных от «добрых людей»:
   — Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, как проехать до училища ПВО?
   — Вы абитуриент?
   — Так точно!
   — Предъявите предписание, — потребовал начальник патруля.
   — Пожалуйста!
   Офицер кратко и понятно разъяснил, как и каким транспортом доехать до КПП военного училища. Оказалось, что люди, направили его нисколько не кривя душой. Трамвай довёз Антона до КПП и вскоре он сдал свои документы в строевую часть штаба и проследовал в казарму, в которую направили офицеры строевой части. Юноша приехал так удачно, что успел даже позавтракать в столовой училища со многими абитуриентами, которые также мечтали стать офицерами. Завтрак Антону понравился и он с удовольствием это констатировал, вопреки всем злым языкам, которые критиковали курсантскую пищу.   
   — Ну и что, что гороховая каша — вполне съедобно.
   — Ну и что, что борщ не солёный? Соль на столе.

   После завтрака объявили построение. На построении оказалось огромное количество абитуриентов. Им объявили, что все подразделения имеют свою нумерацию.
   — Наша нумерация — 111 батарея. Командир батареи — майор Шевченко Пётр Иванович. Все абитуриенты 111 батареи поселились в казарме №5.

   Им предложили расписание консультаций и предстояло сдать четыре вступительных экзаменов: два письменных и два устных. Запланировано было время самоподготовки, где можно было пользоваться учебниками, пособиями и словарями. Остальное время — свободно. Ребята нашли занятие и нам показали небольшую речку Каменка, которая протекала по территории училища. Там можно было купаться и загорать, но командование опасалось плохих последствий и стали запрещать купания. За этим следили патрули, придумав страшное наказание: «Товарищ абитуриент, вы будете записаны!»
   Большинство абитуриентов 111 батареи опасались быть записанными и не ходили на Каменку или резво смывались, завидя патруль. Это была увлекательная игра, типа «Ну погоди!». Абитуриенты — зайцы, старались изловчиться, чтоб освежиться и не оказаться записанными. Антон нашёл себе другое увлечение — спорт. На волейбольной площадке играли «на вылет». Антон попал в постоянный состав команды, где основным составом были курсанты и два абитуриента, которых не могли победить. А они наслаждались игрой и сложившимся командным взаимопониманием. Ребята познакомились и хорошо общались, а ещё лучше играли. Закончив игру, договаривались о новой встрече и игре. В команду входили курсанты 2–го и 4–го курсов, абитуриенты из разных областей. Увлёкшись спортом, Антон меньше ходил на Каменку и был записан патрулём только один раз, когда настала его очередь отвлечь патруль на себя, а остальные смылись.
   Волейболисты были рады появлению в училище такому игроку и поощряли его, подбадривали, подсказывали, как себя вести, как сдавать экзамены. Они были уверены, что Антон поступит и он сам в это стал верить. Иногда ему казалось, что он уже в списках поступивших. Но в 111 батарее оказались разные люди. Одни приехали стать офицерами, другие — потому что родители заставили, иные — отметиться и сачкануть от призыва. Контингент, решающий свою проблему, никак и ни в коем случае, не преследовали цель оказаться в списках поступивших, вёл себя вызывающе, дерзко, нарушали правила поведения и не только отдыхали на Каменке, но бегали в самоволку пива попить. На построениях громко выражали недовольство и даже хамили офицерам. А их в очередной раз записывали. На доске объявлений вывешивали списки фамилий абитуриентов, получивших замечания, а потом фиксировались количества замечаний. В эту отрицательную  статистику однажды попал и Антон. Оно появилось по незнанию ситуации. Друзья–волейболисты не обрадовались, а даже посочувствовали и стали бегать к доске объявлений, чтоб узнать, не появилось ли у Антоши очередное замечание. Антон огорчился полученным замечанием, но одновременно был рад появлению новых, настоящих друзей.
   Время шло и приближало первый вступительный экзамен. Это была математика (письменно). Наука, с которой до восьмого класса  у Антона не было проблем, но позже юноша капитулировал, потеряв те нужные звенья цепи из–за пропусков занятий, болезней, невыученных тем, невыполненных домашних заданий. На вступительном экзамене абитуриент получит оценку своих действий, которую преподала ему школа, но которым он лично оказывал сопротивление и неприятие. Было много говорено учителями: увещевали, просили и ругали, сигналили «двойками». Но ученик сопротивлялся самоотверженно, как будто ему вталкивали что–то ненужное, лишнее, вредное. В Житомирском военном училище будет сделан вывод, нужен ему такой–то кандидат, подавший документы, чтоб стать офицером или он не достоин по базе своих знаний. Сможет ли, будущий курсант, опираясь на базовые знания, развить эти знания в стенах училища для освоения сложной техники, которую предлагают изучить, чтобы суметь использовать на практике. И не только самому научиться управлять сложной техникой, но научиться подчинённых обучить.
   В день экзамена всё происходило, как обычно: утренний подъём 111 батареи в 6.00 часов, зарядка, завтрак и переход строем до учебного корпуса. В огромной экзаменационной аудитории поместились все абитуриенты. Точно по времени в аудиторию вошли два преподавателя математики: военный — подполковник и гражданская — женщина. Они объяснили экзаменационные варианты, раздали зарегистрированные чистовик и черновик, зафиксировали время начала и конца экзамена и работа пошла.
 
   Антон начал с доказательства теоремы объёма шара. Материал 8–го класса он помнил хорошо. А ещё геометрию юноша понимал лучше, потому что она, вопреки алгебре, имела довольно явное практическое применение. Например, расчёты вспаханного поля для оплаты трактористам заработной платы или рассчитать полёт на орбиту космического корабля.
 
   Вторым пунктом Антону удалось решить два уравнения из четырёх. Два уравнения юноша пытался решить, но результата не получил. Антон понимал, что его результат находится между  «двойкой» и «тройкой». Как оценят арбитры от математики неизвестно.
   Времени до конца экзамена оставалось немало и он сам, не осознавая зачем, чёркал в черновике и в конце проявилась ракетная установка на танковой базе.
   — Товарищи абитуриенты! Результаты экзамена будут вывешены на доске документации у штаба, — объявили математики, собирая работы абитуриентов.
   Антона преследовали сложные чувства: «Как оценят письменную работу? Может пора собираться домой? Как осилить остальные экзамены? Удастся ли решить задачу по
физике? Там на много легче, но что попадёт?»
   Единственное в чём был уверен Антон, это — сочинение. Он меньше чем на «четыре»  не писал никогда. В начале ХХI века о таких людях говорили — «человек с гуманитарным складом ума», а тридцать — сорок лет назад, таким сочувствовали, «что математика у них не пошла...»

                3. «Непримиримые»

    Когда обстановка долго нагнетается и находятся возбудители этого нагнетания, то однажды этот нарыв внезапно прорвёт и пострадают не только виновные лица, но и сочувствующие им и согласные с их поведением, а также многие просто, оказавшиеся рядом или в одном потоке событий.
   Особый контингент, пожелавший учиться в училище на особых правилах, продолжал вести себя по–прежнему и можно причислить их к составу непримиримых, у которых свои основные задачи, идеи и планы. Они объединились и составили свою компанию, которая загорает на Каменке, пьёт пиво в городе, они — рекордсмены по замечаниям, бузутёры и спорщики, пререкающиеся с дежурной службой. Кто из офицеров–воспитателей изъявили бы желание получить таких в своё подразделение? Такие остаются вечной проблемой. Их нельзя допускать к учёбе. Они всегда будут на остриях проблем и на доске объявлений отрицательных героев. Их отчисление будет постоянно отсрочиваться, но всё же будет оставаться нонсенс. Их постоянно будет тянуть на Каменку, за границы пределов училища, а так же хамить, грубить и прочее. И так до самого выпуска. Даже скорый выпуск из училища не будет препятствием для изменения характеров. Какой–то процент изменится под воздействием воспитательного процесса, но не большой. Основной процент, прошедших по конкурсу для получения образования из состава непримиримых, сможет выполнять план образования, но не будет иметь успеха в плане воспитания. А что в результате? Скажем честно: не велика польза стране или ВС СССР от невоспитанного специалиста и плохого воспитателя. Под его влияние неизбежно попадут косвенно или целенаправленно неокрепший и не утвердившийся элемент среды и даже чем–то недовольные персоны.
  После вечерней поверки, группа, не менее 10 человек, в знак протеста против системы училища, её строгости режима, собралась в самоволку в город, чтоб выпить и «погужбанить». Слово далеко не литературное и может означать всё то, что сам себе представит читатель. Контингент был шумный, изобретательный и наглый. Они часто собирались на на нижних этажах «вертолётов» и поочерёдно «травили»  анекдоты, а сегодня они собирались отметить сдачу первого вступительного экзамена. И не обязательно успешную. Некоторым неудача желаннее чем самая настоящая круглая «пятёрка». Особый контингент уже несколько дней живёт в военном училище, а конкретнее в 111 батарее. Днём они большую часть времени проводят на знакомой нам Каменке, а ночное они чаще или почти всегда толкутся на одном из «вертолётов», где хохочут, как лошади, после очередного свежего анекдота. К ним постоянно примыкают всё новые и новые «непримиримые». Основная масса абитуриентов, невольно имевшие удовольствие наблюдать «непримиримых», стали их узнавать, различать и запоминать их имена, клички и даже их планы были известны всем, потому что они их обсуждали громко и бурно с комментариями. Обсуждая сегодня, уже не первый раз «...вылазку зенитно–ракетного десанта 111 батареи с планом захвата ближайшего гастронома с едой и выпивкой», а потом — «атаковать общежитие педагогического института», чтоб захватить заложников на пару часов и, когда надо будет... «ретироваться в любимую казарму...» 
   Самым активным был невысокий рыжеватый парень — Киреев Олег, из Николаева. У него отец генерал, поэтому не представляет сына на гражданской специальности, только военным. Ребята кличут его «полковником». Олег сначала обижался, потому что это ему не приносило удовлетворения, но потом смирился. Он не собирается ограничивать себя режимом запретов.
   Второй парень — друг,земляк и одноклассник «полковника». Это чёрненький парень среднего роста,спортсмен–гимнаст. Он желал сделать спортивную карьеру , но получил травму и на серьёзные результаты рассчитывать не приходится. Зовут его Гоша, а кличут — «пан Спортсмен», наверное, по аналогии известного кабачка.
   Следующий — Женька Кабаченко, толстенький с залысинами на лбу любитель выпивки и «гужбанить», наглый матерщинник из Винницы. Этот поехал в училище, потому что не хочет служить в армии и предпримет любой ход, только бы оттянуть свой призыв, а лучше «забанить» это дело... (по его выражению). Каждый их сбор подталкивает «корешей» в самоволку. Получил кличку «Кабак», производную от фамилии.
   «Беня» — высокий, чёрный, чубатый парень из Ровно, с усами книзу — бабник, гуляка и альфонс. Служить не желает, офицером быть не хочет, но волей судьбы, как–то случайно, оказался в Житомире. Он не понимает и не признаёт ограничения, заборы и границы. «Пацаны, когда махнём через забор?» — это главная его фраза —главный эпиграф его нескучной жизни.
 
   С некоторыми из «непримиримых», Антону пришлось столкнуться. Он пообщался однажды на Каменке с «Кабаком», когда ещё не играл в волейбол на спортплощадке училища, а бегал на речку освежиться. «Кабак» попросил прикрыть его с друзьями, подставившись под патруль:
   — Послушай, пацанчик, прикрой нас, будь нормальным пацаном. У нас у всех уже по семь—восемь замечаний. Правда, нам их замечания до балды, но тебе же тоже, не так ли?
   — Хорошо, смывайтесь!
   — Уважуха! Ты свой пацан! Спасибо от всей нашей банды!
   — Иди, а то не успеете смыться.
   — Нас уже нет!
   «И зачем мне такие друзья? Но разве отказать можно? Это будет не по–пацански...»
   «Непримиримые» сбежали, а Антон был записан.
   Так у Антоши появилось первое замечание. И зачем оно мне? О нём Антон будет думать ещё долго.
   Со вторым «непримиримым», с «Беней» Антон познакомился на волейбольной площадке, где играли «на вылет». Когда одна команда проиграла, то спонтанно формировалась следующая, из случайных игроков. Антон встал на пятый номер, но одновременно туда же ступил и «Беня» — Мазур Митя, остальные номера заняли курсанты. Один из курсантов — Дима Рябов попросил Антона:
   «Парень, уступи до 7–8 очков, потом продолжишь ты?»
   «Согласен, парень, поиграть по полпартии?» — предложил Рябов заскучавшему «Бене».
   «Согласен», — ответил ещё незнакомый тогда «Беня».
   Антон команде понравился больше и он остался в команде, а «Беню» Антон увидел на «вертолётах» в шумной компании «непримиримых».
   «Полковника» Антон узнал на консультации по математике. Они сидели рядом в третьем ряду у самого прохода. Женщина–математик, показывая, как решаются уравнения, быстро написала одно уравнение и тут же его решила.
   — Но это один способ решения, а их несколько. Кто рискнёт решить вторым способом?
   Олег поднял руку: — Разрешите попробовать мне?
   — Пожалуйста! Приглашаю вас к доске!
   — Хорошо! — улыбнулся всем присутствующим «непримиримый».
   Он ловко, без запиночки, решил уравнение и снова всем улыбнулся.
   — Может вам известен ещё один вариант, — поощрила абитуриента преподаватель.
   — Известен! И я могу показать.
   — Нет спасибо, достаточно. Как ваша фамилия?
   — Курсант...Извините, абитуриент Киреев!
   У Антона тогда проснулась зависть и он подумал: «Вот мне бы так!»
   С остальными «непримиримыми» у Антона истории тесного знакомства не было, но они все были где–то рядом. Его не раз приглашали на «вертолёт». Возможно, что «непримиримые» и Антона считали своим, но это юноше не было нужным.
   Помнится, что в тот день, как только майор Шевченко убыл из казармы, непримиримые продолжили свою «тусовку». И снова над «вертолётами» повис вопрос «Бени»:
   — Ребята, ну когда махнём через забор? Я здесь, в этой «зоне» уже засиделся.
   — А ты знаешь, куда переть ночью в чужом городе? — осведомился более практичный, но менее решительный «Пан Спортсмен». — Или главное перепрыгнуть через забор? Я думаю, что сначала нужно днём осмотреться, разведать, а потом брать штурмом заборы.
   — Я знаю этот район, — вмешался в «базар» нервный «Кабак». — Я здесь хорошо поплутал, когда приехал, но запомнил, где есть гастроном и запомнил, что он работает до 23–х...
   — Ну, купим, выпьем, а что дальше, как без девок? — удивился «Беня».
   — Пацаны, хватит базарить, через полчаса гастроном закроют. Что делаем? — остудил гнилой базар «Полковник».
   — Пошли, пошли, хватит базарить! — заторопился взъёрошенный «Беня».
   — Кто пойдёт? — руководил «Полковник».
   — Я! — первым откликнулся «Беня».
   — Я! — присоединился «Кабак».
   — И я! — неуверенно проблеял «Пан Спортсмен.
   — Ладно, хватит! — подытожил «Полковник». — Сегодня групповой вылазки не будет, времени мало. Обойдёмся разведгруппой. Купите «Пшеничной» три... нет — четыре бутылки и пива столько же, колбаски, хлеб...
   — Давайте ещё сырок «Дружба» — перебил «Кабак».
   — Всё! «С вещами на выход!» — вспомнил тюремный афоризм «Полковник» — Время — деньги! — закончил он ещё одним афоризмом.
   — А куда нам идти? — растерялся «Пан Спортсмен».
   — Как куда, через КПП!
   — Ты шутишь или серьёзно? — заморгал бесцветными глазками «Кабак».
   — Не дрейфь, салага, я вас проведу до забора, а дальше справитесь без меня. Я буду ждать вас на обратном пути, помогу с переброской товара. Пошли!
   Компания направилась на выход. На их удачу небо было пасмурным и ночь казалась ещё темнее чем обычно. «Полковник» вёл свою разведгруппу скрытно, лавируя между деревьями и кустарниками. Пацанам показалось, что «Полковник» уже ходил этим маршрутом. Он точно привёл группу к пролому в заборе. Лаз образовался из–за использования в строительстве ограждений бракованных плит. В одной плите оказался излом, в который легко помещалась фигура среднего человека. Даже долговязый волейболист «Беня», парень неизвестно откуда, но любитель «поторчать», без труда пролез в изъян в заборе. Через пару минут три самовольщика ЖВЗРКВУ ПВО весело шагали в направлении гастронома по хорошо разведанной дороге Женькой «Кабаком».  Абитуриенты были в приподнятом настроении и пьяны от свободы. Они успели до закрытия гастронома закупить всё что планировали и направились в обратном направлении.
   «Полковник» терпеливо ожидал у лаза и даже озяб от свежей ночной прохлады, но он предвкушал, ожидающую их фиесту. Путь обратно обошёлся без приключений.
   Компания разложила на «вертолёте» бутылки и закуску, в умывальнике нашлась только одна солдатская кружка. Она и пошла по кругу. Самовольщики приглашали к себе других пацанов: одни подошли — пригубили, другие отказывались. Антон тоже отказался. Ему не нравилось общение с контингентом, который вёл себя раскрепощённо и им «всё по–фене». Проверки внутренней службы они не опасались, а даже интересно было бы пообщаться с каким–то проверяющим. Естественно, что они мешали батарее отдыхать и существовать, перестраиваться на рельсы военной жизни. Эту братию мог поддержать только единомышленник или колеблющийся человек, ещё вчера живший свободной гражданской жизнью без присмотра и контроля.
   После приёма определённой дозы, ребятам захотелось пообщаться, но слишком громкое общение становится достоянием всей массы народа, а в казарме проживало более сотни человек. Правда, спавшим в самых дальних углах, весь этот базар почти не слышен и беспокоил меньше.
   Контингент вспомнил об анекдотах и «Полковник» предложил:
   — Ребята, давайте по кругу рассказывать по анекдоту. А кто не вспомнил ничего, то объявляет: — Я пропускаю.
   И рассказывает следующий.
   — Окей! — поддержал друга «Пан Спортсмен». — Чур, я — первый!
   — Гоша, без проблем!
   Гоша обрадовался и начал рассказывать увлечённо и красочно.
   — Стоп! — заёрзал «Кабак». — Я его знаю и мне не интересно.
   — И я знаю... Досказать концовку? — Слушайте мой анекдот! — заключил разгорячённый «Беня».
   Но и анекдот «Бени» не блистал новизной.
   — Тогда слушайте мой! — суетился «Кабак». Только его анекдот разогрел хорошо публику и все долго хохотали.
   Не сдержались и нормальные абитуриенты — хохотали вместе с непримиримыми. — А куда денешься, хоть уши затыкай, хоть просто напрягайся, а невольно становишься слушателем анекдота.
   — ПОйдём покурим? — предложил «Полковник» и весёлая толпа, ещё смакующая смешной анекдот пошла в туалет–курилку подышать вместе дымным воздухом. За ними потянулись и другие курильщики. «Полковник» обнял невысокого, но мускулистого парня из «нормальных» и с чувством симпатии предложил: «Вмазать хочешь?»
   — Да ты что? Меня батя убьёт, если я и в этом году не поступлю.
   — Ты что, второй раз? — улыбнулся «Полковник». — А меня ты не помнишь?
   — Нет, не помню.
   — А кто у нас батя?
   — Начальник ПВО Прикарпатского ВО.
   — А мой Одесского...
   — Дай «пять»!
   Они хлопнули по рукам.
   — Ты не собираешься поступать?
   — Собираюсь! Но мне условия существования не нравятся. У меня должны быть нормальные условия.
   — Так это протест?
   — Расценивай, как хочешь... — ухмыльнулся «Полковник».
   — Меня друзья называют Эдиком.
   — А я — Олег!
   — Выпьешь?
   — Если только чуть–чуть.
   На донышке, Эдик. За знакомство!
   «Замечательного» человека воспитал папа–полковник или папа–генерал? Вот такая мразь будет вдалбливать новобранцам,вчерашним школьникам: «что такое хорошо и что... плохо...» Но у него не получится ничего хорошего. Из него может получиться хороший изменник Родины, типа того, который посадил МИГ–25 в Японии. Он может пополнить ряды борцов Болотной площади. Он стал в училище «непримиримым» абитуриентом два года подряд. Просто высокопоставленному папе нужно безболезненно для своей семьи устроить своё чадо за счёт государства. У такого папы все личные  планы должны осуществляться, а у государства от такого офицера будут в будущем и неприятности, и проблемы.
   — Пошли, пацаны, — командовал «Полковник» своим пьяным войском «непримиримых».
Эд, я тебе первому налью. Ты — классный пацан. Не волнуйся, мы с тобой, обязательно поступим. Этим чмырям училище не видать. Да и тем, которые боятся засветиться и делают вид, что спят тоже. Пить они не хотят! Не верю. Хотят, но ссат! А это моё училище! И папино!
   — Тихо, Олег!
   — Всё нормально! Там! — он указал пальцем в сторону штаба, — есть пост №1 и стенд знаменитых людей Вооружённых Сил, а на нём фото моего папы, героя Советского Союза. Не веришь? Пойдём покажу! Пойдём!..
   — Олег, ты что? Ночь на дворе... И мы с тобой не в форме...
   — А, ну да!..
   У компании языки развязались и действовали на самой высокой передаче скоростей.
   — Парни, там дежурный зашёл. Атас!
   «Непримиримые» зашуршали пакетами, зазвенели стеклом и разбежались по своим углам. Дежурным по училищу оказался командир 111 батареи майор Шевченко Пётр Иванович. Он сразу направился к «вертолёту».
   — Киреев, ты снова хулиганишь? У тебя сколько замечаний?
   — Тринадцать, товарищ майор!
   — И тебе мало? Мне, например, достаточно, чтоб тебя отчислить из училища.
   — Не достаточно, товарищ майор, вы же знаете, что не достаточно!
   — Олег, а ты что, пьяный?
   — Нет, товарищ майор, я же чуть–чуть!
   — Дневальный! Включить свет!
   — В пятой казарме полыхнули все светильники.
   — Внимание! Подъём! Построиться на центральном проходе!
   — Что случилось? Почему подъём, ещё ночь?
   Абитуриенты, нехотя, стали собираться на месте построений.
   — Становись! — командовал Шевченко. — Равняйсь! Смирно! По этой команде все должны прекратить все передвижения, разговоры и шевеления! Кому не ясно?..
Товарищи! Вы ещё не стали курсантами нашего училища, а уже нарушаете все уставы Вооружённых Сил. Зачем тогда вы сюда пришли, нарушать воинскую дисциплину? Если не умеете себя вести в войсковом подразделении, забирайте документы и поступайте в гражданский ВУЗ. Там нет построений, там нет уставов, там нет строгих командиров и всё дозволено. Из таких нарушителей никогда не получится хороший офицер.
   — А плохой получится? — прозвучал голос из строя.
   — А кому нужен плохой? Вооружённым силам, уверяю вас, не нужен!
Там встречаются иногда сорокалетние старшие лейтенанты. Это разве хорошо? Не лучше ли, когда в сорок лет офицер становится полковником или генералом?
   Я вижу, что в строю стоят употребившие алкогольные напитки. Кто употребил, выйти из строя!
   Из строя вышли: «Беня», «Кабак» и «Полковник». Они стояли и светились счастьем от своего героического поступка. Антон заметил, что «Пан Спортсмен» и Эдик не вышли. Значит у них планы расходятся с «непримиримыми».
   — Объясняю ситуацию, товарищи. Это наши постоянные нарушители дисциплины. Киреев, озвучь для всех, сколько ук тебя замечаний.
   — Тринадцать, товарищ майор!
   — Уже — четырнадцать, товарищ Киреев.
   — Кабаков, у — вас сколько?
   — Пятнадцать, товарищ майор.
   — Нет, уже — шестнадцать!
   — Мазур, у вас сколько?
   — Семнадцать, товарищ майор.
   — Нет! Восемнадцать! Товарищи! Объясняю для непонятливых. Это правда, что у командования военного училища нет права наказывать поступающих в училище абитуриентов согласно воинских уставов, потому что вы не приняли присягу и не стали военнослужащими. Но мы можем действовать в соответствии с действующим в стране законодательством. Мы имеем полное право вызвать на территорию училища милицию и сдать нарушителей правопорядка за употребление спиртных напитков и ведущих себя неадекватно. Киреев, вы считаете, что ведёте себя адекватно? — майор Шевченко нервничал и негодовал. По всей вероятности «Полковник» давно его хорошо
достал, но «локоть ещё никому не удавалось укусить».
   — Товарищ майор! А чем я нарушил Закон, например Конституции. По ней мы живём и по ней работает торговля. И в одном из её отделов я купил пищевой продукт, который употребил через рот... — раздались ехидные смешки его дружков. — Всё верно? — «Полковник» продолжал рисоваться, как на пленэре перед сонной 111 батареей в два часа ночи. — На территории войсковой части я ничего не нарушил: не хулиганил, не портил имущество. А то, что у вас есть какие–то внутренние правила, то они меня не касаются, — продолжал бахвалиться перед, развесившими уши, зрителями Киреев. — За что меня сдавать милиции?.. А чтоб вас, майор, застращать окончательно, то я заявляю:
  — Я завтра скажу папе, что вы своевольничали и у вас вся служба пойдёт насмарку. И своей хорошей пенсии вы не дождётесь, а пойдёте на «гражданку» махать кувалдой или копать землю, потому что в народном хозяйстве ракеты не нужны и ракетчики тоже.
   — Всё! Завтра все заберём документы и 111 батареи не будет! Пацаны, кто со мной? В этом училище никогда правды не было и нет!
   — Мы уйдём, — поддержали Киреева соратники. — Даже на завтрак не пойдём. Хватит кормить нас «парашей»!
   Они долго ещё галдели после ухода майора Шевченко. Антон в душе негодовал. Он был на стороне Шевченко. «Попробуй таких воспитай, сделай из них достойных офицеров, когда в училище поступят такие, как «Полковник», «Беня» и «Кабак». Интересно, знает ли генерал Киреев, что собой представляет его сыночек за пределами порога родного дома? Или, как представит его хулиганство генерал — начальник военного училища генералу — начальнику ПВО округа? Да ничего он ему не скажет и скорее всего, он ему не позвонит. Он прикажет принять Киреева–младшего курсантом училища ПВО со всеми его недостатками, чтоб не расстраивать друга–генерала, возможно одноклассника. Пока не закончится это «кумовство» в армии, столько будет процветать хамство, воровство и невежество. Можно уверенно утверждать, что толку от «Пана Спортсмена» будет значительно больше и в училище, и в армии. Он тусуется с «непримиримыми» по дружбе с Олегом ещё со школьной парты. От него не будет вреда, а от Киреева — один вред и прочее, что из этого вытекает. Весь конфликт с созданием «банды непримиримых» «Полковник» Киреев спланировал, продумал и чётко осуществил. Ему бы не в зенитно–ракетное училище поступать, а в училище КГБ (ФСБ). Готовый специалист–интриган — игрок ловко спланировавший операцию по сокращению числа поступающих в 1971 году в ЖВЗРКВУ.
   Интересно, а сколько абитуриентов окажутся подвержены влиянию и заберут досрочно документы? Много, почему–то был уверен Антон. Почва скандала подготовлена идеально, со знанием дела. Если по–честному, то здесь готова почва для работы следственных органов КГБ (ФСБ).

   Где бы узнать оценку по первому экзамену? — размышлял Антон. — Можно было бы под этот шумок, тоже закончить свою военную эпопею и не ожидать позорной оценки. Если бы допустили к остальным экзаменам после удовлетворительной оценки, то можно было бы пройти по конкурсу, учитывая образовавшийся недобор из–за уменьшения количества желающих учиться, а фактически из–за организованного саботажа «Полковника» Киреева. Как звучит? Может подойти к майору Шевченко и что–нибудь разведать?
   Нужно поговорить с Колькой Корочанским, с которым они рядом спят. Вместе всегда ловчее. А сначала нужно выяснить его отношение по поводу киреевского саботажа. Он ночью накрылся одеялом с головой, чтоб не видеть и не слышать, что происходит в казарме №5. Скорее всего, Колька не является сторонником «непримиримых». Он такая же жертва точных наук, как и Антон, потому что тоже не решил все задания по математике. Хорошо! Нужно обсудить всё это по–серьёзному!
   На построении при следовании на завтрак народу оказалось не так и мало. Война ли, саботаж, не важно, а животик просит подкрепление, тем более, что они находятся не дома, где поел в любое время суток. Здесь кормят в определённые часы и одиночных индивидуумов в столовую не допустят. Будущие курсанты должны привыкать к распорядку в училище. А сторонников «непримиримых» оказалось не мало, судя по количеству абитуриентов, оставшихся в казарме в последний день пребывания, пожертвовавших завтраком в тот день, когда Киреев призвал их забрать документы...
   Сначала строились в казарме, затем строй повернули и отправили строиться на входе в казарму. Строем командовал, как всегда майор Шевченко. Коля оказался рядом с Антоном, в одной шеренге.
   — Колян, как тебе всё это нравится?
   — В том–то и дело, что не нравится. Тебе нравится этот «бедлам», который устроили эти пацаны, сами не понимающие, зачем они здесь?
   — Нет, не нравится. Как ты думаешь, ты хорошо написал математику?
   — Я не уверен в этом, к сожалению.
   — Как бы узнать результат?
   — Антоша, а может результаты уже вывесили на доске обЪявлений?
   — Слушай, если плохо написали, может воспользуемся «бедламом» и свалим домой?
   — Вряд ли сегодня получится. Сегодня будут отчисляться эти «непримиримые» пацаны...
   — Давай, вместе подойдём к майору Шевченко? Надо бы узнать, как мы написали математику.
   — Давай! Только сначала нужно сходить к доске объявлений.
   — Ты надеешься получить «четвёрку»?
   — Да, Антон, я очень хочу поступить, а то будет стыдно бате в глаза смотреть.
Знаешь, какой он у меня мужик?
   — Какой?
   — Справедливый и добрый.   
   — Он военный? 
   — Нет. Он учитель.
   — Да?! Я даже завидую. А у меня его нет с первого класса.
   
   Завтрак прошёл быстро. На первое подали борщ, на второе - каша и компот из сухофруктов — на третье.
   — Коля, как подумаю, что придётся здесь в наряде работать... Работы — тьма, как в колхозе–миллионере.
   — Да справимся, друг, не переживай! Только бы поступить!
   — Пойдём к доске объявлений?
   — Да, обязательно!
   Друзья добросовестно убрали за собой посуду, сочувствуя и солидаризируясь с работниками по столовой — нарядом. А по команде ребята отправились на выход — строиться.
   Сравнивая количество людей  в строю 111 батареи, вчера и сегодня, можно сделать вывод, что саботаж генеральского сыночка сократил число абитуриентов процентов на 20 — 25. Прибыв из столовой к своей казарме, батарея всегда устремлялась, в первую очередь, покурить, а сегодня майор Шевченко не сразу распустил строй. Он решил продолжить сейчас свою ночную речь на чистом воздухе и на свежее восприятие слушателей 111 батареи.
   «Непримиримые»  выкрикивали острые реплики, то хохотали, то орали что–то несвязное. Когда Пётр Иванович закончил из строя прозвучал клич «Полковника»:
   — Пацаны, забирай документы сегодня, завтра строевая часть работать не будет!
   «Кабак» ему помог:
   — Пацаны, я забираю документы сегодня, кто со мной? Завтра «строевую часть» закроют и будете париться в субботу и воскресенье на Каменке.
   Прибежавший «Беня» добавил в огонь маслица:
   — Там такая очередь! Кто не успеет получить личное дело до конца рабочего дня, тот на выходные останется в Житомире.
   Толпа колыхнулась и потихоньку стали откалываться: сначала одиночки, потом группки и, наконец, сплошной людской поток хлынул в направлении адреса, озвученного «Полковником». Антон потерял Кольку, с которым они вместе собирались подойти к Шевченко. Антон искал друга между группками и даже сбегал к Доске объявлений, но того не было нигде. Антону ничего не оставалось, как только подойти к командиру батареи без друга. Поискав габаритную фигуру комбата глазами, Антон увидел рядом с Шевченко Корочанского. Подбежав к ниим, Антон услыхал только обрывки фраз.
   — Коля, я тебя потерял.
   — А я тебя.
   — Товарищ майор! Можно нам как–то узнать результаты математики?
   — Антоша, я твои оценки тоже узнал и скажу позже, потерпи.
   — Майор, позвал с собой Кольку и они снова исчезли, а Антон снова остался один.
   «Может оценки уже вывесили, а я ничего не ведаю». — рассуждал Антон, а ноги уже сами развернули юношу к штабу, чтоб быстрее удовлетворить ответом особенно
беспокоивший вопрос.      
   У штаба собралась огромная разношерстная и довольно возбуждённая толпа. Между разных симпатичных, невзрачных и бесцветных лиц светились озабоченные лица «непримиримых», которые продолжали подогревать толпу сомнениями, вероятностями и самой неприкрытой, наглой ложью.
   Из штаба вышла девушка в форме старшего лейтенанта:
   — Девушка, а после обеда вы работаете?
   — Слушайте, кто сказал, что мы не работаем сегодня после обеда?
   — Просто говорят, что у вас сегодня — короткий день.
   — У нас сегодня обычный рабочий день. Кстати, кто нам решил устроить завтра выходной день? Завтра же пятница — обычный рабочий день.
   — Девушка, а оценки по математике, когда вывесят?
   — Это я вам сказать не могу. Если оценок сегодня нет, то не все работы проверены.
   Антон мотал на ус информацию, которую узнавал невзначай, не задавая вопросов.
   «Интересно, где друг мой, Колька? Он куда–то исчез с майором. Возможно, у него есть какие–то интересные сведения и для меня? Он же обещал рассказать позже», — думал  Антон с надеждой.
   Ближе к вечеру толпа у штаба значительно поредела, а перед закрытием там осталось менее десятка человек. И к народу снова вышла девушка — старший лейтенант:
   — Кто ещё очень сильно жаждет получить сегодня документы?
   — Я! — неуверенно ответил Антон вслед за несколькими голосами.
   — А почему? — спросила старший лейтенант.
   — Я плохо написал математику.
   — Вы знаете свою оценку?
   — Нет.
   — Тогда почём знаете?
   — Я так чувствую.
   — А потом не пожалеете?
   — Не знаю.
   — Ну, заходите. Может ещё на свой поезд успеете...
   — Все оставшиеся абитуриенты, зашли в помещение строевой части и замерли перед барьером. Ещё недавно они стояли здесь, сдавая свои документы, весёлые и полные надежд на будущее. Они надеялись сделать военную карьеру и даже гордились своим смелым поступком — стать офицером. А почему бы — нет?
   А сейчас у них противоположное настроение. Они сникли. Почувствовали своё поражение и поняли, что не годятся они быть офицерами и это доказала им математика. Недостаточно этой группе знаний, чтоб стать офицерами, плохо учились, господа!
   Девушка быстро рассчитала первых по очереди посетителей,оставив Антона в конце очереди.
   — Ну что, не передумали забирать документы?
   — Я не совсем уверен, но плохо, что не вывесили оценки.
   — А что там может быть?
   — «Тройка»!
   — Так иногда, с одной «тройкой» поступают... Жаль, был бы такой бравый курсантик... и офицер тоже... Ну что, остаёмся или уезжаем?
   — Я поеду домой, послужу срочную службу, а там видно будет...
   — Ты можешь и в армии поступать, если передумаешь!
   — Хорошо, я это запомню.
   — Распишись! До свидания! Даже мне жаль отпускать такого курсанта.
   Антон вышел с документами на ватных ногах, а в ушах ещё долго сопровождал его голос девушки старшего–лейтенанта: «Даже мне жаль отпускать такого курсанта...»
   Антон кинулся в казарму за своими вещами,а там его ожидал Коля Корочанский.
   — Где тебя носит, Антоша? Я тебя жду попрощаться...
   — Попрощаться? И я пришёл с тобой попрощаться.
   — А ты что, уже знаешь?
   — Что я должен знать?
   — То, что я уезжаю в Орджоникидзе.
   — Это на Кавказ?
   — Да,я узнал оценки. Кстати, и твою тоже... Слушай, у меня катастрофа: по математике — «двойка». Мне предложили ехать в среднее военное училище. Это для меня — лучший вариант. А ты поехал бы?
   — Конечно, если с «двойкой» берут. К тому же с тобой! Я бы согласился.
   — Тебе не надо никуда ехать. Я знаю твою оценку.
   — Списков ещё нет. Я полдня прождал их у штаба. Там старший лейтенант, девушка сказала, что контрольные работы ещё не проверили.
   — Всё уже проверили, только не вывесили.
   — Ты с майором Шевченко ходил узнавать?
   — Да. Но твою оценку я тебе не скажу.
   — Почему, Коля? Я знаю, что у меня «тройка» и я с ней не поступлю.
   — Почему ты так решил.
   — Коля, я забрал документы.
   — Зачем? Ты поступил бы.
   — Нет, у меня «тройка»!
   — Ну зачем ты так, Антон?
   — Я это чувствую!
   — Я знаю, что ты поступил бы. Мне майор Шевченко об этом сказал. Он уверен.
   — Мне пора на вокзал.
   — Антоша, ты сморозил фигню. Если бы ты хотел, то мог бы поехать со мной в среднее училище.
   — Сморозил фигню? Я еду домой и пойду весной в армию. Из армии тоже можно поступать.
   — Мне очень жаль. Ты уже сделал первый шаг и осталось немного потерпеть и был бы курсантом ЖВЗРКВУ. Мне очень жаль.
   — Я это «жаль» сегодня слышу вторично. Первое «жаль» было в строевой части.
 
                4. Мой «первый блин...»

   Никогда в жизни не бывает всё гладко и складно, как хотелось бы. Некоторые молодые люди поступают в ВУЗы по два, по три, а может и больше раз. Вот и Антон не поступил с первого раза. Пришлось возвращаться домой ни с чем. Мысли в голове теснятся пораженческие. Люди, в большинстве случаев, просто посочувствуют , мама поругает и расстроится, а Антоше жить дальше. Он обязательно пойдёт на работу и может что–то заработает. На следующий раз не будет просить у матери и в кино сходит за свои копейки. Так размышлял Антоша, лёжа на второй полке плацкартного вагона. Внизу ехала семья и Антон не собирался им мешать своим присутствием, рассчитывая сразу уснуть на своей полке. Но грустные мысли вытолкали в спину его 
сон с полки и он не собирался назад возвращаться.
   За окном мелькали яркие витрины городков и едва заметные, подслеповатые, как будто случайные во мраке чёрного шёлка южной ночи, огоньки многочисленных сёл. Небо сверкало звёздами июля, а Антоше не хватало собеседника, чтоб пожаловаться и поделиться своим блином, который оказался «комом». Но все спали, кто бурно клокоча храпящей глоткой, а кто–то счастливый и спокойный, не слыша ни жёсткого храпа, ни Антошиных грустных мыслей. Как воспримет Эл его поражение: поймёт, осудит или поставит точку на их дружбу. И такое вполне возможно, она же практична, а у них «должна быть хорошая профессия». И чем она не права? За это нужно бороться, а он сбежал, не дождавшись оценки. Нужно было добиваться всего до конца и даже больше, как Колька Корочанский. Но Антон не согласен был, как его друг на среднее училище, хотя это был бы замечательным вариантом для слабо знающих математику. Это, училище как техникум. Ну и что? Не все же офицеры становятся генералами, однако, многие на это надеются. А некоторые лица достигают и маршальских высот! Но это, вообще — фантастика. Ни генералом, ни, тем более, маршалом невозможно стать, когда твоя мать — доярка, а отец, вообще живёт в другой семье и нисколько не интересуется, где ты и о чём мечтаешь. Как говорят в
стенах военного училища: «у генералов и маршалов, есть свои дети...»
   «Интересно, а смог бы я учиться в военном училище?» — продолжал терзаться Антон. Нужно признаться честно, что проблемы с математикой создали бы огромные преграды. Их переступить вряд ли получилось бы. Пришлось бы возвращаться назад и изучать школьную программу. А сколько на это нужно было бы времени?
   «А кто меня ждал бы во время учебного процесса, когда я созрею так, чтоб осилить школьную программу? Поэтому решение отставить поступление в военное училище было правильным... а вот то, что я отстал от Кольки было ошибкой. Это было единственно правильное решение и Коля использовал его верно».
   Постоянно надеяться на чужую помощь товарищей или посторонних лиц невозможно. Оказаться смешным у доски, показывая своё математическое невежество, было бы позором. Нужно смело согласиться, что занимать чужое место в стенах училища не совсем достойно. Без хорошей базы математической подготовки учиться не возможно, а стать офицером–неумёхой не совсем достойно. Антон понимал, что, обучаясь в ракетном зенитном училище, придётся строить серьёзные расчёты, как сбить самолёт или вражескую ракету и соглашался, что без твёрдых знаний по математике не обойтись. А у него нет нужной базы знаний, но какая–то база есть. Значит нужно учиться такой специальности, на которой достаточно его базы. Нужно поступать в техникум, приобретать хорошую и нужную специальность для работы и для жизни. Не каждый инженер становится кандидатом наук и не каждый механик становится инженером. А для личного повышения уровня, для личного удовлетворения самооценки
нужно поучиться в ВУЗе гуманитарного профиля. В стране много рабочих мест и требуются разные специалисты. Выбор есть для человека с разной базой знаний. Экзаменационная математика — это дисциплина, которую вводят ВУЗы не, как базовую науку, а как барьер для отсева желающих поступить на учёбу.
   В конце концов, каждый выпускник школы находит в жизни своё место: кто–то приобретает сложную специальность, а кто–то менее сложную, но нужную. Хирург операционного блока и хирург–патологоанатом — оба выполняют одинаковые работы, но с разными противоположными векторами. И можно заключить, что нужны разные науки и разные специалисты. Кому–то нужна математика для сложных расчётов, а кому–то, как общеразвивающая. Ну, а большинство учеников всю жизнь бы путались в знаках «±»,
изучая формулы сокращённого умножения на алгебре в 7-м классе, если бы пришлось хоть единожды применить эти правила на практике. Многие правила математики нужны в жизни людям только для самой математики. Например, геометрия намного чаще встречается на практике простых людей, а также строителей от самых простых объектов до сложнейших.
   Вот такие мысли обступили Антона со всех сторон и даже придавили его на полке плацкартного вагона. Они может ещё долго занимали бы его голову своими сложными конструкциями, если бы поезд не остановился на той станции, где юноше следовало выходить. Свежий утренний воздух и заботы, как добираться до следующего пункта отключили из сознания парня все математические проблемы, от которых пострадал не один ученик и не один выпускник.
   Изучив расписание движения автобусов, ещё один математический продукт жизни пассажиров, Антон снова, убедившись в полезности математики, стал ожидать время убытия его автобуса.
   Мысли здесь отвлекаются от математики, от науки вообще и от училища, оставшееся мечтой и возвращаются к приземлённым темам, на которых основывается сельская жизнь. А это: работа...работа...работа...
   Раньше люди в воскресение не работали, а прислушивались и оглядывались в сторону церкви, ожидая призывный зов колоколов, приглашение на службу. Но церкви разрушились от времени и ждать нечего, поэтому в страду люди убирали урожай, без зазрения совести, ухаживали за скотом без выходных и праздников, а куда денешься?
   На восстановления церквей необходимо много времени и не только на строительные работы, но и на воспитание паствы, которая забыла привычные мелодии колоколов и привычные проповеди служителей храмов. Время рушит не только твёрдый строительный материал, но и устоявшуюся веками веру. Сначала идеологические враги подвергают всё сомнениям, потом предлагают на обозрение более выгодные и «лучшие» культовые ритуалы. А за этим призывают забыть всё то, что сложилось исторически, как самое худшее в мире и принять то, что принято «нормальными» людьми в мире. А воскресение — это просто выходной день, в который можно отдохнуть за столом с друзьями. Людей от церкви отлучили, нарушив сложившиеся привычки, появившимися новыми. Если раньше в воскресенье молились в храме, то позже отдыхали, а отдых совместили с обильными выпивками. Раньше грешно было работать в воскресение, а потом никто не запрещал мужчинам рубить, копать и резать, а женщинам стирать и шить. Со временем люди перестали бояться грешить. Это стало обыденным действием.

   Антон возвратился в свою привычную среду, где его ждали и всё там ему понятно и известно. Он встретился снова со своей семьёй, где его ждут, поймут, простят и поддержат. Мама, конечно, сильно расстроилась. Она надеялась, что одного из троих уже определила и он встанет на ноги и поможет поднять остальных. Его «фиаско» огорчило мать, которая всю жизнь тяжело работала, воспитывая одна троих маленьких деток. Антон — первый, кто мог бы отойти на собственный хлеб. Антон только дома ощутил ту горечь, которое першило мамино горло, её гордую сущность матери, поднявшей практически на ноги сначала старшего сына, а потом и младшего. Только дома Антон ощутил, что проиграл противостояние «непримиримым».
   «Я считаю, что проиграл только один бой и буду продолжать сражаться. Прости, мама, что я им проиграл. Они намного опытнее меня — интриганы. Они умеют разрабатывать сложные комбинации, а я умею только сопротивляться, не сдаваться, а продолжать сражение: падать и снова подниматься. Если я сегодня упал, то я снова встал. Я стою на ногах намного крепче, чем до своего первого появления в военном училище.

                5. Я ослепла, приезжай.

   Антон вернулся домой нежданный. Повис вопрос — чем ему заниматься? Понимая прекрасно, что мать свой долг перед сыном исполнила до конца. Всё что он потратил на поездку в Житомир и обратно — это известный факт. С вопросом финансирования на данном этапе жизни к маме обращаться нельзя, нет ни морального права, ни права совести. Он уже взрослый человек и пора подумать, как  возвращать свои долги: маме, сестре–школнице, брату–студенту. Нужно искать работу. Это в городе легко её найти. Почитал объявления куда и кто требуется, поучился на каких–то курсах или ПТУ и открывай дверь отдела кадров.
   В колхозе порядок иной. Значительная часть людей работает в полеводстве на тракторе, если есть права, или, куда бригадир пошлёт по наряду. В животноводстве — на ферме: женщины доярками, мужчины скотниками, то есть пастухами. Самая козырная работа — гараж. Хорошо бы иметь права водителя. Но молодому, начинающему
работнику никто хорошую новую машину не даст, потому что многие мужики стоят на очереди многие годы, чтоб получить приличный грузовик. Придётся работать на развалюхе, к которой никто даже подойти не хочет. И придётся больше работать гаечными ключами, чем вертеть рулевое колесо.
   Если обратиться к председателю колхоза и попроситься на работу, то он задаст вопрос, а кем бы вы хотели работать? Придётся ответить честно, что скотником работать никогда не мечтал.
   — А кем? Что ты любишь делать?
   — Художником...Все люди знают, что я хорошо рисую.
   — Зачем в колхозе художник? Тем более, у нас он есть — Жора.
   — У тебя права какие–нибудь есть?
   Если нет права управлять автомобилем или трактором, то подходит только одна профессия — пастух. Это называется — приехали к своей мечте. Пастухом мечтал стать вчерашний школьник? или трактористом? Все десять лет об этом мечтал. Даже трактор водить мало кто мечтал в моём классе да и в других классах тоже. Уж лучше водить автомобиль. Какие красавцы ЗИЛ–130 стоят в гараже! Но потолок мечты — это автобус, который сверкая и сигналя, спускался каждое утро по Котовскому шляху. Он ходил по маршруту Котовск — Одесса, а в 23.00 обратно. Он так зазывно сигналил, что мечта о работе пастуха меркла и не могла конкурировать с работой автобусника. Она терялась в шелесте шин, спускавшегося с горы ЛАЗа «Турист».
   Простите мама, простите педагоги, но лично я не могу принять мечту о работе пастуха, хотя опыт уже есть, класса с третьего, когда начинал приобщаться к сельской жизни в качестве пастуха общественного стада, по очереди или по найму: овцы за 50 копеек, коровы — за 1 рубль. У нас был живой экспонат — дед Лампердус. Уличное прозвище, конечно. Он всю свою жизнь был пастухом общественного стада. Зимой и летом ходил в тяжёлом плаще с крючковатым посохом, говорил быстро и  неразборчиво; всю жизнь провёл один, курил самые дешёвые сигареты — «махорочные», любил хорошо поддать и поваляться там, где его алкоголь свалит. Антону никак не хотелось быть схожим с этим персонажем и уверен, что никто ему не завидовал. Дед всю жизнь прожил один, скорее всего, что ни семьи, ни детей у него никогда не было. 
   Были в колхозе работы, не требовавшие специальных знаний, когда объявляли наряд по радио списком. Это работы на заготовке сена, на складировании соломы в скирды, а также работы на току в уборочную страду. На такие работы приглашались со своим инструментом или инвентарём: косы, вилы, грабли, совковые лопаты, вёдра. Оплачивалась такая работа не особенно хорошо и с работой тракториста, комбайнёра или шофёра конкурировать не могла. Но трактористы и работали больше. Их смена могла продолжаться сутками, когда первая смена переходила во вторую, а перед третьей сменой трактор глушился в поле, а тракторист мог сбегать на пару часов домой поесть, прихватить новый «тормозок», немного поспать и продолжить третью смену. Зато тракторист мог получить максимально-возможную заработную плату. Это 220—260 рублей.А если по нормативам получался перебор, то ему "лишние" деньги срезали, а трудозатраты прощались и не указывались в отчётах. Грустно и несправедливо звучит, но много зарабатывать нельзя было. Отец так работал и  два его брата. Старший из них работал бригадиром тракторной бригады и имел самые высокие правительственные награды. Но дядья далеко и нечего на них надеяться, нужно достигать всего самому. А пока процесс трудоустройства Антона задерживается и нужно, обязательно, поговорить с бригадиром Анатолием Кирилловичем Зайцем. Сначала уведомить бригадира о желании Антона и потребности поработать в колхозе. Но встреча ещё не состоялась и внезапно Антону прилетело письмо из Харькова от Эл. Оно принесло новые проблемы, которые решать нужно только Антону. Просто случилась неожиданная беда, которую Элина не могла никому доверить, только своему парню. Девушка так и написала: 
    «Я ослепла. Много читала и перенапрягла глаза. Утром, проснувшись, не смогла открыть, слепившиеся глаза. Я не знаю, что мне делать. Помоги, дорогой. Мне больше не к кому обратиться, а родителей я не хочу пугать...Приезжай, пожалуйста. Помоги хоть немножко!»
   Антон читал, а в мозгах стучало: «Надо ехать! Надо ехать!»
   «Антоша, — продолжала Элина в письме, — если соберёшься ехать, зайди к моим родителям и мама передаст тобой пакет с вещами, которые я забыла дома, уехав в Харьков».
   А в мозгах стучало сотнями молоточков:«Нужно поговорить с мамой. Она поймёт, но обидится... И снова нужны деньги на поездку...»
   Вечером за ужином Антон долго настраивался и чуть ли не шёпотом выдавил:
   — Мамочка, у меня есть проблема. Ты мне поможешь?
   — Что случилось?
   — Мне нужно ехать в Харьков.
   — Зачем?
   — Мама, ты не обидишься? Меня просили никому не говорить.
   — Кто просил?
   — Эл!
   — Ну!
   — Мама, помоги нам. Я вернусь через три дня и сразу пойду на работу.
   — Да, кстати, я встретила бригадира, Зайца. Он обещал тебе работу.
   — Мама, когда я вернусь, то всё уже решится с работой. Я сразу устроюсь и все деньги буду отдавать тебе.
   — Ну, все не надо. Будешь оставлять и себе.
   — Хорошо, как скажешь. Я за полгода до армии заработаю хорошо.
   — А что у твоей случилось?
   — Мама, я не знаю, как тебе сказать, но я обещал не выдать то, что произошло.
   — Скажи, что там, а то я побегу к Марусе и мы сегодня уедем к ней и проверим, что там такое случилось...
   — Мама, зачем вам с Марией Петровной ехать. Вы ничего не найдёте, а если найдёте, то на такси, а это будет дороже. Я же найду на троллейбусе или трамвае всё что надо и ещё сдачу привезу.
   — Ты мне скажешь, сынок, или я бегу к Марие?
   — Скажу, мама, только ты мне пообещай, что пока я не вернусь из Харькова, ты не скажешь Марие Петровне то, что я тебе скажу сегодня.
   — Хорошо, обещаю.
   — Тебе легче будет поверить, что всё серьёзно, если прочитаешь её письмо, которое я получил сегодня.
   — Мать несколько раз перечитывала письмо и, оторвав взгляд от тревожных строчек, глянула на сына: «Мне всё это не нравится. Езжай, сынок, и разберись на месте. Собирайся, ты ещё успеешь на последнем автобусе к поезду.
   — Спасибо, мама!
   — Только я тебя прошу, три–четыре дня тебе хватит. Если сможешь, привези, пожалуйста сдачу. У меня больше денег нет, а до получки, почти месяц.
   — Я надеюсь на тебя. Будьте благоразумны. Не глупите, думайте головой.
Антоша, помни: тебе ещё служить, а ей — учиться. Я думаю, что вы уже взрослые. Не наделайте делов! Давай, сынок, счастливого пути!
   Антон собрал быстро сумку, прыгнул на велосипед и, открутив педалями семь километров, через полчаса стучал в знакомое, но тёмное окно. За дверью загремели засовами: — Кто там?
   — Это я, Антон!
   — Что случилось?
   — Иван Захарович, мне Элина прислала письмо, просит приехать к ней и привезти тот пакет, который она забыла.
   — Ваня, кто там?
   — Пошли в хату. Элина ему написала приехать.
   — Антоша, там у неё что–то случилось?
   — Нет, не волнуйтесь, она просила приехать поддержать её, потому что сильно устала на подготовительных курсах. И попутно привезти тот пакет, который она забыла.
   — Хорошо, пройдём! Немного подождёшь, а я поглажу содержимое пакета и с тобой поговорю.
   — Так, сынок, смотри мне в глаза и слушай, что я скажу.
   — Хорошо, я слушаю.
   — Вы долго дружили и я знаю, что очень нравитесь друг другу. Ты и мне нравишься. Я тебя люблю, как сына. Конечно, вы уже взрослые и будете одни, без присмотра. Вас будет сильно тянуть друг к другу и будете целоваться... Мы все были молодыми... Если ты её любишь, а меня и Ивана Захаровича ты уважаешь, то побереги её, сынок, не теряйте голову. Помни, что ей нужно учиться, а тебе служить и учиться. Дай мне, матери, пожалуйста, слово, что ты не допустишь с Элиной ничего лишнего, даже если она будет согласна на любовь. Пожалуйста, дай мне слово!
   — Вы, Мария Петровна, не оставили мне выхода. Я вас уважаю, а Элину сильно люблю. Я обещаю её родителям, воздерживаться от всего излишнего во время поездки с.г. в то место, где она готовится к поступлению в институт.
   — Повтори, пожалуйста:«Даже если она будет согласна на любовь!»
   «Даже, если она будет согласна на любовные отношения...»
   — Спасибо тебе, сынок!
   Антоша, сконфуженный таким поворотом событий, схватил схватил приготовленный багаж и заторопился на автобусную остановку у весовой.
   «Вау! А я забыл взять подробный харьковский адрес Элины.— спохватился запоздало Антон. У него был только почтовый адрес студенческого общежития.— Не стучать же снова родителям?»
   Автобус прибыл полупустой и Антон уехал в Котовск на ж/д вокзал. С билетами проблем не было и утром юноша вышел на вокзале в Харькове. Город поразил Антона размерами промышленного и культурного центра. Он явно соперничает со столицами. И когда–то носил этот статус и неспроста. Отличался по–столичному количеством прохожих, разнообразием транспортной системы. Откуда столько народа плывёт по улицам ранним утром? «Ладно, мне сюда надо было — я письмо получил, а куда эти люди плывут по рекам улиц и переулков?»
   Несмотря на раннюю пору, на привокзальной площади двигалось в разные стороны одновременно огромная волна прохожих, пассажиров, спешащих на свои работы. «Кого же можно спросить, как искать студгородок ХИРЭ?» У них свои дела и каждый отмахнётся:«Я очень спешу!» Антон побродил по площади и увидел выход для себя. На верхних ступеньках размеренно шагая нёс службу «патруль»:«Вот свои ребята:офицер и два сержанта!»
   — Товарищи, вы мне не поможете?
   — А в чём дело? Вы кто?
   — Я не беглый и не военнослужащий, но мог им быть.
   — Для начала — ваши документы.
   — Пожалуйста!
   — А почему вы к нам обратились?
   — Я недавно вернулся из Житомира. Провалил вступительные экзамены, но собираюсь ещё раз испытать судьбу: буду поступать в военное училище в армии. Поэтому, считаю, что имел право спросить вас, как найти студгородок ХИРЭ.
   — Есть несколько вариантов: выбирай, абитуриент ЖВЗРКВУ. Но попробуй ещё раз поступить, нам толковые ребята всегда нужны. Удачи тебе, будущий курсант!
   — Спасибо, товарищ капитан! Я обязательно поступлю!
   Антон остановился на варианте — трамвай №4. Утренний, слегка переполненный трамвайчик, визжащий, скрипящий, дёргающийся и часто сигналивший, кажется с удовольствием, доставил Антошу в студгородок ХИРЭ. Ну вот группа зданий — студенческие общежития и одно из них — нужный адрес. А что дальше? Ни этажа Антон не знал, ни номера комнаты. Одно из пятиэтажных общежитий стояло фасадом к дороге. Антон встал посредине фасада и стал наблюдать за окнами, пытаясь угадать, где может жить Эл. Если она дома, то когда–то выглянет в окошко, потому что ждёт его, написав письмо. А если не она выглянет, то её соседки выглянут и обязательно обратят внимание на парня, устроившего демонстративно наблюдательный пункт посреди двора. Потом обязательно в окне мелькнёт знакомая фигура с чёрными распущенными волосами до плеч. Таким образом, можно будет рассчитать количество комнат на этаже и номер комнаты, где живёт его Эл. «А что дальше — придумаем,» — рассуждал Антон.
   Расчёт Антон оказался правильным, потому что прошло не много времени и в окне появилась чёрная причёска Элины, а вскоре и сама Эл вылетела из парадной двери общежития №3 и прыгнула всей своей массой взрослой женщины на не очень плотную фигуру Антона.
   — Привет мой офицер!
   — Привет, любимая! Но я ещё не скоро стану офицером.
   — Ты, что сдался?
   — Нет!
   — Я тоже не верю, что мой Антошка, может легко сдаться. Глаза сощурившись дарили ему улыбки, а юноша искал следы болезни или какой–нибудь след беспомощности.
   — Как здоровье, Элиночка?
   Она глянула исподлобья, прекрасно понимая, что не может ответить на вопрос и сказать в своё оправдание совершенно нечего.
   — Я запаниковала, а доверить свой секрет,кроме тебя, мне некому. Мне кажется, что я не поступлю.
   — Я уже был в твоей шкуре. Всего несколько дней назад я вернулся из училища. Я то же самое понял про себя, что мне не хватает базы математических знаний. А за несколько консультаций эти знания появиться не смогут. По этой причине я забрал документы и вернулся домой. Весной меня призовут на действительную воинскую службу, а до весны где–нибудь поработаю и самостоятельно буду готовиться к поступлению в военное училище. Надеюсь, что смогу подготовиться параллельно со срочной службой. Дорогая, ты у доктора была? Как это случилось?
   — Однажды утром я не смогла открыть глаза. Они слиплись ресницами. Меня Светлана отвела в институтский медпункт. Врач мне промыла глаза, выписала глазные лекарства и освободила на три дня от занятий: сегодня второй день, а завтра — третий.  Мы завтра будем болеть с тобой одни, а девочки пойдут на занятия.
   — А что это было, как врач объяснил?
   — Изменение давления глазного яблока от переутомления и аллергия от  тополиного пуха.
   — Ладно, нам нужно как–то пройти мимо вахты.
   — Я думал, что нужно подойти к вахтёрше и всё объяснить...
   — Ага, ты один желающий проникнуть ко мне в комнату?
   — А что у тебя ещё кто–то бывает?
   — Нет, но охотников не мало.
   — Ладно, поговорили...
   — Не хватало нам ещё поссориться...
   — План такой. Сейчас дождёмся группки абитуриентов и ты сделаешь вид, что ты наш и проскользнёшь, ладно?
   — У меня не получится. Я не привык врать.
   — Придётся научиться на один день, а потом забудешь этот опыт.
   — Ладно. Я попробую...
   Когда подошла весёлая, галдящая компания абитуриентов, Эл подтолкнула в эту толпу Антошу и они живой кучей двинулись внутрь. Молодые люди галдели, смеялись, приставали к вахтёрам с вопросами про письмо, которое должно было кому–то прийти, получали свои ключи, спорили промеж собой... а Антон старался не галдеть,не смотреть вахтёрше в глаза, а стал изучать почтовую корреспонденцию, разложенную в ячейках по фамилиям. Он достал письма на свою букву «В», перечёл все фамилии и разочарованно вернул их на место, потому что ему никто не написал. А в это время абитуриенты двинулись дальше, увлекая Антона на верхние этажи общежития. Эл в это время тащила его чемодан, искала его глазами в толпе и беззвучно смеялась, довольная, что всё у них получилось.
   — Ну ты актёр! А говорил, что не получится. Я даже не ожидала, что у тебя так хорошо получится разыграть комедию с письмами. Я следила за вахтёршей, но она ничего не поняла. Класс! Особенно, когда ты искал своё письмо.
   — Так зачем мне военное училище? Может попробовать в театральный?
   — Ага, там тебя ждут... У актёров свои дети есть. Они же в военное училище не пойдут. Они родились генералами.
   — Много наших одноклассников собрались в театральный институт?
   — А кто их там ждёт? Намного легче за год проштудировать математику, чем оказаться перед очами приёмной актёрской комиссии. Чтоб поступить на актёрский, нужно родиться в актёрской семье.
   — Но видели бы они, как ты ловко сегодня разыграл роль абитуриента Харьковского института радиоэлектроники. На пять с плюсом!
   — Пошли на четвёртый этаж?
   — К тебе в гости? А как меня воспримет твоя соседка?
   — Нормально! Это она тебя увидела, я так далеко не вижу. Она любитель посидеть  в окне, понаблюдать...
   — Мама не дала тебе мой адрес?
   — Она переглаживала всё из забытого пакета и очень сильно переживала за нас с тобой.
   — Напутствовала?
   — Да!
   — Берегла меня?
   — Очень!
   — А тебя просила не поддаваться соблазну?
   — Да, всё это было! И просила смотреть ей в глаза.
   — Спасибо тебе за пакет вещей. Я приготовила, но они не успели ещё высохнуть. Как я забыла этот пакет?.. Вот моя комната. Мы со Светкой здесь вдвоём обитаем. Эл толкнула дверь и она распахнулась вовнутрь.
   — Прошли «Мегеру»?.. Умереть — не встать!
   — Он оказывается — тонкий актёр! Разыграл «нашего» и прошёл!
   — Правильно. Это лучший вариант чтобы пройти.
   — Ребята, а я вам не мешаю? Я понимаю что вам хочется остаться наедине.
   — Нет, Света, не мешаешь. У нас до того дела ещё не дошло, потому что нужно учиться. Если ты не против, то мы с тобой эту ночь спим вместе, а он будет спать в гордом одиночестве.
   — Хорошо.
   — Если этот вопрос решён, то мы сейчас покушаем мамины вкусности. Светочка, убирай со стола учебники. Антон выгружай всё содержимое.
   — Девочки, а вы не будете против, если я открою, — крутил на свет бутылочку «Каберне», улыбаясь Антоша.
   — Урра–а! — зааплодировали дружно девочки. — Ты привёз из Чернушки?
   — Нет, я купил в вагон–ресторане.
   — Молодчина, Антоша,— чмокнула в щёку юношу Элина. — Как это кстати!
   Элина стала накрывать на стол, Светлана ей помогала, а Антон помыл стаканы для воды из настольного комплекта и водрузил их вместо винных фужеров. Когда тёмно–красное вино забулькало в стаканах, девочки улыбались, предвкушая торжественность праздничного момента. Антон нарезал вкусный, ароматный ржаной хлеб и разложил для удобства на удобные места. Посреди стола краснел помидорами овощной салат, на тарелке лежала нарезанная докторская колбаса, а в другой тарелке красовался вишнёвый пирог.
   Эл торжественно скомандовала:
   — Дорогие присутствующие, приглашаю всех за стол!
   Никто не ожидал повторного приглашения и все рассаживались поудобнее. Вино темнело и набивало оскомину, возбуждая аппетит.
   — За вас, ребята! Вы такие классные! Будьте счастливы! — пожелала Светочка и загрустила.
   Все чокнулись, отпили ароматного вина и потянули руки за едой. Брали кто чего хотел и улыбались от приятного общения.
   — Ребята, вы, наверное, очень счастливы. Вы долго встречаетесь?
   — С девятого класса, — уточнил Антон.
   — С нового года, когда Антон от радости перебрал.
   — Да, было дело. Перебрал незаметно домашнего вина.
   — Какие молодцы! — печально заметила Света. — А у меня нет никого! Умереть — не встать!
   — А почему, Светочка? — спросила Эл. — Ты такая интереснаяя девочка. Ты краше меня, правда, Антон?
   Антон на провокационный вопрос ответил уклончиво.
   — Что, Света, у вас в классе не было одного нормального парня?
   — Были парни разные: и нормальные, и недостойные внимания. Кто нравился мне, не уделил меня вниманием, кому нравилась я, тот мне не нужен.
   — Отсутствовала взаимность? — подвела итог Эл.
   — Наверное так, подружка. А у вас всё серьёзно?
   — Да, собираемся пожениться, но сначала специальность. Антоша уже получил фиаско.
   — Что не поступил? А куда?
   — Я поступал в Житомирское военное зенитно–ракетное училище.
   — Да? Ты хочешь стать военным?
   — Хочу, но пока бесперспективно. Я буду готовиться. Пойду в армию и там буду поступать.
   — Вот это — да! Элина, я тебе завидую. Представляешь, каким он будет офицером?
Высокий, стройный, классный и — форма!
   — Пока не представляю, но очень хочу, чтоб всё это реально состоялось.
   — Я не написал математику. Вернее написал на «тройку», наверное.
   — Как, «наверное»?
   — Наверное, потому что я сам так оценил свою работу. Я не видел списка оценок и забрал документы.
   — Почему? — в один голос удивились девушки.
   — Потому что я не решил два алгебраических задания из пяти. Там не может быть другой оценки, кроме «три».
   — Ну ты даёшь! Разве так можно? — запричитала Света. Какой ты серьёзный человек. Элина мне бы такого!
   — Забирай, дарю!
   — Что? Серьёзно?
   — У меня нет недостатка в мужчинах!
   — И все такие серьёзные?
   — Нет, такой один.
   — Я его беру себе! — усмехнулась Света.
   — Девочки, тормозите! Вы обо мне, как о ненужной безделушке.
   — Почему ненужной — нужной!
   — Это тебе, Эл, я не очень нужен?
   — Кто сказал такое? Ты мне нужен. Где я ещё такого Антошку найду?
   — Так ты только что, подарила меня Свете.
   — Нет, не отдам никому!
   — Ясно. Вы же только по стаканчику «Каберне» выпили и уже напились?
   — А мы ещё выпьем, правда, Светочка?
   — Если я ещё выпью, то одна спать будешь ты, Элочка, а я с ним помещусь на студенческой кровати. Да, Антоша?
   — Я не могу сказать — да, чтоб не обидеть Элину и не могу ответить — нет, чтоб не обидеть, как женщину тебя. А на самом деле мне другая женщина не нужна, потому что она у меня есть.
   — Ты ответил очень достойно, спасибо. А, давай, мы с тобой вместе будем спать. Только ты пообещай меня не трогать.
   — А как это сделать? Как я смогу воздержаться, если такая красавица спит рядом в плоскости двух квадратных метров?
   — Нормально! Ты моей маме пообещал?
   — Пообещал!
   — Вот и — терпи!..
   — У нас есть ещё вино?
   — Да!
   — Наливай! Мы сегодня гуляем, а завтра у меня освобождение от занятий и я буду  лечить глазки.
   Антон разлил остатки вина и праздник продолжился.
   — Ребята, вы такие молодцы! Я хочу выпить за вас!
   — Нет! За нас уже пили. Давайте выпьем за Светлану, хорошую подружку из Харьковской области. Зато, чтоб ты в институтских стенах нашла себе хорошего парня.
   — Как твой, Элина!
   — Хорошо, как мой! Выпьем!
   И снова тонкий звон стекла и нежное смакование соком древней солнечной ягоды... А потом приятная трапеза красным от присутствия в нём томатов салатом и задушевные разговоры молодых людей...
   — А пошли все вместе в парк! Там покатаемся на «чёртовом колесе». Ты катался? — повернула свой взгляд Света, расстреливая хитринкой его зрачки.
   «Что она так смотрит?» — думал юноша, понимая, что эта девушка что–то может предпринять. Но у него есть Эл и никто иной ему не интересен».
   — Я не катался ещё, но хочу.
   — И я не каталась, — согласилась на прогулку Элина. — Но, как мы выйдем,а потом зайдём?
   — Антоша, ты уже показал своё актёрское мастерство, а сейчас, позволь, и нам показать его «мегере»?
   — Пойдём, покатаемся? — Эл зазывно улыбалась.
   — Но почему бы нам не сходить? В крайнем случае, перекантуюсь на вокзале.
   — Какой вокзал? Ты что не хочешь со мной спать?
   — Знала бы ты, как много я хочу!
   — Нет, не надейся на многое, только спать. Об остальном и не мечтай. Я не планирую вместо поступления в институт, поступление в семейно–строительную жизнь.
   — Я знаю, сначала — специальность.
   — Да, специальность! Я не горю желанием работать на ферме ни в каком качестве.
   — А почему? У тебя работа была бы совсем рядом.
   — И тебя я вижу красивым офицером... И вот тогда, нам можно будет всё!
   — Ребята, я готова, а вы?
   — Антоша уже готов, что ему готовиться, а я сейчас переоденусь и догоню. Давайте, на выход! — Эл подмигнула Антону, — или ты останешься посмотреть, как я буду переодевать бельё?
   — Пожалуй, я выйду.
   — Антоша, давай, разыграем комедию. перед «мегерой»? Запомни, что мы из группы ППЭ–01. Наш куратор — Клава Антоновна, запомнил?
   — Да!
   — Пошли, Элина догонит нас.
   Ребята разогретые солнечным «Каберне» были в прекрасном расположении духа и их просто магнитил городской парк, а тем более там смонтировали ноу–хау — «Чёртово колесо».
   — Мы идём в парк, — обратилась Света к вахтёрше. — На «Чёртово колесо». Антон с нами, он — новенький. Его поселят в 431  комнату. Он на платных подготовительных курсах. Антоша, какая у вас группа?
   — ППЭ–01.
   — Всё ясно. Пошли. Мы немного погуляем и придём математику решать. Такая трудная задача! Понимаете?
   — Решайте, ребята. Нам что ли их решать?
   — И решим! Ты уверен, Антоша?
   — Конечно, решим!
   Пара, ожидая Элину, вышла на крыльцо. Света приблизилась к Антону, взяв его под руку:
   — Какой ты классный! В нашем классе не было классных пацанов. Все маленькие, какие–то доходяги. Если с Элиной поругаетесь, запомни меня. Я не буду ждать окончания института, отдамся сразу.
   — Я думаю, что до этого не дойдёт и планов поругаться с Эл у меня нет. Извини!
   — Я тебе сказала то, что хотела сказать сегодня весь день.
   — Ребята, вы меня заждались? 
   — Да, дорогая!
   — Ребята, — произнесла Светлана с нотками сожаления в голосе, — я не буду больше вам мешать, гуляйте без меня и ночевать я с вами не буду. Желаю вам нежной ночи! Умереть — не встать!
   — Ты с нами в парк не поедешь?
   — Нет! Я к — подружке. Давно собиралась. Пока, ребята! Пока, Антон! — подмигнула юноше со значением Светлана.
   — Хорошо! Пойдём на трамвай?
   — Ты знаешь, как ехать?
   — Знаю! Тебе Светка понравилась?
   — Не задавай, пожалуйста, провокационных вопросов. Мне кроме тебя никто не нужен.
   Из–за поворота вырулил двухвагонный ярко–красный трамвай №4 и тормознул на остановке. Ребята запрыгнули и уселись рядом, настроившись на короткое путешествие до Центрального парка. Вагон был полупустой, хоть «Ау!» кричи и целуйся вволю, но через несколько минут Элина подала своими красивыми глазками сигнал, что означало: «Нам — на выход!» Слева от дороги располагался огромный городской парк, приманивая к себе посетителей своими тенистыми аллеями и, конечно  знаменитой игрушкой для детей и взрослых — «Чёртовым колесом». Уже издали была заметна солидная очередь, которая состояла, в основном, из молодых людей.
   Антон направился в кассовую очередь, а Элина, скучая, болталась рядом.
   — Откуда такая очередь?
   — Мы в городе, дорогая. Тем более, что «Колесо» стало очень популярным в каждом городе.
   Антон рассчитываясь, и, получая сдачу, потерял, на короткое, время Эл из виду.
Вернувшись из очереди, на то место, где оставил свою девушку, ему перекосило физиономию от наглости.
   — В чём дело, дорогая? — её уже «кадрил» тощий крендель с жидкой бородёнкой. 
   — Я не понял, — орал фальцетом козлик с жидкой бородкой. — Ты кто?
   — Успокойся, это мой парень. Он стоял в очереди пока ты меня «кадрил».
   — Так пойдём со мной! Зачем тебе этот студент?
   — А ты не студент?
   — Я что больной? Пять лет сушить мозги за будущих 120 рэ?
   — А ты думаешь, что ты мне нужен, если ты не студент?
   — Да пошли вы, студенты!
   — Эл, «Колесо» остановилось. Пойдём?
   — Конечно!
   Ребята, сцепившись руками, побежали на посадку, в качающуюся, и, нервно скрипящую, пассажирскую корзину. Колесо обозрения высилось над парком сказочным гигантом  и манил к себе детей, молодёжь и, даже некоторых пожилых людей, которые выгуливали детей младших возрастов, сумевших уговорить деда или бабушку покататься. Может быть эти бабушки с дедушками обошли бы гигантское чудовище стороной, но только в целях безопасности поддались уговорам своих чад, боясь отпустить их в самостоятельный полёт. Элина с Антоном были близки к самой младшей  из перечисленной группы людей. Их детство было лишено таких серьёзных игрушек, как всё то, чем был оснащён Центральный парк большого города. Они — два великовозрастных ребёнка, никогда не видевшие, многие игрушки из страны детства. В том числе и этого гиганта, возвышающегося, с недавнего времени , над парком, над Харьковым, над знаменитым тракторным заводом, над проспектом Науки, 14, где размещался ХИРЭ и улицей Бакулина,10, где размещался Студгородок. А сегодня они парили над всем тем, что осталось внизу. Панорама была настолько великолепна, что их сердца трепетали и от страха, и от полёта и от великолепия.
   — Эл, как ты?
   — Я лечу! Я с тобой! Мне так хорошо, что я не знаю, как потом по земле ходить.
   — А, давай, поцелуемся на высоте птичьего полёта?
   — Нет, не двигайся, а вдруг нарушится наше равновесие и мы полетим вниз?
   — Хорошо, не двигаюсь. Тебе страшно?
   — Немножко. Но я не боюсь. Поцелуешь вечером. Хорошо?
   Пока говорили о поцелуях, секция колеса, где сидели ребята, переместилась на 360 градусов и приблизилась к точке высадки. Молодёжь ощущала сожаление, что аттракцион выполнил свою задачу и готов поменять своих пассажиров. Ребята спрыгнули на площадку и ступили ватными ногами на тротуар.
   — Погуляем ещё немножко в тенистых аллеях?
   — Хорошо. Правда, не очень хочется выходить на солнцепёк.
   — Да и ноги нужно немножко размять после небесного путешествия.
   Ребята гуляли по харьковской земле, по огромному городскому парку, как ещё совсем недавно, после последнего выпускного экзамена, они гуляли по своему сельскому старому парку, в котором закончилось их детство и юность. Тот парк был словно игрушечным, по сравнению с харьковским, но он был родным и добрым, который остался их жизненным этапом, а здесь наступил новый этап жизни. Ребята шагали по аллеям парка, по тротуарам Харькова, по дорогам Родины, как по новой взрослой жизни. Они могли идти, куда захотят, построить свою жизнь, как подскажут им сердца. У этих двоих любящих ребят была возможность выбора ВУЗа, работы, места жительства. Они были в состоянии поиска. А ещё они ощущали себя счастливыми вместе. Было бы хорошо для них пронести эти чувства через всю свою жизнь: от девятого класса и далее, сколько назначила им судьба.
   — Антоша, мы на трамвайной остановке. Что поехали домой?
   — Домой? На четвёртом трамвае мы не доедем никак.
   — Ха–ха–ха! Как получилось? Новый анекдот. Представила, как мы въезжаем в село на трамвае №4, спускаемся по Котовскому шляху?
   — Неисполнимая задача. Кроме того что рельсов нет, слишком крутой спуск и в нижней точке — крутой поворот и много раз битый автотехникой каменный забор.
   — Ты приклеился к теме, как–будто на самом деле трамвай туда поедет.
   — Мы идём?
   — Куда, домой?
   — Нет! Пока в моё общежитие в студгородке.
   — Интересно, Света вернулась?
   — Ты хотел бы этого?
   — Я — нет, а ты? Может побудем немного вместе и без свидетелей?
   — «Дома» всё узнаем. Когда ещё это наше «дома» обретёт реальный смысл? Где этот наш дом будет? В каком месте, в какой области?
   — Да, интересно!
   — Нам выходить на следующей остановке.
   Трамвай ещё попрыгал на рельсовых стыках, как на кочках сельских дорог и, завизжав металлом массивных колёс, остановился. Антон заторопился спуститься первым, чтоб подать Элине галантно руку, помогая девушке спуститься, на площадку трамвайной остановки. 
  Ребята дошли до входа и даже пообщались с вахтёром.
  — Что будете решать задачку?
  — Будем! После прогулки со свежей головой.
  — Удачи вам!
  — И вы, будьте здоровы!
  Молодые улыбнулись стражам порядка особенной улыбкой и пошли на четвёртый этаж.
  — Мастер–класс Светланы хорошо запомнился вахтёрше.
  Соседки в комнате не оказалось.
  — Как хорошо остаться, наконец, вдвоём, где не нужно никого опасаться и прятать свои чувства.
  — Попьём чаю? — предложила Эл.
  — С удовольствием!
  Чай вскипел через несколько минут, но он остался забытым в чайнике, потому что молодые были заняты друг другом. Губы слились и казалось были вместе дольше чем раздельно. Когда к ним вернулось сознание бытия в общежитии на Бакулина, то увидели себя нагими и вспотевшими от близости горячих тел.
  — Это ты меня раздел?
  — Не знаю!
  — А кто ещё? Ты же не хочешь сказать, что я, бессовестная девчонка, раздевалась перед тобой сама? 
  — Нет, не хочу. Я согласен этот грех принять в свой адрес.
  — Я хотела надеть новую комбинацию, которую ты привёз в пакете, чтоб ты оценил моё красивое тело в женской одежде, которую надевают исключительно для мужчин.
  — Я могу представить, как ты хороша в ней! Но и без неё ты изумительно прекрасна и я восторженно счастлив от красоты моей девушки.
  — Именно девушки, а не женщины. Мне давно пора стать для тебя женщиной. А, давай, я, всё–таки надену комбинацию?
  — Пожалуйста, если хочешь.
  — Только ты на меня не смотри, пока я буду одеваться, ладно?
  — Хорошо!
  — А мы с тобой не переборщим? Не будем потом всю жизнь плакаться и обижаться на всех и вся?
  — Нет! Всё будет хорошо!
  — Тогда выключай свет, а я одену ту красивую комбинацию.
  — Клац! - выключил.
  — Иди ложись, а я к тебе сейчас приду.
  Эл шуршала в дальнем углу своей одеждой.
  — Антон, ты где? Я тебя не вижу.
  — Я здесь, иди на голос.
  — Иду! Ты меня сейчас «сделаешь»?
  — Я тебя поцелую, обязательно.
  — А ты ничего мне не сделаешь?
  — Если ты боишься, почему идёшь ко мне?
  — Ты думаешь, что один страдаешь без этого?
  — А что и ты страдаешь, хочешь мужчину?
  — Хочу мужчину — тебя! Ты возьмёшь?
  — А ты даёшь?
  — Я не должна говорить «да», но я говорю тебе — «да»!
  — Мы с тобой потом не пожалеем, особенно ты?
  — Где ты, мой Антошка? вот она я — твоя мечта, вся твоя!
  — Иди сюда под одеяло.
  Антон поднял одеяло и Элина быстро нырнула под него, обвив его шею нежными ручками, а губы слились в поцелуй длинный и страстный. Они ласкали друг друга руками, бёдра вплелись в один общий узел тел. Нежность сладким елеем растекалась от него к ней и наоборот. Никогда ещё они не были так близки и бесконтрольны и только слово, данное матери, сдерживало Антона от проникновения, от сладостного воздействия, от соединения тел.
  — Что послушал мою маму? Почему?
  — Я ей смотрел в глаза и она очень сильно меня просила. Она меня сыном называла и брала с меня обещание.
  — Я ей не обещала ничего! Спокойной ночи! Не передумал?
  — Элочка, родная, давай потерпим, подождём...
  — Я с девятого класса терплю. И поняла, что ты меня не любишь и я тебе не нужна!
  — Ну, вот она я — бери, радуйся, люби!
  — Я не могу!
  — Что же тут мочь? Наши тела рядом. Их осталось только соединить и — всё! И я твоя навсегда, а ты не хочешь! Я сейчас в десяти сантиметрах от потери девственности, но меня не хотят! Я тебя не понимаю!
  — Я обещал твоей маме, что мы будем благоразумны. У нас всё будет, но не в этот раз...
  Длинная ночь измучила молодых людей своей нежной тревогой. Всё есть для молодых людей, но нельзя потерять голову, нельзя нарушить данное слово уважаемому человеку — матери: одной и второй. Скорее всего, что о данном слове знал и отец. Можно только догадываться, как родители переживали и болели за нас, за дочь, за её будущее.
   «Мы едва сдержали свои чувства, молодой порыв и эмоции. Кто из мужчин поймёт и не осудит Антона? Большинство из них скажут — дурак и только отдельные единицы посочувствуют и поймут. Возможно, что его порядочность и сдержанность сыграют  против юноши лично. Другой мужчина, который не знает родителей, не обременён данным словом, не ел их еду и не строил вместе планы на жизнь — не утруждал бы себя сдержанностью, не обременялся бы себя угрызениями совести, а взял бы всё, не задумываясь о последствиях. Он стал бы даже инициатором грубым, наглым, не беспокоясь о последствиях, в лучшем случае — свадьба, а если нет, то извините, "сама захотела, теперь живи, как хочешь, а я ещё какую–то страждущую найду..." и не упущу своё...»
   Невесёлые мысли в перемешку с сожалениями и переживаниями обеспечили Антону до утра самую тяжёлую бессонницу. А рядом, то ли спала, то ли притворялась спящей, его любимая с девятого класса Эл. Что будет, как будет дальше? Может случиться и такое, что в этом ярком, болезненном и маленьком фрагменте жизни, довольной останется только Мария Петровна. Она сумела уберечь дочь от преждевременного вступления её во взрослую жизнь. И позиция матери оказалась правильной и доверие принесло ожидаемый эффект. Она разрешила дочери встречаться с Антоном в отдельной комнате. Мать сама переживала, увещевала, уговаривала и уберегла.
   Молодые сдерживались и берегли друг друга. Кто больше, покажет жизнь, а она продолжается, только меняет свои этапы.   
   Завтра Антон уедет, а Элина останется. И как она себя поведёт, если «козлик» из Центрального парка окажется случайно её соседом или прохожим в другом месте, который не смог её забыть? Если посчитать её вчерашний порыв простым явлением с физиологическим обоснованием, а Антон не является его источником, то Элина сама будет рада встрече с тем или иным «козликом». Она, не задумываясь уйдёт, чтоб принадлежать другому человеку и не важно кому. Что Антону нужны будут какие–то оправдания? Нет! Они расстанутся. Тяжёлые мысли преследовали юношу и он, конечно сожалел, но считал себя правым, а если она станет чужой, то это будет её воля и её выбор.
   Антон встал, включил чайник, умылся, поглядывая на на отвёрнутую от него спину, продолжал страдать и искать свои оправдания. Если Элина пожелает быть женой другого человека, то он пожелает ей только счастья в личной жизни.
   Около девяти часов спина развернулась и показала Антону всю свою красоту, которую юноша оберегал много лет и, которую обожал.
   — Привет! Как спалось?
   — Прескверно!
   — Тебе плохо со мной спать? Запомним!
   Её игривые глаза сияли от прекрасного утра, а утро играло на прекрасном лице солнечными зайчиками.
   — Мне интересно, как тебе спалось, милая девочка?
   — Замечательно! Я выспалась и готова болеть целый день. Какие у нас планы?
   — Эл, ты на меня обиделась?
   — Нет, с чего ты взял?
   — С чего я взял? Я вчера ничего не взял...Хотя хотел.
   — Я вчера тоже хотела, а сегодня нет. Спасибо, что ты солидарен с моей мамой.
   — И со своей и с Иваном Захаровичем тоже.
   — И что с планами?
   — Я сегодня уезжаю. Поезд около 17.00 часов.
   — Я провожу тебя. Можно?
   — Да!
   После ночи кошмаров, когда между молодыми людьми возникли противоречия и недопонимание, но они как–то смогли остаться в нормальных и ровных отношениях, как–будто это не они вчера ночью не смогли остаться при одном общем мнении.
   «А что было бы, если я не сдержался?»
   «А ничего особенного не было бы. Мы стали бы сразу роднее и никто об этой сладкой ночи ничего бы не узнал».
   «Родителям она ничего бы не сказала, а проверить ничего нельзя. Значит я дурак? Благодаря своей честности?»
   В этом виноваты: наши учителя — честные романтики, русская и советская литература, советский кинематограф и честные родители. Я не мог быть иным. Меня так воспитали. Антон продолжал себя казнить и созрел этот монолог, который мог бы не плохо прозвучать с любой театральной сцены.
   Элина умылась, привела себя в порядок и поглядывала на Антошку, поигрывая глазками, в которых осталась тенью все вчерашнее желание.
   «Может проверить справедливость своего нового монолога?» — думал Антон.
   — Эл, ты правда, не обижаешься на меня?
   — За что?
   — Ну, за эту ночь.
   — За то, что ты попал под влияния маминых аргументов и не «трахнул» меня?
   — Выходит так.
   — Обижаюсь. Ты подумай, дорогой, как бы она о тебе подумала плохо? Я что по приезду домой, кинулась бы к ней и, давай, признаваться, что мы с тобой в Харькове «потрахались»? Ты большой и слишком честный ребёнок. Детям не разрешают много конфеток есть, а они не слушают и едят.
   А тебе сказали, что Элину ещё «трахать» нельзя. Она ещё маленькая. И ты послушал маму, большой ребёнок!
   — Эл, а как исправиться?
   — Иди в армию, потом отучишься и годам к тридцати я тебе разрешу.
   Антон горел красным пламенем от стыда и неудобного положения. Вот дурак!
   А ещё считает себя вполне взрослым человеком, но оказалось, что он большой ребёнок, который даже конфетку лишнюю не посмеет тронуть, не то что с женщиной переспать.
   — Извини, Эл. Я постараюсь исправиться.
   — Не извиню. Теперь мамина аргументация действует и на меня.
   — А может мы с тобой сейчас всё исправим?
   — Нет, не исправим. Сейчас Света зайдёт.
   И пяти минут не прошло и в дверь постучали.
   — Открыто, — крикнула Элина.
   В комнату вошла Светлана, вся «нашпаклёванная» и разукрашенная.
   — Привет! Как вы без меня? Помереть — не встать!
   — Нормально, — ответила за нас Элина, боясь, чтоб я не брякнул чего не надо.
   — Ты, наверное, тоже погуляла?
   — Да, у меня было свидание, — Она глянула Антону далеко за зрачки глаз, чтоб я что–то понял, а что, не трудно было догадаться после нашего с ней секретного рандеву.
   — Ребята, а вы какие–то измученные. Что не выспались?
   — Выспались, Света, всё хорошо! Спасибо тебе за ночь наедине.   
   — Ладно, но мне пора на занятия. Элина, ты остаёшься?
   — Да, Светочка, отметь меня, пожалуйста.
   — Антон, можно тебя попросить выйти на несколько минут. Я приведу себя в порядок и переоденусь.
   — Конечно!
   — Спасибо!
   Антон не успел и шагу ступить к выходу, а Света уже удалила блузу, оставшись в      «бюстике» чёрного цвета.
   — Ничего, что так! Я очень тороплюсь.
   — Элина процедила:«Ничего!»
   Антон погулял по длинному коридору с двумя торцевыми окнами, изучил размещение комнат, проверил «свой 431 номер, в котором он должен будет жить», по версии Светланы.
   Когда Антон вернулся обратно к Элининой комнате, Света вылетела в коридор и захлопнула Эл в комнате. Света зашипела заговорчески шёпотом: «Она тебе дала?»
   — Нет! Мы должны пожениться!
   — А я бы дала! Сколько хочешь! Как не ценить такого парня? Я не понимаю. Он же может уйти и — до свидания!
   — Света, у нас всё хорошо!
   — Вот! Потрогай! Я же лучше! — она подставила ближе свою грудь... — Не бойся, она не увидит и не узнает. Потрогай! — Девушка схватила его руку и приложила к своей груди. — Что, не лучше?
   — Извини, нет. Это моя Элиночка и я давно её люблю.
   — Ноты не забывай, что я тебе вчера сказала... Пока, мой сладкий! Я тороплюсь на занятия. Может поцелуешь?
   — Извини, нет!
   — Жаль! — Светлана быстро зашагала по коридору к выходу.
   — Антошка, ты где? — В проёме двери стояла стройная, красивая, черноволосая и чёрноокая Эл. — Ты Светку проводил?
   — Нет, она сама пошла к выходу.
   — А ты что делал?
   — Я проверил, где моя комната №431.
   — Почему твоя?
   — Света вчера об этом втирала вахтёрше.
   — Там живут ребята. С одним или уже с двумя из них, она периодически спит.
   — А ты что в это время делаешь?
   — Соседка мня просит сходить в кино...
   — Может, пока мы остались одни, пойдём в постельку?
   — Пошли... Только... без того. Давай понежимся, поласкаемся...
   — Хорошо. Разденемся?
   — Да, до некоторых пор...
   Элина сняла халатик, а Антон рубашку. Они улеглись на студенческую односпальную кровать на пружинах и стали целоваться сладострастно и взасос с небольшими перерывами чтоб перевести дух. Он расстегнул впервые её бюстгальтер, немало повозившись с крючочками, но освободил на волю, давно просившиеся, красивые груди. Потрогал их поочерёдно, помял и поцеловал их. Девушка напряглась спинкой: «Ой, мамочки! Мне так очень хорошо... Целуй их!»
   Антон целовал взасос «шарики», а Эл водила ими и подставляла ближе к его губам. От блаженства оба стонали и прижимались плотнее телами.
   — Какой кайф, Эл! Как я тебя люблю!
   — Как я, Антошка, тебя люблю!
   — Как ты прекрасна, милая!
   — Я снова тебя хочу...
   Антон прекрасно заметил затуманенный взгляд любимых глаз. И каждое его движение по телу любимой, отражался позывом желаний двух любящих сердец.
   — И я хочу...
   — Но я боюсь... Мне будет больно?..
   — Да, но не долго. Ты хочешь лишиться девственности или только поиграем?
   — Нет... Поиграем...Нам же нельзя. Можно только после свадьбы...
   — Старики такое придумали, а нам — мучайся.
   — И жди эту свадьбу.
   — Эх, Мария Петровна, прости меня пожалуйста!..
   — Э–ли–ноч–ка!
   — Что?
   — Время!
   — Что время?
   — Нам пора!
   — Куда пора?
   — Мне на вокзал...
   — Я тебя не отпущу.
   — А придётся... Я сам не хочу никуда от тебя ехать...
   — Антоша, сейчас Светка зайдёт, а мы голышом...
   — Тогда подъём!
   Светка не успела их застать в постели, как не успела застать Антона в комнате на четвёртом этаже, даже в общежитии Студгородка, потому что Антон с Элиной собрались и уехали на вокзал.

                6. До встречи когда–нибудь, любимая!

   На вокзале было не многолюдно и билеты купили без проблем. Недолгое прощание, увенчавшееся поцелуем на перроне, последний взгляд погрустневших глаз и — плацкартный вагон Харьков – Одесса.
   Эл смотрела с перрона на Антона в вагонном окне и, иногда,вскидывала вверх руку. Они прощались, окутываясь неизвестностью дальнейших событий. Ему через несколько месяцев — в армию, а ей — ХИРЭ или тоже неизвестно что. Взрослая жизнь добавила проблем: то радость встреч, то слёзы расставаний.
   Состав дёрнулся, испытывая прочность сцепок вагонов, и повёз их в разные концы жизни. Элина ещё раз вскинула приветственно руку вверх и исчезла из поля зрения вместе с вокзалом, перроном, студгородком и комнатой на четвёртом этаже. Грусть обволокла юношу своими цепкими объятиями, а он развалился на нижней полке без белья, экономя маме деньги. Он не сильно потратился. Только на билеты, колесо обозрений и бутылочку «Каберне» и немалую сдачу вёз маме, как обещал ей за ужином.
   Хорошо, что слепота оказалась короткой и неустойчивой, а встреча ещё раз подтвердила молодым людям, что они нужны друг другу и никакой «парковый козлик» их не разлучит. И Светке тоже не стоит надеяться на их разлуку в связи с её мечтой о нашей ссоре. Мысли шелестели в голове юноши, как страницы жизненной книги на ветру.. Вспоминая хорошие моменты встречи, Антон улыбался, а моменты разногласий хмурили его сросшиеся брови. Но ночные фонари южной украинской ночи чаще освещали его улыбающееся лицо, чем хмурое. А трудяга–тепловоз добросовестно делал свою работу, отвозя Антона от Элины всё дальше и дальше.
   Когда юноша очнулся от тяжёлого и неспокойного чувства сна, в окна вагонов забегали красноватые удлинённые лучи рассвета. Они освещали, лежащих в разных позах, спящих немногочисленных пассажиров и напомнили Антону о суровой действительности бытия вчерашнего выпускника. Что будет дальше не мог знать никто. Антон мог знать только то, что скоро его станция и нужно будет выходить, чтоб доехать до места, где его ждут всегда. И это была мать, которая переживала и  не меньше сына думала, как ему дальше быть. Она обязательно что–то подсказывала, от чего–то отговаривала, но решать, что делать, нужно будет ему лично.

                7.  Детский труд из счастливого детства.
   
   Очень интересно, какую работу придумал ему бригадир Заяц? Он же неоднократно предоставлял Антону работу. Впервые это было после четвёртого класса, когда мальчику было всего одиннадцать лет и он решил подзаработать чтоб помочь семье. Отец присылал такие мизерные деньги, что маленький старший сын, не то что двое младших, хорошо понимал, что этого — очень мало. Заяц, сам росший без отца, тогда сжалился и предложил Антошке расправлять зерно в кузове самосвала при перевозке его от комбайна на ток. Добрейший дядя Гриша, водитель самосвала Газ–93 улыбался в седые усы, понимая зачем приставили, к нему грузчиком мальца. Он научил Антошу водить машину, благо ноги у грузчика не были короткими и хорошо доставали до трёх педалей грузовика. А под конец уборки урожая дядя Гриша доверял своему грузчику и подопечному практиканту ездить по полю, наблюдая из лесополосы, как Антон подруливает под шнек комбайна и забирает зерно на свой кузов.Комбайнёры, молотившие зерно тоже подбадривали: «Давай, давай, скоро права получишь!» — Хотя сами сильно переживали, чтоб малыш не зацепил их комбайн. «Но спасибо им за доверие и терпимость».
   Почти каждое лето, бригадир использовал подростков на простых работах. Школьники чистили и сушили зерно на ВИМе, работали на заготовке сена, Антон работал с Митей Поплавским на Т—40 с КИРом несколько сезонов при заготовке силоса, а также грузчиком на МТЗ—5 с тележкой в уборочную страду. На телеге помещалось много зерна и Антон долго пыхтел совком, сгружая зерно на току. Тракторист даже нервничал, подгоняя 14–летнего парня: «Давай быстрее! Комбайн уже давно стоит с полным бункером!» Ребёнок–подросток за смену так напашется совком в кузове телеги, что тело ныло не один день. Тогда и научился трактор водить, пока тракторист обедал в лесополосе, а комбайн сигналил, что «бункер полон».
   «Помнит всё это Анатолий Кириллович и снова что–то сегодня предложит», — размышлял Антон, — завтра поищу его и договоримся».
   Искать бригадира не пришлось. У мамы были для сына новости. Она встретила Антона радо, но причина скорого возвращения и возврата ей хорошей сдачи заключалась и в трудоустройстве сына.
   — Спасибо, мама, з-а то, что ты относишься к моим проблемам с пониманием, потому что мне больше не к кому было обратиться.
   — А тебе, сынок, спасибо, что деньги не все растратил. У меня не скоро ещё будет зарплата.
   — Проживём, мама, нас уже два работника в семье. Может от Кирилловича есть новости?
   — Да, сынок, завтра тебе надо выйти на работу. Будешь работать со Швецом на силосной яме. Трамбовать трактором силос.
   — Замечательно! Когда идти?
   — В 7 часов, сынок.
   — Хорошо. Я завтра пойду Полчаса шагать до фермы и — в 7.30 приступим к работе, — размышлял вслух Антон. И хорошо заметил, как обрадовалась мать его трудоустройству.
   Мама разбудила Антона с первой нотой трансляции радиоточкой Гимна СССР. Младшие дети продолжали свой сон. Их Гимн не разбудил, потому что мать своевременно выключила радиоточку...
   Позавтракав жареной картошкой с кислым молоком, попив чаю со вкусным сливовым повидлом, Антон прихватил авоську со своим обедом и выбежал из дома. Летнее утро ещё сохраняло остатки утренней свежести. Жаворонки старались во всю,, исполняя самые сложные рулады, а солнце расплескалось по всему безоблачному небу, которое окрасилось, вместо яркой голубизны, в золотистый солнечный оттенок и, чем дальше от солнечного круга, тем голубее был небесный купол.
   Проходя по тропе мимо овечьей кошары, Антон видел, как пастух выгоняет своих подопечных через хлипкие деревянные ворота, сработанных, как бы впопыхах, из нетолстых серых жердей белой акации; а отара тут же сбивается в кучу, уронив свои головы, в свои же тени. Женщины, подоившие отару, процеживали молоко и гремели посудой.
   Через несколько десятков метров тропа привела Антона в объёмистый овраг, центром которого был родник, огороженный деревянным коробом. Когда–то здесь был журавль, при помощи которого, хуторяне доставали воду, но однажды он сломался и община не смогла договориться о его ремонте и решили заменить журавль на самую обыкновенную короткую клюку, которая людям ничего не стояла. Народ приловчился и любой ребёнок мог легко с ней справиться. А некоторые односельчане легко доставали воду при помощи коромысла, что подтверждает о хорошей доступности питьевой воды в хуторе. В эти часы в овраге происходил процесс сбора стада коров. Все хозяева провожали свою кормилицу до родника. Там поили её из ведра, ловко зачерпнув клюкой полное ведро, а если у хозяина несколько голов скота, то остальным воду наливали в жолоба, смонтированные под углом к деревянному коробу. Коровы, привычно утолив жажду, разбредались по оврагу и, находя подходящую травку, принимались щипать её мягкими большими губами. Некоторые из них заходили за старую мельницу, чесали бока, об оставшиеся ещё твёрдыми, столбы–подпорки. За всеми коровами внимательно наблюдал очередной пастух, отвечающий сегодня за стадо.
   Антон прошёл мимо односельчан, вежливо здороваясь со всеми, по сельскому обычаю. Он поднялся на пригорок и приблизился к магазину и клубу, которые размещались в одном удлинённом здании. Оба заведения были закрыты, в связи с ранним утром. Дальше путь пролегал по Центральной улице до Т–образного перекрёстка и свернул налево на Школьную улицу. Через 5–7 минут, минуя детские ясли и четырёхлетнюю школу, юноша вышел на окраину хутора. За околицей красовалось яркими золотыми шапками поле подсолнухов. Солнце теряло лучи в этом полевом букете цветов, а путника пьянило сладким ароматом солнечного растения. Здесь жаворонки ещё больше расстарались озвучить идиллическую картину пейзажа украинской природы. Дорога вела чернозёмной тропой до лесополосы не более полутора километров. За лесополосой, где в основном росла акация Гледичия, колосилось поле желтеющей пшеницы, через которое была проторена длинная тропа по косогору до большого пруда к ферме, которая разбросала свои постройки в 1,5 — 2–х километрах от самого пруда. Тропу протоптали хуторяне, работавшие на ферме: доярки, телятницы, свинарки, пастухи и скотники.
   Люди считали, что до фермы четыре километров, но это весьма приблизительная цифра. Но какая разница, если это не точно? Тропа короче не станет и ферма никуда не сдвинется. Кому туду нужно, тот придёт. Один человек на пять минут раньше, другой на пять минут позже... Многие выходят из дома в четыре утра и очень часто завтракают на ходу, по пути, прихватив с собой хлеб с маслом.
   Летом очень хорошо прогуляться. И не заметишь, как дойдёшь! А вот зимой этот путь хорошей прогулкой посчитать сложнее. Холод подгоняет путника и он ускоряет шаг. Темнота не создаёт уюта, а наоборот — пугает причудливыми тенями и неровностями на пути. На обратном пути приходится всё время идти в гору, что нарушает ритм дыхания и уменьшает удовольствие от ходьбы.
   Размышления о пути до фермы и обратно ускорили время в пути юноши и он опомнился, когда уже шагал по насыпи дамбы, перегородившей балку в самом узком месте и, образовавшей водную среду — красивый пруд. Последние километры и метры Антон прошагал в ускоренном темпе. Не доходя до фермы некоторое расстояние, Антон остановился у бетонных сооружений — силосных ям. Их было три или четыре однотипных сооружений из бетонных углублений и там же, у ближней к ферме яме, поджидал коллега и хуторской сосед Анатолий Швец.
   — Привет, это тебя я жду? Мне не сказали кто помощник, только обрадовали, что помощник будет.
   — Привет! А мне сказали. Кириллович был на ферме и просил маму передать мне, что я буду работать с тобой. Честно говоря, всю жизнь мечтал о такой работе, но хорошо бы только до армии так трудиться и пора иметь свою копейку.
   — А почему ты в военное училище не поступил? Ты же лучше меня учился.
   — Значит не намного лучше. Математику не все примеры решил... А мог бы...
   — Вася Недогода не лучше тебя учился и поступил.
   — У Васи артиллерийское училище, а у меня зенитно–ракетное. Моё сложнее.      
   — Ну, ладно, а наше танковое оружие — вот стоит, без тебя скучает. И ждёт, когда же его, наконец, заправят... Вот с этого и начнём нашу работу.
   Задача: заправить трактор ДТ–54 дизельным топливом из двухсотлитровой бочки, лежащей в горизонтальном положении, используя тару — ведро.
   Толя уже приготовил старое и не очень чистое ведро, но появление помощника в поле зрения прервало его действия. Это обязанность помощника тракториста.
   — Антон займись чисткой ведра, потом помой его солярой. Если с такой тары заправить трактор, то замучаемся потом чистить топливную систему.
   — Хорошо, а тряпки имеются?
   — Посмотри в тракторе под сиденьем.
   — Хорошо. Будет сделано!
   Антон долго возился с ведром, потом они вдвоём залили в бак полбочки топлива.
А дальше приступил к своим обязанностям тракторист — запуск двигателя. Это не автомобиль, где нажал на кнопку стартера и двигатель заурчал. С трактором такой номер не проходит. Нужно иметь навыки, чтоб крутануть шнурком пускатель, затем переключить рычаги для передачи крутящего момента от пускателя на основной двигатель. Толя справился со своей задачей и началась работа. Тракторист с помощником ездят поочерёдно в яме и топчут гусеницами трактора силосную массу, которую возят от кукурузного комбайна автомобили и тракторные тележки.
   Ребята договорились о продолжительности смены — один час. Один член бригады работает, а второй отдыхает: спит, бездельничает и ждёт своё время.
   Чтоб показать наглядно, как выполнять работу, Толя заступил в первую смену, а Антон сидел с ним в кабине и тренировал глаза. Принцип вождения он знал с детства, как знали все сельские пацаны. Работа была не сложная и не нудная, а вполне нормальная для молодых людей. 
   Во время свободной смены Антона посетила мысль:«А что, если мы назовём наш трактор "Луноход–2"?» Его давно в бригаде называют просто «Луноходом» и его преследовала дурная слава. Он совершил наезд, на обедавшую в его тени женщину, которая стала инвалидом, а тракторист был осуждён. Поэтому на этой машине никто не желал работать. К тому же он часто ломался и часто стоял без дела. Вот Кириллович и решил упросить своих хуторян принять эту бесславную машину. Швец согласился, а потом и Антон подвернулся, не поступив в военное училище. Пусть молодёжь поднимают престиж несчастливого трактора, а для этого им нужна престижная и хорошо оплачиваемая работа. Антону до армии нашлось дело. Дерзайте, ребята.
   — «Луноход» придумали, стервецы, — ворчал Заяц, — а что, сейчас все треплют про космический аппарат на Луне. Вот и в бригаде проявился одноименный аппарат...
Не удивлюсь, если его подпишут.
   Первый рабочий день для Антона прошёл быстро и обнадёживающе. В хутор ребята пошли вместе. За общими разговорами и воспоминаниями они не заметили, как оказались на улице Школьной. Улицы в хуторе не имели почтового адреса, а дома не имели нумерации, конечно официальной, а ребята, будучи в пионерском возрасте это сочли за вопиющий недостаток, который решили восстановить. Они сами придумали наименования немногочисленным улицам. Их всего четыре: Советская, Центральная, Школьная и Овражная. Несколько переулков остались без имени. С игрой ребят ознакомились все жители, когда однажды, проснувшись, прочли на углах своих домов таблички с названиями улиц. А своими открытиями делились, как всегда, у родника и хохотали на весь овраг.
   — Ты на какой улице живёшь?
   — А ты на какой?
   Другие их не понимали и переспрашивали:
   — Мужики, о чём это вы?
   — А ты не заметил?
   — А ты не читал?
   — Нет, не видел!
   — Нет, не читал.
   — А я читал. Я живу на улице Школьной.
   — Правильно! Но кто это придумал?
   — Наверное, пацаны играют.
   — А я, мужики, живу на улице Центральной.
   — Тоже хорошо. И чем не правильно?
   — Правильно! Самый центр и есть: ларёк и клуб — самый центр.
   Так, играя, ребята взбудоражили весь хутор. И долго эта тема жила у людей на слуху. В небольшом хуторе на севере от Одессы и на восток от Кишинёва, где хорошо росла пшеница, сахарная свекла и виноградник, а в низинах яров и балок паслись коровы красной степной породы.
   Ребята, оставив свой «Луноход–2» у силосных ям, вспоминали о своих полезных для хутора играх и не очень полезных делах, о которых помнят долгие годы все взрослые хуторяне. Они ныне — члены экипажа, работают вместе, а раньше учились, играли ссорились и даже дрались, но продолжают жить по соседству, через дом. Когда темы закончились и воспоминания иссякли, наступило тягостное молчание, но ребята уже были на пустыре около овечьей кошары.
   — Ну что, до завтра?
   — Пойдём вместе?
   — А есть ли смысл ходить порознь?
   — Не логично, если работаем вместе на одном агрегате.
   — А топтать силос нам ещё долго.
   — Когда закончим работу на силосе, нам дадут другую работу. Главное, чтоб трактор не сломался. До завтра!
   — В 7.00?
   — Да!
 
                8. «Луноход–2»

   Наутро молодые соседи и сотрудники встретились у овечьей кошары в начале восьмого.. Отдохнувшие и полные молодых сил ребята дружно твёрдым шагом направились через родниковый овраг к клубу и улице Школьной. Вместе идти, устремлённые на выполнении поставленных задач, здорово! До лесополосы недалеко, а за ней тропка побежала с горки — на спуск, который способствует ускорению шага, а вид пруда действует на человека маняще.
   Вчера ребята шли медленнее, а сегодня меньше воспоминания отвлекали. Многое было сказано вчера. Неожиданно дошли. Трактор стоял гордым памятником на входе в силосную яму, задрав вверх выхлопную трубу, а траками прижал силосную массу.
   Тракторист принялся проверять готовность машины к работе: наличие топлива, воды в системе охлаждения, масла в системе смазки, а его помощник достал кисти, зубной порошок, смешав его с дизельным маслом, быстро нанёс между козырьком крыши и лобовыми стёклами надпись печатными буквами.
   Швец, готовый заняться запуском дизеля, заинтересованно и терпеливо наблюдал за действиями помощника.
   — «Луноход–2», — прочёл тракторист вслух, — А почему «два»?
   — Потому что «Луноход–1» сейчас находится на Луне, а наш — в силосной яме.
   — Здорово! Мне нравится.
   — Мне тоже, — ответил автор надписи.
   — Ну, что можно заводить?
   — Конечно, Толян, давай! К сожалению, я так не умею.
   — Научишься! Если поработаешь со мной до армии, я тебя научу... Мы ещё пахать землю будем, если трактор не рассыплется.
   — А если рассыплется, тогда что?
   — Ремонтировать будем, а затем пахать.
   — Хорошо, я не против. Заводи!
   Анатолий стал накручивать заводной шнур на шкив пускателя. Дёрнул шнур. Трактор только пыхнул выхлопной трубой. Так повторилось несколько раз и дизель, устав сопротивляться, рявкнул резким звуком, затарахтел на высоких нотах. Швец удовлетворённо хмыкнув, переключил рычагами движение с пускателя на основной двигатель. Характер рокота изменился на более тихие низкие ноты и, наконец, заурчал в привычном диапазоне.
   Тракторист уступил очерёдность работы своему помощнику, а сам устроился наверху, подстелив себе мягкое зелёное ложе.
   Вскоре стали подъезжать машины с зелёной массой и стало веселее. Первый же, приехавший водитель, заметил название трактора и не смог промолчать:
   — Мужики, это что за чудо–техника — «Луноход–2»? Вы что на Луну собрались, а когда, не секрет?
   — Сначала нужно корма для скота заготовить и с вами кукурузу убрать, а потом — да! Вперёд и вверх! — важнецки пустился в рассуждения полулёжа Толя Швец.
   — А как же зима? Она вам не помешает?
   — Времена года никогда не были проблемой для космонавтики. И для нашего аппарата — не исключение.
   — В космос собрались, а крыльев нет! — продолжал перечить первый шофёр.
   — На луноходе крыльев, правда, нет. Зато у экипажа есть, а это главное. Не было бы у нас крыльев, стоял бы ещё долго в тракторной бригаде и совсем не луноходом, а металлоломом.
   — Ты прав, Толя, так всегда бывает. Но бригадир тракторной бригады Володя Швец уговорил тракториста Толю Швеца?
   — Нет! Нас Кириллович уговорил.
   — О! Это уже круче! А кто сейчас топчет?
   — У нас хуторской экипаж. Антон до армии согласился поработать.
   — Что не поступил?
   — На математике погорел.
   — Что «двойку» получил?
   — Он сам не знает оценку. Не дождался её, забрал документы и топчет силос.
   — Не судьба!
   — Он ещё поступит. Учился–то не плохо.
   — Ну, Бог ему в помощь! А где ссыпать?
   — В том конце ямы.
   — Тогда, останови Антона.
   — Он сам туда не поедет.
   Машины стали подъезжать чаще, образовав очередь на разгрузке. Яма стала наполняться заметно быстрее, но работа здесь закончится не очень скоро. Водители, покинув кабины, толпились в очереди. Новость о луноходе разнеслась по всему колхозу и экипаж за один день стал знаменитым.
   — Антоша, оставайся в колхозе, зачем тебе военное училище? Здесь получишь права тракториста, а работать ты уже умеешь. Здесь лучше заживёшь.
   — Спасибо, на добром слове.
   — Может и в космос полетишь?
   — А, что луноход уже есть... — комплименты летели со всех сторон.
   — Толя остался и — ничего. НИкакое ему военное не надо.
   — Если я поеду в «военное», то кто будет землю пахать? — отпарировал Швец.
   — Не землю пахать, а силос топтать, — отозвался ещё один острослов местного типа.
   — Я служил в Чехословакии, но мне там совсем не понравилось. Я не мог дождаться, когда — «дембель»? Дома лучше всего! — вставил и своё слово, недавно вернувшийся из армии молодой водитель.
   — Да! Вози себе силос и — счастье тебе обеспечено.
   — А, что — не правда? Я как вспомню своего старшину — мурашки по коже гуляют...
   — А у нас ротный был дурак! Достал! — добавил ещё один рыжий недавний «дембель».
   — А я вам скажу, ребята, вот что... Все знаете, что я кручу баранку много лет. И что у меня есть? Скажу: корова — раз, мотоцикл «ИЖ» — два! И куча детей — три!
А дом достроить не могу за полжизни. А мой одноклассник Степан хуторской. Уехал служить и там остался. Живёт на севере, имеет квартиру, «тачку» и каждое лето по три месяца загорает у вербы, знаете? — его рука поднялась в сторону пруда.
   — Знаем, знаем! Кто вербу не знает?
   — А я и Степана знаю.
   — И я его знаю.
   — А я его не знаю, но не раз его там видел.
   — А когда ему надоест загорать, карпиков половит. Ему ни корова не нужна, ни огород... Завидую, не представляете, как! Ещё и на пенсию пойдёт скоро, а мне ещё долго крутить баранку и нюхать силос...
   Антон сменившись, слушал разговоры земляков и думал, как дальше жить. Но перспектива Швеца его не устраивала, как и перспектива мужика, у которого есть корова и «ИЖ».
   «Может судьба Степана, который всё лето загорает у вербы подойдёт?» — перебирал услышанные реплики Антон, который хорошо и давно знал Степана. Тот служил на каком–то военном корабле и, как говорили люди, приезжал на лето на хутор к маме, отказавшись от положенного ежегодно санаторно–курортного лечения. Степан не был офицером, но нисколько от этого не страдал. Он построил свою судьбу, связав её накрепко с Северным флотом.
   «Может сходить к вербе и поговорить с ним:? Но зачем к вербе, когда можно его на хуторе перехватить?» Так рассуждал выпускник, находясь на пороге новой жизни, как и все остальные выпускники, строившие свою судьбу, кто и как может. Одни хотели получить интересную специальность и готовы были продолжить обучение, другие были категорически против обучения и не согласны изменять привычный образ жизни.
   — Я не хочу никуда ехать из своего родительского дома, потому что привык к своей постели, к домашней пище, — говорил одноклассник Валера.
   — Это что ты там такое ешь, что не можешь оторваться от прикормленного места?
   — Меня хорошо кормят. Я люблю пожарить полную сковороду мяса и, чтоб я ел один.
   — Всё ясно. Такой жизни тебе никто не обеспечит. Не едь никуда. Живи дома и тебе лучше остаться одному, а то придётся сковородку разделить с родителями, женой и детьми.
   Встречается и такой эгоизм, от которого неприятно разговаривать с человеком. Такой в армии не нужен, не приживётся. Но он отслужил свой срок и был водителем на транспортной машине — возил хлеб. Кто с таким готов подружиться? Я не готов. А ему дружба не нужна, а то снова придётся что–то делить.
   День прошёл быстро. Сначала весело, а потом обыкновенно. Трактор не ломался и отработал смену, как положено.
   На обратном пути рассказывали анекдоты. Антон вспомнил одноклассника и его сковороду с мясом и рассказал эту историю вместо анекдота. Комментариев было много, удивления, смеха и сочувствия. За разговорами гора стала ниже, а дорога домой короче. Не успели оглянуться, как вошли на поле подсолнухов, которое примыкает к улице Школьной.
   — Толя, мне бы ещё со Степаном поговорить?
   — Зачем?
   — Хочу проконсультироваться по поводу службы. К нему зайти или как?
   — Зачем? Ты подойди к магазину у клуба, часов в 6–7 вечера. Он там каждый день угощает мужиков и сам угощается. Представляешь, каждый вечер он покупает по бутылке казёнки (водки). И так три месяца.
   — Не представляю. Мне чтоб в кино сходить, нужно сдать 2–3 бутылки стеклотары или 3–4 куриных яйца. А если сеанс удлинённый, то и не хватит.
   — Степан пьёт каждый вечер. В магазине покупает по бутылке каждый день. За девяносто дней отпуска он мог бы мотоцикл «Минск» купить.
   — Ничего себе! Я тоже так хочу, — заявил Антон. — Только не пить, а зарабатывать.
   — Вот и спроси его, как так устроиться можно?   
   — Спрошу, как подготовиться, чтоб в военное училище поступить. Я буду готовиться год.
   — Тебе весной — в армию.
   — Буду готовиться до весны.
   — Ну, вот, мы — у клуба. Скоро и степан появится. Мой папа говорил, что у Степана прогулов не бывает. Хочешь подожди его. А вот и отец. Он тоже не любит дарить кому–то свои 150 грамов.
   — Нет, наверное, не сегодня я хочу поговорить со Степаном., — неуверенно произнёс Антон, — мне нужно подготовиться к разговору.
   «А что мне может подсказать такой человек, — засомневался Антон, — как напиваться ежедневно? Для этого много ума не надо и училище заканчивать тоже. Пойду я домой. Если надумаю, то обращусь».
   Месяц экипаж отработал без поломок и на голом энтузиазме. Получили первую зарплату на новой работе. Антон не разочаровался, но зарплата Швеца значительно отличалась от зарплаты помощника, хотя они весь объём работ делили пополам.
  «Вот что значит иметь документы на право исполнения работ» — думал Антон. — «Но я только в начале трудового пути...»
   Антон с большим удовольствием отдал все заработанные деньги маме. Она светилась от счастья. Ей очень редко доставались деньги, незаработанные ею лично.
В последний раз это было связанно тоже с Антоном, когда он на каникулах работал на камнедобывающей шахте. Он за два месяца получил сумму, на которую можно было купить мотоцикл и не самый дешёвый «Минск», а даже что–нибудь лучше. И юноша горел желанием приобрести себе новую технику, но мать отговорила его и оставила эти деньги на семью. Но старания Антона мать не забыла вознаградить и купила ему велосипед с зелёной рамой, чтоб возить младшего брата в школу.

                9. Безотцовщина.

    Тогда эти деньги очень сильно пригодились. «Они нам упали, как с неба» — не раз повторяла мама. — «Лето заканчивалось, а топливо ещё было не куплено...» Когда в семье трое детей без отца, то любые деньги сильно пригодились бы. Отец присылал им алименты ежемесячно, но это были такие мизерные суммы, что очень трудно было определить, что на них можно было купить. Если их тратить только на покупку хлеба, то их не в каждом месяце хватило бы, потому что иногда приходило меньше трёх рублей, а на хлеб нужно было не меньше чем — 3,80 рублей, учитывая, что сёрый хлеб стоил шестнадцать копеек. Заставь ребёнка есть один пресный хлеб три раза в день месяц, а год?.. и так далее...
   Мама всегда утверждала, что таких заработных плат в колхозе не бывают, а отец уговорил знакомых бухгалтеров часть заработанных трудодней записывать на свою жену, чтоб его детям не доставалось много денег.
   Антон неоднократно винил маму за развод родителей. Ему нужен был отец и он завидовал друзьям, у которых была полная и дружная семья. У мамы был непростой характер. Она бывала резкой, нетерпимой и даже скандальной. С малых лет Антон помнил, как родители иногда собирались на праздники к родственникам или друзьям          и, как заканчивались выходы в гости громкими скандалами и мордобоем. Мать была ревнивой, а отец не терпел в свой адрес замечаний, возражений и критики.
   «Хорошая жена должна молчать» — говорил он, когда мать, получив кулаком "замечание", плакала и жаловалась на него.
   Антон не хотел верить, что их отец настолько безразличен к судьбе своих детей,  что махинирует со своей заработной платой, чтоб им недоплатить. Старший сын смело защищал отца и не верил маминым аргументам и чем становился старше, тем его труднее можно было переубедить. И однажды мама, устав доказывать отцовскую непорядочность, по отношению к своим детям, выставила сыну свои главные аргументы, которые собирала пятнадцать лет. Это были почтовые чеки на переводы алиментов колхозом «Маяк» в пользу троих детей.

   «Я долго хранила эти чеки, зная, что когда–нибудь они пригодятся. И вот этот день настал. Хочешь храни их дальше или выброси сразу, но младшим детям уже ты будешь рассказывать то, что прочитаешь, но сначала прочитай каждый чек и запомни, как ваш любимый "папочка" к вам троим относился... Сколько денег вам троим присылал».
   Антон долго перебирал почтовые бумажки и понимал, как мать была права, когда ругала отца за всё. Как он мало присылал денег и, сколько мама сделала для своих детей, вырастив их в самых тяжёлых условиях.
   «Мне совсем нечего возразить. Мамочка, прости меня, я был не прав. Я не могу понять, почему он так?»
   Больше Антон никогда не защищал отца и жалел маму, которая совершила материнский подвиг, не отдав никого из троих детей на воспитание государству.
Она посвятила свою жизнь нга воспитание детей, отдавала им лучшие куски, отказалась от всех благ лично для себя, отказалась от личной жизни и никогда не преследовала цель вновь выйти замуж, умело делила свой скудный бюджет на четверых, но никогда она не позволяла себе присвоить приоритетное право покупки что–либо для себя. Всю работу по дому, по хозяйству мать тянула сама. Иногда задавала задания — нормы детям. А если не выполняли, то ругала и стыдила. Таким образом приучала к труду и обязанностям и воздействовала на совесть маленького человечка.
   Антоша не раз вспоминает, как заигравшись с друзьями, он забывал принести воды до прихода мамы с работы. А вспомнив, он изо всех сил летел домой, чтоб успеть домой за вёдрами до прихода мамы. А если не успел, то добежав до калитки, получал два летящих ему навстречу ведра. Мальчик подхватывал их и бегом к роднику–колодцу, обгоняя собственные обиды и горести. Когда принёс свежей водицы, нужно было ещё немного послушать мамины обиды и жалобы, как ей тяжело его воспитывать и что он не слушается и, что лучше бы у неё старшей была доченька. Таким образом шёл мамин воспитательный процесс ежедневная нотация:
   
   — Сынок, я же просила, только два ведра воды чтоб было дома, когда я приду с работы. Неужели так трудно это запомнить?
   
   — Мама, прости, пожалуйста, я заигрался и забыл, а когда вспомнил, то не успел прибежать раньше тебя.
   — А где ты гулял?
   — У Лёни.
   — Ну, хорошо! Постарайся, чтоб такое больше не повторялось.
   — Я буду стараться.
   — А ты ел что–нибудь?
   — Да! Я ел молоко с хлебом.
   — А оно не прокисло?
   — Кажется, нет.
   — Как ты об этом знаешь?
   — Когда я его ел, оно было вкусное...
   — А младших ещё нет?
   — У них в шесть — в яслях ужин.
   — Хорошо, скоро придут. Я сейчас сварю картошку и будем ужинать.
   — Мама, может, что–нибудь помочь?
   — Да! Ломай хворост и подбрасывай в огонь. Я растопила печку в саду.
   Антон поддерживал огонь в печке и следил, когда вскипит в чугунке вода.., а мама кормила птицу: курей и уток.
   Что идут домой малыши:братик и маленькая сестричка — было слышно далеко. Они громко разговаривали и весело смеялись. Когда они оба появились в проёме открытой настежь калитки, то Антон увидел, что сестра сидела у брата на плечах, свесив свои ноги на его грудь, а руками закрывала ему глаза и смеялась на всю улицу. Он сердито возражал и пытался убрать её руки со своих глаз, но у него ничего не получалось или делал вид, что не получалось. Он, как бы ругал её, а она только смеялась. Лоре было чуть больше двух лет, а он был в два раза старше, но ещё не школьник. В школу только через год, но малыш уже знал все буквы алфавита и даже начинал по слогам читать. Если ещё немножко потренироваться, то Юрик начнёт читать до школы. Мама вышла на шум из–за угла дома, держа в руках кормушку для уток.
   — Доченька, слезь с него, ему же больно.
   — Нет, ему не больно и мне здесь хорошо.
   — Ты долго её несёшь? Где посадил?
   — Возле «плацы» посадил.
   — А зачем? Пусть пешком идёт!
   — У неё «руки болят»! И она не хочет идти пешком.
   — Доча, почему ты на плечи к братику садишься?
   — Чтоб покатал!
   — Слезай!
   — Не хочу!.. Пусть присядет!
   — Сынок, присядь, чтоб она слезла с плеч.
   — Сынок, присядь, чтоб Лора слезла с плеч.
   Младший сын присел и малышка сползла с него на землю, а он картинно завалился навзничь.
   — Лора, пойдём покормим уточек?
   — Пошли, мама! — хохоча, поднималась малышка.
   Так происходило почти ежедневно. Младшим детям н нужна была няня. Они нянчили друг друга сами: вдвоём ходили в ясли и возвращались вместе. Он, как старший присматривал за ней и не давал её в обиду.
   Антон был старшим из детей. Он перешёл в третий класс и, как мама говорила: «Антон был старший мужчина в семье и основной мамин помощник. Он носил ежедневно воду, копал вв огороде и саду, сажал с мамой картошку и кукурузу, деревья вв саду. Когда подходила очередь, они с мамой пасли вдвоём стадо коров. Немного позже Антона люди нанимали пасти отару овец, а позже и коров. Антона мама рано утром будила и он стоял в очереди за хлебом. Третьеклассник Антон заготавливал
 для коровы мешок травы на ночь, которую искал в междурядьях колхозной кукурузы и подсолнухов.

                10. Завязка

   Понятие купить булку хлеба раньше было делом не простым, как ныне. За хлебом занимали очередь и желательно пораньше. Если товары в хуторской ларёк привозили часам к 9–10 утра, то очередь занимали в 7 часов утра. По утрам в сельской местности всегда вдоволь работы. А если на хозяйстве работник один, то нужно вращаться вокруг своей оси в два–три раза быстрее, чтоб всё успеть. Поспаать утром могли только дети и то — самые маленькие. Антона мама часто поднимала рано утром чтоб отогнать корову в стадо или ещё что–то сделать, то что мама не успевала. А ей ещё предстояло до работы добежать, которая была где–нибудь далеко в поле или на ферме. И чтоб не остаться без хлеба, мама водила старшего сына в ларёк и ставила в очередь,Ю а сама возвращалась домой чтоб завершить утренние обязательные работы по хозяйству. Маме стало легче, когда люди привыкли, что Антон сам будет покупать хлеб по своей очереди. Сердобольные люди понимали, что Валентине нужен помощник. Ведь остаться в тридцать лет с тремя маленькими детьми не очень просто. Старший только первый класс окончил, а младшая только–только стала ходить. Валентине досталось горя: скандалы, мордобой и развод прибавил ей морщинок на молодом ещё лице. А что стоил переезд со всем скарбом на четыреста километров и поиск дома на небольшие гроши от развода? И дом оказался одним из худших, построенный на влажном грунте, в хуторе на 50 домов из четырёх улиц. Жителей в других поселениях называли «хутор куркулей». Здесь жили бывшие раскулаченные люди и их потомки. Вся плодородная чернозёмная земля раньше принадлежала кулакам, а позже перешла в юрисдикцию колхоза имени Ф.Дзержинского. К колхозу присоединили ещё два хутора. Самое большое неудобство для населения было отсутствие транспортного обслуживания. В среднюю школу ходили за семь километров. И электроснабжение появилось только в конце шестидесятых годов. В каждом поселении имеются свои традиции, а в малых хуторах они хранятся долгие годы. Особенностью для хутора Весёлого была традиция встречать стадо коров у единственного колодца–родника в овраге. Эта традиция получила развитие, когда в хуторе открыли объект торговли — ларёк. Мужчины по вечерам, перед встречей стада коров, не могли пройти мимо ларька, где дед Чулков торговал промышленными и продовольственными товарами. И если промышленными товарами интересовались чаще женская половина хутора, то хуторские старички интересовались только одним продуктом — водкой. И хотя этот продукт считался слишком дорогим, потому что у многих дома были вино виноградное и самогон, но традиция зайти на объект торговли   
подталкивала сначала немногих, а потом, почти всех мужчин, купить себе 150 грам и конфетку. Иногда старички группировались и покупали вскладчину 1–2 бутылки водки и закуску — колбаску. Поляна накрывалась на погребе на травке и угощались со стаканчика, который великодушно выдавал дед Чулков. Здесь же решались торговые сделки, улаживались спорные вопросы, мирились разругавшиеся. Пацаны бегали рядом, развесив уши, вникали в события хутора и всего мира. Им иногда доставались конфетки и они, хвастаясь друг перед другом, с удовольствием лакомились. Развешенные уши воспринимали все нынешние новости и будущие прогнозы больших и малых новостей.
   Мужики–одиночки, которые не любили группироваться (сказывалась привычка единоличника–кулака) заходили в ларёк и заказывали 150 грам водки и конфетку и быстро ретировались в сторону родникового оврага. Это происходило ежедневно.
   Товары привозили из центрального села на одноконной бричке к девяти–десяти часам. Хлеба привозили мало, поэтому нужно было выстоять очередь. Не раз и не два Антона отодвигал какой–нибудь единоличник, но продавец, добрый дед Чулков, выдавал ему из своего загашника, зная, что перед ним стоит — безотцовщина.
   
   Однажды, выстояв очередь с семи часов утра , Антона снова отодвинули и он готов был от обиды зареветь, но дед Чулков подмигнул мальчику и он остался ожидать окончания процесса торговли. Добрый дед  снова выручил ребёнка,достав из подсобки  кирпичную булку белого пшеничного хлеба, которую тогда продавали на вес,  и принял его монетки.

   Мальчик с благодарностью улыбнулся и убежал домой. Со временем у Антона выработалась привычка — погрызть верхние оребрения хлеба–кирпичика и, пока доходил до дома, одна плоскость была съедена. На этот раз малыш под вкусной плоскостью хлеба обнаружил подозрительный «пух» неизвестного происхождения. Антоша попытался удалить его, но тот оборвался и ещё немного виднелся. Антон тонкими пальчиками пытался выковырять «пух». Когда вокруг была удалена хлебная мякоть, , «пух» оказался верёвочкой, которую мальчишка потянул и извлёк наружу.
Дома сын показал верёвочку маме, но она не поверила, что такое может быть.
   — Ты, сынок, съел мякоть и придумал эту верёвочку? Скажи мне правду, я ругать тебя не буду. Если нам не хватит хлеба, то я напеку коржей.
   — Нет, мама, я правду говорю.
   Мать поворчала, потом обняла сына и сквозь свои слёзы и слёзы сына сказала:
   — Ну и что, если съел. Не велика беда. На здоровье!
   Мама не забыла этот случай и спросила деда Чулкова, что это может быть?
   — Не переживайте, это всего лишь верёвочка–завязка для мешков с мукой, которая случайно попала в тесто, а сынок её выковырял.
   Только тогда мать успокоилась и принесла детям конфеты. Сладостями мать редко баловала деток. Зарплата у мамы маленькая, алименты скудные, а когда отец болел, то это сказывалось и на детях. В день маминой зарплаты у детей был праздник. Мама покупала им целый килограмм халвы. У маленькой сестрёнки обе щеки и нос были сладкими, а глаза светились счастьем. Не менее счастливым был и братик, но он не улыбался, а был сосредоточенно серьёзным.
   В ту эпоху, когда у всех детей страны было только счастливое детство, но их всё же не баловали. Никто не приглашал домой деда Мороза или актёров–аниматоров и никто не догадывался устроить день рождения детям в ресторане или кафе. Это считалось огромным излишеством. Как на небольшом хуторе праздновали детское день рождения, можно вспомнить подробно. Родители приглашали своих сотрудников, родственников и друзей. Те, оставив своих детей дома, приходили с подарками к имениннику. Родители именинника накрывали стол для взрослых с холодцом, голубцами вином и водкой. Именинника садили на стул и все гости с криками «Поздравляем!» поднимали его в воздух и, прокричав хором дружное «Ура!», опускали виновника торжества наземь и вручали ему подарки. Детям редко дарили одежду, игрушку или деньги. Им дарили тоже что и взрослым женщинам и бабушкам: полотенце, отрез материала или миску с сахаром. Мужчины получали такие же подарки, которые через время относили новому имениннику. И так подарки перемещались по кругу, а иногда возвращались на следующий год обратно. Процесс поздравлений заканчивался. Детей вместе с именинником сажали на кровать за спиной у родителей или гостей и их забывали до конца торжества. Гости угощались выпивкой и едой. Иногда вспоминали про именинника и других присутствующих детей и пока мужчины выйдут покурить, малышей кормили, посадив за общий стол. Гости могли ещё оказать имениннику внимание, послушав стишки или песенки, водрузив его на табуреточку. Именинник исполнял свой репертуар из школьной программы или популярную песенку:

                «Эй, матрос, ты слишком долго плавал,
                Я тебя успела позабыть...»

   Гости аплодировали и поощряли, поглаживая именинника по головке. Взрослые никогда не считались со временем. Понятия «детское время... и пора спать не было». Чаще все дети сами засыпали на кроватях за спинами гостей». А гости ещё долго пели застольные песни и продолжали угощаться на детском празднике. Редко люди знали тексты песен и повторяли только знакомые им припевы, продолжая мелодию при помощи слов: «...ла–ла–ла–ла–ла–ла–ла...!
   Детский труд, особенно в домашнем хозяйстве, поощрялся всегда. На прополке огородов родители устанавливали нормы выработки: два ряда растений до обеда и два  — после. Заготовка кормов для кроликов, свиней и, даже, коров. Выпас гусей в течении дня. Проследить чтоб птица не зашла в чужой, свой огородик или на колхозное поле. Если обнаружат должностные лица колхоза, то последует наказание хозяина — штраф. Но денег и так — не густо. Поэтому родители надеются на детей–старшеклассников, без которых с хозяйством не управиться. Мать может находиться далеко в поле — за пять или десять километров. Оттуда рейсовый транспорт не ездит. Съездить напоить телёнка или расправить, спутавшуюся цепь, использованную для удержания телёнка, на привязи на пустырях или лугах, нет возможности, кроме как поручить эту задачу старшим детям в семье. И это задание становилось не разовым поручением, а повседневной обязанностью. Никто и спорить не смел. Труд — обязанность всех старших детей или не совсем старших, а достаточно толковых и ответственных. Что делать, если телёнок или ягнёнок выгрыз всю траву в ограниченном пространстве, которая позволяет достать, удерживающая цепь или верёвка? Жалобно жаловаться душераздирающим криком, на который когда–нибудь кто–то придёт. И, скорее всего заигравшийся с друзьями подросток. И корова будет реветь, если в кормушке не окажется вечером свежая и сочная трава. Всё своё свободное время дети играют с друзьями, у которых тоже имеются обязанности в своём хозяйстве.
   Хутор — это населённый пункт, состоящий из людей–пенсионеров и людей предпенсионного возраста. Там жили много одиноких бабушек, похоронивших своих дедушек, а дети разъехались в города, где работали по избранным специальностям. А их дети любили каникулы проводить с бабушками. Бабушки никак не могли остаться без коров–кормилиц. Если в хозяйстве есть корова, то в этом дому всегда есть еда.  Животное бабушки сдавали в общественное стадо, которое содержалось по очереди. Когда доходила очередь до бабушек, то они нанимали местных ребят отработать очередь за очень небольшую плату: отара овец — 50 копеек за день работы, стадо коров — 01 рубль. Городские внуки с такой задачей не справились бы, потому что им эта обуза была бы в тягость. Мама Антоши никогда и никому не отказывала от услуги  и иногда даже освобождала сына от школы. И про желание никогда не спрашивала сына, потому что это очередь и — надо. Иногда сын ложась спать ещё не знал, что утром он пойдёт на работу. Это получалось так, потому что какая–нибудь бабушка попросит поздно вечером или рано утром. И это утро начиналось для Антона с маминой реплики:
    — Вставай, Антон, ты сегодня пасёшь овечек 
   С самого утра Антон начинал работу. В семь часов утра он уже выгонял отару из «плацы» (выражение–синоним по местному диалекту к слову «кошара»). Хозяйка — очередной работодатель дня помогала мальчику выгнать отару за пределы загородки на пастбище. Овцы с удовольствием направлялись в овраг и яр, предвкушая процесс потравы сочной зелёной травки, на которой крупными гроздьями ещё жила утренняя роса, переливаясь на солнышке, разноцветной радугой. Хозяйка, убедившись, что малец принял контроль над животными, уходила с оврага, проводив последним взглядом серо–чёрную отару. До обеда у хозяйки было свободное время, которое она распределяла по своему усмотрению, а Антон оставался с лохматой кудрявой массой, которой нужно было управлять по своему усмотрению и с художественной литературой про войну, которую постоянно выписывал в хуторской библиотеке.

   Овцы постоянно разбредались по склонам яра и приходилось, подгонять отставших животных, чтоб держать их кучнее. Утренняя прохлада сохраняла животным некоторую активность, но когда температура дня достигала хорошей точки тепла и солнце поднималось выше, то овцы без чьей–либо команды или знака, сбивали своё нестриженное сообщество в кучу и прятали в своей тени курчавые головы, пытаясь спасти их от дневного солнцепёка. Отара больше стояла, прекратив движение, поиск вкусной травы и даже жевательные движения её больше не прельщали. Это было время пастушьей бездеятельности, которое можно было использовать на перекус чего–либо или на спокойное чтение военной повести и осмысление действий «наших». В это время прочитывались страницы сотнями. И даже была возможность вернуться назад и перечитать то, что было прочтено бегло и быстро чтоб вникнуть глубже в суть повествования. Утро удалялось, вытесненное полуденной порой дня и достигало привычного территориального рубежа, от которого отару поворачивают вспять. Это место было у поворота во второй яр, лежавшее в районе хуторского кладбища. Животных нужно было повернуть в сторону овечьего родника, где пастух наливал из родника в жёлоб родниковой водички, а овцы, толпясь, жадно глотали живительную влагу, спасая своё тело и кровь от перегрева. Затем отара снова пряталась в своей тени, а старые животные отдыхали лёжа. Когда все овцы утолили свою жажду хозяйка,
пригласила Антона пообедать. Она расстелила на траву–мураву вышитую скатерть и разложила тарелки с парящей едой: ближе к пастушку водружалась белая фаянсовая супница с красным борщом, обозначив яркий круг, белой сметанной точкой–центром; за борщом рыжели жаренные пирожки с неизвестной пока начинкой; рядом лежал на салфетке коровайный белый хлеб свежей выпечки (угадал по запаху); слегка поотдаль громоздились бугристой кучкой, забрызганные сметанной жидкостью ушастые вареники, политые мелко нарезанным жаренным салом (можно только догадаться, что с картофелем–пюре)и под левую руку белела чашка с обычной ухом–ручкой с розовым черешневым компотом.
   — Антоша, приглашаю тебя отобедать. Спасибо твоей маме и тебе за то что помогаете мне отработать очередь с овцами. Попей сначала компотик, наверное в горле всё пересохло на солнцепёке. 
   Антон знал, что по давнему порядку в хуторе обязаны были накормить пастуха.
   — Спасибо, тётя Фрося, компот очень вкусный.
   — Ешь, Антоша!
   — Здесь так много, я столько нге съем.
   — Ешь столько, чтоб не был голоден пасти овец до вечера.
   — Спасибо, тётя Фрося. А это что? — Антон показал рукой на лежащие рядом со скатертью пачку «Прибоя» и коробок спичек.
   — Я не знаю, но так у нас в хуторе повелось с давних времён, что хозяин должен не только накормить пастуха, но и обеспечить его куревом. Может тогда детей не нанимали пастушками. Я не знаю.
   — Я их брать не буду.
   — Нет! Нет! Ты возьми, отнеси маме, а она решит, что с ними делать. Антоша, только не кури, пожалуйста, я тебя очень сильно прошу. Не надо тебе курить!
   — Ладно, тётя Фрося, я обещаю вам, что не буду курить.
   Обед проходит очень быстро. Только и успеваешь, что съесть вкусную еду, перекинуться парой фраз с хозяйкой да выпроводить её из яра. А там овцы вылезут из надоевшей им жаркой кучи и потянутся снова к жёлобу чтоб ещё прохладить своё пересохшее горло. Но интересно то, что обратно к куче животные больше не возвратятся, а примутся щипать травку, ловя свеженький ветерок, прилетевший по сложному зигзагу, из кривых сложных балок Подольской возвышенности.
   До обеда время работы с животными для пастушка тянется дольше, а после обеда, наоборот, потому что овечки, как и утром снова активизируются, стараясь до вечера поесть больше травки — наполнить свои желудки. Они перестают сбиваться в кучу и норовят зайти в посевы, где еда мягче и калорийнее. Они разбредаются отдельными группками и у пастуха возникает больше работы. Время не позволяет пастушку допустить разбредания, чтоб не осложнить себе работу по сбору отары, когда солнце окажется на закате. Овцы всё чаще поглядывают в сторону кошары... И пастуху уже всё надоело, ему хочется домой, к маме. Конечно, это легко понять, потому что пастушок ещё ребёнок, всего лишь третьеклассник. А время тикало в пользу пастушка, приближая вечер и время расплаты. А по давним хуторским правилам хозяйка должна покормить пастушка у себя дома и там же расплатиться. Антон поел картошки жаренной, попил сладкий компот и, получив свои 50 копеек, ушёл домой.
   Мальчик получил вслед добрые слова от хозяйки:
   — Антоша, большое тебе спасибо и твоей маме тоже.
   — До свидания, тётя Фрося!
   Дома его ждали все. Младшие дети ожидали посмотреть на заработанную монету, а малышка убежала показать её маме.
   Мама заулыбалась и обняла сына:
   — Спасибо, сынок, ты мой единственный помощник.
   — Я стараюсь, мама.
   — Это целых три булки белого хлеба...
   И первые заработки Антона Весёлокутского.   

                11. Отец вернулся.

   Антон удивлялся «...как это я — единственный у мамы помощник?.. а папа? Он же работает и присылает для нас алименты. Ну... мама показала мне чеки, доказывая, что он присылает очень мало... А почему?» — Мальчик не мог понять и продолжал задавать матери вопросы.
   «Потому что он часто болеет. У него проблемы со спиной и он не может работать на тракторе» — ответила сыну мать. Но он хотел бы к нам возвратиться, а я пока не согласна.
   «Почему, мама, — не унимался старший сын. «Я хочу чтоб у нас был папа. И тогда дядя Кузьма не посмел бы стегать меня кнутом».
   «Да, тогда и мне он не посмел бы что–то такое сказать!»
   «Отец часто лечится в больнице, поэтому его зарплата маленькая».
   «А почему?» — не унимался и не мог понять сын.
   «Я не знаю, что тебе ответить. Вот вернётся он к нам домой, тогда и спросишь».
   И чудо однажды свершилось. Когда Антон был в четвёртом классе, а младший брат пошёл в первый класс, был чудесный летний день, в саду снова созрели черешни и мама неожиданно обрадовала нас:
   — К нам едет папа! — Над её головой взметнулся почтовый конверт с незнакомым почерком.
   — Ура–а–а–а! — заорал с восторгом Антоша и младшие дети с удовольствием подхватили этот призыв, хотя абсолютно не понимали чему нужно радоваться. 
   — К нам едет папа! — радовался Антон, а дети не понимали, что это значит: хорошо или плохо, потому что совершенно его не помнили.

   Отец приехал в воскресенье. Все были дома. Хуторяне направили его к крайнему дому под красным железом на улице Советской. Сразу за домом была развилка: налево — кладбище, направо — колхозный ток, а прямо огромное море — колхозное кукурузное поле. К калитке из тонкого хвороста подошёл мужчина в коричневом плаще и шляпе. На миг остановился и решительно вошёл во двор. Мама готовила на керогазе еду, а дети бегали рядом.

   — Папа приехал! — объявил негромко Антон.
   Отец глянул в сторону Антона.
   — Здравствуй, сынок! Какой ты стал большой!
   — Ты на чём приехал, отец?
   — Я приехал на попутке, а от шляха пришёл пешком.
   Мама выскочила на голоса взволнованная и радостная.
   — С приездом, Ваня! Ты к нам?
   — Да, я насовсем!
   И только дети застеснялись и не знали, что им делать и говорить. Отец подозвал их к себе и угостил конфетами и печеньем. Он потрепал малышку по стриженной «под горшок» голове и протянул младшему сыну руку.
   — Ну, здравствуй, сын!
   Тот оглянулся на маму и убрал свою руку за спину.
   — Какой ты серьёзный. Ты в школу ходишь?
   — Да!
   — А в какой класс?
   — В первый!
   — Вот, молодец! А читать умеешь?
   — Папа, он читает с пяти лет и записан в библиотеку, — гордо заявил Антоша.
   — Ого! Ты будешь грамотеем?
   — Буду!
   — Хороший мальчик!
   — Антон, покажи мне, как вы живёте.
   — Пошли!
   Антоша с отцом зашли в дом через небольшую пристройку в длинный коридор, где размещалась кухня с печкой. Налево была большая комната–гостинная, направо — спальная комната. Отец дошёл до конца кухни, которая заканчивалась окном на заднюю стену дома и видом на задний двор, и вернулся в левую комнату. Прошёлся по сырым земляным полам, оставляя там свои следы и грустно покачал головой. Как так!
Откуда такая сырость? Эта комната непригодна для жизни. А что в мешках?
   — Сахар. Я получила двенадцать мешков сахара на норме.
   — Куда его столько?
   — Пошли в правую комнату. Что там?
   — Заходи, увидишь, пригласила тихо мать.
   — Три кровати и круглый стол. Над столом керосиновая лампа. Допотопный век!
   — Да, Ваня, это я купила на те триста рублей, которые мы втроём получили от раздела нашего имущества. За такие деньги ничего лучше не продаётся.
   — Валя, а сарай у вас есть?
   — Пойдём, посмотришь...
   Увидев наш сарай, отец окончательно расстроился:
   — Как здесь можно жить? А корову куда зимой денете?
   — Мы как–то живём... Корову только в этом году купили, а куда её зимой спрятать я не знаю.
   — Хорошо! Будет у нас сарай.
   — Куда пойти на работу?
   — Три километра до тракторной бригады, четыре — до фермы. Выбирай что душе угодно.
   — Антон, ты знаешь, где ферма?
   — Да, папа.
   — Пойдём, покажешь?
   — Покажу!
   — Валя, закажи глины... подводы три. Мы будем строить сарай пока ещё лето на дворе. А лесополоса рядом есть?
   — Ты видел, когда ехал на попутке.
   — Нет. Мне нужна здесь поблизости, чтоб меня меньше видели.
   — Есть за кукурузным полем.
   — Сынок, ты знаешь где?
   — Там есть лесополоса и Кабаковский лес.
   — Это хорошо.
   — Мужчины, это — потом, а сейчас будем все обедать. Мойте все руки и — за стол!
   — Вот это — порядок! Где моя большая ложка? — шутил отец, а дети недоверчиво оглядывались.
   — На кухне мы уже не поместимся, поэтому обедать будем за круглым столом.
   — Антоша, принеси с кухни хлеб и нож, а папа нарежет нам хлеба, — по привычке распоряжалась мама. — Дети, садитесь за стол и я принесу вам тарелки.
   — Мама, мне в мою тарелочку! — напомнил о своей привычке Юрик.
   — А мне — в мою, — отозвалась и маленькая Лора.
   — Хорошо, дети, я всё помню.
   — Антоша, сейчас пообедаем и мы с тобой сходим, ты мне покажешь, где находится молочная ферма. Хорошо?
   — Угу!
   — Валя, а ты, пожалуйста, сходи, узнай, кто нам привезёт глину. Я ещё никого здесь не знаю. Когда узнаю, сам всё буду решать.
   — Хорошо, Ванечка!
   — А столяр на хуторе есть? Нужно сделать дверь для сарая.
   — Да, есть. Гриша Щербатюк.
   — Ты попросишь его сделать или мне к нему подойти?
   — Закажу, конечно. Он только рад будет.
   После маминого борща и вареников, дети уснули, как привыкли в яслях. А Антон с отцом пошли смотреть на ферму. Они прошли через овраг мимо клуба и ларька и вышли на Школьную улицу. Антон показал папе ясли, куда ещё ходит Лора, а недавно там был и Юрик, потом показал отцу свою школу. Отец немало удивлялся, что в таком малом хуторе имеется школа, а значит есть и ученики.
   — Небольшая, но очень аккуратное зданьице. Не ожидал я такого. И сколько у вас учеников?
   — Не много — 12 человек.
   — Ты смотри! Я не ожидал.
   — Пошли дальше, папа?
   — Далеко ещё?
   — Не далеко. Там,— поднял руку вперёд Антон — край села, а за ним — лесополоса.
   — Хорошо, пошли вперёд, куда ты мне показал.
   Они прошли последние дома и вышли за околицу. Впереди виднелась широкая и густо засеянная лиственными деревьями лесополоса. За разговорами мужчины незаметно приблизились к полосе. Между растениями просматривалась хорошо утоптанная тропа.
   — Что — сюда?
   — Да!
   Прошмыгнув через заросли, мужчины оказались по ту сторону полосы, где открывался совсем другой рельеф местности. Поле побежало вместе с утоптанной тропой под уклон и открылись взору много полей до горизонта с разрезанной оврагами местностью. На склонах разбрелись, щипая травку, сотни животных традиционной красной степной породы, бегали лохматые шарики овечьих отар. Тропа тянулась к равнинной части пейзажа, где белели разбросанные между балок постройки молочнотоварного хозяйства. 
   — Я всё понял. Это туда мне завтра нужно будет идти на работу. Не близко, но и не очень далеко. Люди там работают и я буду.
   — Ты сам уже найдёшь ферму, правда, папа?
   — Конечно, сынок! Я всё найду и всё у нас будет хорошо.
   — Я всегда знал, что с папой жить лучше.
   Вернувшись домой, Антон проводил отца через кукурузное поле до близлежащей лесополосы. Там отец осмотрел десяток деревьев и три штуки спилил, захваченной с собой ножовкой. Один ствол отец перенёс через кукурузное поле, а два других припрятал в траве, чтоб перенести позже. Так началась работа по улучшению домашнего хозяйства.
   Вечером отец попросил сына сходить с ним в местный ларёк:
   — Антоша, пойдём познакомишь меня с хуторскими мужиками. Мне нужно их знать, чтоб легче было договариваться решать мужские дела.
   — Пойдём, если надо.
   — Очень надо. Без этого никак.
   Когда Антон пришёл с отцом за руку к ларьку, мужики играли на погребе в карты.
Антон с переполненным от гордости видом громко заявил:
   — Эй, мужики, здравствуйте!Познакомьтесь, это мой папа! Он хочет вас угостить.
   — Если конфетами, то не надо, — отозвался всегда весёлый Володя Ярощук.   
   — Я могу и водкой, — сказал отец, поочерёдно протягивая свою руку и, называя своё имя.
   — Пойдём, сын, познакомишь меня с продавцом.
   — Дед Чулков, познакомься, это мой отец!
   — Ну, здорово! Ты, где это пропадаешь? Глянь, какой у тебя парень растёт!
   — Здравствуйте! Я приехал насовсем!
   — Ну, давай! Посмотрим какой ты.
   — Дайте мне две бутылки водки и закуску, какая у вас есть.
   — Антон, держи конфетки. Скажешь маме от деда Чулкова.
   — Спасибо, скажу!
   — Молодец! Казак! Иван, держи, что заказывал. И я с вами пойду на погреб. Это же надо, такое сегодня событие — новый мужик на хуторе появился. На работу устроился?
   — Завтра пойду на ферму.
   — О, там, как раз, Кузьме Пугачу нужен напарник на кормокухню.
   — Хорошо!
   — Всё, пошли на погреб, не то там мужики слюной изойдут.
   — Знакомство прошло по высшему классу. Все остались довольны.
   — Ага, дядя Кузьма, а теперь ты меня кнутом хлестать не будешь, а то папе скажу!
   — Скажешь...Скажешь... Но я же не буду.— ухмылялся в усы сосед Кузьма Швец.
   — Папа, тры пока здесь сидишь, я сбегаю за ведром и мы с тобой встретим Красулю.
   — Хорошо, сын!
   — Вот видишь, Иван, какой он? Хозяйственный парень. А сколько людей его нанимают пасти овец! Он больше всех пасёт. И ты, знаешь, получит 50 копеек и несёт их маме. Ни копеечки не потратит, — снова завёл свою пластинку Ярощук.
   Когда Антон вернулся с ведром в овраг, то издали увидел отца, курившего с мужиками у родника. Мальчик ловко зачерпнул клюкой ведро воды и вытащил его наверх. Отец с интересом наблюдал за сыном:
   — ЛОвко ты орудуешь этой клюкой, молодец!
   — У нас все умеют. А то вёдер не напасёшься!
   А вон и Красуля идёт и прямо ко мне, — улыбаясь, заявил Антон, подправляя для коровы ведро. Она подошла и, нырнув мордой в воду, стала с наслаждением всасывать живительную родниковую влагу. Через пару минут ведро опустело, а Красуля пошла к крутому овражному подъёму.
   — Её не надо вести за верёвку?
   — Нет, папа, она сама домой идёт.
   — Хорошо! Давай сюда ведро.
   — Не надо, папа, я понесу.
   — Ещё чего? Давай, сынок, я понесу домой воду. Отец управился с клюшкой и два мужчины пошли рядом домой по крутому овражному подъёму. Выйдя из оврага на пустырь, они увидели спокойно пасущуюся Красулю.
   — Какая умница, — похвалил животное отец. 
   — Наша кормилица, — заулыбался Антон. — Как нам без неё быть?
   Антон подогнал корову, направив её в направлении дома, мимо овечьей плацы.
   — Здравствуй, Антоша!— поздоровалась тётя Фрося, стоя у ворот плацы, — ты с кем это идёшь?
   — Тётя Фрося, это мой папа Ваня.
   — Здравствуйте! Слух уже разошёлся по хутору?
   — Здравствуйте! Конечно, конечно. А это мой лучший пастушок, Антоша.
   — Мне очень приятно, что у него уже есть свой авторитет.
   — Да, да — есть...
   
   Отец развил бурную деятельность: устроился на работу, на которую желающих было очень мало, а он пошёл с удовольствием, потому что знал о выгоде такой работы не по наслышке, а из богатого опыта. Правда потрудиться ему довелось изрядно, но не долго. Работа была связана с выращиванием старшей группы телят — нетелей. Уже через три месяца эти животные переходили из разряда детёнышей во взрослых коров и в это время они давали самый высокий привес, от которого у пастухов зависит зарплата. Когда от нетелей его освободили, он получил назначение на кормокухню, где долго работал с отцом Антоновского одноклассника. Потом ему самому молодому хуторянину предложили должность объездчика. Он получил лошадку с бричкой и с утра до ночи объезжал колхозные поля, охраняя их от любителей поживиться за счёт местного колхоза. Есть много желающих накосить люцерны или эспарцета на колхозном поле для личной коровы или наломать початков кукурузы для своих свиней. Трудяга мерин Валет весь день до ночи возил отца по полям. Папа появлялся дома тёмной ночью усталый и голодный, поэтому он разрешал сыну отогнать коня на конюшню, но сначала научил сына выпрягать лошадь. Такие поручения мальчишкам не бывают в тягость, а наоборот — они с гордостью выполняют взрослую работу. Немного позже отец поучил Антона ездить верхом и лошадь выпрягалась у дома. Верхом Антон отгонял Валета тогда, когда отец приезжал с работы позже обычного. В таких случаях Антон был особенно горд возможностью побыть кавалеристом, как Будённый, как Григорий Мелехов, как многие другие герои кинофильмов.
   
   За оставшиеся тёплые и сухие осенние дни отец построил сарай на два отделения: для коровы и свиней, потом пристроил курятник. С лицевой стороны дома отец заменил окна. Купил уголь на зиму и дрова на растопку. Антон сравнил и оценил, что с отцом им жить стало лучше. Хотя папа был строже мамы, но  ослушаться его охоты не было ни у кого.

   Когда Антон закончил четыре класса, то в следующий, пятый класс, он должен был идти, как все дети, в среднюю школу , которая была в семи километрах от хутора, в селе Чернушка. Отец изменил зачем–то это правило и решил отправить Антона в районную школу в г. Котовск. Там Антону довелось проживать на съёмной квартире. Хозяйка квартиры — бабушка Мария была в молодости подругой его бабушки Полины. Так начиналась самостоятельная жизнь Антона. Бабушка Мария готовила Антону обеды, а продуктами обеспечивал отец, который приезжал на попутном транспорте или приходил пешком (расстояние восемнадцать километров), когда попутного транспорта не случалось. Отец, недолго передохнув, возвращался снова, как придётся, домой. Под конец учебного года, когда Антон был на уроке, в классную дверь кто–то постучал. Дети подняли головы от учебников, а учитель приоткрыла дверь и с кем–то поговорила. «Антон, позвала она, — к тебе пришли». — Антон собрался выходить.
«Нет, — остановила учительница, подняв ладонь руки, — забирай, Антон, свой портфель. Тебя ждёт отец».
   Отец стоял какой–то растерянный...
   — Ты почему приехал, папа? Сегодня же не суббота?
   — Всё нормально, сынок. Я приехал в военкомат.
   Антону показался ответ странным. Он знал, что отец никогда не служил. По крайней мере он никогда об этом не рассказывал и даже не упоминал.
   — Пойдём, сын, в столовую. Я тебя покормлю. Есть хочешь?
   — Да, хочу! Пошли!
   Они иногда обедали в столовой у входа на базар. И в этот раз они направились туда же. Ел только сын. Отец смотрел на него, ощупывая взглядом. Антону снова показалось, что у отца ощупывающий взгляд и, глаза затенённые, кустистыми бровями.
    — А ты почему не кушаешь?
    — Я уже поел, когда ты на уроке был.
    — Ты поешь и нам нужно зайти в универмаг.
    — Зачем?
    — Нужно кое–то посмотреть.
    — Хорошо, пожал плечами сын.
    Антон с отцом поднялись на второй этаж универмага и зашли в обувной отдел. Там отец долго выбирал какие–то туфли и предложил Антону померить сначала одни, потом вторую пару и выбрал первую, без объяснений. Обе пары были Антону впору, но отцу одна пара понравилась больше. Пока сын примерял, отец принёс носки и предложил переобуться, а старую обувь Антона он оставил рядом с мусорной урной на
втором этаже.
    — Всё? — улыбался отец.
    — Всё! — ответил, не зная, что он конкретно утверждает, отцу.
    — Тогда, пошли дальше?
    — Пошли! Куда? В военкомат?
    — Какой военкомат?
    — Тот, в который тебя вызвали.
    — Мы пойдём с тобой на вокзал.
    — А потом в военкомат?
    — Туда мне уже не надо. Я там уже был.
    — И что тебе сказали?
    — Всё хорошо.
    — Антоша, ты погуляй по вокзалу, купи мороженое, а я поговорю с дядей Сеней.
Хорошо? Вот тебе копейки на мороженое!
    — Хорошо. Спасибо!
    Отец зашёл к родственнику, который работал в диспетчерском отделе вокзала. Пока взрослые долго и глухо о чём–то разговаривали, Антон гулял по вокзалу, разглядывая всё то, что привлекло его внимание. Но в первую очередь он с жадностью и удовольствием съёл любимый пломбир. Неожиданно и вдруг на платформе остановился поезд и отец заторопился, позвав сына, к себе.
   — Папа, ты куда?
   — Мне нужно съездить за вещами. Я не мог всё привезти.
   — А ты приедешь?
   — Да... да!
   — Ясно, папа. Значит, снова меня дядя Кузьма будет хлестать кнутом, а потом и брата... пока ты свои вещи будешь перевозить...
   Отец поцеловал сына в макушку головы и запрыгнул в вагон.
   Антон понял, что увидит отца не скоро, если ещё увидит. И что его городская учёба закончилась... и что в шестой класс он пойдёт в Чернушке, за семь километров от хутора. А ещё он понял, почему отец стоял под классной дверью такой растерянный, как нашкодивший горе–школьник.

                12. Последняя встреча с отцом.

   Антон с отцом не скоро встретились, но встретились. И в этот раз их встреча состоялась по маминой инициативе. Когда юноша учился в девятом классе, отец стал болеть чаще и, соответственно, меньше работал и больше валялся по больницам. Узнав, от знакомых и родственников, что бывший муж, снова в больнице, мать решила поддержать его, и отправила фото сына по почте в районную больницу по месту его жительства. А сыну предложила поехать и навестить отца на весенних каникулах после четвёртой четверти.
   — Я с удовольствием поеду, но как?
   — Давай поедешь на каникулах к тёте Паше, а потом к отцу в Трудовое. Там расстояние совсем незначительное — семь километров. Ты помнишь, как из одессы туда ехать?
   — Я помню. И когда мне выезжать?
   — Детская память очень цепкая. Я уверена, что ты найдёшь. Запомни: автобус Одесса — Килия, но выходить в Шевченково.
   — Я помню, что тётя Паша живёт на улице Белинского, а номер дома не помню.
   — Всё правильно. Давай сегодня соберём тебя, а утром ты выезжаешь. Антоша, мне нечего им передать. Может возьмёшь для них сахар? 
   — Да, мама.
   Утром мама разбудила сына с расчётом выхода из дома за два часа до отхода автобуса. Ему ещё пришлось тащить тяжёлый чемодан с десятью килограммами сахара.
Антон дотащил тяжёлый чемодан и на автобус не опоздал. В Одессе юноша пересел на второй автобус и путешествие продолжилось. Вечером Антон доехал до Шевченково и пытался угадать по детской памяти улицу Белинского, но память подвела или посёлок сильно изменился. Антон не вышел там, где надо было и пришлось возвращаться с автовокзала назад на окраину посёлка, доставляя к месту назначения, опостылевший груз, который он нёс то в руках, то на плече. Антон попытался вспомнить, как выглядит визуально частный дом тёти Паши, но детская память и в этом случае не сработала. Юноше пришлось спросить прохожего, где живут его родственники. Оказалось, что Антон промахнулся всего на несколько домов мимо и пришлось возвращаться назад. Когда он вошёл во двор, родственники выскочили из дома и тётя Паша узнала его без труда и не пришлось представляться. Двоюродные сёстры обрадовались и окружили его своей заботой.
   Антоша, ты — копия Ваня, копия! — эмоционально прослезилась тётушка. Она так была рада, что не знала, куда посадить «нашу кровинушку», которого мама увезла восемь лет назад.
   — Тётя Паша, как мне к папе ехать? Там его жена есть, а я не к ней приехал и её стесняюсь, — горячился Антон.
   — Не надо ничего стесняться. Его жена обыкновенный человек и она тебя не съест. А чтоб тебе было легче там быть, я пошлю с тобой сестрицу Валю. Хорошо?
   — Хорошо! Поедем с Валей.
   Ночь прошла быстро. Уставший в дороге юноша спал «без задних ног». Тётя Паша несколько раз заходила посмотреть, как спит дорогой племянник, но Антон этого не видел и не чувствовал. Проснулся  путешественник рано утром и первую, кого он увидел была снова тётя Паша.
    — Тётя Паша, нам с Валей пора на автобус?
    — Валя!... Валя?
    — Что, мама?
    — Ты знаешь, когда автобус едет в Трудовое?
    — Знаю! В девять утра...
    — Ого! А почему так поздно?
    — А ты что хотел бы уехать первым автобусом, в шесть часов утра? Первый автобус выезжает очень рано, успокаивала Валя брата.
    — Наверное ты права.
    — Мы сейчас встанем, позавтракаем, ещё посидим немного и поедем. Ехать–то всего двадцать минут. Так что торопиться слишком рано не стоит.
    — Валя, ты там давно была?
    — У дяди Вани? Нет — месяц назад.
    — А жена его какая?
    — Вполне нормальная женщина. Напрасно ты переживаешь. Она хорошая тётя...правда.
    — Ладно! Посмотрим — увидим.
    Наконец–то Валя подала сигнал выхода из дома:
    — НУ, что, поехали? Пришла пора!
    — Хорошо, я готов. Сейчас возьму чемодан. Только, Валюша, раздели , пожалуйста, груз: половину — вам, половину — папе.
    — Сейчас, я сделаю.
    — Всё! Едем!
    Валя с Антошей вышли со двора и пошли по знакомой Антону дороге по направлению к автовокзалу. Пассажиров в автобусе было мало и ребята вольны были сидеть в «пазике» где душе было угодно. Они даже сели не рядом, а на соседних сидениях и наслаждались широкими местами. И АНтошин чемодан ехал на льготном месте, развалившись, как и его хозяин бесплатной поездкой. «Пазик» не долго мучил своих пассажиров и через какие–то незначительные минуты закладывал широкий вираж разворота на центральной площади у магазина в Трудовом.
   — А вот и тётя Лена пошла в магазин, — обрадовалась объявить брату Валентина.
   — Да ты что?! — только и смог выдавить обескураженный Антон.
   — Ну глянь в окно, если мне не веришь!
   — Она там не одна, а я её не знаю, поэтому и не вижу.
   — Что, зайдём в магазин?
   — Нет! Нет, ты что! Ты иди, а меня ты не знаешь, поняла?
   — Да, как скажешь!
   Выйдя из автобуса, Валя направилась в магазин, а Антон отошёл в сторону и спрятался за стендами достижений местного колхоза «Маяк». Через непродолжительное время из магазина вышли тётя Лена с Валей и направились вглубь улицы. Потом Валя отстала, конечно, неспроста и вернулась к брату доложить разведданные, добытые в магазине.
   — Ну, что там?
   — Дядя Ваня на работе, на посевной. Витя, старший сын, приехал из Килии с речного училища и ещё спит. Всё!
   — А про меня сказала?
   — Да!
   — Зачем? Я же тебя просил!
   — А что я ей должна была сказать, почему приехала? И как я ей потом сказала бы о тебе? М не неудобно врать. Извини, пожалуйста.
   — Ну, ладно!
   — Антоша, а мы пришли!
   — Куда?
   — К ним домой. В этом доме живёт дядя Ваня.
   — Мой папа! Но его здесь нет. Без него я туда не зайду.
   — Что вы здесь стоите? — раздался голос из–за спины из раскрытой калитки. В проёме калитки стояла высокая дородная женщина с крашенными волосами в красном тёплом халате с поясом. — А ну–ка марш в дом!
   — Нет, я не пойду туда. Там отца нет.
   — Я тебя не пойду! Антоша, ты что маленький? Зачем ты приехал, отца увидеть? Тогда заходи! — Тётя Лена мягко подталкивала гостей во двор, а затем и в дом. И они невольно подчинились воле взрослой и мудрой женщины, которая нашла метод снять с Антона нервное напряжение. — Я сейчас подниму сына Виктора и пусть он развлекает своих гостей.
   Через минуту в помещение вошёл сонный Виктор, курсант Дунайского речного училища.
   — Привет, ребята! Ну, будем знакомиться? Валя, привет, надеюсь, ты не успела меня забыть?
   — Шутишь? Давно не виделись? Привет! А я вот сопровождаю братика Антона, а то он нервничает, стыдится и даже решил ожидать отца у ворот...
   — Да ты что? Правда, Антон? Ты меня стыдишься?
   — Да, вроде, нет!
   — А кого, мою матушку? Но она мировая тётка, вот увидишь! Мы давно тебя ждём. Я даже специально приехал — отпросился с занятий. Батя меня попросил это сделать, чтоб тебе было сподручнее у нас находиться. Что ещё сказать. Я — Виктор, считай, почти твой брат, а не хочешь меня братом считать, считать другом можешь?
   — Могу. Мне приятно с тобой познакомиться. Но ты лучше скажи, когда отец будет?
   — Да не парься ты! Расслабься. Никуда отец не денется, приедет. У него сейчас посевная, горячая пора. Он на телеге зерно возит к сеялке. Как бросить такое важное дело. Он же не может сказать, мужики, вы тут подождите, покурите... ко мне сын приехал в гости... и Валюха. В посевную работают допоздна.
   — Да я не парюсь. Просто, я оказался в какой–то сложной обстановке без него.
   — Что? Какая у нас с тобой сложная обстановка? Обстановка, как обстановка, самая обыкновенная. Ты меня стесняешься?
   — Нет!
   — Ну и маму мою не стесняйся.
   — Я постараюсь!
   — Ну это — другое дело. Валя, ты меня стесняешься?
   — Иди ты!
   — Вот, видишь, и Валя меня не стесняется.
   — Нет, не стесняюсь.
   — Слушайте все! Кстати, а у меня есть классное предложение. Если вам интересно, я могу озвучить. Хотите?
   — Мне интересно и я слушаю со вниманием.
   — И я хочу знать, что за предложение у Виктора есть...
   — Тогда, слушайте! — сделал глубокую театральную паузу Виктор. — Сегодня в ДК демонстрируют замечательный индийский художественный фильм «Сангам». Давайте сходим вместе. Он, как обычно бывает в индийском кинематографе, двухсерийный. Продолжительность его не менее двух часов. Пока мы будем промокать носовые платочки, переживая за индийских героев, батя вернётся с работы и для тебя, Антон, время пролетит быстрее. Или может вы его видели, тогда моё предложение теряет свою силу и я отменю своё предложение.
   — Я не видел, — поторопился заявить Антон.
   — И я не видела, — успокоила Виктора Валя.
   — Хорошо, тогда сходим?
   — С удовольствием, — снова ответил Антоша. — Хотя до вечера ещё очень долго ждать.
   — Ребята, а чтоб процесс до фильма ускорить, мы будем завтракать или обедать, — объявила тётя Лена, — как получится.
   — Мама, а можно для гостей немножко винца?
   — Да, Виктор, угощай наших гостей.
   — Антон, ты выпьёшь немножко вина?
   — Да! Немножко!
   — Вот и хорошо! 
   Тётя Лена накрыла стол и Валя ей помогала. Витя принёс с подвала рубинового на цвет вина и встреча началась с тоста: «За встречу!»
   — Ребята, только сильно не увлекайтесь, это — вино, а не компот.
   — Мама, не переживай, посмотри на нас, мы парни — хоть куда!
   — Да, вы — хоть куда! Видные ребята, сразу видна порода!
   — Ешьте, гости дорогие! Антон, не стесняйся, пожалуйста. Мы люди простые и нас не надо стесняться. Вечером отец будет, поговорите, соскучился, наверное? Скажи, плохо без отца?
   — Да, плохо. Посоветоваться не с кем. И только недавно, сосед, дядя Кузьма, перестал меня кнутом стегать, а то всё норовил стегануть.
   — Ладно, ты скоро сам за себя постоять сможешь. Ещё год–два и никто не посмеет обидеть.
   — Ребята, если поели, то можете ещё отдохнуть. Виктор, забери Антона к себе, Валюша, а ты будешь со мной?
   — Да, тётя Лена!
   До обеда все отдыхали. Антон всё ещё надеялся, что отец заедет домой, но он до вечера не появился. Виктор развлекал Антона, как мог. Показывал свои фотоальбомы и форму речного флота. Он мечтал походить на судне по Дунаю, который растянулся по многим странам Европы. Ребята много разговаривали, делились впечатлениями и им  не было скучно.
   На обед все поели борщ и утку с черносливом, а Витя снова принёс вина.

                13. Кино «Сангам» и отцовское вино.
   Вечером втроём пошли в местный дом культуры, где демонстрировался, нашумевший на весь Советский Союз, популярный индийский художественный фильм «Сангам». Наш народ любил в те времена индийские фильмы. Всё население села прибыло на сеанс. Люди сочувствовали киногероям, а женская половина зрителей достала носовые платочки и прятала мокрые глаза. Когда фильм окончился и в зале зажёгся свет, все улыбались заплаканными глазами и торопились на выход. Валя не была исключением.
   — Валюша, ну, как тебе фильм?
   — Очень хороший, жизненный, ответила девушка, прикрываясь платком.
   — Пошли домой?
   — Ну да! Отец уже дома, наверное.
    Дошли быстро, потому что клуб недалеко, задерживаться незачем да и Антон всех подгонял. Перед входом в дом выстроились: первый - Виктор, за ним - Валя, заключающим был Антон. На входе в кухню остановились. На кровати у дальней стены, под окном возлежал мужчина около сорока лет с огромной "ленинской лысиной" и со знакомыми отцовскими чертами лица.
   Виктор пошёл к отцу здороваться за руку, так как сегодня приехал из речфлота и ещё  не виделись. За ним Валя подошла поздороваться.
   — Валя, как дела, как мама?
   — У меня всё хорошо, а мама немного болеет.
   Антон тоже подошёл поздороваться и отец потряс его руку и отвлёкся на своих.
   Тётя Лена, что-то шила и некоторое время лни втроём говорили о своём семейном, а Антон скучал.
   Тётя Лена не выдержала первая.:
   — Ваня, а ты не знаешь этого парня?
   Отец ещё раз осмотрел Антошу и покачал головой.
   — Нет. Я его не видел. Виктор, он с тобой когда-нибудь к нам приезжал?
   — Нет. — Улыбался Виктор.
   — А ты ещё раз посмотри,- не унималась жена.
   Отец ещё раз повернулся к сыну и сузил сильнее свои слегка прищуренные глаза, а мозг под лысым лбом работал на самых высоких ходовых оборотах. "Нужно немедленно найти этому оригиналу, хоть какую–нибудь знакомую копию".
   — Я где-то видел это лицо... дай Бог памяти... может фото?.. где же, где... фото? Лена, это же... фото...сын? Антошка? Да, это мой сын! Я встаю, Лена, подай брюки! Валя отвернись! Антоша, ты?
   — Да, папа, здравствуй!
   Отец надевал штаны, не попадая в штанины, руки тряслись, он был сильно взволнован, на лице светилась улыбка. Антон увидел и радость, и растерянность...
   — Что же вы стоите? Сейчас мы  будем кушать. Лена подавай на стол, Витя — в подвал за вином! Или — нет, стоп...я сам.
   Все улыбались и, кажется, что все рады нашей встрече.
   — Антоша, ты пойдёшь со мной за вином?
   Стол накрывался волшебным образом. Валя помогала тёте Лене. Отец обнимал Антона и трогал его всего: трепал волосы, трогал руками щёки, ронял слёзы радости и горечи.
   — Антоша, дорогой, спасибо, что ты приехал ко мне. Как я рад! Как я рад! Ты в каком классе?
   — Я в девятом. Заканчиваю девятый.
   — Как хорошо! Тебе скоро - шестнадцать?
   — Да, через две недели.
   — Значит, ничего страшного, стаканчик вина тебе не помешает.
   — Мама тебе разрешает?
   — Да, папа, но не много: два-три стаканчика...
   — Знаешь, какое у меня вино? Очень хорошее. Я в этом очень хорошо разбираюсь.
Меня просят продать, а мне жалко его продавать. У меня две тысячи кустов винограда. Оно, как кровь. Оно очищает кровь. Так старики говорили. Я  помню...
Они спустились в подвал и Антон увидел столько бочек с вином, что ни у кого столько у хуторян никогда не было.
   Отец что-то рассказывал про вино, про сорта винограда, про то, как тяжело работать на виноградниках, про то, что спина болит и он работает на коленях.
   В подвале у стенки лежали горизонтально на своём пузе разнообразные бочки
с напитком, изобретённом в далёкие древние эпохи. У некоторых, их цилиндрический диаметр превышал рост Антоши. Юноша изумлялся: «Зачем столько вина в хозяйстве сельского колхозника!» Он никогда не видел что–то подобное на своём хуторе.
А отец терялся в выборе, какого вина подать к столу.
   — Это для повседневного употребления! А это вино — «Дамский пальчик», это — из сорта «Тысячник». Какой ты хочешь выбрать?
   — Я не знаю, потому что не разбираюсь так, как ты.
   — А вот эта маленькая бочечка, ещё не откупорена. Она в ожидании какого-нибудь особого случая... А какого случая?.. А разве сегодня не тот особый случай? Ко мне сын приехал, почти взрослый! Сколько мы с тобой не виделись?
   — Целую жизнь. Ты уехал, когда я был в пятом классе и был ещё ребёнком, а теперь я - отрок или юноша, которому мама, а сегодня и папа, разрешают выпить вина. Целая жизнь прошла — детская жизнь.
   — Ты всё ещё пасёшь овец?
   — Нет, папа, уже коров.
   — Ну, да! Сегодня, точно, особый случай и я наберу это вино.
   — А сколько его у тебя?
   — Две тонны на продажу, а сколько для себя я не считал. Возможно, ещё тонна.
   — Попробуешь? Пару глотков...
   — Отец открыл блестящий кран и в деревянную кружку полилось рубинового цвета благородная жидкость. В воздухе появился кисловатый аромат винограда.
Антоша отпил несколько глотков, но мало что понял. На то чтоб понимать в этом какой-то толк, люди всю жизнь трудятся и впитывают в себя трудовой пот, а затем — древнюю виноградную мудрость.
   — Ну, как? — ожидал отец восторга.
   — Очень вкусно!
   — Нужно допить или вылить на улицу. Что делать?
   — Я допью!
   — Вот, теперь я понимаю, что мой сын скоро станет взрослым.
   Мужики покинули подвал, когда Антон допил вино и был готов выйти наверх.
Когда зашли в кухню, там никого не оказалось. Все переместились в гостинную, где стоял накрытый разными вкусностями стол. Отец объявил об особом случае и водрузил графин посредине стола, предварительно, по привычке, глянув на цвет вина под электрической лампой.
   Антон тоже полюбовался цветом вина и понял, что никогда не видел такого в тех бутылках, которые выставлялись на многочисленных магазинных витринах. Отец разлил  вино,в подставленные ему фужеры и произнёс тост или речь, в которой извинялся перед сыном за то, что так получилась в жизни или, вернее сказать, что жизнь не получилась у него с нашей мамой. Но он очень рад встречаться с сыном и любит всех своих детей. Он удивляется, что сын стал выше его ростом, а ему ещё и шестнадцати нет. Он уверен, что у сына сложится жизнь лучше чем у отца и он будет только рад.
   — Выпьем за здоровье и пожелаем сыну удачи!
   — Спасибо, - ответил Антон, - за приём, за вкусный стол и за необыкновенное вино.
   Несмотря на поздний час, все принялись за трапезу, не забывая про необычное рубиновое вино. Отец был взволнован и рад. Он сидел рядом с Антоном и глаза его светились счастьем. Он то обнимал сына, то задавал вопросы, то снова что–то рассказывал. Когда все наелись и наговорились, стали готовиться на покой. Отец руководил женой, где и, как постелить сыну. А в результате всё отменил и объявил, что с сыном будет спать он. Антон тоже был счастлив от встречи с отцом и от приёма в его семье. Но, если бы он знал, что это получилось их последнее свидание, то задал бы ещё множество вопросов о происхождении их семьи, о дедушке и бабушке, о нахождении их могилок и множество других вопросов. Но так было суждено чтоб вопросы остались без ответов.
   На следующий день Антон с Валей уехали в Шевченково, ещё через день Антон убыл к своей семье.

   Антон искал в себе силы уличить отца и обвинить в недостаточном содержании его первой семьи с малолетними детьми, которые выражались нищенскими алиментами. Сыну не хватило времени, когда нужно было одновременно радоваться встрече и обвинять в своей нищете. Ему было самому обидно, что они с мамой живут в маленькой комнате с тремя кроватями и круглым столом, вторая комната непригодная для жизни, а отец на продаже вина построил второй дом, в котором никто не живёт. Гостю его даже не показали. Не посчитали это корректным. Но баланс уровня жизни сильно нарушен не в пользу троих, оставленных детей.  Супруги возненавидели друг друга до такой степени, что отец мстил не только жене, но вместе с ней обрёк на нищету и прозябание своих детей. Его болезнь была не столько причиной его малых заработков, сколько следствием для создания условий оправдать нежелание достойно содержать свою первую семью. Мать была рождена в других районах проживания, где равноправие женщин и мужчин были полнее. В том районе, где родился отец равноправие для женщин было неуместным. Женщина не имела в семье права голоса, мнения и сочувствия. Она не имела права находиться в мужском коллективе без мужа. Должна всегда помалкивать, не имела права делать замечание мужу-хозяину, что бы он ни делал. Она должна была быть кроткой, послушной, жить в страхе перед мужем со дня свадьбы и всю жизнь. Она должна спокойно воспринимать шаловство мужа и своё подчинённое положение.

   Мама не могла быть такой, потому что родилась и выросла в другой социальной среде, при иных социальных правилах семейной жизни. Только поэтому родители не имели перспектив жить долго вместе. Прожив всего восемь лет и, родив троих детей, познав характер друг друга в разных жизненных ситуациях: на работе, на отдыхе, на праздничных мероприятиях, когда употреблялись спиртные напитки, при встречах с людьми разных полов, при расхождении мнений, при строительстве дома и его дележе — супруги решили  больше не жить вместе. Потому что он не мог терпеть инакомыслие и добивался его кулаками, а она не могла терпеть насилия и своё второстепенное положение в семье, потому активно возражала и получала физическое воздействие, потом — ссора, обиды и отсутствие всех отношений. Как следствие — душевный осадок, «фингалы» под глазами, сломанный нос, отказ разговаривать, натянутые нервы, жалобы и слёзы.

   Сложилось мнение, что дети не имеют право судить своих родителей, а родители или родитель могут повергать детей в нищету, когда одежду донашивает младший, а старшему достаётся одежда от родственников. Когда дети вынуждены зарабатывать с малолетства, когда сладости — с маминой получки — один раз в месяц, когда юноши идут в кино, сдав бутылки или яйца в магазин. Ровесники ездят на мотоциклах или могут съездить на экскурсии, а сыну это недоступно. Обидно, когда пьяный сосед может хлестануть кнутом, не опасаясь последствий, просто так, ни за что...
   
   Такие невесёлые мысли вертелись в голове Антона пока отец светился счастьем от встречи со старшим сыном  Знал бы он, как воспринимает всё это сын. Но отцу некогда было отвлекаться от своей радости и нужно держать хорошую мину достоинства перед членами своей новой семьи. Он обязан здесь выглядеть хорошо, потому что это его дом и его семья. Они за ним ухаживают, они его любят и всё с ним делят. Жена местная и знает, как нужно вести себя с мужчиной в Бессарабии, чтоб ему угодить и самой лица не потерять. Мать не знала и не хотела принимать местных обычаев и правил.
 
   Однажды, у старшего брата отца, родители наши праздновали очередной семейный праздник. Мы оставались с бабушкой дома. Мама снова прибежала домой вся в слезах и очередным фингалом. По рассказам матери, сначала было, как обычно. Накрыли два длинных стола в двух комнатах через коридор. Два стола не потому что гостей было слишком много, а потому что в Бессарабии столы накрывают отдельно для мужчин и отдельно, в другом помещении — для женщин. Мужской стол накрывают женщины,близкие родственницы. Другие женщины не имели на это прав. Мужчины вели свои разговоры, не стесняясь в выражениях, могли затянуть свою песню и могли ругнуться. Они всё могли, были свободны в своих действиях. Женщины-родственницы подавали новые блюда, убирали опустевшую посуду, вытирали стол от остатков пищи.

   Мама принесла очередные блюда и остановилась. Дождалась, когда подвинут посуду, освобождая место для новых, но мужики, в это время затянули, какую-то старую песню. Мама стала в такт подтанцовывать и улыбалась. И, вдруг, раздался громкий грохот кулака по столу!
   — Марш к женщинам! И, знай своё место!- гневно проорал старший брат отца.
   Мама заплакала и вылетела  пулей из комнаты. Жена брата, сквозь смех, с улыбкой, успокаивала её.
   — Не обращай на это внимания!
   — А, что я сделала? Я просто стояла с тарелками. Я иду домой! Я не хочу здесь быть.
   — Глупая, что ты обращаешь внимание? У нас так! Мужчины гуляют отдельно, а женщины — отдельно.
   — Но мы же не мусульмане!
   — Это правило исторически сохранилось с давних времён.
   — Он потом извинится. Он забыл, что ты приезжая.
   — Но инцидент на этом не закончился, — продолжала жаловаться молодая мама, — меня вызвал на разборки родной муж.
   — Ты, что там сделала?
   — Принесла тарелки с картошкой.
   — И, что? Почему не ушла сразу?
   — Потому что их некуда было поставить. А ещё я слушала незнакомую мне песню.
   — Брат снова скажет, что я плохо воспитываю свою жену! — раздражённо сказал муж и ударил меня в лицо.
   — Я заплакала и убежала домой. Я больше туда никогда не зайду.
   — А, что Аня говорит? — спросила бабушка.
   — Она говорит, что у них исторически остались такие порядки на память от турецкого владычества.
   — Ты сама захотела приехать и пожить на его Родине. — Ворчала бабушка. — Ещё не раз пожалеешь, что переехали сюда. — Дунай...Дунай. Когда ты его видишь?
   — За полтора года не видела Дунай ни разу. Один раз на лиман съездили в Белгород-Днестровский...
   Это был один из многочисленных случаев воспитания жены — нашей мамы в старой Бессарабии, куда наша семья недавно переехала. Украина одна, а нравы людей разные. Нелегко привыкать и они трудно даются людям, которые родились в другой среде и впитали в себя другие привычки. Когда родители жили в других районах, отец почему-то, не воспитывал маму кулаком, а на своей малой Родине, это даже поощрялось членами его семьи, а иногда — критиковали. Мама запомнила улыбку тёти Ани, когда дядя воспитывал нашу маму, а муж продолжил воспитание...

   Не могла мать учесть такие жизненные нюансы. Они познаются практикой жизни.
Как могла знать недавний выпускник педагогического училища о сложных бытовых отношениях в Бессарабии, которые были заложены не одно столетие назад и живы до сих пор.

                9. Послесловие.
   Несколько месяцев не подводил «Луноход» бригаду ребят. За это время закончили уборку зелёной массы и трамбовку её в силосной яме. Потом перешли на дискование пшеничного, ячневого и кукурузного полей. А когда началась вспашка обработанных полей, трактор закапризничал и вышли из строя дефицитные детали. Швец носился в их поисках, а Антон оставался дома. За это время он несколько раз сходил с коровами на пастбище, а дефициты для трактора никак не находились.
 
   Антона вызывали в военкомат для прохождения медицинской комиссии и ему выдали направление на учёбу водителя автомобиля по системе ДОСААФ, который находился в соседнем районе. Как-то произвольно укомплектовалась группка одноклассников и ещё двое из соседних сёл. Впятером сняли квартиру и началась учёба. Она не отягощала Антона, а также и всех остальных, хотя была организована, как военизированное учреждение со своей атрибутикой: построения, утренние доклады, разводы, строевые занятия, обращения «тов.курсант», «тов.подполковник», еженедельное издание «Боевых листков». Всё это Антону нравилось и воспринималось спокойно, как что–то родное. Учёба была интересной и давалась всем легко. Пять месяцев: с осени до февраля прошли быстро. Ещё быстрее прошла весна, которая принесла юноше удостоверение водителя, когда исполнилось 18 лет и повестку в армию. Судя по раннему призыву в армию, почти все знали, что служба планируется в Германии. Уже не одно поколение ребят прошли по такой схеме. Это было новым этапом жизни, за которым — полная неизвестность и масса романтики. Антона ожидал переезд в новую местность, пока неизвестную и загадочную. А тем и интересна жизнь, которая несёт новые места, новые лица и новые познания. И всё это не могло разочаровать, а только подтвердиться.

   Когда в начале мая, он с группой ребят–сверстников, ступил в новенькой форме на взлётно–посадочную площадку немецкого аэродрома Темплин в ГДР, то ощутил свою большую сопричастность к Советской Армии. Он — маленький живой винтик огромного военного организма. Антон мог гордиться своей принадлежностью к самой сильной армии в Европе и мире. Он был готов служить своей стране, своему народу и отдать два года службы вдали от семьи, от Родины и от хутора из четырёх коротких, но очень дорогих его сердцу улиц, где прошло его детство, отрочество и юность, а ещё,где его все знали и должны гордиться за то, что он находится на самых передовых рубежах, в ГСВГ. Как пойдёт служба у Антона пока никому не известно, но он обязательно об этом расскажет своим землякам и просто людям, которым это будет интересно.

   Тула, 2020—2021 год.