Часть вторая
Глава пятая. 11-12 ноября 1973 года
На следующее утро я опять встал задолго до остальных. Было достаточно светло, и хотя солнца ещё не было видно, было очень приятно постоять на корме, наблюдая за бурлящей водой. Берегов видно не было, мы шли в открытом море. Народа на палубе было очень мало. Девушка делала гимнастику, да пожилая пара прогуливалась вдоль бортов. Вот, пожалуй, и всё. Хотя для дальневосточников, которых здесь целых две группы: приморская и магаданская, сейчас уже послеобеденное время должно наступить, у нас же с ними почти двенадцать часов разница во времени, а они ещё спят. Удивительно даже.
Подумал я об этом и девчат наших вспомнил – Надежду с Людмилой. Когда мы им с Виктором каждой по розе преподнесли, то столько слов восторженных выслушали, что… Какие же они обе замечательные. Надежда так та вообще такая ласковая и нежная, каких я до сих пор не встречал. Вчера мы снова посидели нашей дружной компанией, немножечко выпили, во рту до сих пор противно, хотя вроде я и зубы тщательно почистил и рот основательно прополоскал. Похмелья, конечно, нет, откуда ему взяться, если мы на шестерых всего две бутылки выпили, а вот ощущения не очень приятные, да и запашок изо рта, наверное, тот ещё. Скорее бы завтрак. Смотрю ещё несколько человек на палубе появилось и к лежакам направились. Вспомнил я поручение общественное - пять лежаков занять, а на шестом самому лечь и загорать, пока их милости не соизволят очи свои открыть. Пришлось этим заняться. Я их сдвинул вместе, на три поперек положил свои тренировочные штаны, а на два с противоположного края – рубашку. Остался в одних плавках и на полотенце, которое из каюты захватил, улёгся. Лежу, балдею. Расслабился до невозможного, хорошо так.
Глаза прикрыл и размечтался даже. Воображение у меня хорошее, вот я и представил себе, как мы в большой шторм попали, да такой, что волны выше кораблика нашего поднялись, и он сразу же таким маленьким оказался, а мы, людишки, песчинками на нём стали. Мы с Надеждой в этот шторм по палубе решили пробежаться. Зачем, спросите? А кто его знает, в мечтах, да во сне, что угодно себе представить можно. В общем побежали мы, за руки взялись и бежим, а волна огромная поднялась и нас за борт смыла. Мы, как за руки держались, так в воду и попали. Что дальше было я даже додумывать не стал, а сразу же представил, что нас на необитаемый остров выбросило, где мы как, Робинзоны много лет прожили в любви и согласии.
Не удалось мне о подробностях нашей жизни на том острове домечтать, кто-то подошёл, да дурацкий вопрос задал:
- У вас тут, что всё занято, что ли?
Я глаза открыл, смотрю, а это та женщина из магаданцев, у которой икру на таможне отобрали. Ну, я ей с максимальной вежливостью, на которую способен был, и ответил:
- Простите, пожалуйста, но эти лежаки действительно заняты.
Смотрю, а народа добавилось ого-го сколько, почти ни одного свободного места для культурного отдыха не осталось. Хорошо Вадим с Виктором подошли, и на крайние лежаки улеглись. Вот мы, как три богатыря в чистом поле и разлеглись отдыхать.
Почти весь день мы провели на палубе. Дима принёс карты, и мы дружно, своим коллективом, расписали пару пулек. Ленинградку играли, совсем по маленькой, скорее даже просто ради удовольствия, а вовсе не на деньги. В первой пуле я десять копеек выиграл, которые получил и за всех за нас выбросил в море, чтобы мы все снова сюда вернулись. Зрителей вокруг толпилось приличное количество, некоторые нетерпеливые советы давали, таких игроки обычно не долюбливают. Мы тоже не были исключением, одного так даже пришлось попросить, или помолчать и стоять спокойно, без комментариев, или идти себе с богом. Он обиделся и ушёл, громко выражая своё недовольство. Странный человек, его только и попросили не лезть и свои советы при себе держать, а он обижаться принялся.
- Зря вы так, - тихонько проговорил Виталий Петрович, который, как присел рядом со мной, так и не пошевелился ни разу. Мы то на своей сдаче в бассейн прыгали, охладиться чтоб, то за пивом кто-нибудь из нас гонял, то в туалет бегали, а он… Такой усидчивый, на зависть прям.
- Это, - и он фамилию назвал, которая лично мне ни о чём не говорила, - известный профессор, какая-то шишка в психиатрическом мире.
- Все мы тут шишки на ровном месте, - пробормотал в ответ Вадим, - только каждая на своём, потому и не высовываемся. А вот подсказывать игроку, в тёмную играющему, с какой карты ходить – последнее дело. За это и по шишке в другом обществе дать могут.
- И не только могут, а дадут, причём в обязательном порядке, - закончил его фразу Виктор.
Толпа народа, стоящая вокруг, глухим ворчанием подтвердила справедливость сказанного.
Во второй партии всех нас обчистил Димка. Он выиграл почти целый рубль и пошёл за пивом. Рискованный он парень оказался, на такие мизера пару раз пошёл, что, даже не знаю, как это назвать. Но, что удивительно оба раскладными оказались, вот ведь угадал, так угадал.
В три часа Надежда, которая являлась нашей фактической руководительницей, собрала всех своих в музсалоне. Тема была назревшая – Мальта и всё, что с ней связано. На остров, который находится чуть южнее Сицилии мы должны прибыть послезавтра утром, но Надежда, как чувствовала, что, а может и знала, какая напасть нас ожидает в ближайшие часы, поэтому и решила немного опередить события. Информацию, которую она нам предоставила, я уже знал всю, но слушал всё равно с интересом, хотя последние её слова меня немного озадачили:
- Дорогие мои, у меня к вам просьба. Мальтийцы очень гостеприимные люди, они будут вас уговаривать есть и пить. Постарайтесь себя немного сдерживать, ведь на острове нет воды, да и сельскохозяйственное производство, как таковое там совершенно отсутствует. Всё привозится с материка. Поэтому не жадничайте, не набрасывайтесь на еду. И ещё, Мальта очень дорогая страна, мне кажется, что незачем брать туда валюту. Её у вас так мало, потерпите до Италии, думается, что там вы сможете потратить её более разумно.
Инструктаж закончился, мы на палубу вернулись, смотрим, а навстречу нам советские военные корабли идут. Я двенадцать насчитал. Среди них несколько крупных было, эсминцы или крейсера, мы не поняли, но такие грозные и внушительные, что мы все ими гордиться начали.
- Черноморская эскадра после войны "Судного дня" в Севастополь возвращается, - услышал я рядом тихий голос Димы, - не удалось лихим кавалерийским наскоком израильскую армию разгромить. Сильны они оказались.
Я хотел послушать, о чём он ещё расскажет, но Вадим нас окликнул. Спросил, будем мы игру продолжать или нет. Он надумал ещё одну пулю расписать, как раз к ужину должны были успеть. Но тут вокруг берега появились, значит мы в Дарданеллы вошли, и поднялся нешуточный ветер. Играть на палубе стало невозможно, пришлось, в музсалон вернуться, там как раз фильм "Белое солнце пустыни" начинался.
Хотя фильм этот на экраны вышел совсем недавно, я его уже по телевизору пару раз успел посмотреть, и большинство крылатых реплик заучил наизусть. И вот ведь, что, знаешь вроде бы картину от начала до конца, но всё равно интересно, как будто впервые её видишь.
Неожиданно, на одном из тех мест, где сердце чуть не замирает, я имею в виду ту сцену, где Верещагин включает двигатель, а красноармеец Сухов, уже раненый, несмотря на свистящие вокруг пули, кричит:
- Верещагин уходи с баркаса.
Помните? Конечно, это забыть невозможно, так вот именно в этот момент кресло, на котором я так основательно уселся, поехало вперед. Я его еле успел остановить, побоялся, что въеду в кого-нибудь из впереди сидящих. Я ногами изо всех сил упёрся, но тут в меня сзади врезалось другое кресло. В музсалоне сразу же зазвучали крики, даже демонстрацию фильма вынуждены были приостановить. Оказывается, это мы начали выходить в Эгейское море, где бушевал настоящий шторм. Тут уж было не до кино. Я решил с кресла встать, и даже свою задницу от него оторвал, а кресло, как поехало в сторону окна, да по ногам мне как шибануло, так я и плюхнулся назад. Кресло в стену уперлось и остановилось. Ну, я за поручень, что вдоль стены шёл, уцепился и на ноги встал, а кресло к другому борту покатилось. Пока я к двери добирался, мокрая, грязная пена дважды по стёклам окон музсалона мазанула и вниз стекать принялась. Это какая же волна должна быть, спрашиваю я вас, чтобы до четвёртого этажа достать?
"Армения" вроде бы не маленькое судно, а его болтало, почти как щепку в весеннем ручье во время таяния снегов. По всему кораблю бегали матросы и натягивали дополнительные леера. Качало основательно, просто так пройтись, ни за что, не держась, не получалось. Даже уцепившись в поручни или перила, во-первых, не знаю, как их правильно называть, а, во-вторых, так вот для чего их так много во всех и помещениях, и коридорах понатыкано, идти было тяжело, при этом одной рукой всё время приходилось крепко держаться за поручень.
Когда мы с Виктором добрались до своей каюты, мы застали там одного Виталия Петровича, как всегда сидевшего на своей полке.
- Вадька, где? Не видели, Виталий Петрович? – спросил Виктор.
Тот только кивнул в сторону туалета:
- Как только качать начало, он туда отправился. Он же совершенно не может переносить качку. Зачем он в круиз пошёл? Всем понятно, что может быть качка. Как же он ездит на машине, там же тоже качает?
- Когда он за рулём, никаких проблем не бывает, а вот на пассажирском сидении его действительно немного укачивает, но без эксцессов, - Виктор даже затылок свой погладил.
- Я, когда в каюту шёл, на одного офицера наткнулся, вроде его нам как пассажирского помощника представляли, - вновь заговорил, обычно немногословный профессор, - так вот он сказал, что над Средиземным морем образовался большой циклон и пока он не уйдёт куда-нибудь, штормовая погода сохранится. Чувствую я, нам не очень повезло с погодой. Меня вроде редко укачивает, а вот сейчас тошнота так и подкатывает, так и подкатывает, - повторил он и поморщился.
Я посмотрел на Виктора. Лицо его побелело. Явно он тоже не испытывал большого удовольствия от того, что творилось за бортом. Я ничего не ощущал, ни тошноты, ни головокружений, абсолютно ничего.
Наблюдательный Виталий Петрович тут же отметил это:
- Из всех нас один Ваня спокойно переносит качку. У тебя такой вестибулярный аппарат от природы, или ты его специально тренировал?
Я никогда не слышал, что вестибулярный аппарат тренировать можно. Поэтому удивился очень, да так и ответил:
- А что Виталий Петрович, разве это возможно? Я вестибулярный аппарат имею в виду. Разве его можно тренировать? Первый раз об этом слышу.
- Значит он у тебя от природы такой, - задумчиво проговорил профессор, а затем, как очнулся, и на меня с любопытством посмотрел:
- Можно, Ваня, как это может быть, чтобы было нельзя. В старину, когда один только парусный флот был, и судёнышки те нашей "Армении" даже в подмётки годиться не могли, целую систему разработали, чтобы матросы с качкой могли справляться. Сейчас тоже имеется немало рекомендаций, как тренировать вестибулярный аппарат, но то ли люди ленятся, как я, например, им следовать, то ли они не оказывают желательного эффекта, но число тех, кто мучается при укачивании весьма значительно.
По громкоговорящей сети всех пригласили на ужин. Удивило лишь то, что пригласили только в маленький ресторан.
- Как мы там все поместимся? – вырвался у меня вопрос.
- Кто это мы? – спросил профессор, - лично я есть не пойду.
- Да и я тоже, - поддержал его Виктор.
- Вот тебе Ваня и ответ на твой вопрос, - подвёл итог профессор, - из нас четверых только ты способен пойти ужинать. Думаю, что в остальных каютах примерно такое же соотношение будет.
- Так, что иди дорогой и за нас всех тоже поешь. Потом, когда на твёрдой земле окажемся, должок нам отдашь, - засмеялся Виктор.
Мне-то, что? Я пошёл, конечно. Увиденное меня шокировало. Соотношение было явно не в пользу ужинавших. Лишь за десятком столов виднелись пассажиры. Всего нас таких стойких набралось пятнадцать человек. "Ну, дела", - подумал я, разрезая сочную, в меру прожаренную отбивную. Вкусно было, одним словом.
Когда я, хватаясь за всё, что попадалось под руку, выбрался из ресторана, мой чуткий нос уловил, какой-то тошнотворный запах, доносившийся откуда-то снизу. Он был не сильным, так не запах даже, а скорее запашок, но такой же вонючий, как и у нас в институтском дворе, когда мимо трупного морозильника проходишь, где забитых подопытных животных хранят до тех пор, пока специальная ветеринарная труповозка не приедет. Иногда она вместо положенного по договору еженедельного вывоза, приезжает через две недели. Морозилка быстро переполняется и трупы около неё своей очереди на вывоз ждут. Вот тут жители окружающих домов начинают на нас жалобы во все инстанции писать. И ведь надо с ними согласиться, по делу пишут, только адресом ошибаются, надо на ту контору, которая взялась эту работу выполнять, жаловаться, мы ведь тоже страдаем. Когда в виварий идёшь или из него возвращаешься, нос приходится зажимать, такая вонизма из морозильника этого несётся.
Любопытно мне стало, чем же там-то в трюме, где пассажирские каюты находятся, пахнуть так может? На полпролёта спустился, увидел, по полу лёгкая такая волна гуляла, вот от неё эта вонь и шла. С пяток матросов тряпками жижу собирали и в ведра отжимали. Чуть ниже какой-то пассажир стоял. Он мне всё и объяснил:
- Пустой работой ребят заставили заниматься. Они эту жижу в унитаз сливают, а она вновь на пол выплёскивается.
Оказывается, на судне была прямоточная канализация, всё содержимое унитазов в море должно поступать. В нормальную погоду и даже в штормовую оно и поступало, но не в такую, в какую мы угодили. Сливы канализационные находятся на уровне ватерлинии, поэтому при небольшой качке, содержимое унитазов успевает в море слиться, а при такой буре, волна всё назад гонит. Вот и получается, что мы наверху в туалет можем ходить сколько влезет, а вот внизу – унитазы переполнены и через их верх всё содержимое на пол стекает.
Удивился я, но тут от нас ничто не зависело. Так уж в конструкцию корабля кто-то из проектировщиков неудачно заложил.
Где живут девчонки, Надя с Людмилой, я не знал. Вроде бы они вниз по трапу спускались, но по какой-то причине, одним им известной, они от нас с Виктором решили до поры до времени скрываться. Я этого не понял, но, с этим, также как с конструкцией корабля, ничего нельзя сделать. Женщин, если они, что-то в свою голову вобьют, переубедить никак невозможно. Создатель, какую-то ошибку при их конструировании допустил. Не зря анекдот существует: ребро - та кость человеческая, в которой мозг отсутствует, поэтому и в голове женщины сплошная пустота.
Идти в каюту и наблюдать как там народ мучается от качки, которая только и делала, что усиливалась и усиливалась, совершенно никакого желания не было. Решил я на свежий воздух выбраться, но все выходы наружу были закрыты на прочные замки, я у одной двери сколько времени прокрутился, всё пытался её открыть. Представил себе, что я опытный домушник и вот в замке ковырялся всем, что под руки попало. Закончилось всё тем, что я понял – отмычек у меня с собой нет, значит дверь открыть так, как это в кино показывают, когда за дело профессионалы берутся, мне не удастся. Пришлось бросить это неблагодарное занятие.
Пошёл я в музсалон. Вот он оказался открытым. Все столики были со своих мест сняты и куда-то исчезли. Кресла стояли у застеклённых стенок и были прикреплены к перилам специальными защёлкивающимися карабинами, на альпинистские похожими. Ну с этими я справляться был обучен, все-таки разрядником по альпинизму когда-то в молодости являлся, поэтому я одно кресло отстегнул, в него успел усесться, пока оно не вырвалось из рук и начал кататься взад-вперед от одного борта к другому. Единственно ногами я старался слегка притормаживать, чтобы со всего размаха не врезаться в стоящее у противоположной стены кресло.
Море, на которое я сегодня с самого раннего утра время от времени бросал свой взгляд, вначале с верхней палубы, затем через окна муз салона, изменилось коренным образом, что произвело на меня неизгладимое впечатление. Если бы утром вокруг нас были видны берега, можно было бы подумать, что мы на прогулочной лодке рассекаем поверхность деревенского пруда, настолько гладкой и неподвижной была вода. Прохладный ветерок изредка откуда-то налетавший, лишь слегка освежал нас на солнцепёке, да иногда добивался того, что по воде пробегала лёгкая рябь, практически сразу же исчезавшая, вслед за умчавшимся порывом ветра. После обеда появились небольшие волны, медленно перекатывающиеся друг через друга. Постепенно их горбы росли и поднимались чуть выше, но не более того. Конечно ни о каком надвигающемся шторме не могло быть и речи. В те же минуты, когда я уселся на кресло на колёсиках, пытающееся сбросить меня с себя, словно норовистая лошадь, вид моря безмерно страшил, но в тоже время этот разгул стихии чем-то неосознанным привлекал к себе внимание. Кресло подвозило меня к одному борту, с окна сползала пена от окатившей его волны, и перед моими глазами открывалась зияющая пропасть, в которую казалось неминуемо рухнет наш корабль. Ведь противоположный её берег вздымался так высоко, что уже виден не был. Но проходила доля секунды и "Армения", покряхтывая и поскрипывая, плавно сползала в пучину, чтобы тут же начать неуклонное движение вверх, потихоньку начав при этом заваливаться на другой бок. Тут же это движение подхватывало кресло и начинало вначале медленно, а затем всё быстрее и быстрее катиться к другому борту. Тут уж мне изо всех сил приходилось ногами упираться в пол, чтобы хоть немного сдержать скорость и изменить направление, избежав столкновения с прикрепленными на той стороне другими креслами и причалить, если такое выражение здесь уместно, к свободному от кресел участку стены. Там всё повторялось – гигантская волна нависала над нашим кораблём, но он прорезал её и упорно шёл вперёд.
Не знаю сколько раз я прокатился на кресле от борта до борта, но наступил такой момент, когда корабль перестал переваливаться с боку на бок, а начал совершать какие-то нырки вперёд. "Мы пошли поперёк волны", - решил я.
Не знаю, как это правильно называется, но мне кажется, что как-то вот так, поскольку у нас то нос заваливался, а корма немного приподнималась, то нос вверх смотрел, ну, а корма соответственно, как будто присаживалась немного. Кататься по музсалону стало не интересно. Я подтащил кресло к его законному месту, защёлкнул карабин и побрёл в каюту, по-другому то, как я передвигался, назвать было трудно.
За бортом была абсолютная темнота, такой же встретила меня и каюта. Обычно хоть какой-то свет проникал в каюту через иллюминатор, но в то время, о котором я рассказываю, не видно было ни зги. Позднее оказалось, что кто-то из экипажа наглухо запечатал иллюминатор стальной крышкой, так что даже, если бы за бортом светило солнце, в каюте всё равно было бы темно. Казалось, что в каюте было тихо, вернее не так, внутри корабля царил сильный всё заглушающий шум. Я наощупь залез на свою полку, на всякий случай приподнял защитное ограждение, чтобы при качке не свалиться на пол и закрыл глаза.
Следующий день был точно таким же, шторм не прекращался, запах из трюма добрался до всех палуб, лишь в каюте или музсалоне можно было от него спрятаться. Но в каюте я не хотел находиться, смотреть на мучения Вадима, видеть посеревшие лица других соседей я не мог, а чем им помочь я не знал. Вот я и просидел почти весь день с перерывами на еду в музсалоне. Шторм свою силу не потерял, но качало нас значительно меньше и кресло уже так как накануне по полу не ездило. Я сидел в пристёгнутом кресле и читал. С собой я на всякий случай взял две книжки, в тот день они мне и пригодились.
Хотя качало меньше, чем накануне, на завтрак, обед и ужин всё так же собиралось не более двадцати человек. Этот показавшийся мне бесконечно длинным день наконец-то закончился, я залез на свою полку и заснул.
Продолжение следует