ЛАМПЕЯ. ТРАГЕДИЯ СЕМЬИ. ТРУД В КОЛХОЗЕ.
Летняя жара установилась прочно и надолго. Утром по селу бегает
колхозный бригадир, тётя Лампея, заходит в избы, собирает людей на работу.
Бабушка зовёт её «Лампейка». Это старшая дочь тётки Татьяны Лариной. Живёт она отдельно, в своём доме.
Евлампия – вдова покойного Николая Бардина, который умер перед войной, став причиной собственной смерти.
Был он единственным сыном добропорядочного, уважаемого сельского лавочника. Получил образование. Работал контролёром-ревизором в районном КРУ.
Степенная монотонная жизнь была ему не по нраву. Сердце его жаждало романтики, путешествий.
Оставив семью, он уезжал то на соляные копи, то на золотые прииски. Побывал на Крайнем Севере, в Горах Урала, на Памире.
К зиме возвращался домой с возом всякого добра. Весной уезжал снова.
Через несколько лет кочевой жизни он пристрастился к алкоголю.
Домой возвращался нищим оборванцем. Дома пропивал всё, нажитое родителями и своим трудом. Пропил отцовскую библиотеку, в которой были старинные духовные книги, иконы в дорогих окладах, зеркала в резных рамах, картины, мебель, всё ценное, что было в доме. Потом стал менять на спиртное свою одежду. Ходил зимой и летом в рваном овчинном полушубке.
Его компаньоном был печник Васяга, известный на селе забулдыга.
Однажды весной, когда дом был пустым, а на дворе из всей живности остались коза и петух, Николай свёл со двора и продал козу. Купил много вина, залил его в самовар, зажарил петуха, пригласил Васягу. Они долго пировали.
Когда Васяга ушёл, вернее, уполз, Николай облил свой дом керосином, поджёг его, плеснул горючим и на себя, залез на печку.
Сельчане, завидев пожар, прибежали к дому, пытались проникнуть в него через дверь, но она оказалась запертой изнутри, на стук никто не отвечал.
Мужики во главе с учителем сельской школы, Михаилом Ивановичем Савельевым, залезли на крышу, подняли листы кровельного железа, проникли внутрь через чердак. Вытащили обгоревшего хозяина. Он стонал, корчился от боли. Нужен был холод. Положили его в лужу. Николай кричал только одно:
- Дайте мне водки! Дайте мне выпить!
Погорелец стал зябнуть в луже. Его перенесли в дом соседей Осокиных, затем увезли в больницу, в город, где через три дня он скончался.
Дом пострадал внутри, но выстоял. Колхоз и сельсовет помогли Лампее, оставшейся с четырьмя детьми, привести жилище в порядок.
Лампея – высокая, рыжеволосая, веснушчатая, очень худая, как бы, иссушённая солнцем.
На полевые работы вышли только пять баб.
У дома тёти Дуни на старой толстой берёзе висит большая железная болванка в форме гигантского гвоздя шляпкой вниз. Рядом на длинной верёвке подвешен металлический стержень. Лампея подходит к берёзе и долго, настойчиво стучит стержнем по болванке. Звон на всё село: Бум-м-м! Бум-м-м! Бум-м-м!... Вечевой колокол! Бригадир созывает народ на колхозные работы.
В колхозе – одни бабы да несколько старых или увечных мужиков. Работают за трудодни, которые Лампея в своём журнале отмечает палочками. Так и говорят: «работаем за палочки».
На трудодни ничего не выдают. Колхозные закрома пусты. Работников не хватает. Подросшая молодёжь или немногие вернувшиеся с фронта не хотят гнуть спину задарма, уходят в город, на заводы.
По зову «вечевого колокола» к берёзе подошли ещё несколько баб. Но этого мало. Лампея снова бегает по домам, просит, упрашивает каждого. Прибегает и к нам.
- Стефанида Ивановна, выйди, ради Бога! Совсем некому работать!
Бабушке – 60 лет. Она имеет право не выходить, но идёт в поле.
Возвращается еле живая. Прихватив от порога какую-то одежонку под голову, сваливается в кухне на лавку.
Полежав немного, встаёт, умывается, чистит картошку, приносит дрова, топит печку, готовит ужин.
Завтра она снова по зову Лампейки пойдёт в поле под палящее солнце, чтобы окучивать картошку, полоть свёклу, морковь, шевелить сено, сгребать его в стога, жать злаковые, вязать снопы, нагружать их на воз и ещё и ещё что-то. Так же придёт, шатаясь от усталости и зноя.
Всего труднее было в пахотную пору. Техники и лошадей не хватало. ПАХАЛИ НА БАБАХ: двое, или четверо, впрягались в плуг, волокли его, а третья управляла плугом, вела борозду. И тащились они под палящим солнцем, как бурлаки. Нередко падали от непосильного труда, лежали на землице, пока не оклемаются.
Как-то бабушка вспоминала время организации колхозов. Ей было жалко расставаться с своим хозяйством, родной коровушкой, лошадкой. Ходили слухи, что обобществят всё, даже кур.
А дедушка, будучи большевиком, сразу же записался в колхоз.
Бабушка пошла и выписалась. Дедушка снова записался. Бабушка выписалась. Так было три раза.
Когда почти всё село записалось в колхоз, а мелкий скот, коров и кур не обобществили, записалась и бабушка.
С тех пор хозяйство стало колхозным.
Будучи безотказной, энергичной, работящей, она отдала колхозу много сил и здоровья.
Я часто думаю: было бы справедливо установить на селе памятник с именами героических страдальцев-колхозников, которые в тяжёлые годы войны вывозили сельское хозяйство на себе, подвергаясь бесплатному рабскому труду, нещадно растрачивая здоровье. ОНИ НЕ ИМЕЛИ ДАЖЕ ПЕНСИИ.
После смерти бабушки, в 60-ые годы были введены грошовые пенсии за счёт средств нищих колхозов.
Паспорта их хранились или в правлении колхоза или в сельсовете. НА РУКИ ВЛАДЕЛЬЦАМ ПАСПОРТА НЕ ВЫДАВАЛИ, чтобы исключить бегство из колхоза, трудоустройство в другом месте. НУ, РАЗВЕ ЭТО НЕ КРЕПОСТНОЕ ПРАВО?!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.