Она любила чай.
Даже не совсем чай, а чай с рябиной.
Она собирала ее, когда ударят первые заморозки, сразу после осенних промозглых туманов, которые моментально пропитывают влагой ее любимое драповое пальто. Сразу после того, когда однажды в ночь - осень сдастся, усыпав землю сквозь промокшей буро-желтой листвой, оголив тонкие стволы стеснительных, гладкокорых рябинок, стройными рядами, словно остроплечие манекенщицы на показе мод, выстроившихся вдоль длинной, с бесконечной гравийной тропинкой, аллеи. И в утро – пронзительно прозрачный воздух, льдом покрытые огненно-оранжевые ягоды, кисточками горящие, словно зависшие в воздухе… Скользкие ото льда редкие скамейки и хрустящие, вчера еще вялые, как осенняя хандра, листья, которые рассыпались, словно ламповое стекло в миллиарды маленьких блестящих льдинок.
Собранные в этот день яркие кисти не горчили, а имели неповторимый вкус той самой рябины, собранной в первый заморозок. Еще пахучая, с приятной сладостью, едва заметной в пряности. Словно пробуешь тот самый первый морозец на вкус.
Она обрывала половину кисти, и, как есть, звенящую от морозца, бросала в заварник, следом за кипятком, который разворачивал черные листочки ее любимого, цейлонского чая. Иногда еще добавляла тонкие веточки вишни…
Наверное, всякий раз, совершая утренний променад, вдыхая не вязкую хандру поздней осени, но первый свежий морозец, легкий и бодрящий, она все же следовала привычке. Давней привычке скрашивать свое одиночество за неспешной прогулкой и созерцанием.
Вот и сегодня, как и всегда, набрав рябины, она возвращалась с прогулки, чтобы снова наполнить комнату знакомым ароматом. Чтобы сесть под пледом на широкий подоконник и, обняв горячую чашку ладонями, смотреть на улицу, которая нескончаемым круговоротом вновь набирала обороты бешенного городского ритма.
Но в этот день все изменилось.
В этот день она решила остановиться и посмотреть наверх. Может, это женская прихоть, может, предвидение, или просто совпадение, но именно в это утро ей почему-то захотелось остановиться и задрать голову.
Небо было серым. Не свинцово-серым, тяжелым от влаги, а пепельно-серым, как ее плащ. Можно было разглядеть среди однотонного полотна отдельные облачка, которые летели с неимоверной скоростью, смешиваясь друг с другом и образуя самые замысловатые фигуры, почти неразличимые, на первый взгляд, в общей массе.
Картина завораживала.
Неизвестно, сколько бы она простояла бы так, с запрокинутой головой, если бы не насмешливый баритон здесь, на земле:
- Доброе утро, девушка! Если вы ищете солнце, то оно вон там! - Она опустила голову - Мужчина, в черной длиннополой вельветовой куртке и вельветовой же шляпе, держал в руках классический зонт и указывал им на восток.
– Вон, видите – горизонт светлеет? Солнца не видно пока, но, поверьте, сегодня будет чудесный денек!
Она, повинуясь порыву, хотела было, вспыхнув, словно пойманная за чем-то неприличным, уйти, или даже – убежать, но осталась стоять, не в силах сдвинуться с места.
Мужчина снял шляпу:
– Позвольте представиться, - не дать, ни взять – типичный интеллигент начала двадцатого века, - меня зовут Александр. Александр Иванович.
Она ухмыльнулась где-то внутри себя – Бонд. Джеймс Бонд! - Но подавила усмешку, и холодное безразличие все также покоилось на ее лице.
- Ольга. – коротко представилась она.
Он тепло улыбнулся.
- Очень приятно, Ольга! - прошу, не сочтите меня за маньяка, или еще кого-нибудь, но я давно уже за вами наблюдаю.
Она скосила на него взгляд.
- Ей богу - ничего такого! – он поднял ладони, словно сдаваясь – просто из года в год я наблюдаю рассвет. И из года в год, каждую осень, вы приходите сюда, едва небо начинает светать. Позвольте спросить, что Вас поднимает спозаранку в такое утро?
Она склонила голову на бок, глядя на него, словно забавляясь его жестикуляцией и мимикой.
- Я просто люблю пить чай. С рябиной… - девушка пожала плечами.
- Неужели ради этого вы готовы мерзнуть в такую рань?
- Почему нет? Вы же мерзнете каждое утро, ради рассвета? – девушка повернулась к Александру, рассматривая его.
Он был чуть выше нее, такой, не сильно крупный, но и не доходяга. Ладно скроенный, он выглядел аристократично, и естественно. Хороший костюм подчеркивал его фигуру, а широкая улыбка украшала лицо. Легкая седина тронула виски. Пожалуй, он даже нравился ей...
Из задумчивого созерцания ее вывел его насмешливый голос:
- Не поверите, но я тоже пью чай! - он склонил голову вбок, разглядывая Ольгу, - прямо здесь, на скамейке. Представляете, такое, а-ля лондонское утро, фиолетовый горизонт с зарницами, и горячий чай.
Ей безумно захотелось чая... под свой плед, на подоконник и обнять кружку ладонями...
- А какой у Вас чай? - неожиданно даже для себя, спросила она.
- Вкусный! - он сделал приглашающий жест — меня еще моя мама научила, - его взгляд на мгновение погрустнел - там как такового, чая и нет, только травы и ягоды... - Александр Иванович двинулся в сторону от тропинки.
- Интересно! - она шагнула за ним — но только ради чая! - она улыбнулась впервые за утро.
Он сел на скамейку, где стояла сумка и открытый термос -
- Присаживайтесь, Ольга! - налил чай в крышку от термоса и в свою кружку — Кстати, у Вас очень очаровательная улыбка! - протянул кружку ей.
Она смутилась, но, приняв напиток, присела.
- Это не лесть, и не подкат, а самая настоящая правда! - он отсалютовал ей.
Ольга поднесла кружку к губам. Также, привычно обняв ее ладонями, впитывая тепло окоченевшими пальцами, вдохнула аромат...
Он был одуряюще-обволакивающим. Теплым. Солнечным.
С удивлением подняла на Александра глаза, словно бы убеждаясь, что это не сон, и снова погрузилась в этот аромат. Аромат лета.
Он будоражил, вызывая мурашки по телу. С каждым глотком раскрывая вкус, она закрывала глаза, смакуя каждую каплю, улавливая нотки и оттенки этого напитка.
- Что здесь? - спросила, внезапно почувствовав тепло к этому мужчине.
Он немного помолчал, задумчиво подняв глаза к светлеющему небу и, словно пробуя слова, задумчиво произнес:
- Иван-чай... это основа. Матушка говорила, что незачем пить заморские чаи, если у нас есть свои растения. Если человек родился и вырос здесь, то и напитки для него будут полезнее именно родные, местные.
Он снова помолчал.
- Иван-чай всегда присутствует. Иногда я экспериментирую. На самом деле, очень много вкусных и ароматных растений растет возле нас — он обвел рукой вокруг, - и полезных. Знаешь, есть такой кустарничек, с желтыми цветками, душистая рута, - Александр незаметно перешел на «ты», - его нужно собирать с осторожностью, потому, что его сок может вызвать ожоги, но его нотки ты чувствуешь здесь. На чайник достаточно одного соцветия...
Ольга молча кивнула, слушая его голос, и снова пригубила чай.
- Здесь, в этом чае, - продолжил ее собеседник, - Иван-чай, рута, мне ее присылают с Крыма, чабрец, листья ежевики, малины, смородины. Немножко бергамота, он же монарда.
Девушка вытянула ноги. Чай взбодрил ее и меланхолия стала немного отступать.
- Александр, а где ты собираешь травы? - она тоже решила перейти на «ты»
Он повернулся к ней и улыбнулся. Тепло и искренне.
- У меня есть домик. В лесу. Знаешь, мечта идиота. - Он издал негромкий смешок и снова повернулся к рассвету, - Заимка в лесу. Глухомань в десяти часах езды от города. Там даже звери непуганые.
Повисла пауза. Ольга выжидательно смотрела на мужчину, но он молчал, смотря в небо.
Оно светлело, сменяя оттенки серого, мешаясь палитрой красок, от сине-зеленого, до ярко-фиолетового. Тяжелые облака тянулись по небу, вязкие, и было видно, как тяжело мешались тучи разных цветов. Они сталкивались, сминаясь и подминая друг друга, чтобы все же потом объединиться в новый цвет одной большой тучи и устремиться вдаль вытянувшись веретеном или изорвавшись ветром, бушующим где-то там, среди них.
Чай остыл, и у него появился новый оттенок вкуса — едва заметная горечь, разбавленная легкой медовой сладостью, словно после поцелуя.
- Таволга. - Александр поднялся и начал собираться.— это она дает такое послевкусие.
Девушка торопливо поднялась следом:
- Александр, так что же за домик? - подала ему кружку.
- Ах, да! Домик в глуши. Видишь ли, Ольга, я жуткий интроверт и мизантроп. И это единственное место, которое меня устраивает в качестве убежища от этого сумасшедшего мира. Когда я уже готов сорваться, уезжаю туда и живу там. Иногда пару дней, иногда месяц или два. Однажды я прожил там год, наблюдая времена года. Багряную осень с безумством изобилия, лютую зиму, когда волки приходили греться у избы, весну с оглушительной капелью и непролазными тропинками и лето, одуряюще цветастое и солнечное. Там я и собираю эти травы. Некоторые мне привозят или присылают. Некоторые остались из запасов моей матушки.
- Ты так красиво говоришь, Александр! - Ольга смутилась от своего комплимента. Ей самой нечасто говорили приятные вещи, а сейчас она поняла, что искренние комплименты не только приятно слышать, но и дарить, - ты, наверное, писатель?
- Нет, Оля, - он снова улыбнулся. - Я художник. Но не пишу картины, а описываю окружающий меня мир. Это сложнее, чем быть просто писателем. Впитывать краски и звуки, вкусы и ощущения. И передавать все это людям так, чтобы они могли это прочувствовать и воспринять также, как и я.
Девушка взяла его осторожно под руку, словно он прямо сейчас мог взять и исчезнуть, будто мираж в утреннем тумане, привидившийся ее истерзанному одиночеством сознанию:
- Александр... Саша, - она шепотом пробовала его имя на вкус, словно чай, перебирая оттенки, и после, чуть громче, нежно, - Саша!
Он не отпрянул, не оттолкнул. Только замер, словно котенок, осторожно принимая неожиданную ласку, боясь спугнуть резким своим движением. Она почувствовала это, как женщина чувствует, отзыв на нежность под кончиками пальцев.
- Можно, я поеду туда с тобой? М? - Она испугалась своих слов, своего порыва. Это сумасбродное желание бросить все и сорваться неведомо куда с человеком, с которым она едва познакомилась. Испугалась, что сейчас он резко, а может и грубо сбросит ее руку и исчезнет из ее жизни, едва мелькнув и обдав таволжным послевкусием. Но он опустил голову и, закрыв глаза, улыбнулся который раз — уже - Ей. Накрыл ее руку своей и легонько сжал.
Ольга почувствовала тепло его ладони, мягкое и сухое, уютное и близкое.
- Конечно! - он заглянул в глаза — Черные и бездонные, словно омут и манящие, и ее - ярко-зеленые, как сочная летняя трава после дождя.
И она утонула.
Тряская лесная дорога петляла между опушками и буреломами, порой исчезая за молодой порослью, сменялись деревья, то сырой и темный ельник, словно из сказок, где жила баба-яга, то сухой и прозрачный, усыпанный желтой хвоей сосновый бор, где одинаковые стволы, как на подбор мачтами уходили ввысь, подпирая синее, словно нарисованное, небо. То ослепительно белый и пустой как больничная палата, с бордово-желтым разноцветьем на земле — березовый лес. Александр молчал всю дорогу, неторопливо объезжая похваленные стволы и ямы.
К вечеру перед Ольгой открылась опушка, окруженная стройным кедрачом. Небольшая, на ней едва мог развернуться автомобиль, но уютная и родная, словно девушка была здесь много-много раз, и за каждым кустиком, за каждым деревцем есть свое, теплое воспоминание. Словно спрятавшись под раскидистыми лапами могучих деревьев стояла небольшая избушка-пятистенок. Простая и незатейливая. Грубо отёсанные бревна были аккуратно подогнаны и меж ними можно было увидеть мох, тщательно забитый между венцами.
Александр открыл дверь с ее стороны:
- Прошу, миледи! - галантно подал руку,- Чувствуйте себя как дома в моей маленькой берлоге! - он хихикнул озорно, - учтите, удобств минимум! Но! - поднял указательный палец вверх, - я постараюсь, чтобы тебе понравилось, Оля!
Она улыбнулась в ответ и вышла из машины, оперевшись на руку. Нога ступила в густой ковер желтой хвои, чуть утонув, и девушка выдохнула:
- Ох, какой ковер! - мягко, почти неслышно ступая, рука в руку, они прошли к тяжелой двери и Александр остановил ее.
- Закрой глаза!
Девушка повиновалась и выскользнув из его ладони прикрыла лицо.
- Я в вожделении! - хихикнула.
Мужчина открыл створку и Ольгу окутал дурманящий запах трав. Она стояла, глубоко вдыхая ароматы разнотравья, камеди и чего-то еще, что она не могла разобрать — родной запах, до одури знакомый.
Опустив руки она ахнула:
- Саша! Ты колдун? Признайся!
Он засмеялся.
- Ага! Опаиваю красивых девушек и увожу в темный лес!
В избушке все было просто и добротно. Небольшая печь с плитой, деревянный стол у оконца и стулья. Возле печи стояло кресло-качалка с накинутым вязаным пледом. Дощатый, начисто выскобленный и плотно подогнанный пол был застелен вязаным же половичком. Большим, практически на всю комнату. Под высоким потолком были развешаны пучки трав и кореньев, разноцветные, они пестрели в полумраке избы как гирлянда, источая тот самый аромат, что встретил Ольгу на входе.
На столе стояла керосиновая лампа и стопка бумаг. По стенам висели полки с посудой и больше ничего.
Девушка огляделась:
- Да, аскетично! - но увидев, виноватый взгляд и спрятанные за спину руки, добавила, - но мне очень нравится! А где ты спишь? - она развела руками, оглядываясь.
- Во второй комнате, - он открыл другую дверь, приглашая.
Вторая половина была вдвое меньше, и была занята кроватью, массивной, как сам дом, сложенная из плах и выстеленная сшитым из лоскутов матрасом, набитым, как она подозревала, травами и соломой. У кровати стоял шкаф. Обычный, еще советский, с потускневшим зеркалом изнутри на створке. Ольга прошлась по комнате, к окну и посмотрела в него - начинало смеркаться.
- Саша, у тебя очень уютная берлога! - она прокружилась по комнате и упала на кровать, раскинув руки, - изумительно!
Александр счастливо улыбался, глядя на расслабившуюся девушку:
- Идем кушать, Оля! Да и избу надо протопить. Осень все же!
Вечер нахлынул внезапным сумраком, затопив лес гулкой темнотой, лишь на лужайке возле дома, он словно колыхался, полупрозрачный. Только неровный отблеск из оконца выдавал избушку под кедрами.
Черная высота космоса над верхушками вековых деревьев была усыпана мириадами звезд, мерцающих умиротворенно, как и триллионы лет назад. Вдали от городов небо было но настоящему глубоким, вызывая тихий, первобытный восторг, от прикосновения к недоступному человеческому маленькому сознанию. Морозный воздух словно застыл, и гулкая тишина изредка нарушалась треском ветки или вскриком испуганной птицы. И чувствовалось присутствие чего-то большого, необъятного, дикого и непривычная для городского жителя - тонкая как волосинка, пронзающая душу — паника. Чувство - не пылинки — атома в огромном механизме Мироздания, в бесконечности Вселенной.
Густое тепло заполняло комнату, волнами обдавая ароматами, чабреца, душицы и малины. Изредка примешивались запахи смородины и полыни. Ольга сидела в кресле-качалке и смотрела в открытую дверцу печи, где огоньки плясали дикий и загадочный танец, и жар переливался от темно-малинового до белого, время от времени легонько потрескивая. На припечке стояла кружка с клюквенным чаем, исходящая паром, а за спиной стоял Саша, легонько массируя ей плечи. На столе горела керосинка, освещая рукопись.
- Оля...пойдем в комнату? - его руки спустились ниже, по вязаному свитеру, скользнув нежно по груди, к животу. Девушка отзывчиво прижалась щекой к его предплечью и, скользнув руками по плечам, притянула голову, прильнув губами к его, мягким, пахнущим смородиной и медом...
Утро было легким и светлым. Свет бил в оконце, ослепляя и утренняя зябкость протягивала в щелочку под одеялом. Александр сидел на краю кровати, держа две парящих кружки в руках и выжидательно улыбался.
Ольга сладко потянулась и села.
- Ты так загадочно улыбаешься! Какой-то сюрприз?
- Да, сюрприз! - Он протянул ей кружку, - выгляни в окно, соня!
За окном лежала белоснежная перина свежевыпавшего, девственно чистого снега. Еще вчера темное царство Берендея предстало перед ней белым и прозрачным бором, увенчанным шапками на зеленых лапах, то тут, то там, шумно падающих оземь, поднимая белую снежную пыль. И деревья, словно сдержанно радуясь переменам, вскидывали пушистые ветки.
- С первым снегом, лучик солнышка в моей осени!
Девушка привычно взяла кружку, обняв ладонями и вдохнула до одури знакомый аромат, и пригубила, блаженно закрыв глаза.
Саша наклонился к ней, целуя в горячие от чая губы:
- Да, как ты любишь - с рябиной.
21.08.21