А какая разительная перемена возникает перед твоим взором, когда ты совершаешь путешествие, как говаривал А.С.Пушкин, «с милого Севера в сторону южную». Меняется природа, незатейливые российские пейзажи, с их светлыми, прозрачными березовыми рощицами и хмуроватыми, задумчивыми сосновыми борами вдруг сменяются насыщенными яркостью красок и буйством зелени украинскими далями, щедрыми садами, раскинувшимися вдоль трассы либо за хозяйскими заборами, в уютных украинских селах. Внимательный взгляд вдруг ловит первые, промелькнувшие каштановые и ореховые деревья, а южнее Киева уже начинают мелькать пирамидальные тополя и виноградники, кукурузные и подсолнуховые поля, больше характерные для природы Молдавии. И поневоле радует глаз архитектура юга, где, вместо привычных сереньких, деревянных российских деревенек, с реденькими палисадниками и покосившимися заборами, появляются вначале весёленькие и светленькие украинские крестьянские мазанки, с традиционными мальвами во дворах. А потом и утопающие в буйных садах молдавские села, где большинство добротных домов построены из прочного природного материала – котельца, ракушечника, добываемого в многочисленных подземных разработках – катакомбах. Многие дома украшены на южный лад легкими изящными деревянными верандами. Села наполнены зеленью садов, а дворы спасаются от палящего солнца искусно покрытыми естественными тентами, сотканными из вьющегося винограда, под которыми, говорят, приятно в вечерние часы, после трудов праведных, посидеть всей семьей за лёгким ужином с обязательным национальным атрибутом стола - запотевшим кувшином с добрым молдавским вином.
Я, выросшая в центральной России, по настоящему прикоснулась к югу, только выйдя замуж. Родители мужа проживали в те годы в Кишиневе. Этот, некогда весёлый и многоголосый, приветливый и шумный город приютил и обогрел нашу молодую семью своим теплом на целых пять лет. Он произвел на меня впечатление вечно кипящего Вавилона с его конгломератом разноплеменных темпераментных южан – от молдаван, украинцев и евреев до болгар, цыган и гагаузов, мирно уживавшихся между собой под щедрым южным небом и на не менее щедрой молдавской земле.
Помню, как я была поражена дешевизной и изобилием продуктов и товаров, когда в первые летние дни 1970-го года, только что окончив Питерский институт и получив дипломы, мы с мужем появились в столице солнечной Молдовы. Свекровь выделила нам аж пять рублей и предложила проехать на центральный рынок, прикупить овощей и фруктов. На них мы умудрились напробоваться на рыночных прилавках даров солнечной республики и накупить столько всего, что вернулись, увешанные сумками, еле дотащив их до дома. А осень ежегодно сопровождалась здесь расцвеченными яркими осенними красками, шумными и гремевшими веселыми молдавскими мелодиями сельскохозяйственными ярмарками. Здесь местными жителями по дешевке закупались в огромных количествах овощи и фрукты, а хозяйки начинали долгую и хлопотную суету по их переработке и закрутке на зиму разного рода солений, салатов, консервов, компотов и варенья на разный вкус и цвет, щедро делясь друг с другом разными национальными рецептами.
А край этот изобиловал не только дарами природы, но и плодами человеческого труда. Молдавия в те годы была самой густонаселенной республикой Союза. Местные крестьяне в поисках заработка бежали не в дальнее и ближнее зарубежье, как ныне, а в свои же города и, прежде всего, в Кишинев. Бурно развивалась легкая, текстильная и пищевая промышленность, в массовом порядке начали строиться предприятия по производству холодильников, телевизоров, других бытовых приборов, а затем и современные крупные предприятия точного машино- и приборостроения, в том числе союзного уровня, работавшие и на «оборонку», и на космос. Приобретали цивилизованный вид деревни и села, строились современные дороги. Расцветала национальная культура, только в Кишиневе работало несколько книжных издательств, выпускавших прекрасную литературу, за которой охотно приезжала интеллигенция из Москвы, Питера и других центральных городов страны, где книжный голод был особенно велик. Как, впрочем, и за другими товарами народного потребления, качество и разнообразие которых, вкупе с доступными ценами, приятно удивляло приезжих. Сюда везли детей на всё лето, «на фрукты и виноград», эти же места были «Меккой» для пьющих россиян, ещё окончательно не потерявших вкус к хорошему и доступному по цене дешёвому молдавскому вину. Ну, и, наконец, не надо забывать, что сама Одесса-мама с ещё не загаженным Чёрным морем были всего в 180 километрах от Кишинева.
Это были счастливые годы, не омрачаемые даже трудностями моего устройства на работу, получения места в садике для нашей малышки дочери и приобретения собственной квартиры. Под одной крышей мирно уживались четыре поколения, объединенных не только одной фамилией, но и духовной общностью, единством помыслов, ведением хозяйства и общим семейным кошельком.
Всё чаще я ловила себя на мысли, что мне чисто по-человечески жаль людей, живущих в центральной России, особенно в областях, граничивших с Москвой и безжалостно обираемых ею. Это относилось, прежде всего, к моей любимой Ярославской сторонке, где жили мои родные. В отпуска мы с мужем ездили именно туда, к нам, на Волгу и с каждой поездкой лишний раз воочию убеждались, как трудно живет именно российский народ. Полки магазинов были пусты, а рыночные цены на продукты питания очень ощутимо «кусались». Да и из товаров ширпотреба тоже похвалиться было особо нечем. Всё производимое здесь, в центральной России, шло в какие-то неизвестные простому смертному, мифические «закрома Родины», а фактически жёстко распределялось по лимитам, устанавливаемым всесильными Госпланом и Госснабом. И горьким упрёком власти звучала в устах моих ярославских земляков грустная загадка-анекдот: «Что такое – длинная, зелёная, пахнет колбасой?» Ответ был таков: «Ярославская (ивановская, костромская и т.д.) электричка, следующая из Москвы». Да и мы с мужем приезжали к родным в отпуск ровно на столько дней, на сколько сумели прикупить продуктов из Кишинева либо транзитом в столице.