Говорят, что молодость – не порок, а если и недостаток, то, как правило, проходящий с годами. Боже! Чего только не делают женщины, чтобы оттянуть неизбежное увядание, на какие только жертвы не идут. И как при этом завидуют мужчинам! А тем – толстокожим и грубым – невдомёк, каким счастьем их наградила природа. И так-то смолоду каждый первый – «красавец» (ну, не так чтобы красивый, главное, чтобы «образина» на откровенного урода не тянула, хотя и на такой «товар с перчиком» любительницы найдутся). А уж годам к сорока иная женщина все глаза выплачет перед зеркалом, а супругу – всё нипочём: и собственная лысина, и брюшко, и двойной подбородок. Самое обидное, что его самого (гада такого) все эти возрастные метаморфозы реально не трогают, а окружающие (в основном, стервы с блудливыми глазами) чуть ли не вслух отмечают, что у жены-старухи мужик-то ещё вполне ничего себе...
Хотя и среди мужской братии встречаются богом поцелованные. Ну не берут их годы! Не берут! Вдовец Борис Степанович и в восемьдесят лет ощущал оценивающий интерес молоденьких студенток. И то сказать, любовь к пешим прогулкам и марафонским заплывам позволяла профессору Сажину выглядеть подтянуто и моложаво, а простительное снижение интереса к женскому полу вполне компенсировалось его солидной известностью, а главное – природным стремлением к выгодной самоподаче, что свойственно низкорослым мужчинам.
Уж какие семейные сцены видывала квартира Бориса и Галины Сажиных, как богател словарный запас их детей – старшего Вити и четырьмя годами уступавшей ему Марины! Вот где женское самоедство по поводу собственной внешности и ревность к неприлично молодо выглядящему мужу трансформировалось в яростные схватки (благодаря проворству мужа не перерастающие в банальную драку). Впрочем, квартира та видывала и иные сцены, где с не меньшим энтузиазмом хозяйка защищала интересы мужа и детей.
Пришла как-то в дом к Сажиным некая крупная, с рублеными чертами лица дородная пожилая дама. Пришла с инспекцией. Здесь надо пояснить, что незадолго до того Всесоюзный заочный финансовый техникум (ВЗФТ) Минфина СССР (где зарабатывали запоздалые «корочки» возрастные начальники налоговых инспекций с периферии), освободив здание рядом с станцией московского метро «Филёвский парк» для новообразованного Всесоюзного финансового института, переехал в Перово. Вот только-только обустроились, как вместе с партийно-профсоюзными организациями предприятий и учреждений северо-запада Москвы получили «накрутку» местного райкома партии о необходимости тотального контроля «семейных общественных ячеек» сотрудников. Переводя с партийно-канцелярского языка на русский, коллективам вменили в обязанность установить полный контроль над своими сослуживцами – подглядывать и подслушивать не только на работе, но и «влезать с инспекцией» в частную жизнь сотрудников техникума и членов их семей.
Жена Бориса – Галина Ивановна – местная партийная активистка (с большим стажем «жандарма в части финансов» и приобретённого «бесценного опыта» на предыдущем месте работы – заместителем главного контролёра-ревизора КРУ Минфина СССР по городу Москве) инициативно организовала в своём техникуме специальную комиссию парткома, члены которой должны были «сваливаться на голову» обалдевшим сослуживцам с неожиданными ревизиями по месту жительства их семей.
Инспектировать семью самой Галины выпало её непосредственному начальнику – завучу финансового техникума. По принципу «что охраняем – то имеем» Галина заранее знала, кто и когда придёт с инспекцией, и начала «дёргать» домочадцев ещё за неделю до сего знаменательного события.
И день настал! К приходу «проверяльщицы» все блистало порядком и чистотой, были приодеты дети, даже глава семьи (никогда раньше десяти вечера и не возвращавшийся из института, где служил заведующим кафедрой) был к четырём пополудни дома, приодет и причёсан. Почётную гостью усадили за стол, сервированный на одну персону. На единственный стул, стоявший напротив «инспектора», по очереди присаживались для собеседования члены семьи.
Не имевшая чести быть представленной Борису Сажину, дама неожиданно попросила его предъявить паспорт. Пока обалдевший глава семьи вышел в другую комнату за паспортом, дама дружелюбно оскалившись улыбкой спросила десятилетнего сына Галины Ивановны:
– А ты знаешь этого дядю?
– Да!, – послушно ответил ребёнок.
– Хорошо знаешь?
– Хорошо!
– И часто ты его видишь?
– Каждое воскресение!
– То есть на неделе он дома не бывает?
– Не знаю… Бесхитростный ребёнок, десяти лет, строго проинструктированный мамой отвечать односложно и без подробностей, с явной опаской смотрел на тётю с оскалом на лице. Пусть она наивно считала этот оскал улыбкой, но людского детёныша (как правило, природного эмпата, вплоть до пубертатного возраста живущего чувственным восприятием) не обманешь! – Злая тётя! – подумал мальчик.
– А ты? Знаешь дядю? – Обратилась к стоящей шестилетней девочке строгая тётя, повернувшая к ней всё своё дородное тело.
– Папу? Знаю!
Стратегически подслушивающая за дверью мама, решительно вошла в комнату.
– ??? !!!
– Да вот, Галочка, твой младший брат куда-то вышел, и я говорю с детками, – несколько заискивающе проговорила дама, разглядев в вошедшей Галине решимость матери ценою собственной жизни защитить детей.
Из другой двери появился озадаченный глава семейства с развернутым паспортом:
– Вот, Клавдия Поликарповна, мой паспорт!
– А что тут вообще происходит?, – опешила мама.
Коршуном схватившая паспорт-добычу инспекторша сосредоточенно изучала документ.
– Так он – твой муж? – Протянула пришлая тётя, не сумев скрыть откровенное разочарование. Она была в явном замешательстве. Вскрытая было злостная афёра (ведь «муж Сажиной», завкафедрой и профессор, рисовался в воображении её товарок по техникуму пожилым и солидным, а вовсе не встреченным в квартире «мальчишкой») мигом превратилась в пшик. Опасливо поглядывая на вспыхнувшее багряными пятнами гнева лицо хозяйки дома, гостья невольно почувствовала себя Кисой Воробьяниновым, однажды безошибочно «наванговавшим» себе неизбежность близкой кулачной расправы.
– А сколько ему лет? Вскинулась пришлая дама, с откровенной надеждой выискивая дату рождения супруга, чтобы предотвратить болезненную «ответку», выявив что-нибудь непристойное (если супруг, скажем, окажется много моложе хозяйки дома). Неудача отозвалась почти болезненной гримасой на её мгновенно покрасневшем лице.
– А чё он так молодо выглядит? – пролепетала вконец смущённая визитёрша, мгновенно превратившаяся из «дамы при исполнении» в грузную простоватую немолодую тётку, застигнутую на чём-то дурном.
Опасливо поглядывая на чудом «державшую лицо» разъярённую хозяйку дома, Клавдия Поликарповна, с видом побитой собачки, скомкала завершение визита и, повторяя бесконечной скороговоркой: «Всё хорошо! Так и напишу, что всё хорошо! Так и напишу!», конфузливым колобком (это при её гренадёрском росте-то!) выкатилась из квартиры.
Тем же вечером, за ужином, который в кои-то веки собрал всех членов семьи за одним столом, родители, посовещавшись, решили, что семья от инспекции «отбилась без потерь». Поощрённые похвалой родителей, дети не особенно-то заморачивались вопросом, что такого героического они свершили, наслаждаясь тихой радостью взрослых, а главное – тем, что самый обычный день закончился как праздник. Дети засыпали с тёплым ощущением семейного единения и родительской ласки.