XIII
Отец ее служил в сыскном отделе городка, где она родилась. Рано лишившись матери, Лена росла под присмотром отца, который, чтобы не оставлять ее одну, часто брал с собой на службу. Будучи впечатлительной девочкой, она прислушивалась к разговорам взрослых, работой которых было выявление и поимка преступников: воров, грабителей, убийц. И становилась невольной свидетельницей разгадок спутанных нитей того или иного дела, над которым ломал голову ее отец. Ее начали увлекать мысленные путешествия в лабиринты замыслов людей, готовящих нечто плохое. И варианты, как этому можно противостоять — опередить преступника, предугадав все его ходы. Отца перевели в губернский город. Она училась в гимназии, зачитываясь книгами Конана Дойла, Гилберта Честертона, Уилки Коллинза, которые проглатывала, как ее сверстницы — любовные романы. Постепенно анализ становился частью ее жизни, вызывая азарт и возбуждая растущий интерес к возможностям раскрытия преступлений. Прельщал ее дедуктивный метод, приписанный Дойлом Шерлоку Холмсу. Она уже не раз помогала отцу своей наблюдательностью, чутьем, опытом из прочитанных книг.
Гимназия была позади. Маячило дальнейшее образование, но она встретила человека, которого полюбила. Выбор между учебой и женским счастьем был сделан: она предпочла второе. Но им обоим не повезло. Мужа призвали в армию и вскоре отправили на фронт. Через полгода она получила краткое извещение: пал в бою.
Лена пошла работать туда, куда ее тянуло с детства, — в сыскной отдел полиции, но она ведь была женщиной, посему ей поручили заниматься рутиной. Прошло два года, случилась Февральская революция, сыск переименовали в бюро уголовного розыска, ее перевели на оперативную работу, где она снискала уважение коллег-мужчин, раскрыв пару дел по едва уловимым следам.
Четыре дня назад отец, ставший уже начальником губернского УГРО, получил телеграмму о налете на Спасский монастырь. У него были причины поспешить к месту преступления. Уже несколько месяцев в разных городах Поволжья орудовал крупный взломщик, «медвежатник» Скальский с подручным, оставаясь неуловимыми. За два дня до случая в монастыре на вокзале соседнего города задержали подозрительного мужчину, оказавшегося тем самым подельником. Тот говорил, что приехал лишь изучить обстановку, но было ясно, что и сам Скальский где-то здесь, близко. Оперативники полагали, что сработать в одиночку он не сможет, поэтому и прозевали налет. Отец собрал небольшую группу, куда вошла и Лена, все немедленно отправились в городок N.
По докладу начальника милиции Скальского тяжело ранил один из монахов. Выскочив из ризницы, налетчик выбросил мешок с награбленным в окно над восточной стеной, а после выпрыгнул и сам. Монах швырнул ему вдогонку увесистый семисвечник. Удар пришелся по голове, раненый упал без чувств. Он был добит другими монахами и мирянами, проживающими в монастыре.
Другой преступник бежал в направлении города. Один из преследователей бросился ему наперерез, но споткнулся, упал и расшибся. До того монахами была спущена с цепи собака. Она догнала и схватила бы ускользавшего вора, но была застрелена им револьверным выстрелом.
Убитым оказался Скальский, этот факт не вызывал сомнений. Но кто был с ним?
Лена первым делом обследовала то место у восточной стены, где произошла развязка события. Обнаружила две «визитные карточки»: под кустами свежий окурок папиросы «Осман», у ручья — следы ног. Судя по отпечатку на сырой земле, каблук левого сапога был с изъяном.
По наитию отправилась в «Царьград». Объяснила ситуацию хозяину. Официант, который обслуживал в тот день малый зал, описал двух посетителей, один из которых был высоким темноволосым приятной наружности молодым человеком лет двадцати пяти, другой же — лет двадцати, среднего роста, шатен, во френче табачного цвета с погонами прапорщика, на боку — шашка и кобура револьвера. Они обедали днем врозь, потом познакомились, разговорились и пробыли вместе до вечера. Расплатившись по отдельности, разошлись часов в восемь. А хозяин добавил, что заметил, как эти двое вновь сошлись у ресторана в первом часу ночи. В руках у штатского был саквояж.
На вокзале железной дороги никто не мог указать, что видел именно такого человека: мало ли народа, подходящего под описание, пребывает здесь — солдат теперь несметное количество. Зато на пароходной пристани «Общества по Волге» его опознали. Смотритель подробно описал этого человека: прапорщик появился утром, заказал билет, оставил чемодан на хранение, пробыл день в городе, перед вечером заходил еще. Ушел на всю ночь, вернулся утром, к самому отходу парохода, с саквояжем в руке. Уехал он в Рыбинск на «Витязе».
Отец Лены поручил своим людям разослать телеграммы коллегам в города вверх по Волге, местные агенты должны следить за прибывающими на пароходах лицами, подходящими под описания примет, особо же за пассажирами парохода «Витязь». Параллельно приказал местным служащим милиции поискать его и в городе, возможно, «уехал на пароходе» — это ложный след. Дочери же следует отправиться в Рыбинск на случай, если подозреваемому удастся каким-либо образом провести разыскников, и тогда организовывать его поимку уже на месте.
Поздно вечером оба были на пристани. Ждали пароход вверх, на котором дочь должна была выехать. В это время сверху пришел и причалил «Баян». Смотритель подошел к борту и заговорил с молодым человеком во френче, стоящим на палубе. Вернулся и сказал: это тот, кого вы ищете. План поменялся — она поднялась на пароход, шедший вниз, а не наоборот. Платочек вырвался из руки неслучайно. Надо было завести разговор, познакомиться. Первое впечатление — этот человек совсем не похож на профессионального преступника. От него веет молодостью, неопытностью, неосторожностью. Он смущается, испытывает неловкость, его речь непосредственна, иногда даже наивна. Что-то не то.
Хотя уже на следующее утро она увидела его портсигар, набитый папиросами «Осман». Неужели? Но, может быть, это случайное совпадение. Она расставляла ему ловушки, возможно, в разговорах он скажет что-нибудь, за что можно ухватиться. Но нет, он простодушно рассказывает о себе, и нет сомнений в его правдивости. Ее симпатия к «преступнику» растет. Сначала ей жаль его. Потом порой уже возникает и какая-то нежность к нему. Она видит, что он увлечен ею. Что ж, в конечном счете она женщина и ей приятно его наивное внимание. Нужны ли эти ухищрения, которые она предпринимала с целью, чтобы он все же проговорился. Пожалуй, нет.
Полнозвучной красотой был насыщен тот первый их вечер. Ее руки на секунду коснулась чужая мужская рука. Это было ей не неприятно. Впервые за много-много месяцев захотелось отрешиться от всех дел, от всяких деловых мыслей и размеренных соображений. Что-то теплое заворошилось внутри, где-то глубоко, где шептались проснувшиеся голоса жизни.
И вот она в его каюте. Да, особый настрой лунной волжской ночи, вино, туманящее голову, пробудили в душе дремавшие чувства простых радостей жизни. Они не были предусмотрены, а явились сами, спонтанно. Волны полузабытых ощущений нахлынули на нее, затмевая все остальное. Рядом был человек, который неумело, но искренне тянулся к ней и к которому влекло и ее. В ее жизни было мало любви, она лишь промелькнула, как короткий сон, и было много присущей ее профессии сдержанности. И теперь она откликнулась на зов любви, отдавая ему всю себя.
Она очнулась под утро. Ставший неожиданно близким человек спал. В ней снова проснулся охотник. Тихонько соскользнув с дивана, она осмотрелась. Саквояжа, который должен был быть, в каюте не оказалось. Зато в кармане френча нашла огрызок ножовки. Взяла сапоги с навинченными резиновыми подошвами, на каблуке левого выщерблен кусок. В лихорадочной дрожи осмотрела бумажник. Документы соответствовали личности. Там были даже студенческая книжка с фотографией и письмо от матери, адресованное в школу прапорщиков. В обойме револьвера не хватало двух патронов. Она всунула в отверстие дула скрученный платок и повернула его — на нем остался след нагара. Все ясно. Этот человек был вторым налетчиком на монастырь.
Ей стало холодно и жутко. Кому же она отдала себя в глупом порыве? И все же… как это нелепо… Нет, не может этого быть!.. Хотя ряд фактов, которые не могли совпасть случайно, говорит ведь обратное. Но, несмотря на все, здесь есть какая-то тайна. И пока она остается тайной.
Она наклонилась и глядела на него. Ее охватывала острая жалость к себе и… к нему. Какие случайности могли толкнуть его туда, куда не следовало? И вот она должна его арестовать. Арестовать?! Но все же, кем бы он ни был, он славный, милый мальчик и именно он пробудил в ней то, что, казалось, она похоронила надолго… Тихо, чтобы не разбудить, она коснулась его губами, прощаясь со всем тем, что буйным и светлым вихрем ворвалось в нее в эту ночь.
Она ушла в смятении чувств и долго раздумывала, лежа у себя в каюте: что же надо делать. Ее мучили сомнения, и здесь, в одиночестве, она почувствовала себя как совсем недавно, там… у него… слабой, маленькой девочкой, на которую давил тяжелый груз сомнений и волновали нехорошие предчувствия.
Были разные решения. Первое: завтра, то есть сегодня, на ближайшей пристани взять под арест… Нет, это выше ее сил, этого она не сможет сделать! Сойти с парохода, возвратиться и похоронить все? Это значит изменить долгу, совести, рассудку. Все же перед ней — участник преступления, может быть, член опасной банды. Рассказать ему? Это прямое предательство разыскных интересов. Отложить все еще на один день — что-нибудь да выяснится. И она остановилась на этом, неуверенном, чисто интуитивном решении.
Сначала я слушал, волнуясь, иногда сдерживая частое дыхание, не прерывая ее. Потом, восхищенный, я бросился к ее ногам. Целовал милые сердцу глаза, теплые губы, волосы, руки, прижимал ее к груди, и она слышала, какой безмерной радостью бьется мое сердце.
Что же она теперь думает сделать со мной? У нее были какие-то мысли, но она не ответила сразу и лишь молча прижалась ко мне… Во всяком случае, всю эту историю можно считать исчерпанной. Может быть, она когда-нибудь расскажет ее отцу, может быть, не расскажет. Но я никогда и никому не должен сказать ни слова о своей встрече с агентом уголовного розыска, который в нужную минуту оказался просто женщиной. Впрочем, этот случай лишь укрепляет ее некоторые намерения… Но о них она не хочет говорить мне сейчас. Об этом — лучше завтра.
Летели счастливые минуты, скупое время быстро отмеряло часы, сквозь жалюзи опять непрошено вползал в каюту туманный свет утра.
Окончание: http://proza.ru/2021/08/21/1329