VIII
Услужливый человек по части билета на пароход и здесь быстро нашелся. Но переночевать пришлось на берегу. В меблированных комнатах над самой Волгой мне дали неуютный номер с сомнительной чистоты постельным бельем. Не раздеваясь, я улегся и попытался уснуть. Но сна не было. С синематографической быстротой пробегали в голове спутанные, обгоняющие друг друга, сматывающиеся в беспорядочный клубок обрывки вчерашних событий. В открытое окно смотрела на меня густая чернота незнакомого города.
В конце концов, зачем я остался здесь? И зачем ехать обратно? Противоречия терзали меня. Что я найду, если вернусь? Может быть, моей помощи он и не желает теперь? Впрочем, сейчас уже поздно рассуждать, раз решил — надо ехать! Под самое утро я скорее забылся, чем заснул. Но почти сейчас же застучал в дверь коридорный: пора на пристань.
Пароход «Баян» пришел часов в восемь утра. Дебаркадеровскому служащему вручил керенку, получив взамен билет и ключ. Бойкий мальчишка у сходней предложил мне пару журналов и свежий номер местной газеты. Я купил их и поднялся в свою каюту. Пароход, наконец, отчалил. Я позавтракал и вышел на палубу. Сидя в плетеном кресле, вновь смотрел на знакомый пейзаж: напоенный утренним солнцем зеленый берег, спокойную гладь реки, желтые глинистые обрывы.
Развернул газету. Кадеты, эсеры, меньшевики, большевики… Керенский: «Единая и неделимая…» — к черту! Я перешел на четвертую страницу, и… вдруг кровь прилила к лицу, сердце оглушительно застучало, строчки запрыгали и поплыли перед глазами.
«Дерзкое покушение.
Вчера ночью двумя злоумышленниками был совершен дерзкий налет на Спасский монастырь города N. Пропилив решетку окна в восточной стене монастыря, они проникли во внутренние покои, взломали сундук с драгоценными церковными реликвиями и похитили их. Случайно проходивший по двору келарь о. Паисий Пахомов заметил мелькнувший в ризнице свет и поднял тревогу. Преступники бежали, бросив добычу. Во время преследования один из налетчиков был убит на месте, другому удалось скрыться. В убитом опознан разыскиваемый уголовным розыском крупный взломщик Скальский. Бежавший сообщник отстреливался от преследования. Одним из выстрелов им была убита монастырская собака Дружок. Похищенные ценности возвращены монастырю. К поимке бежавшего преступника приняты все надлежащие меры».
Я задыхался. Всякое ощущение времени и пространства было потеряно, так радовавшие глаз цвета природы вокруг погасли, и пропали все ее краски, превратившись в одну сплошную зыбкую туманную завесу. Где-то внутри вдребезги разбился лазурный ореол романтики, обнажая необычную, но все же серую прозу. Развеялось дыхание любви, борьбы за счастье. Трансформировались и исчезли поэтические образы, выступало наружу другое, что давило на все мое существо. Налет на монастырь. О, размечтавшийся осел! Мальчишка! Одураченный «рыцарь»! Но не было во мне ни злобы, ни досады, а лишь острая щемящая печаль.
Убит!.. Передо мной возникало красивое мужественное лицо с доброй детской улыбкой. Было бесконечно жаль этого, ставшего вдруг таким близким, человека. А рядом с ним стоял другой образ — синеокой девушки, которой никогда не существовало, но которая жила для меня в ту ночь, любила, страдала и ждала. Было так же остро жаль и ее, словно она теперь тоже была убита, перестав существовать. Даже пса, страшным чудовищем прыгнувшего на меня там, на поляне, и его вдруг стало жаль. Все они жили, и всех их больше нет!..
Он был вором, взломщиком, хотел безбедной веселой жизни, к которой разве не тянется каждый человек? И не на его ли стороне было больше правды? Он грабил, но кого? Искристые алмазы, сверкающие рубины, топазы, изумруды, белоснежные жемчуга, золото и серебро — нужны ли они «служителям» бога? И кто их этими «служителями» назначал? Конечно же, не бог.
Сотни лет попы собирали налог на невежество со своих прихожан, и сыпались в кружки трудовые семишники и пятаки прихожан, «бессребреники» обращали их в драгоценные металлы и камни, пополняя ими свои сундуки. А когда им угрожала опасность, эти святоши, сладкогласно поющие о мирской суете и тщете, проповедующие кротость и всепрощение, убивали людей в ризницах…
О, если бы я был опытнее, то сумел бы понять тогда у стены его, может, предсмертный крик. Он был человеком и товарищем, щадил, призывая к бегству и спасая тем самым меня. Да, мне нужно было остаться. И я с наслаждением ярости, тоски и злобы представлял себе, как все шесть пуль моего кольта изувечивают мерзкие монашеские тела, как в подлом животном страхе разбегаются те, кого не успела достать пуля револьвера.
Да, то была упущенная возможность. К чему потоки поздних сожалений? Я был одурачен, но одурачен умно, красиво и сожалел лишь о том, что разрушилась поэзия этой насыщенной содержанием ночи и что одна полная отважной молодости жизнь ненужно оборвалась.
Я не знаю, сколько времени провел в своей странной каталепсии, но постепенно возвращался из путаницы мыслей в реальную жизнь. Сердце билось в унисон с колесами парохода, их ритм вносил успокоение, перед глазами снова зазеленел берег, заплескалась вода, чуть подернутая рябью ленивого низового ветерка. Светило по-прежнему яркое июньское солнце, воздух был полон речной свежести, берега Волги давали ощущение простора и притягательной красоты.
Я вернулся в каюту и вновь перечел газетное известие. «К поимке бежавшего преступника приняты все необходимые меры…» Итак — я преступник! Бежавший вор, похититель драгоценностей монастыря. Я невесело рассмеялся. Какие же меры приняты к поимке такого опасного субъекта? Взгляд мой потянулся к саквояжу, который я хранил, чтобы вернуть хозяину. Это было уликой прежде всего. Во-вторых, нечего и думать, да и незачем теперь возвращаться в городок: трагикомедия окончена, занавес задернут, главный актер, играющий и любовника, и злодея, убит, его невольный товарищ, артист-любитель, сыграл роль простака и уехал. Возвращение станет ненужным дополнительным актом и может быть эпилогом совсем скверного характера. В самом деле, смог бы я доказать свою невиновность?
Эта сторона вопроса согнала еще блуждавшую на устах улыбку. Несомненно, теперь меня ищут по всему городу. Людям, видевшим меня в «Царьграде» вместе со Скальским, нетрудно было запомнить приметы: френч, бриджи, шашка и кобура на поясе. Любой человек может это подтвердить. Да, возвращаться теперь туда — это как по собственной воле взойти на эшафот.
Я взял в руки саквояж приятеля, соседствовавший с моим чемоданом. Снял застежки и обнаружил в нем полный комплект взломной техники: стамески, зубила, сверла, отвертки, крючки и другие предметы, назначение которых было мне неизвестно. Я оставил себе небольшую узкую пилку — кусочек ножовочного полотна, — пусть это будет памятью о той ночи. Остальные предметы завернул в газету, ночью вышел к корме и выбросил за борт. За ними последовал и сам саквояж. Минуту спустя все покоилось уже на дне Волги, унеся с собой мою тайну.
Продолжение: http://proza.ru/2021/08/21/1314