XII
В хитросплетениях отношений мужчины и женщины капитан Помпей был старым опытным волком. Выйдя на палубу с остатками сна на лице и щурясь на солнце, он поприветствовал меня и, подмигнув, высказал некоторые близкие к истине предположения по поводу моего вечернего исчезновения накануне. Впрочем, он еще днем заметил, что Лена, хотя внешне и относилась ко всем нам одинаково, но внутренне интересовалась мною больше, чем другими. Правда, она старалась не показать этого, но его не проведешь: у него есть чутье на этот счет.
Я слегка смутился и отрицательно покачал головой, назвав причиной исчезновения головную боль. Мои понятия об отношениях с женщиной требовали этого. Хотя я все же признался, что Лена вызывает во мне симпатию. И спросил у капитана, что он думает об этой женщине. Не заметил ли он, такой наблюдательный, в ней чего-нибудь странного? Помпей полагал, что она содержательна и интересна, но с каким-то надломом в душе. Она весело смеется, но в ней чувствуется опыт. Это дается тем, кто имел тягости в жизни. А в общем он советует мне не зевать. Дальнейшие его рассуждения были не совсем приятны. Он был убежден, что все женщины одинаковы и то немногое, что можно взять от них, даже нужно взять от каждой, если она тебе нравится. Суждение показалось мне обидным: а любовь? Признает ли ее капитан? И я пустился было с жаром излагать свои, почерпнутые из романов мысли. Капитан заулыбался, потом грустно вздохнул. Нет, он не отрицает, но настоящая любовь достается не каждому. Она случается так редко, что застигает человека врасплох, и он упускает ее или же обстоятельства ставят на пути любви тысячи непреодолимых препятствий. Самое же главное, что человек всегда любит не ту, которая ему нравится, а несуществующую женщину, наделенную качествами, которых, оказывается, в действительности нет!
Я думал о Лене. В самом деле, кто она? Что за странности я увидел под утро в каюте. Помпей, возможно, разъяснил бы, но ему я не хотел и не мог этого рассказать. За этим разговором застала нас она. Капитан глядел на меня внимательнее обычного, я скрыл улыбку радости и перехватил ее настороженный взгляд. Рука ее чуть задержалась в моей. Лицо же улыбалось приветливо, но равнодушно. Что ж, может быть, капитан в чем-то и прав. Мы живем в мире условностей, а потому люди носят на себе соответствующие приличиям и потребностям маски. Разве можно сейчас что-нибудь прочесть на ее лице?
В этот день Помпей пребывал в особенном ударе и полностью завладел вниманием Лены. Я был отстранен на второй план, и это досадовало меня. Он даже уговорил ее спеть. Но, как только появились другие слушатели, она замолкла. При всей своей симпатии к Помпею теперь меня он раздражал, ибо она слушала только его, звонко смеясь и лишь иногда бросая в мою сторону мимолетные, ни о чем не говорящие взгляды. Когда мы стали расходиться, готовясь к обеду, я спросил капитана, почему он не на фронте. Тот удивленно на меня посмотрел, задрал правую штанину, и я увидел под ней протез. Покраснев от чувства неловкости, я пролепетал:
— Простите, пожалуйста.
Он дружески похлопал меня по плечу, улыбнулся и сказал:
— Ревность — одно из древнейших человеческих чувств. Ты прощен!
Ну а вечером все было по-иному. Она сама пришла в мою каюту, и я снова был брошен во власть урагана любви, отбросившего все мысли и сомнения, ворвавшиеся в сознание сегодняшним ранним утром. Я сходил в буфет, принес оттуда ведерко со льдом, опустил в него вторую бутылку «Дюрсо». Мы сидели рядышком на диване, она смеялась и дурачилась, снова рассказывала о себе, а когда вино чуть остыло, мы отпили по глотку. Лена распустилась, как яркий нежный цветок. Но на лицо ее временами находили какие-то тени. Встревоженность, грусть или еще что-то, нельзя было угадать. Тогда, обнимая ее за шею, притянув опустившуюся головку к себе, сам не зная почему, я стал рассказывать правду о своем путешествии в городок, о «похищении невесты», о выстрелах, бегстве, попытке возвращения и газетной телеграмме, раскрывшей мне глаза и показавшей изнанку этой истории.
С самого начала она прижалась к моему плечу и, полузакрыв глаза, слушала, почти не шевелясь. Лишь пару раз я почувствовал ее глубокие вздохи, как бы разделявшие мое волнение. Закончил рассказ я ночным прощанием с городком, когда поймал на палубе ее уносимый ветром платок.
Внезапно на меня обрушилась лавина ласки. Она обнимала меня за шею, целовала лицо, отталкивала и снова прижималась ко мне, заливаясь счастливым и радостным смехом. Она так и знала! Она так и знала! Теперь все ясно!
Я ничего не понимал. В чем причина этой разбушевавшейся стихии? Что значат эти слова? Но она сама уже стихала, высвободив меня, но все еще смеясь. Теперь она хочет кое о чем рассказать, я должен выслушать ее спокойно. Да, она так и знала! Она вынула из своей сумочки бумагу, развернула ее и, слегка улыбаясь, дала мне прочесть. То было служебное удостоверение инспектора уголовного розыска с подробным перечислением ее прав, выданное уголовно-разыскной милицией губернского городка, с пристани которого я садился на этот пароход.
Я невольно вздрогнул, и тучи мыслей смерчем обрушились теперь уже на меня. Но Лена, которую, согласно документу, звали Катериной Ивановной, снова прильнула ко мне, и тогда до меня дошло, что эта бумажка не несет никакой угрозы и, что было гораздо важнее, не разделяет нас с ней.
Продолжение: http://proza.ru/2021/08/21/1328