Город у края моря
ГОРОД У КРАЯ МОРЯ
Из Дневника. Светлая сторона.
и совсем не странно, что я художник,
который мечтает стать архитектором.
Или архитектор, который мечтает стать художником.
Все зависит от обстоятельств.
Мне почти 30.
Те, кто меня знают, зовут просто Тим.
Те, кто меня не знают, не зовут никак.
Я счастлив, что живу в маленьком Городе.
Я люблю его.
Моя квартирка уютная, как и сам Городок.
Я называю ее коробкой.
В моей коробке одна комната и маленькая кухня.
Зато здесь самое большое окно в доме.
С пафосной итальянской аркой.
Из окна виден двор, огромный дуб, чугунная
лавочка и старый каменный колодец.
Колодец вырыли во времена Османов.
Так утверждает соседка снизу.
Шурин ее зятя работает в Городской управе.
Поэтому с ней никто не спорит.
Даже когда она тушит капусту
и кислая вонь расползается по всему дому.
Дом крепкий, как старый ветеран.
Пережил две войны, Крым и рым.
Сложен из больших тесаных камней.
Купеческий. Построен на века.
Скоро ничего этого не будет.
На месте дома, векового дуба и османского
колодца вырастет современная бетонная высотка.
Старые жильцы получат новые
просторные квартиры.
Но пока, чтобы попасть ко мне в квартиру,
надо подняться по широкой лестнице на второй этаж
и еще на три скрипучих ступени.
Теперь можно постучать в дверь.
Звонка здесь нет и никогда не было.
Так же, как никогда не было ванны.
И это, наверное, хорошо.
Как всякий творческий человек, я эстет.
Мне нравятся красивые вещи и женщины,
ламповая техника и пишущие машинки.
И еще, старинные здания и ванные комнаты.
Если бы у меня была такая большая удобная ванна,
то я бы набрал ее до краев горячей водой,
поставил бы любимую пластинку Коэна
и под его вечную Аллилуйю вскрыл бы себе вены.
Глава 1. Тим
Тим не знал, как начать. Покусывая губу, он тупо пялился на черную палочку, застывшую в его пальцах. Июльское солнце лениво пробивалось сквозь огромное, давно не мытое окно, увенчанное пафосной аркой. Деревянная рама, на половину скрытая парусом занавеси, мужественно хранила следы ушедших эпох. Сквозь ажурные трещины белой краски проступали нежно голубые, салатные и местами, даже розовые более ранние археологические слои. Вызывающая роскошь арки, необычная высота окна и невесомая тюль, вздымающаяся с порывами ветра, придавали видавшей виды коммуналке неожиданный лук итальянской студии. Лук, который портили разбросанные в самых неподходящих местах вещи и расставленные во всех углах стопки картин и пустых не тронутых кистью полотен.
Мягкий свет растекался по комнате, бесцеремонно высвечивая все ее пыльные тайны. Тим сидел на мягком стуле. За его спиной дышал теплым бризом парус окна. Угольная палочка в его испачканных пальцах, казалась невероятно черной на фоне белоснежной поверхности океана, небрежно пришпиленного к потертому мольберту.
Откуда-то снизу или сбоку доносилась тихая мелодия вальса. Странно. Это могло означать одно из двух: либо Дикий еще спал, либо он умер. Обычно в это время он врубает на полную владимирский централ, заглушая все остальные звуки Города. Так Дикий помечает свою территорию. Лучше бы он умер. Так считает весь дом. Кроме соседки со второго этажа. По выходным она тушит для него капусту.
Первый штрих - искра жизни на кончике грифеля. Начало Начал, система координат, точка, мольберт, комната, старый дом. И дальше лепестками концентрических окружностей вписанных в распускающиеся спирали, которые раскручиваются против часовой стрелки: дуб, колодец, ржавый остов копейки, убитый тротуар, республика убегающая к морю, гранитный обелиск, облепленный стальными птицами, дом губернатора, зеленые деревья, желтый саркофаг кинотеатра, паутина дорог, бульвары, люди, дома, гигантское колесо, шумящие машины, высотки, заводы, набережные, причалы, железные тушки судов, бухта в ожерелье обкусанных гор, трубы, испускающие серый дым, штопором вкручивающийся в мякоть белых облаков, и так до самой середины моря. Гигантская воронка вбирает и само море, искривляет пространство, втягивая материки и океаны. И уносит все это в туманную бездну, разверстую где-то в глубине подсознания. Там, где клубятся белые облака за линией горизонта.
Первый штрих. Легкое касание. Начало Начал. Рождение новой Вселенной из точки черного семени брошенного в белоснежный Океан. Безжизненный белоснежный Океан скованный льдом. В Начале было то что должно пробудить новую жизнь. Одинокая черная точка доказывающая свое существование.
В Начале было семя. Оно падает в Океан. Бескрайний белоснежный безвременный. Маленькое семя, которое способно пробить толщу льда. Крупица сознания, которой по силам разбудить Океан.
Легкая рябь. Линии. Волны. Штрихи. Тени и полутени. Они вгрызаются в твердь белого листа. Хаотично возникают из небытия точными движениями. Нервная дрожь в пальцах. Рука, которая никому не принадлежит. Движения, которые доведены до автоматизма. Мысли, которых нет.
Пальцы сжимают черный стержень. Семя уже посажено. Брошено в Океан. Но поверхность мертва и скована коркой льда. Тьма над бездной. Время, вместо того чтобы остановиться, течет размеренно, отсчитывая ускользающие мгновения обломанной у самого края секундной стрелкой.
Все начинается из черного семени. Из точки пространства, которая фактом своего существования, доказывает существование самой себя. Того, что доказать невозможно.
Точка, линия, луч. Они не существуют. Это простое допущение. Такое же, как границы личного пространства. Они точно где-то есть, но определить их физическое местоположение не представляется возможным. Это своего рода допущение, которое успокаивают ум. Делает существование более комфортным и предсказуемым. Предсказуемым от точки А до точки В.
У точки нет длины, ширины или объема. Абстрактное понятие, такое же, как жизнь после точки невозврата. Точку невозможно разделить или взвесить. И одновременно она все. Первичное звено бесконечной цепи. Нулевое измерение. Протосемя. Начало Начал. Из которого распускаются концентрические круги, уносящиеся лепестками вихря, раскручиваясь против часовой стрелки замедляя само время.
Самая длинная линия — это множество простых точек. Два пересекающихся множества точек образовывают крест. Систему координат, которая запускает цепную реакцию.
Достаточно просто начать. Черное семя брошено в безграничный Океан. Оно растворяется в его первозданном величии. Из этой частички, затерянной в безжизненных глубинах робко вытягивается трепещущая линия горизонта, за которым рождаются первые хрупкие облака. Они являют невесомый образ, наполняют его глубиной смысла, прорастают в плотность формы.
Семя брошено. Оно должно оплодотворить Океан. Но Тим медлил, хотя где-то за горизонтом его сознания, там, где рождаются зыбкие облака, он уже видел эту тонкую призрачную линию, которая начинается у небрежно разбросанных темно шоколадных с медными прожилками локонов, ниспадающих на бронзовое плечо, скользит вокруг приподнятой груди, сбегает по едва согнутой руке к подтянутому животу, далее описывает почти правильный круг на открытом бедре и заканчивается на кончике полированного ногтя большого пальца левой ноги. Той ноги, на которой она носит свои бриллианты.
Эта линия витала перед ним. И хотя она еще не проявилась в пространстве, но уже разрасталась незримыми капиллярами, превращаясь в законченную форму в облаках его сознания.
Его рука уже ощущала силу нажима. Он слышал шорох осыпающихся частичек. Но его пальцы лишь подрагивали, играя с углем, который хотел стать алмазом.
А кем хотел стать он? Вопрос неожиданно вынырнул, словно спасательный плот с давно ушедшего на дно корабля. Когда тебе кажется, что ты уже стал кем-то, а потом оказывается, что это была лишь иллюзия, то внутри остается только пустота, грязный след на приколотой к доске наждачке. Жизнь, которой не следовало начинаться.
Яростные крики чаек, выдернули Тима из вязких размышлений, вернув его в комнату. Перед ним был тот же мольберт. Иссиня черный грифель на фоне стерильной белизны океана. Океана, закипающего под ее пристальным взглядом.
Он исходил оттуда, где стоял серебряный алтарь. Прямо за мольбертом. Рядом с темным массивным столом. Тиму не надо было поднимать глаза, чтобы удостовериться, что она смотрит на него. Тяжелый, огненный взгляд. Он чувствовал его всей кожей.
Богиня парила в серебре шелковых облаков. Она была великолепна, как всегда. Но сегодня особенно. Приглушенный воздушной занавеской полуденный свет омывал ее тело по всем законам правильной композиции. Совершенное бронзовое тело в серебряных волнах. Искусственно состаренные, местами затертые, темно бордовые с завитками золота, с прожилками нежной лазури и легкими охристыми мазками венецианские обои служили ей идеальным фоном. Ее поза была само олицетворение принципа золотого сечения.
Все было безупречно. Цвет, форма, ракурс. Даже танцующие в теплых потоках золотистые пылинки двигались в ритме ее дыхания. Но семя упорно не хотело прорастать. Океан ждал. А пальцы только играли с углем.
Может, дело в том, что я растерял все свои облака. Я стал импотентом, который не способен пробудить свет, не способен вызвать ураган, раскрутить спираль образов. Разорвать пространство концентрическими кругами.
А может дело в связке ключей. Вот они, поблескивают золотом на краю стола. Там, куда ты их небрежно кинула. А может быть дело в тебе. В том, что я давно тебя не видел. Не обнимал. Не целовал. Не поклонялся. Я бы хотел забыть тебя навсегда. Но ты не позволяешь это сделать. Ты здесь. Паришь в безвоздушном пространстве. В центре моего маленького душного мирка. В центре изнывающего от жары Города, купаешься в волнах разгорающегося вальса.
Ты здесь. В короне из блестящих черных волос. Ты снизошла сюда из верхнего мира, не потому, что я хочу этого, а потому, что этого хочешь ты. И в этом вся ты. Загорелая, прекрасная в своей наготе. Твое лицо – икона. Твои глаза – оружие. Твое тело - расплавленный металл. Металл, который излучает магический свет. Странный свет в основе которого лежит тьма. Безжалостный свет, на который слетаются зачарованные мотыльки. Подобное притягивает лишь подобное. Я преклоняю пред тобой колени. Я твой мотылек, Мара. Я навсегда твой мотылек. И ты знаешь это. И пользуешься этим. Моя тьма стремится к твоему мраку. Остатки моего света гаснут в сиянии твоего великолепия. Это твое призвание. Разрушать и поглощать. Дарить надежду и отнимать жизнь. Благородная актиния с прекрасными щупальцами наполненными самым смертельным ядом на свете. Ядом безумного наслаждения.
Я не помню, что делал вчера. Куда ходил, что ел, с кем говорил. Но тот день, когда ты выбрала меня, навечно впечатался в мою память. Ты изменила меня. И всю мою жизнь. Я не просил тебя это делать. Но ты так решила. Ты могла пройти мимо. Но ты почуяла легкую добычу. И ты получила меня сполна. Я отдался тебе весь. Я не мог противостоять. Да я и не хотел. Я был на грани. И ты уловила эту грань. Ты вошла в меня, когда я был уязвим. Ты выбрала день, час и настроение. Ты оделась, словно Афродита. Воздушное белое платье, перехваченное высоко под грудью тонким золотым пояском. Ты учла все детали: приглушила нежными облаками июньское солнце, выбелила парапет набережной, пролила лазурь на поверхность озера, раскинула колоннаду прибрежного амфитеатра. И ты оставила туфли на высоких неудобных каблуках в номере. Пошла гулять босиком. Ты знала, что я не смогу устоять перед твоими божественными ногами. Ты все рассчитала верно.
Я чувствую твой взгляд. Я никогда не знаю, о чем ты думаешь. Но я всегда знаю, чего ты хочешь. Я знаю, чего ты хочешь сейчас. И это не секс. Это было бы слишком просто для тебя. Тебе нужен я. Весь. Со всем моим сломанным миром. С моими демонами и ангелами. С моими победами и сомнениями. Тебе нужен воздух, которым я дышу. Тебе нужна моя сила, которую я считаю слабостью. Да, ты многое мне дала. Но ты забрала то единственное, что делает меня самим собой. Мои облака, мой туман. Этого я больше не могу тебе дать.
Ты можешь получить любого смертного на этой планете. Ты создана, чтобы удивлять, покорять, подчинять и властвовать над всеми тварями земными. Твое тело излучает манящий свет. Твоя красота освещает эту тесную комнату, этот ненавистный тебе Город, и весь мир. Все растворяется в твоем сиянии. В пронизывающем, всепоглощающем, обещающем небесное блаженство и неминуемую гибель, и от того, еще более притягательном взгляде. Одно лишь твое присутствие превращает старый диван, покрытый металлическим шелком в священный алтарь.
Когда ты рядом - я обречен. В тебе вновь распускается черная дыра, готовая поглотить меня целиком. Ты молчишь. Ни говоришь ни слова. Ты все сказала своим взглядом. Тем как вошла, как разделась, как легла на диван. Ты все сделала так, будто мы и не расставались вовсе.
Ты нестерпимо сияешь. Я начинаю терять контроль. Память против моей воли вытаскивает из областей, которые я хотел навсегда предать вечному забвению, воспоминания связанные с тобой, с нами. Пластинки, жесткие диски, флешки, файлы, на которых скрупулезно запечатлены все дни и ночи, все безумные часы, проведенные вместе. Ты пришла за мной, моя королева.
Секундная стрелка с обломанным кончиком замерла.
Повинуясь ее воле, мои пальцы осторожно прошлись по нимбу из мрака волос. Зевс наконец пал к ногам Геры.
Я с наслаждением вдыхаю аромат ее бархатистой кожи. Ее тело источает пряный запах сотканный из дыхания черной розы, сандала и еще чего-то неуловимого, но возбуждающего и страстного. Пояс Афродиты не мог бы благоухать лучше.
Боги, не в силах устоять перед ней, отправили ее подальше от себя, на грешную землю. Моя рука скользит от волос к шее, затем мои пальцы опускаются к груди.
Мара, ты сама говорила, что любишь мои пальцы, мои объятия и долгие поцелуи. Ты говорила это так часто, что я поверил тебе. Я не должен был этого делать.
Наши тела двигаются в танце под догорающую мелодию. Ты обвиваешь мое тело. Я чувствую уколы твоих шипов. Мое сознание плавится под действием твоего яда. Я вновь отдаю тебе всего себя. Ты принимаешь со стоном. Наши движения становятся все быстрее. В белом безбрежном пространстве рождается новая Мара, темная в сияющем ореоле. Я растушевываю свет подушечками пальцев, сглаживаю тени ладонью, изгибаю линии дыханием, добавляю жизни в проникающие между молекулами бумаги молекулы графита. Уголь вновь пытается стать бриллиантом. Наши дыхания входят в ритм, я дышу тобой, а ты мною. Наши тела распадаются на атомы. Заполняют все пространство. Распускаются лепестками экстаза. Запахи наших тел, мускат и ночная фиалка сливаются в один. Линии делаются короткими, рваными, совершенными. Пальцы работают все быстрее. Твои глаза открываются, оживают. Они сияют безграничной властью. Я целую приоткрытые в истоме губы. Жемчуг зубов. Твои пальцы. Воздух пропитан тобой. Твоим сладким ядом. Дыхание соленое морское и огненное цветочное. Мед и молоко. Жизнь и смерть. Все в твоем взгляде. Неземное притяжение разрывает меня на части. Я исчезаю в смертельных объятиях черной дыры. Время сворачивается в точку и умирает. Ангелы, дарующие печать поцелуев и демоны в уголках твоих глаз. Пантера, готова к прыжку. Это снаружи.
А внутри неподвижная тяжелая гладь океана лишь слегка вздрогнула и по ее маслянистой поверхности прошла первая небольшая рябь пока лишь как предупреждение о надвигающейся катастрофе.
- Тим, что с тобой?
Грифель с сухим щелчком раскрошился в его пальцах, прахом осыпаясь на девственно нетронутый лист. Облака пролетели, не оставив даже тени на белоснежном поле. Семя не дало всходов.
Жизнь умерла, не успев родиться.
Парус под напором бриза выгнул белую спину. Ветер унес последние аккорды вальса. Вдалеке прозвучали возмущенные крики чаек, дерущихся за обладание мусорным баком. Золотистые стайки пылинок растворились в блеске ее волос.
Золото к золоту. Пепел к пеплу. Если уголь сжать до ста атмосфер и нагреть до нескольких тысяч градусов, то он превратится в алмаз. Тим подумал, что с ним эту процедуру проделывали много раз. Но результата не было. Значит дело не только в кристаллической решетке.
Дунув на частички угля, он смотрел, как они падали, рассыпаясь вокруг ножек стула и треноги мольберта, растворяясь в трещинах дощатого пола, проваливаясь еще глубже к самому основанию поперечных балок туда, где им была уготована участь упокоиться навеки. Он был одной из этих частичек, исчезающих где-то во мраке.
Горящие непониманием глаза. Совершенное тело. Кипящая золотом Венера, в шелковой оправе из сверкающих волн.
- Ты знаешь, сколько стоит мое время, дорогой.
Это прозвучало не как вопрос. Не сулившее ничего хорошего «дорогой» окончательно разрушило временное перемирие света и тьмы. Но можно ли бранить черную дыру за то, что она такая черная? Она лишь следует своему разрушительному предназначению. Перед ее притяжением не может устоять никто и ничто. Даже время безвозвратно исчезает в ее ненасытном лоне. Планеты и звезды стараются держатся от нее подальше. Сам Создатель, облетая бесконечные просторы Вселенной, правит свою колесницу в стороне от ее незримых границ, пожалев, что создал это абсолютное орудие смерти. Стоит попасть в зону ее гравитации и все остальное всего лишь вопрос сворачивающегося в точку времени. Точку, которая не существует. Но каждый раз доказывает факт своего существования.
На темной поверхности океана появились первые волны. Небо опустело и погасло. Все твари морские, большие и малые постарались скрыться в чернеющей глубине. Приближалась буря.
- Я ненавижу этот город, - ее глаза брызнули злостью.
Он знал, насколько беспощадными они могут быть. Но также помнил, сколько блаженства они могут даровать. Кроме блаженства она могла дать еще кое-что. То, что ценится гораздо выше. То, ради чего многие идут на смертельный риск. То, чем можно заплатить за любое из земных наслаждений: власть и деньги. А этот яд куда сильнее других. Тим надеялся, что избавился от этой болезни. Он думал, что оставил прошлое на 92 этаже, когда набрал до краев ванну из розового итальянского мрамора. Но это прошлое сейчас впилось в него ее огромными глазами. Это прошлое сверкало платиной брелока на золотых ключах. Это прошлое не отпускала его.
- самолет ждет нас, Тим.
Что-то в нем дрогнуло. На мгновение захотелось послать все к черту и броситься к ней. Снова почувствовать ее тело. Войти в него. Впустить ее в себя. Подчиниться ее воле. Опуститься к ее ногам. Где-то внизу живота разгорался предательский огонь.
Порыв теплого ветра со стоном откинул створку окна, подняв парус до самого потолка. Лучи света хлынули в комнату. Боковым зрением Тим почувствовал на себе другой взгляд. Солнечный блик, заблудившийся в ворохе сваленных в углу картин, на мгновение высветил на одной из них обрамленное светлыми локонами бледное лицо. Оно выглядело настолько живым, что Тиму сделалось не по себе. Впервые за столько лет, он увидел их настоящий взгляд, который всегда ускользал от него. Туманные, болезненные глаза не обещали блаженства и покоя. Ни денег, ни власти, ни наслаждения. Они не могли дать ничего земного. Они словно напоминали о том, что он пытался пробудить в себе. О том, то что он считал потерянным уже навсегда. Через мгновение взгляд погас вместе с осколком солнца. Как будто его и не было вовсе.
Кровь прилила к голове. Он с яростью вспомнил почему снова оказался здесь, в своей коробке на 2 этаже старого дома с деревянными скрипучими перекрытиями. Он вспомнил, почему оставил ключи с платиновым брелоком возле громадной мраморной ванной на 92 этаже в центре огромного гудящего города. Живот свело. К горлу подкатил удушливый ком.
«Только не сейчас», - подумал Тим. Он снова почувствовал себя крохотной частичкой, затерянной среди пепла и пыли времен.
Неуловимая перемена в его настроении не прошла мимо ее внимания. Большая рассерженная кошка грациозно соскользнула с диван. Из одежды на ней было только ожерелье из крупных бриллиантов, которое она носила исключительно на щиколотке левой ноги. Мара справедливо считала, что эти камушки слишком дешевы, чтобы касаться других частей тела. Нисколько не стесняясь своей наготы, она стала позади него. Окинув ледяным взглядом нетронутый лист, она неожиданно примиряюще произнесла:
- Я здесь не за этим. Иди ко мне.
Мара осторожно прижалась к нему, так как это умела делать только она. Их разделяла лишь тонкая материя его майки. Он вздрогнул. Волоски на его теле приподнялись словно сотни стрелочек маленьких компасов, попавших в зону притяжения мощного магнита. У Тима были женщины до нее. Разные. Милые и красивые. Нежные и женственные. Сексуальные и озабоченные. Но они были лишь слабой тенью по сравнению с ее способностью обволакивать, покорять, подчинять, растворять в себе. Он забывал с ней о времени и о самом мире. И это всегда пугало его.
Тонкие пальцы мягко опустились на его голову. Она сняла тугую резинку, которая собирала его волосы в хвост. Кошка выпустила свои отравленные коготки. Его обдало горячей волной, прокатившейся от макушки до самых пят.
Он закрыл глаза. Плечи напряглись, сделавшись почти каменными. Если бы она могла заглянуть внутрь его души, то увидела бы, что его разрывало на части. Одна хотела повернуться и схватить ее в объятия, другая - бежать отсюда.
Ее властные руки были удивительно нежны. Но Тим слишком хорошо знал ее, чтобы поверить в столь чудесное преображение. Он знал, она почувствовала, что в нем что-то безвозвратно изменилось. Она не могла принять то, что он был здесь и его не было с ней. Она ласкала его волосы, но он исчезал, растворяясь в белоснежных распадающихся облаках. Ее Тим, тот самый, что не мог и часа прожить без нее. Тот самый Тим, что долгими ночами целовал ее тело. Тим, которого она сделала и подняла на самый верх пирамиды. Тим, что покорно выполнял любую ее прихоть. Тот самый Тим, что бросил ее. Тот Тим, что стал чужим. Это был тот Тим, что пытался просто вернуть самого себя назад. Но она никогда не отдавала того, что считала своим.
Ее руки скользнули ниже. Он напряженно глядел в угол комнаты, туда, где совсем недавно солнечный свет пробудил нежный образ.
За его спиной разгоралось пламя. Тим резко поднялся, высвободился из ее объятий и заключил ее тонкие пальцы в свои ладони Они стояли некоторое время глядя друг другу в глаза. Ее бушующее тело было прямо перед ним. Он слышал ее учащенное дыхание. Тяжелое непобедимое желание просыпалось в нем помимо воли. Она прикрыла глаза и слегка нагнула голову. Богиня, воспетая поэтами. Демон сладостной смерти. Сейчас, или никогда. Через мгновение он не сможет противостоять ей.
-Нет, - донеслось будто откуда-то издали.
Тим впервые не узнал свой голос. Он впервые бросил ей это в лицо. Грянул гром, небо озарилось яркой молнией, океан закипал, извергая из себя сокрушительные волны.
Тим почувствовал растекающийся огонь на своей щеке. Мара что-то кричала, потирая ушибленную руку.
Он облегченно вздохнул. Начинался шторм.