VII
«Витязь», большой и белый, подошел к пристани почти одновременно со мной. Я еще возился с шашкой и ремнями в каморке знакомца, когда на дебаркадере уже началась та оживленная суматоха, которая всегда возникает с прибытием, будь то поезд или пароход. Толкались торопливые волнующиеся пассажиры с чемоданами, корзинами и узлами, разгружавшие чрево трюма грузчики в широких штанах, согнувшись под тяжестью груза, поминутно кричали «позво-о-о-ль», шумели назойливые мальчишки-газетчики, грохотали колесами извозчики на берегу, призывно галдели ряды торговок близ сходней. Все это было веселой родной картиной.
Знакомец подмигнул мне по поводу ночи. Дело молодое! Я усмехнулся, как бы соглашаясь. Знал бы он, какой это был «кутеж», черт возьми! Но он, конечно же, и не расспрашивал, пожаловался лишь на трудности с билетами, намекая на щедрость вознаграждения, вручил мне ключ от каюты и взялся нести мой чемодан. Я дал ему керенку в сорок рублей, и он почтительно меня проводил до трапа.
Стоя на кормовой части палубы, я глядел на берег, но не находил в суетливой толпе знакомую фигуру. Приятеля не было на дебаркадере. Где же он? Удалось ли ему бежать? Может быть, он раньше меня пришел на пароход и отлеживается в тоске и усталости от событий неудачной ночи? А может быть?.. В сознании всплыл легкий стонущий вскрик, который я услышал, уже убегая от белой стены с ее зловещим окном… Нет, он такой ловкий и уверенный, он должен быть здесь, на пароходе!
Последний взгляд на город N. Вот он раскинулся — зеленый, уютный, вновь залитый ранним малиновым золотом солнца. Увижу ли я его еще и когда? Здесь только что прошла самая необычная в моей жизни ночь. Может быть, я никогда не узнаю ее конца, но навсегда запомню клубок неожиданных, странных, но так увлекающих событий, которые останутся яркими воспоминаниями быстротечных дней юности. Прощай, милый городок!
Пароход уже мерно стучал колесами, выходя на фарватер. Я обошел кругом верхнюю палубу, спустился вниз, снова поднялся и обошел верх, нигде не видя товарища. Тогда я вернулся в каюту, прилег и после ночного напряжения и усталости заснул крепким и глубоким сном.
Часа в три я проснулся. Сквозь жалюзи в каюту пробирались дуновения влажного волжского воздуха. Было так приятно валяться на мягком диване, бездумно вдыхая родные запахи реки под ритмичный шум колес парохода. Расслабленное сном тело еще боролось с остатками ленивой дремоты, когда ночное приключение вновь призвало к себе. Я вспомнил о товарище. Если и теперь, обойдя весь пароход, я не встречусь с ним, что это значит? Где он? Я вышел на палубу и вновь отправился на поиски. Увы, его здесь не было.
Позднее, после поглощенного обеда, я стоял на ветреном носу парохода. Бурливо разрезая воду, «Витязь» шел вдоль горного берега, по которому почти до самой реки спускался темно-зеленый густой лес. Линия берега изгибалась, как математическая кривая, с пологими песками и провалами. Когда горы прерывались лощинами, то за ними открывалась уходящая в глубину синеватой дали мирная сельская панорама. Деревушки и села окружали нежно-зеленые и черные прямоугольники полей, земля парилась в солнечном зное, легкая дымка поднималась к лазурному небу. Справа по борту изумрудной линией тянулась луговая сторона, уходя за горизонт бесконечными степями. Шалаши бакенщиков, межевые знаки на берегу, рыбачьи станы, встречные буксиры, плоты, островки, покрытые тальником, ивой и осокорем, песчаные косы — все это привлекало и радовало взор.
Но, руша гармонию этой пасторали, из глубины сознания вдруг всплыл вскрик, тот, у стены усадьбы. Я гнал от себя страшную догадку, но она уже не покидала меня. Его могли ударить чем-то тяжелым, прыгая вниз, он мог сломать или вывихнуть ногу, словом, он мог не уйти или… не смог уйти! Тогда… Что тогда? Я вспомнил косматую харю в окошке, он ведь оставался там, среди тех, которые под звон колокольного сполоха в ярости бежали от ворот усадьбы к окну «нашей» восточной стены. Там могло случиться самое худшее…
Но все же в это не хотелось верить. Он должен был успеть и успел скрыться. Вероятно, я отвлек на себя преследователей, а он, превосходно ориентировавшийся в местности, все же ушел от них. А если не ушел? Совесть стучала настойчивыми ударами по сердцу. Но я ведь только повиновался и предупреждениям, и прямой команде: «Бежать!» Однако в бегстве разве не была проявлена растерянность и даже страх? Да, страх, трусость!
Теперь совесть скребла, царапала сердце, а краска стыда приливала к лицу. Я не должен был оставлять его, со мной был шестизарядный кольт, и, прояви я смекалку, можно было подстрелить, не убивая, пару холопов купца, тогда бы мы оба сидели сегодня здесь.
Может быть, он ранен, может, арестован, в любом случае моя помощь ему была бы нужна. К тому же у меня саквояж со всей подготовленной им, но не решившей дела, «техникой». Чего я поспешил? Если на пристани, как было уговорено, мы не встретились, следовало остаться и разыскать его. Куда мне торопиться? Впереди еще три недели полнейшей свободы. Вернуться и найти его, узнать, что с девушкой, помочь — вот что надо сделать!
Вернуться!.. «Витязь», блестя на солнце своей белизной и оглашая гудком свое речное величие, рассекая водную гладь, движется вперед. Мысли мои, наоборот, убегают назад, в оставленный утром городок N.
Поздно вечером на пристани большого губернского города я сошел с парохода. Это была тоже необдуманная поспешность: пароход вниз шел только наутро и мне приходилось ждать его всю ночь. Я мог бы ехать на «Витязе» и дальше, ему навстречу. Но вопрос решали нетерпение и тревога в душе. Они и вызывали безотчетные действия, от которых не могла отделаться лишенная житейского опыта, смятенная голова.
Продолжение: http://proza.ru/2021/08/21/1306