На вечную память

               
                Рассказ

Преподаватель столичного художественно - графического училища Игорь Васильевич Погорелов решил именно сегодня позвонить в Масловку. Уже прошла первая декада августа. Скоро ему выходить на работу. Тогда трудно будет вырваться на родину. Он взял с нижней полки книжного шкафа мобильный телефон и набрал номер главы администрации Масловки Владимира Анатольевича Морецкого. Ему не повезло. Телефон главы администрации района не ответил. Игорь Васильевич решил немного подождать и потом повторить свою попытку. Мало ли какие дела мешают руководителю района отреагировать  на его звонок.

 Он взял с полки книжного шкафа  первую попавшуюся книгу. Это были стихи поэта Анатолия Жигулина. Погорелов относился к этому поэту с большим уважением. В его творчестве меньше всего  проявлялась крикливость и броскость фразы, присущие некоторым поэтам советской поры. Зато глубокие чувства и тонкий психологизм, по убеждению Игоря Владимировича, проявились в полной мере.

Он углубился в чтение, увлекся стихами, и совсем не заметил, как пролетели целых полчаса. Игорь Васильевич встрепенулся, отложил стихи Жигулина на полку шкафа и снова стал набирать номер Владимира Анатольевича Морецкого
го. На этот раз его звонок оказался удачным. Из телефона раздался голос:

 – Да! Слушаю!

– Здравствуйте, Владимир Анатольевич! Вас беспокоит Игорь Васильевич Погорелов. Если вы еще помните меня. Я по своему прежнему вопросу. Вы еще не определили, когда будет торжественное открытие памятника?

Глава районной администрации, как всегда ответил с намеком на юмор:

– Но помидоры еще пока не поспели в наших местах.

Игорь Васильевич сразу понял, в какую сторону ветер ветку клонит. Но решил прикинуться простофилей:

– А причем тут помидоры?

– Ну как причем? Чем же ты собираешься закусывать?  Как-никак праздник. Без выпивки не обойтись. Герою Советского Союза памятник открываем.

Игорь Васильевич не перестает удивляться главе Масловского района. Занимает такую солидную должность, а порой ведет себя, как мальчишка. Вот и сейчас  он внимательно вглядывался в лицо Владимира Анатольевича на экране своего мобильника и поражался искусно сыгранной наивности своего далекого собеседника. А ведь разговор у них о серьезном.

И Морецкий тут же перестает валять Ваньку. Он объясняет, что в районе  из-за редкой для тех мест засухи намного раньше обычного срока началась уборка хлебов. Урожай не ахти какой. Но надо убрать все до зернышка. Иначе можно остаться в большом накладе. Так что открытие памятника Герою Советского Союза Федору Максимовичу Москвитину придется на некоторое время отложить.

Игорь Васильевич задумался. Его снова посетила давняя мысль, которая приходит ему на ум постоянно: «Какие они с отцом неудачливые». А ведь его папаша обладал от природы недюжинными способностями. Об этом Игорю Васильевичу не раз говорили не только его близкие знакомые, не имеющие никакого отношения к профессиональной живописи, но и многие видные художники. Погорелов при случае показывал им отцовские миниатюрные варианты отцовских скульптурных работ.

Ощущение, что возможности воплотить многие варианты работ отца уже упущены,  вызывают в нем горькие чувства. Ему осталось всего два года до пенсии. Да и в физическом плане он уже не чувствует в себе решимости и энергии, чтобы воплотить отцовские работы в окончательных и законченных вариантах.

 Вот и сейчас, после разговора с главой Масловского района Владимиром Анатольевичем Морецким он испытал к нему чувство зависти. Тот еще довольно молод, полон надежд на будущее. У Морецкого еще есть все перспективы перебраться из кресла руководителя районного масштаба в более величественный кабинет областного уровня. И не в обычное, чиновничье губернского пошиба, а в солидное большого и влиятельного губернского руководителя, который будет решать очень значимые и важные проблемы.

В свое время сам Игорь Васильевич истратил слишком много сил и энергии для проторения дороги на поприще изобразительного искусства. Только все его устремления оказались неудачными. Он не тянул на уровень своего отца. И когда стремился освоить мастерство и опыт людей большого искусства, ему объясняли, что не в свою телегу впрягается. Нет у него жилки своего отца. Нет той изюминки и искорки, которые выделили бы его в ряды особо одаренных. Вот и доживает он свой трудовой век в качестве простого преподавателя училища декоративно-прикладного искусства. Ему бы теперь довести до воплощения талантливую работу своего отца на пьедестале. Открыть бы торжественно памятник Герою Советского Союза.

И невольно подумалось, сколько же лет прошло с тех пор, когда Федор Максимович Москвитин покинул этот беспокойный и в последний период совершенно непредсказуемый мир. Оказалось, похоронен он был в 1993 году.

Давно уже Героя Советского Союза нет на этом свете. В памяти Игоря Васильевича всплыло его далекое-предалекое детство. Он считал, что это единственный самый счастливый и безмятежный период в его жизни.

Тогда семья заведующего сельской библиотекой Василия Федоровича Погорелова проживала в хуторе Красном. Этому сельскому поселению дали такое название вовсе не потому, что в стране установилась советская власть. Хутор был обильно засажен тополями. Когда эти деревья вступали в осеннюю пору, хутор покрывался почти сплошь в красный цвет.

В годы советской власти хутор обильно заселился новыми семьями. Он носил прежнее название, но стал больше тянуть на село. Только переименовывать его тогда никто не удосужился. Игорь Васильевич с горечью подумал, что нынешний хутор и на хутор уже не тянет. Как он имел возможность убедиться, теперь в этом поселении осталось менее десятка домов, в которых еще жили люди. С большой болью и тоской смотрел Игорь Владимирович Погорелов на это одичание, когда ездил туда, чтобы взглянуть на могилы своих родителей и на родину, где начиналась его жизнь с самого первого дня его рождения.

И вот уже совсем недавно, с начала первого месяца нынешнего лета он безвыездно жил в Масловке. Устанавливал памятник Герою Советского Союза Федору Максимовичу Москвитину. Все свое время он проводил в райцентре. Но все-таки выкроил день, что съездить в хутор Красный.

И завершалась эта поездка диковинным анекдотом. Когда Игорь Васильевич уже собирался на своей машине покидать хутор, к нему подошел дедушка и попросил взять его в Масловку. Там у него живет внучка. Надо ее проведать. Погорелов согласился взять с собой дедушку. И потом был очень доволен, что старожил хутора Красный составил ему компанию в этой поездке.

Когда только тронулись из хутора, Игорь Васильевич спросил у деда, много ли людей  теперь  у них ныне проживает. Дед немного подумал и сказал:

– Да всего восемнадцать человек я насчитал. Больше, полагаю, и не будет. Теперь наших хуторян пересчитать очень легко. Можно и пальцами рук обойтись.

– А таких, как вы по возрасту много?

– Таких и считать не надо. Нас всего четверо.

– По праздникам встречаетесь?

– Не-е-т. Нам пить нельзя. По здоровью. Среди нас только один без хронических недугов. Да и тому пить нельзя.

– Почему?

А он, как стакан самогону выпьет, так ему непременно девушку подавай. А у нас их в селе ни одной не осталось. Все разбежались от нашего обнищания, и одичания.

Игорь Васильевич еле удерживался, чтобы не разразиться диким хохотом:

– Что, без девушки никак нельзя?

– Нет, говорит. Говорит, тянет  повеситься.

Вспомнив эту поездку с дедом, Игорь Васильевич перестал грустить. Но от насущных дел  уйти в мыслях не удалось. Снова подумалось, что  вот никак не получается этот памятник открыть. Он в бездействии сидит в своей московской квартире. И в его нестройной, хаотичной по содержанию памяти  являются картины из далекого прошлого. И начинается это копание с раздумий о своем отце. Судьба у него тоже не складывалась слишком гладко и благополучно.

Отец его Василий Федорович в свои молодые годы был уже больным человеком. Стало прихватывать сердце. Когда эта напасть еще не ощущалась, его семья жила в Саратове. Отец его, потом, после рождения Игоря, ставший ему дедом, работал в милиции. Сам Василий после окончания средней школы пробовал себя в живописи. С этой целью поступил на вечерние курсы при художественно-графическом училище. И, как многие отмечали, подавал большие надежды. Такую оценку парню давали не простые ценители живописи. А люди в этом виде искусства основательно разбирающиеся. Парень жил целеустремленно, большими надеждами.

Но вот сердечные приступы оборвали все устремления Васи Погорелова. Более того, врачи порекомендовали парню сменить климат. Собрали семейный совет. Только вот выбирать было не из чего. Наиболее приемлемым стал единственный вариант. У отца Васи в  Воронежской области жила одинокая сестра. Был у нее муж. Но он погиб на войне. Детьми эта пара обзавестись не успела. Так и осталась тетя Фекла вековечной вдовой. Работала в колхозе на молочнотоварной ферме. Пока была здоровой, ни на что не жаловалась. Все у нее складывалось, как у всех сельских жителей. К ней и отправился Вася Погорелов. Сначала думал, на время. А оказалось, на всю оставшуюся жизнь.

Приехал он к тете Фекле, и сразу получилось устроиться на работу. В теткином хуторе Красный была библиотека. Полагался там  один библиотекарь. По штатному расписанию он же числился и заведующим. Так что Вася Погорелов не сидел на материальном обеспечении своей тети Феклы, а сам зарабатывал не свое пропитание.

Все у Васи заладилось на новом месте жительства. За исключением, разумеется, здоровья. Сердце периодически давало о себе знать, несмотря на смену климата. Но Вася постарался побыстрее втянуться в библиотечную работу. И, к его удивлению, она ему даже понравилась. В том возрасте в голове парня роились самые различные замыслы.

Пытливость и поиски парня понравились местным руководителям культуры. Он с охотой организовывал разные культурные мероприятия. И они ему удавались. Вскоре вечерами местная молодежь стала участвовать в читательских конференциях, диспутах, концертах. А Вася Погорелов стал незаменимым для районного  отдела культуры как художник живописец.

К тому времени многие колхозы экономически окрепли после войны. Они строили клубы и Дома культуры. Все, что требовалось по линии живописи, поручалось по большей части Васе Погорелову. И он  за все брался с большой охотой. Тем более что эта работа ему почти всегда оплачивалась.

Несмотря на свою болезнь, Вася стал завидным женихом не только в хуторе Красном, но и во всем районе. И вскоре он женился. Тетя Фекла этому событию была очень рада. Как она говорила, ей было скучно и неуютно одной в своем доме. А вот появилась в нем еще одна женщина – совсем другое дело. В положенное время в молодой семье подал свой голос мальчик, который стал величаться Игорьком Погореловым. Молодожены мечтали  о дальнейшем пополнении в их семье. Но обстоятельства сложились для заведующего библиотекой в хуторе Красный и его жены неудачно. Была еще одна беременность. Но закончилась она выкидышем и неспособностью жены Василия Федоровича беременеть в дальнейшем.

Эти неуютные мысли тяготили Игоря Васильевича. И он силой воли заставил себя переключиться на другое. Он подумал о том, что всю жизнь ему казалось: первым словом, которое он впервые произнес, было слово «папа», а не «мама». Хотя у абсолютного большинства младенцев  первенствовало именно второе. Может, и у него было так же. Но ему казалось: было иначе.

Наверное, это потому, что с самого начала его сознательной жизни он всем своим существом тянулся больше к отцу, чем к матери. А отец прикипел к нему. Все свое свободное время папка что-нибудь на ватмане рисовал, либо писал на холстах, либо лепил из пластилина. Но не из такого, какой мальчик держал в своих игрушках, а из того, с каким работают настоящие скульпторы.

И больше всего ему запомнился тот момент, когда отец работал над памятником Герою Советского Союза Федору Максимовичу Москвитину. Игорек тоже занимался тем же. Только Москвитин у него выходил по-детски примитивным и совсем непохожим на этого знаменитого  хуторянина. Но отец  все время похваливал примитивизм сына. «Молодец, сынок. Хорошо у тебя получается».

А потом настало время, когда Василий Федорович собрался с визитом к Федору Максимовичу Москвитину, чтобы показать миниатюрное творение бюста Героя. С собой он, разумеется, с большим удовольствием прихватил своего сына Игорька. Пошли они навещать Героя Советского Союза не в обычный будничный день, а в день его рождения. Когда они появились в доме Москвитиных, его хозяин сидел на сапожном стуле - раскладушке и к валенкам своей супруги пришивал дратвой подошвы. Сама обувка была еще вполне приличная. Валял их лучший хуторской мастер по этому делу Иван Курдюков. А вот подошвы хозяйка Марья Ильинична износила порядком.

Пришедшие гости почтительно поздоровались. Васили Федорович обнял вставшего с сапожного стульчика Федора Максимовича и поздравил его с днем рождения:

– С праздником тебя, Максимович! Здоровья тебе крепкого и успехов во всем. Мы тут с сыном тебе подарки приготовили.

И он достал из своей сумки два бумажных свертка, протянул их имениннику. Тот взял свертки и первым развернул тот, который посолиднее. Когда увидел  подарок, брови его удивленно потянулись вверх:

– Вот это да-а-а! Вот это ты, Василий Федорович, учудил, так учудил.

Потом лицо его печально озадачилось:

– Ничего плохого не скажешь, дивный ты, мастер, Федорович. Только вот меня твой подарок в какой-то мере обеспокоил.


Тут уж заметно заволновался Погорелов:

– А что у меня получилось не так, Максимович? Я вроде изо всех сил старался.

– Да с точки зрения красоты и изящества сделано просто изумительно. Тут ты мастер отменный. Только вот мне кажется, что бюсты делают тем, кто уже отправился в свою могилу. А я-то, вроде, еще живу.

– Ну это ты уж совсем зря, Максимович. Я ведь предварительно все разузнал по этому делу у людей сведущих. У тебя золотая звезда одна. Хотя, по моему понятию, заслуживаешь гораздо большего. Но ведь всем дважды Героям Советского Союза такие бюсты ставят прямо у их домов. А они, многие, еще живые и при  здравии. Так что никакого конфуза тут нету. Храни наши с сыном подарки и не замораживайся сомнениями.

Потом Федор Максимович развернул сверток Игорька. И снова не удержался от удивления:

– Игорек! Да ты из меня маршала сделал! И ордена у тебя какие-то удивительные. Я таких ни у кого не видел.

Игорек опустил голову и густо покраснел. Его отец нисколько не смутился от слов героя. Он благодушно улыбался:

– Максимович! Сын очень хотел сполна отразить твой военный подвиг. Как и все наши дети, он восхищается нашими победами в прошлой войне и вашими подвигами, особенно.

Федор Максимович посерьезнел и даже поскучнел:

– Было бы, чем восхищаться. Не было у нас другого выбора. Ничего не оставалось, кроме как совершать подвиги. Только вот я лично не в восторге от своей фронтовой жизни. Как-то не тянет к гордости и бахвальству. Ты, Игорек, еще совсем мальчишка. Многое не понимаешь. А между тем, когда человек убивает человека – это самое последнее дело. Природа нас создавала когда-то очень давно для сохранения людьми друга, а не наоборот. А мы оказались неслухами. Все стараемся наоборот. Все норовим сжить друг друга со света. А потом людей, кто не утратил ни стыда, ни совести, эта самая совесть всю жизнь гложет за сделанное. Ты, Игорь, знаешь, почему те фронтовики, кто не отсиживался в войну в тыловых частях, так не любят говорить о своих подвигах? Потому, что приходилось убивать. А это противно человеческой натуре.

Уж на что подлюка Гитлер был чудовищным созданием. Более лютого зверя не создавала природа. А  у меня бы на этого зверя рука не поднялась.

Василий Федорович с большим удивлением поднял протестующе руку:

– Интересно, Максимович, а как бы ты с ним поступил? Манную кашку ему на стол подавал бы? Лично я бы живьем его сжег. Сколько в мире нормальных людей погибло по его милости.

Москвитин остался спокойным и благодушным:

– Жить среди людей я бы ему не позволил. Где-нибудь в пустынном месте нашел бы тюрьму. Там бы его и содержал. Чтобы с людьми не общался. Он этого не заслужил. И чтобы охрана его в той тюрьме общалась бы с ним по минимуму. И пусть бы он свой век доживал в одиночестве. По мне, это самая страшная казнь. Страшнее не придумаешь.

Москвитин достал из кармана сигареты и закурил:

– Да что мы все про войну, да про войну. А для меня моя жизнь в поле – самый что ни на есть рай земной. Когда я, Игорек, был в твоем возрасте. Ну, может, и чуть постарше. Стеречь коров меня посылали в поле. Помню, нам взрослые объясняли, что на Пасху солнце пляшет на восходе. Тогда я имел возможность и сам увидать: действительно пляшет. Только потом, когда повзрослел, понял, что солнце действительно пляшет. Но не обязательно на Пасху, а каждое утро на восходе солнца. И что это никак не связано с таинственными чудесами небесных обитателей. Просто горизонт неровный. И когда солнце начинает от него отрываться, получается, что оно вроде как бы подпрыгивает. Танцует, значит. Но смотреть на этот танец для меня большое удовольствие.

Федор Максимович сложил свой сапожный стульчик и отнес его в чулан. Потом возвратился к своим гостям и продолжил свои воспоминания из детских лет:

– А еще меня поражало опыление ржи. Почему-то накрепко запомнилось. Раннее утро. Очень прохладно. Я пасу коров у края оврага. Совсем рядом ржаное поле. И тишина стоит редкостная. И вдруг показалось, будто что-то во ржи тихо так щелкает. Или трескается. Подошел я к полю и вижу: что-то желтоватое легкой пылью среди колосьев хлеба легко и медленно движется. Так медленно, вроде и незаметно. И в этой редкостной тишине на землю как бы и не опускается. Потом мне агроном колхозный сказал, что это обычное опыление. А мне и до сих пор кажется, что красоты это чудо невиданной. Вот что я хотел бы  наблюдать, а не боевые действия.

С огорода пришла Марья Ильинична. Она сходила на кухню, помыла там руки и вопросительно поглядела на супруга. Тот все понял:

– Ну, что, мать. Погореловы пришли меня поздравить с днем рождения. Нам бы по стаканчику и закусить.

–Щас,– сказала Марья Ильинична и пошла на кухню. Как убедился Василий Федорович, она умела быть очень расторопной. Стол был тут же обеспечен всем необходимым. Перед супругом стояла открытая бутылка водки. Перед ее пока пустым стулом и перед Игорьком появились кружки с только что заварнным чаем и пачка шоколадных конфет. Она села и сказала:

– Ну, вам, мужики, что покрепче. А мы с Игорем сладким побалуемся. Нам – что послаще, а вам – что погорчее. У вас по большей части жизнь горькой выдалась.

Марья Ильинична еще раз проверила, все ли поставила на стол. Потом спросила:

– Федя, что же ты мне не показываешь, что тебе гости подарили?

Федор Максимович передал супруге два пакета. Марья Ильинична достала оттуда два миниатюрных бюста. И тут же заудивлялась:

– До чего же, Василий Федорович, у тебя руки золотые. Ты прямо красавцем изобразил нашего именинника. Таким пригожим я им и в молодости нашей не любовалась.

Погорелов только хмыкнул в ответ:

– Спасибо, Марья Ильинична. Хоть ты мои старания оценила. Хозяин сказал, что бюсты делают уже покойникам, а не живым. И потом о военных своих делах он и вспоминать не хочет. Считает богопротивным это дело.

– Да он всю жизнь таким был, собой неохоч хвалиться. А я вот ему рада во всех его проявлениях. Рада, когда его за трактористскую работу почетными грамотами награждают. И когда его хвалят за военные подвиги. У меня в сундуке хранится газета «Красная звезда». Там о его подвиге хорошо написано. Это в Польше уже дело было. Там он в рукопашной схватке на мосту ручным пулеметом и лопатой сразу фашистов крушил. Здоровый был в молодости мужичара.

За столом сидели совсем недолго. Федор Максимович выпил всего полстакана. Василий Федорович выпил полный. Потом сказал, что им можно и закончить. Он хорошо понимал, что вечером в доме Москвитиных будет большое застолье. Соберутся родственники и друзья семьи. Хозяину к этому времени надо быть на уровне.

Годы шли. Страна восстанавливалась после страшной войны. Сразу после ее завершения было принято решение День Великой Победы не праздновать. Слишком много бед принесла война советскому народу. Казалось, горе оказалось настолько велико, что оно останется в стране навечно. Но, как издавна говорят в народе, время лечит. Настало время, когда советский народ ощутил настоятельную потребность отмечать праздник со слезами на глазах. Ветераны фронтовики на своих собраниях, на других мероприятиях посвященных нашей победе стали поднимить вопрос об отдании почестей отличившимся в боях и погибшим на войне.

В хуторе Красный тоже заговорили  о такой необходимости. Ведь очень многие хуторяне остались лежать в могилах, как на нашей земле, так и на территориях, освобожденных от фашизма стран. Им надо на родине поставить памятник. Колхоз выделил на это доброе дело средства. В областном центре нашли скульптора, который взялся изготовить памятник погибшим на войне хуторянам.

Герой Советского Союза Федор Максимович Москвитин принимал в этом начинании самое активное участие. Руководители района хотели было поставить памятник в Масловке. Но хуторяне к этой идее отнеслись прохладно. А Федор Максимович противился такому предложению особенно активно. В конце концов, хуторян все-таки послушались. Подошел срок, когда воронежский скульптор привез миниатюрный вариант предполагаемого им памятника. Как только Федор Максимович взглянул на него, сразу стал его  непримиримым противником. Сказал, это плохой памятник для наших погибших ребят. Это им вовсе не память. Ни почести, ни чувств в душе вызывать не будет. Хуторяне снова выступили с поддержкой своему Герою Советского Союза. В конечном итоге от услуг воронежского скульптора пришлось отказаться.

Но близился очередной юбилей победы в Великой Отечественной войне. А с памятником никакой определенности. И тогда в правление колхоза пришел заведующий сельской библиотекой Василий Федорович Погорелов и застенчиво предложил себя в качестве самодеятельного скульптора. При этом он попросил за свою работу всего третью часть от того, что предполагалось заплатить-с областному художнику. В правлении посовещались и решили рискнуть на этот вариант. Другого пока все равно не было.

Сельский библиотекарь воспарил душой и весь погрузился в работу. В те времена были строгие оценки памятников. Василию Федоровичу пришлось трижды переделывать своий вариант по требованию комиссий. Приходилось соглашаться и следовать рекомендациям свыше. Но упорство дало свой результат. Сельский библиотекарь, наконец, с радостью услышал хорошие отзывы не только от профессиональных художников, но и от хуторян. Да и Федор Максимович Москвитин, который был самым активным сторонником установки памятника погибшим хуторянам именно у них на родине, при очередной встрече с Василием Федоровичем Погореловым от всей души поздравил его с отличным вариантом.

Когда памятник был  торжественно открыт к сорокалетию Великой Победы, у всех он получил самую благоприятную оценку. В хуторе было воздвигнуто нечто величественное и прекрасное. В центре памятника высилось нечто изящно статное и высокое. Эта фигура символизировала штык. Справа и слева от этой фигуры  были выложены из кирпича, поштукатурены и покрашены яркой краской две стены. Как и штык, они у фундамента были уже, в самом верху несколько расширены.  На этих стенах закреплены пластиковые плиты с фамилиями погибших. Они были написаны так четко, что фамилию можно прочитать, не подходя к памятнику вплотную.

Но самое удивительное в памятнике Василия Федоровича Погорелова было в центре. Фигура – подобие штыка брала начало с сооружения, напоминающего нечто похожее на вход в крестьянскую печь. Обтекаемость входа придавало фигуре изящество и изысканность. Внутри этой дивной конструкции бросался в глаза бюст Героя Советского Союза Федора Максимовича Москвитина. Это сооружение нисколько его не затеняло. Хорошо просматривалось лицо Героя. Она выражало доброту, благожелательность и скромность Москвитина.   

Памятник ошеломил и крайне удивил всех. Не только хуторяне, но и жители соседних сел теперь смотрели на сельского библиотекаря Василия Федоровича Погорелова с нескрываемым удивлением и восхищением. Его хвалили, о нем повсюду с восторгом рассказывали. Автор памятника воспринимал свою славу застенчиво и оторопело. Когда его хвалили, он терялся, становился растерянным и даже несколько неприкаянным. Судя по всему, он никак не ожидал такого успеха.

Теперь сын самодеятельного скульптора и заведующего сельской библиотекой Игорь Васильевич Погорелов с большим удовлетворением вспоминал о давнем и шумном успехе своего папы. Он хорошо понимал, что высот своего предка достигнуть не мог, сколько ни старался. Но никакой зависти к отцу не было. Теперь Игорь Васильевич Погорелов живет одной мыслью: в Масловке отцовский памятник Героя Советского Союза Федора Максимовича Москвитина должен стоять и радовать всех, кто на него посмотрит. Именно он, преподаватель художественно-графического училища делал точную копию бюста Героя. Копировал дивное творение своего отца.  Перед тем, как укрыть памятник до  его торжественного открытия покрывалом, Игорь Васильевич Погорелов в него долго взглядывался. И тяжело вздохнул. Нет, не дотянул он в своей копии до уровня своего отца. Лицо героя в его копии утратило свою выразительность и многогранность характера, которые наблюдались в работе его отца.

Ну что теперь поделаешь? Другого варианта уже не будет. Зато когда памятник откроют, вечная память будет жить не только о Герое Советского Союза, ни и о самодеятельном скульпторе.