Душная ночь по-хозяйски растянулась в саду, как черная кошка. Прикрыла глаза, но не спит. Поводит ушами. Бьёт хвостом из стороны в сторону.
На меня не смотрит. Но слышит, как я дышу, как пульсирует вена на шее, как подрагивают влажные пальцы.
Я сглотнул, она сверкнула желтым глазом. Заурчала раскатисто, метнула в меня цепкий взгляд: "Боишься, крысёныш?"
Сладкий запах ввинтился в ноздри, будто провернули в мясорубке куст сирени.
Струйки пота противно защекотали шею, щёки, спину.
Погребенный во тьме рядом с теплым трупом, я не смел уйти.
"Ты нюхал цветы ушами? А видел звуки, струящиеся вокруг тебя?" Его тягучий, как смола, голос застывал в моей памяти янтарными каплями.
"Для каждого чувства - свой орган. Чтобы видеть духовное, открой глаза своего духа. Ты пришел не случайно. Я ждал тебя."
Предлагал ему сделать гроб. Отказался.
«Из земли я взят, в землю и возвращусь,» - закрыл глаза и умер.
Я не смогу, как он, быть отшельником, которого боятся и злословят за спиной, быть драконом, стерегущим своё сокровище.
Кошка выросла в черную львицу, воздух содрогнулся от грозного рыка.
Придется волочь его к дому, пока сухо.
Я вслепую нащупал его руки, еще теплые, но безвольные, как у тряпичной куклы. Присел и потянул их на себя, тело поддалось. Мелкими шагами пятясь к дому, я вскоре уткнулся спиной в косяк, оставил труп у крыльца, зашел в дом, зажег лампу и вернулся, чтобы втащить тело через порог.
Уложив колдуна на деревянный пол, поднёс лампу к его лицу. Огонек задрожал и дёрнулся, мёртвые глаза были открыты.
Во рту пересохло, я облизал губы и сморщился от вкуса вялой полыни.
Быстро опустил ему веки, бросил лампу и выскочил на улицу.
Черный зверь нетерпеливо рычал и царапал небо до искр. Мощный хвост, как бич, со свистом хлестнул по лицу.
- Я согласен, - пролепетал мой язык.
Небо прорвалось. Я подставил ладони, поднял голову и принял холодное, будоражащее благословение черного зверя.