Роман-эпопея "Милосердие" посвящается Престолонаследнице и Благотворителю, Её Императорскому Высочеству Великой Княгине Марие Владимировне в знак глубокого уважения за стремление служить во благо России. Художественное произведение воспевает ратный труд сестёр милосердия России времён Крымской и Первой мировых войн. Отрывки из романа выделены в отдельные новеллы. Новелла "Музыка фьордов" повествует о трагической любви старшей дочери российского императора к её избраннику, офицеру императорского флота. Описывает красоты Ладоги, финских шхер.
* * *
10 июня 1913 год. Кронштадтский залив. Финские шхеры.
Золотистый шёлк императорского штандарта гордо вздымался над трёхмачтовой яхтой. Иссиня-черные борта "Штандарта" величаво скользили вдоль ряда скалистых островов, что подобно каменному ожерелью выстилали северное прибрежье Финского залива. Две дымовые трубы, с изящным уклоном назад, исходили тёмным маревом, источаемым "коловратными машинами". Слабый береговой ветер чуть усилился, играючи опередил судно, отчего носовой кливер, забирая низовой ветер, возмущённо затрепыхался, забогравел от важности. Острый форштевень, украшенный понизу золотым вензелем, казалось, самолично вершил свой ход. Подобно галеону, перевозящему бесценный груз, он расчётливо вёл корабль к какому-то лишь ему ведомому берегу.
Но вот обозначилась цель:
— "Лево на борт!"
Повинуясь команде, яхта плавно забрала в левую сторону, уверенно вторгаясь в широкий залив близ местечка Виролахти. Обозначенный на карте фьорд, вот уже более шести лет он служил императорской семье, как наиболее располагающий к отдыху. В полутора кабельтовых от берегового вала якорь с плеском ушёл в воду. Отложистый берег каменистого залива празднично оттеняли белые песчаные дюны, кое-где поросшие соснами. Спущенный на воду десятивёсельный баркас, ведя в кильватере байдарку, проворно доставил пассажиров к лодочному причалу. Пропустив Августейших особ, флаг-капитан Нилов бросил взгляд в противоположную сторону залива. У входа в фьорд неторопливо курсировали торпедные катера экскорта. Кивнул с удовлетворением:
— Пойдёмте, Ростислав Дмитриевич, повара вон, дымы развели, — обратился он к стоящему рядом капитану "Штандарта".
Адмирал обратил внимание на байдарку, лежащую подобно короткорылому марлину, вытащенному на песок. Улыбнулся доверительно:
— Кто бы мог подумать, что помимо детей, Государь решится
приобщить к байдарочным походам и Супругу?
— Это вы о Её недавнем вояже по шхерам?
— Вот то-то и удивительно. При частом недомогании не каждая женщина решится на эдакое.
Погода стояла на диво хороша, сквозь редкие тучи проглядывало солнце. Большую овальную поляну с двумя деревянными каруселями для детей и взрослых, обступали финские "повислые берёзы". Их удивительная белая кора, в окружени сочной зеленой листвы на грациозно свисающих ветвях, радовала глаз. Александра и Анна сидели на мягкой траве, прислонившись спинами к стволу и долго прислушивались к благозвучному трубному гуканью одинокого лебедя-кликуна, кружившего неподалёку, очевидно, в поисках своей подруги. Глаза у обеих невольно закрывались, хотелось вздремнуть, но громкие девичьи голоса, с азартом игравшими в бадминтон, то и дело отгоняли сон. Чуть далее, у подножья скалы, где раскинулась фиалковая полянка, младшие дочери с неменьшим энтузиазмом ловко собирали букетики этих чудесных с нежным запахом цветов.
Окончательно взбодрившись, Александра Фёдоровна с возрастающим беспокойством наблюдала за сыном. Алексея привлёк внимание растущий на скалах мох, вернее, сверкающие между клочками лишайника волшебные искорки какого-то минерала. Однако поостыл, убедившись, что это всего лишь серый кварц, который уже был в его коллекции. Тем не менее, увлечённость к собиранию, заложенное отцом, всегда вызывало у него радость и восторг.
К счастью, Её бэби скоро спустился с маленького уступа и тут же переключился на землянику, обильно рассыпанную между деревьями. Отвлёк близких всхрап. Взлянув на сладко посапывающую подругу, улыбнулась про себя: "большой бейби!" Жаль только, порой невыносима, что "мою милую мученицу" приходится частенько обливать холодной водой. Александра откинулась головой к стволу, прикрыла глаза. Нечастый солнечный день северной Ривьеры наполнял тело спокойным умиротворением. Как славно, что здесь я вдали от бурного, несносного мира! Нет шумных обязывающих встреч! В этом месте не надо прятаться от обжигающего солнца, только шорох вечнозелёных сосен, морской бриз да крики чаек, куда хочется возвращаться снова и снова. А закаты и рассветы, радующие душу переливами красок?! С ними может сравниться разве что северное сияние Лапландии.
— Как нам всем повезло с погодой! Одно огорчает, летом здесь гораздо больше пасмурных дней, нежели солнечных, — размышления нарушил чуть хрипловатый голос Вырубовой, — Ну вот, нагадала! Смотрите, Александра Фёдоровна, жуть-то какая!
Государыня настороженно взглянула вверх. Усиливающийся ветер, подобно недобрному пастуху, сгонял в кучи свинцовые облака. Врытые у площадки для мини-гольфа детские качели, начали угрожающе раскачиваться. Стал накрапывать дождь. Призывно помахав детям, Она встала, произнесла задумчиво:
— Не сделаю открытия, Анечка, но даже и такая погода способна придать местным пейзажам особое очарование.
Знакомое тарахтение курьерского катера, доставившего на "Штандарт" донесения и свежую прессу, заставляло поторопиться. В то время, как Августейшая семья с дядькой цесаревича и охраной заполняли баркас, Государь с двухлопастным веслом в руках уже бойко взбегал на борт. С подветренной стороны матросы готовили для байдарки бросательные концы. Двое молоденьких мачтовых из палубной команды втихомолку удивлённо переглянулись. Когда Монарх проследовал мимо, они успели заметить, что рукава его старенького кителя были основательно истёрты и сквозь защитный цвет просвечивалась красная основа материи.
Полные впечатлений, Августейшие "странники" вернулись на яхту и с удовольствием, под мастерскую игру балалаечников, пили на верхней палубе полуденый чай со свежими калачами. Государыня, враз полюбившая это русское хлебное изделие, отказалась от ножа и с хрустом разламывала тёплый калач, выпеченный в форме замка с дужкой. Оделив сдобными ломтями детей, с неменьшим аппетитом принялась уплетать запашистые кусочки.
Проснулись на рассвете. Прежде чем спуститься в судовую церковь,
супружеская чета не смогла отказать себе в удовольствии полюбоваться переливающимися на воде солнечными бликами, жёлтым песком, медно-красным гранитом скал. Ровно в восемь утра ещё объятую сном бухту всколыхнул "Николаевский марш". Под звуки судового оркестра величаво поднимался флаг с косым "Андреевским" крестом. Над "Штандартом", над зелёными склонами фьордов торжествующе плыли суровые, берущие за душу, ритмы "Флаг-марша".
Минут за десять до полудня свитная фрейлина поспешила покинуть каюту, поскольку прежде ей ещё не приходилось наблюдать ритуал пробы пищи на императорском корабле. Открыла дверь и с порога уловила духмянный запах наваристых щей, от которого едва ли не закружилась голова. Обычно Бюцова предпочитала молочные блюда, но перед щами устоять не могла, ибо была большой их любительницей. Выйдя на кормовую часть верхней палубы, где уже началась привычная церемония "снятие пробы", скромно заняла место поодаль небольшой группы офицеров. У трапа, против царской рубки, стоял капитан "Штандарта" Зеленецкий. В непосредственной близости от него возвышался старший кок с подносом в руках, на котором матово отсвечивала, исходящая над крышкой парком, глубокая мельхиоровая миска. Такой же рослый помощник держал наготове более широкий поднос, в центре которого красовались графинчик командной водки и матросская лужёная чарка. С краю, в плоской фарфоровой тарелке, лежали несколько кусков чёрного хлеба, солонка и как успела заметить Ольга Евгеньевна, две резные деревянные ложки с какими-то фитюльками на ручках.
Государь вышел в опрятном мундире офицера морского флота и был хорош в форме. Самодержца отличали лишь двойные вензеля на эполетах капитана I-го ранга. Ещё в первый же день пребывания на яхте фрейлина обратила внимание, что многие офицеры стараются ему подражать. Зеленецкий взял руку под козырек и чётким голосом доложил:
— Ваше Императорское Величество, просим снять пробу приготовленной пищи и дать разрешение на выдачу.
Со спокойной приветливой улыбкой Государь поздоровался, после чего поднял крышку:
— А что сегодня команде?
— Щи со свежими бураками, Ваше Императорское Величество!
Не притронувшись к водке, Государь отломил кусок чёрного хлеба, обмакнул в крупную соль и с едва скрываемым наслаждением, ложка за ложкой, принялся есть. При этом он что-то тихо рассказывал Зеленецкому. Но женскую интуицию не провести, Бюцова сразу догадалась, что царю крайне неловко за свой аппетит и разговором он старается отвлечь внимание от своего удовольствия пробой.
Неловким движением Государь протянул свою ложку:
— Алексей, — подозвал он сына, — иди сюда, проба!
Кок присел на корточки и Цесаревич пустился уплетать с большой охотой, старательно вылавливая мясные кусочки.
— Не лови пайков, ешь щи, Алексей, оставь и другим!
Под громкий смех, Государь с невыразимой любовью в глазах и с отцовской гордостью обвёл присутствующих благодатной улыбкой.
* * *
К утру распогодилось. После завтрака офицеры и часть нижних чинов, кто был свободен от вахты, "десантировались" на берег. Едва большой 14-вёсельный баркас уткнулся в причал, пассажиры весёлым градом высыпались на прибрежный песок.
Двое матросов с набором инвентаря в деревянном чемодане направились в сторону теннисного корта, расположенного близ воды. Привычно установив сетки на обеих параллельных площадках, принялись проворно сметать мусор с толстых выборгских досок, постеленных на грунт. Тем временем приверженцы лаун-тенниса потянулись для переодевания к деревянному сараю, сооружённому чуть в стороне, стены и крыша которого были обтянуты парусиной. Вскоре корты были готовые принять первых игроков. Офицеры принесли кресло-шезлонг, плетёные корзины с ракетками и мячами. Держа в руках зачехленную ракетку, Государь подошёл последним. Как и положено, согласно правилам лаун-тенниса, на нём были белые брюки и рубашка, на нагрудном кармане искрился вышитый двуглавый орел. Теннисные туфли с плоской подошвой без каблуков сияли белизной. Оглядев участников, разместившихся на небольшой зрительской трибуне, напомнил очерёдность. Старшие дочери в одинаковых бело-синих платьях играли первыми, затем Анна Вырубова и Гендрикова.
Сидя в кресле, Александра Федоровна держала на коленях офицерскую фуражку мужа и с нескрываемой гордостью наблюдала за его уверенными, мастерскими подачами, не оставляющими и шанса соперникам. Стремительные движения мускулистой, спортивного телосложения фигуры Ники, в педантично застёгнутой на все пуговицы рубашке, невольно напомнила ей тот единственный раз, когда играла с мужем в lawn-tennis. Это случилось в год их турне на её родину в Дармштадт с заездом полюбоваться божьим храмом Святой Равноапостольной Марии Магдалины. Тогда решение построить здесь церковь было вызвано желанием молодых супругов иметь возможность посещать православный приход во время пребывания в родном городе Императрицы.
Тщательно отерев лицо носовым платком, Государь приглашающим жестом вызвал на "сетку" своего давешнего соперника Родионова. Вот здесь напряглись все присутствующие офицеры, прекрасно осознавая, насколько серьёзно Самодержец относится к игре, поскольку не допускает на площадке даже разговоров. Мичмана же всякий раз беспокоило иное. Он не раз убеждался, что его Августейший противник терпеть не может проигрывать, но поддаваться и в мыслях не имел. Государь с искренней почтительностью относился к сильным партнёрам, у которых было чему поучиться, но водить его за нос, означало бы неминуемая потеря уважения.
Судя по крикам с другой стороны скамьи, на соседнем корте разыгрывалось не меньшее по ярости сражение. Помедлив, Государыня покинула кресло и пересела к дочерям на скамью. Сражались Деменков и Воронов. Первые два сета прошли в ничью, пошло время третьего, завершающего. Напряжение моряков достигло апогея. Лидировал Деменков, одержавший победу уже в пяти геймах, в то время как его соперник насилу набрал три. Выделенные матросы едва успевали подбирать мячи на не огороженном корте.
Александра Фёдоровна вздрогнула от неожиданного удара кулачка по своему колену. От сидящей между ними Марии доставалось и Анастасии. Дочь в азарте не замечала куда бьёт и громко орала от каждого удачного отражения мяча своего душки Деменькова. Но младшая сестра не обращала внимания на её вопли и в мгновенных затишьях успевала удачно подтрунивать над её "жирным Деменковым". Сидевшая по другую сторону Ольга также не приминула подшутить:
— Швыбз, ты глянь на пышку-Туту! — откинувшись вперёд прокричала она Анастасии, — Радуется, как мопс!
Александра Фёдоровна улыбнулась. В их семье уже давно и безоговорочно было понятно, что Мария неравнодушна к Деменькову. Но высокого и грузного Николая обожали всем семейством. Уважали за его привязчивость к их детям, за искреннюю застеньчивость и даже смешную нескладность. Накануне она обмолвилась Ники, что теннисные матчи несут в себе не менее прекрасную возможностью для девочек побольше видеться со своими любимцами и ничего предосудительного в этом не видит.
Мария была в восторге, её Коля одержал победу! У Деменькова градом катил пот, когда он покинул корт, лицо его светилось счастьем. Приветливо махнув Марии, направился к воде, куда весёлой толпой устремились все участники и часть зрителей, но Княжна неожиданно остановила его:
— Николай Дмитриевич, да у вас пуговица оторвалась на воротнике! — с чарующей простотой она стянула с плеч белого цвета платок с синей каймой, — Соизвольте подойти ко мне.
Невзирая на крайнее смущение мичмана, Мария ловко обвязала платок бантом вокруг его шеи. Заметив красноречивый поступок дочери, Александра Фёдоровна взглядом обратила внимание мужа, который только что подошёл к ним, но не успел даже раскрыть рот. Бойкая натура Деменкова опередила:
— Ваше Императорское Величество, дозвольте сделать предложение?
Государь с шутливым недоумением поднял брови:
— Интересно... это по поводу кого же?
Испытывая некое замешательство под лукавыми взглядами обступившей его женской Августейшей половины, он всё же бодро ответил Государю, как и подобает военному моряку:
— Хотел спросить, возможно ли сделать такие галстуки обязательной частью спортивной формы офицеров? Только это и имел ввиду.
Ободрительный девичий смех и приязненный кивок стал ответом на инициативу мичмана. Самодержец махнул рукой на точившийся рядом родник, облицованный дубовыми плашками, приглашая дамскую половину первыми освежиться прохладной водой. Затем сам с удовольствием осушил кружку и весело похохатывая на ходу, с семьёй отправился в сторону пляжа.
Искупавшись одними из первых, навстречу им с унылым видом плёлся Воронов в сопровождении лейтенанта Малоховца.
— Павел Алексеевич, да на вас лица нет! — улыбнулась Александра Фёдоровна, — Сама убедилась, вы же сделали всё что могли, да и не последняя эта игра.
— Примите утешительный приз, мичман, — Государь протянул ему свою ракетку, — От фирмы “Gray” и заметьте, вес всего лишь двеннадцать унций! Она принесёт вам ещё много побед, не сомневайтесь.
Воронов поблагодарил Государя, только и успев внутренне ахнуть от по истине царского подарка.
* * *
15 июня 1913 год. Воскресенье.
В Духов день матросы проявили завидное усердие, украсили судовую церковь зелеными берёзовыми ветвями, а пол устлали свежескошенной травой. Между иконами, одетыми в оклады из еловых веточек, красовались длинные цветоножки ландыша. Благоухание трав и цветов, смешанное с запахом ладана, дополняли всеобщую приподнятость настроения экипажа. Служба совершилась по самому праздничному чину. Судовой священник Императорской яхты иерей Поликарпов заслужил похвальный отзыв Августейших супругов.
Пользуясь благоприятной погодой, угощение на праздник Пятидесятницы решили устроить в лесу, на большой, окружённой берёзами, лужайке. Судовые кулинары и повара расстарались. Новенький брезент источал достойные праздника запахи. В центре громоздились тарелки с блинами, подносы с коврижками, пыхтели, доставленные прямо с камбуза, пироги всевозможных разновидностей. На свежевыпеченные караваи хлеба помощники, на глазах оголодавших, исходивших слюнями моряков, выкладывали яичницу-глазунью, которая приготовлялась тут же на углях в больших сковородах. Всё это украшалось петрушкой и луковыми перьями. А по краям, между жбанами с запивкой, теснились множественные салаты из свежей капусты, редиса и одуванчиков.
Перед торжественным обедом пастырское благословение иерея ко Дню Святой Троицы довершил Государь:
— Пошли всем нам, Господи, в честь Твоего святого праздника, мир, любовь, духовную радость и благоденствие!
Ко второй половине дня старшие княжны, безуспешно бродившие в каменистых заливчиках, с трудом отыскали желаемое:
— Гляди, amber! — протянув руку, воскликнула Татьяна.
На мелководье, среди крупных валунов, желтели маленькие кусочки янтаря. Ольга подобрала самые большие из них, рассыпала на ладоне и вместе принялась внимательно разглядывать.
— Вот невезение, и здесь ни одной мушки, — с детским сожалением проворчала Татьяна, — Иза рассказывала, что волшебным янтарь становится только тогда, когда в нем видны всякие насекомые.
— А разве баронесса Буксгевден не уточняла, что самый мощный камень, в котором находят скорпиона? — за спинами раздался знакомый голос.
Из-за шороха волн девушки не сразу расслышали шагов. Позади, рядом с Родионовым, стоял ещё малознакомый офицер. Взойдя на борт "Штандарта" сразу после поездки по Волге, княжны впервые увидели Воронова. На яхте лейтенант пребывал в составе команды уже полтора месяца. Ольга сразу обратила на него внимание. В глазах Княжны, среди подтянутых, изысканно светских офицеров, его выделяло нечто для неё особенное. Высокий, статный, с красивыми чёрными усами, внешность Павла Алексеевича показалось Ольге необычайно мужественной, а гордая посадка головы и с лёгкой горбинкой нос придавали ему своеобразное очарование.
— Ваше Императорское Высочество! Может быть уделите и нам кусочек? — с вежливой полуулыбкой Родионов обратился к Татьяне, — У древних греков подарить янтарь означало пожелать удачи.
Щёки Княжны зарозовели. С недавних пор, неожиданно для себя, она стала испытывать к Николаю Родионову необъяснимое расположение. Заметив смущение сестры, Ольга, и сама не менее сконфуженная, протянула ему ладонь:
— Выбирайте, Николай Николаевич! А теперь вы, Павел Алексеевич... Я читала в библиотеке моего дедушки, что в Древней Руси хорошо знали янтарь. Его называли, кажется, латырь-камень и приписывали ему чудодейственные свойства.
К причалу возвращались неторопливо, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Желая оживить беседу, Родионов попросил своего нового друга подробнее поведать княжнам об известном ему событии пятилетней давности:
— Павел Алексеевич, ведь вы тогда находились в Средиземном море в учебном плавании с гардемаринами Морского корпуса, когда произошло землетрясение на Сицилии.
Ольга отметила, как лицо лейтенанта посуровело.
— Честно говоря, не хотелось бы вспоминать те ужасы Судного дня.
Прикусив нижнюю губу, он замолчал, повидимому, не желая развивать тему. Какое-то время шли молча, однако вскоре он ощутил на себе странный взгляд старшей княжны. Собравшись с мыслями, Воронов извиняющим тоном пробормотал:
— Простите... но в двух словах не передашь, раненых выносили без рук, без ног, голова в крови, кости переломаны. И ухаживали за ними, как за близкими родственниками, — Глаза лейтенанта налились неподдельной печалью, когда его внезапно прорвало...
О страшных событиях в Мессине Воронов рассказывал с подкупающей простотой. Рассказывал о русских моряках, вступивших в горящий рушащийся город, как работали среди пожаров и руин, где рисковали все – от адмирала до последнего матроса. Ольга слушала, а перед глазами почему-то вставала картина Брюллова "Последний день Помпеи". Боже, как много ему пришлось пережить!
17 июня 1913 год.
Бег судна по ветру доставлял старшей Княжне особенное удовольствие. Подняты паруса, замолкли на полуслове машины, всё стихло. Слышался лишь лёгкий скрип снастей да шелест воды за бортом. Приказания вахтенного офицера доносились изредка и вполголоса, потому как отдых матросов берегли свято. Яхта бесшумно скользила между островами, щедро рассыпанными у финских берегов, иногда чуть углубляясь в величавые прибрежные заливы. Солнце припекало, но тень от туго надутых парусов покрывала всю палубу и отражённый от них ветер приятно освежал. В воцарившей послеобеденной тишине Ольга прикрыла глаза, представив себя на милейшем итальянском палаццо Белого дворца. Такой же летний день, по ярко-глубому небу несутся барашки облаков и исчезают за горизонтом. Разве что и отличает сейчас, так это плавная, словно на девятом валу, качка, к которой быстро привыкаешь.
Сладкую дрёму прервал слабый щелчок по лбу, затем что-то скатилось и пальцы левой руки ощутили маленькую, липкую косточку. Вослед послышался удаляющийся топот голых ножек. Глаза открывать поленилась. Вот неймётся малышу! Княжна припомнила, как будучи с семьёй на обеде в Констанце, Алёша привёл в крайнее изумление, помимо двух румынских детей и всех присутствующих. Ольга озорно улыбнулась, возвратившись мыслью с каким тонким знанием дела её проказливый братик за столом учил принца Николу и принцессу Илеану, как плевать виноградными косточками в кувшин с лимонадом в центре обеденного стола.
— Держи, будем угощать наших лейтенантов. Я их встретила у рубки, оба только-что закончили вахту, — вернувшаяся Татьяна, плюхнулась на соседнее кресло и протянула ей большую чашку со свежими вишнями, — Однако, судя по твоему весёлому виду, очередное наше "чудное мгновенье" захватило тебя?
Ольга рассмеялась:
— Да таких мгновений и не счесть. Ты не запамятовала, как среди ночи Алексей переполошил весь "Штандарт"?
— Такое забудешь? — ухмыльнулась Татьяна, — Едва выбили восемь склянок, он приказал корабельному оркестру проснуться и поиграть для него.
— А мы с мама; испугалась за Алёшу, думали, папа; накажет его, да только он сам развеселился не меньше матросов. Слышала, посетовал Чагину: и это всего лишь в два года! Вот как вырастить самодержца!
За налетевшим порывом ветра едва не прозевали бодрое приветствие:
— День добрый, Ваши Императорские Высочества!
Княжны засмеялись, увидев поодаль телеграфной рубки обоих лейтенантов с такими же полными чашками:
— Господа офицеры, на "Штандарте" всё по-простому. Обращайтесь к нам по имени отчеству. Присаживайтесь, — Татьяна показала на два плетёных кресла, не преминув с застенчивой укоризной бросить пристальный взгляд на Родионова.
Соприкаснувшись глазами, оба неожиданно смутились. Лицо Княжны слегка порозовело, а её завораживающие, далеко расставленные глаза, как почудилось Николаю Николаевичу, от темно;серого отчасти поменяли цвет, приняв как бы фиалковый оттенок. Стараясь не выдать своего смущения, отвёл взгляд. Ещё до выхода в шхеры оба прониклись юношеским влечением. Тем не менее Родионов осознавал всю недопустимость переступить грань дружеских отношений. Единственное, что мог позволить себе, так это украдкой любоваться высокой и тонкой, как тростинка, фигуркой Княжны, её каштановыми с рыжинкой волосами.
Несколько затянувшееся молчание нарушил преувеличенно оживлённый голос Ольги Николаевны:
— А как вам вчерашний кинематограф, господа? Павел Алексеевич, вас, кажется, не позабавил фильм про Лулу? — она изучающе уставилась на офицера, — Вы даже улыбнуться не соизволии.
Застигнутый врасплох от неожиданного вопроса, Воронов не сразу нашёлся что ответить:
— Ну... отчего же, картина хороша, но мне более по вкусу недавний видовой фильм господина Ягельского.
— Весьма достойный управляющий киносъемочным аппаратом, — поддержал товарища Родионов, — но и Ханжонков талантлив. Как-то в "Сине-фоно" увидел статью о его фильме про оборону Севастополя, вот посмотреть не довелось.
— О, это было захватывающее зрелище! Особенно батальные сцены! На Покров Пресвятой Богородицы ещё два года назад в Ливадии, "Воскресший Севастополь" нас жутко... впечатлил...
Делясь своим ощущением, Татьяна Николаевна, вероятно, вспомнила нечто особенное. Она замедленно повернулась к старшей сестре и обе, не сговариваясь, прыснули со смеху. Заметив недоумение собеседников, Ольга Николаевна, утёрла платочком глаза и пояснила:
— Простите, господа, но это было бог знает что! Оркестр, исполнявший музыку, от волнения перепутал сцены. Конечно, грешное дело, но утопление корабля "Три святителя" под "Барыню", а танец матросов — под "молитвенный мотив" было мучительным испытанием.
В два часа пополудни тишину нарушала боцманская дудка. Следом послышался топот ног, раздались команды. Всё пришло в движение. Извинившись, офицеры попросили разрешения отбыть к личному составу. Провожая взглядом Воронова, Ольга Николаевна внезапно испытала странное, неведанное ей прежде чувство необычного волнения. Сердце её переполняла атмосфера какого-то радостного, давно ожидаемого праздника, словно сама Феврония желанным гостем вошла в её душу. Не разобравшись в себе самой, она ещё долго, глубоко внутри, пребывала в неподдающемся объяснению странном смятении чувств.
С утра непредвиденно задождило. Снявшись с якоря, "Штандарт" стал вновь привычно курсировать между ближними островами, щедро рассыпанными у финских берегов, иной раз входя в прибрежные заливы. К вечеру прояснилось и судно застыло на якорной стоянке в живописной бухте острова Питкяпааси.
Проснувшись на рассвете, Александра Фёдоровна с мужем вновь любовались зелёными склонами фьордов, поросшими вечнозелёными соснами. Отвлечься от мирской суеты и слиться воедино с дикой природой было их единственным, ни с чем не сравнимым желанием. По завершении утренней службы Августейшая семья поднялась на верхнюю палубу. Государь, по обыкновению, удалился в носовую часть, где располагалась штурманская рубка. Ежедневная проверка навигационных приборов входила в его обязанность, которую он возложил на себя. Александра Фёдоровна после лёгкого чаепития с детьми осталась в кормовой части верхней палубы. Расположившись на диване под тентом в компании с Вырубовой, она принялась за вышивание, одновременно наблюдая за младшими дочерями. "Маленькая пара" катались на роликах по гладкой деревянной палубе, а у большой рубки на низеньком столе Алексей с новоприобретённым другом Вороновым расскладывали настольную игру "Путешествие по России". Этим занимательным пособием по весёлому изучению русской истории цесаревич увлёкся сам и кажется приохотил лейтенанта. Немного погодя к ним примкнули и старшие княжны с Родионовым.
Александра Фёдоровна с ласковостью смотрела на великовозрастных игральщиков, испытывая огромное доверие к бесконечно преданным им офицерам, на которых можно всегда положиться. А ведь по сути экипаж "Штандарта" и есть наше одно большое семейство, не раз, с грустным удивлением, задавалась мыслью Александра Фёдоровна.
Тем временем, якобы по-ребячьи раззадоренный игрой, Воронов о чём-то заспорил с цесаревичем, чем вызвал взрыв хохота остальных участников игры.
Она улыбнулась, ей нравился этот отважный офицер. О Мессинском землетрясении они с мужем не раз расспрашивали Павла, как очевидца и одного из героев этих страшных событий.
Вырубова заметила что у Государыни закончилась нужная вышивальная нить. Выбрав из коробочки мулине фиолетового цвета, протянула ей:
— Тютчева в минувший год как-то поделилась со мной своей тревогой, — глядя теперь в ту же сторону, задумчиво проговорила Анна, — фрейлина усмотрела, как старшие Княжны слишком кокетничают с некоторыми из офицеров "Штандарта".
— Что вы, Анечка, интерес девочек к противоположному полу вполне естественен, — Государыня внимательно осмотрела свою работу, продела нить в иглу, после чего с убеждённостью продолжала, — Что касаемо наших офицеров, то их лучше сравнить со средневековыми пажами или рыцарями прекрасных дам.
— Не могу не согласиться с вам, Александра Фёдоровна. Офицеры флота и лейб-гвардии бесконечно преданы Императорскому престолу. Вот и генерал Мосолов утверждает, флотские особо вышколены до совершенства.
За полдень порывистый ветер понемногу стихал. Пока матросы готовили к спуску паровой катер для пассажиров, а во второй грузили палаточный павильон со столами для чая, вновь сильно задуло. Неудавшийся сход на берег, призывно желтеющий узкой песчаной косой, которая прямо-таки зазывала искупаться, вызывало досаду. Посовещавшись с Государем, командир яхты отдал распоряжение поднять на мачте лоцманский флаг. Ближе к вечеру от финской таможенной заставы, расположенной в стороне от якорной стоянки, отчалила шлюпка. Загодя приняв на борт лоцмана прибрежного плавания, экипаж судна готовился к ночёвке.
— Государь принял решение с рассветом идти в небольшой поход, — к Воронову, проверяющему по правому борту качество швартовки катера, подошёл Родионов, — Жаль, сорвалась наша прогулка с Княжнами, ведь я обещал показать им ладожскую кольчатую нерпу. Здесь её частенько можно увидеть на камнях.
— Удивительно, вот не ожидал в суровом лапландском крае
встретить эдакое чудо!
Спасаясь от лучей заходившего солнца, Воронов сдвинул на лоб козырёк фуражки, приставил ладонь и вгляделся вглубь острова. Обнаружив искомое, рукой указал на темнеющий вдалеке гранитный купол, почти лишённый древесной растительности. Над верхушкой, по всей очевидности являющайся местом гнездования, вилось множество птиц:
— Ты слышал, Николай, вчера за обедом флигель-адъютант Саблин обмолвился о каком-то лабиринте. Уж не в тех ли местах?
— Никто в точности не знает, но говорят, где-то за островной школой. При случае, надо будет получше расспросить Николая Васильевича.
Воронова что-то легонько дёрнуло за воротник. Он обернулся. Позади стоял Деревенько и на шее у него сидел улыбающийся цесаревич.
— Ваше Благородие, Великие Княжны изволят пригласить вас обоих присоединиться к математическому развлечению. Кажись... эээ... Пифагорово лото прозывается.
— Граф Потто играет в лото, и графиня Потто играет в лото, — задорной скороговоркой цесаревич перебил своего дядьку, а заметив преувеличенно удивлённый вид лейтенантов, сообщил, — Это игра в таблицу умножения. Настаська говорит, для весёлого запоминания, а так ей учить скучно.
По озабоченному виду "дядьки наследника", Воронов догадался, что у Алексея опять с ногой нелады. Он протянул руки и довольный цесаревич довольно резво перебрался к нему, норовя крепко обхватить за шею. Но не успел. Из-под его локтя неожиданно вынырнула Княжна Мария:
— Алексей, тебе надо спать, мама; беспокоится, — едва ли не силой она забрала упирающегося брата и передала в руки тут же подскочившей Тягловой, няни княжон.
— Машкаа... — тягучим жалобным голосом запросил он, — ну ещё немного, я только покажу им лото.
Они было тронулись в сопровождении боцмана, когда немного замявшись, Мария приостановилась. В смущении обведя офицеров своими распахнутыми, с каким-то необычно лучистым блеском глазами, проговорила:
— Извините нас, господа. Завтра Алексей всё вам покажет, — она бережно погладила по голове всё ещё канючащего братца и все поспешно удалилась.
Июнь 1913 год.
Недельное плавание вдоль южного побережья залива с частыми заходами в шхеры и стоянками в живописных бухтах делали морское путешествие незабываемым. Поскольку Родионов заступил на вахту, они втроём проводили дивный вечер подле телеграфной рубки. Из офицерской кают-компании доносились приглушённые звуки пианино. Женские голоса дуэтом выпевали какой-то кусочек из музыкального произведения.
— Похоже... романс, — недолго вслушивалась Татьяна Николаевна.
— Да это из финской оперы "Охота короля Карла"! — Старшая Княжна чуть подпела в такт, — У мама; с Аннушкой хорошо получается играть в четыре руки.
Игра трик-трак уже не вызывала у них интереса. Доверительные взгляды, которыми украдкой обменивались Ольга Николаевна с Вороновым, похоже, доставляли им тихую радость. Задумавшись, она достала из рукова жакета носовой платочек и только тогда обратила внимание на прилипшую к кружеву засохшую косточку от вишни. Её внезапно повлажневший взгляд не укрылся от мичмана:
— Вам отчего-то взгустнулось?
Княжна промокнула батистом глаза:
— Алёша плохо спал ночью, лодыжка болела и утром мама; жаловался, что опять ходить не сможет.
Воронов припомнил, как в конце первого же дня службы, старший офицер "Штандарта" вызвал его к себе и коротко, не вдаваясь в подробности, просвятил о негласных порядках на судне и нетривиальных взаимоотношениях с членами Августейшей семьи. Так же поведал и о тяжкой болезни наследника. Прошло несколько дней. При очередной стоянке, находившийся на борту комендант Царскосельского дворца распорядился из собранной на берегу соломы сделать "снежки" для Цесаревича. И когда матросы стали играть с ним, мичман сразу отметил болезненную бледность на лице Алексея, изредка освещаемое искрой радости в глазах.
Успевший вдосталь насмотреться человеческих трагедий, невысказанные слова сочувствия в полной мере отразились на его лице.
— Не терзайтесь мыслями, Павел Алексеевич, — плеча коснулась рука Татьяны Николаевны, — Господь не оставил и не оставит нас. Мне исполнилось десять лет, когда братец сильно ушиб ногу и был на волоске от смерти, но человек Божий спас его.
— Простите, Татьяна Николаевна, вы имеете ввиду Распутина? Мне довелось в столице наслышаться разных кривотолков.
— Не верьте им, Григорий Ефимович утешитель и защитник нашей семьи. Можете не поверить, но он не раз по телефону беседовал с Алёшей и останавливал кровотечение.
Недоумённым взглядом мичман обвёл обеих сестёр:
— Но... но как это возможно?
— Не сомневайтесь, Павел Алексеевич, мы всей семьёй стали свидетелями, как наш друг на коленях молился у Алёшиной кровати, — с обретённой в голосе уверенностью добавила Ольга Николаевна, — а затем велел ему открыть глаза и сказал: Твоя боль уходит, скоро ты поправишься. А теперь поспи.
— И что?! Что далее случилось? — с волнением в голосе едва не перебил её Воронов.
— А случилось так, как Григорий Ефимович и заверил родителей, что Цесаревич будет жить. К утру жар как рукой сняло. Нашей радости не было предела, когда вошли в спальню и увидели, Алёша сидит на кровати, а от опухоли на ножке не осталось и следа.
Княжна в который раз промокнула глаза:
— Мы пойдём, пожалуй. Весьма сожалеем, что испортили вам отдых.
Перелив боцманской дудки нарушил его печальные мысли. Прихватив со столика альбом, в который с княжнами сегодня приклеивали фотографии, Воронов подошёл к планширу. В безоблачном небе стояла полная луна, а в наступающих сумерках над "Штандартом" уже вовсю кружили лучи прожекторов охранного катера. До сна было ещё далеко и мичман долго стоял так, краем уха прислушиваясь к песне вечерней молитвы, которую затягивали матросы.
Ольге Николаевне не спалось. Горевший ночник бросал слабый свет на раскрытый томик стихов Тютчева. Взяла в руки. Наткнувшись вчера на стихотворение, посвящённое её пробабушке Марии Александровне, Княжну весь день неотступно преследовала затаённая мысль. Со сладостной тревогой она перечитывала и перечитывала особо запавшую в душу последнюю строфу:
Земное ль в ней очарованье
Иль неземная благодать?
Душа хотела б ей молиться,
А сердце рвется обожать.
— А сердце рвется обожать... — шёпотом повторяла она, — Обожать! Его! Его!
Обозревание Алданских островов с заходами в отдельные живописные заливы, завершилось поздним июльским вечером, а утром "Штандарт" медленно покидал рейд Котки. Выстроенный на шканцах судовой оркестр, отдавая должное памяти императору-миротворцу, исполнял вальс "Встреча на Финском заливе", написанный в Его честь дирижером Алексеем Апостолом. Вся Августейшая семья собралась на главной палубе и во все глаза наблюдала за проплывающим устьем Кюмийоки. За кипящими порогами реки в рассветной дымке у причала постепенно скрывался из виду большой памятный камень с прикреплённым к нему доской. На бронзовой табличке, установленной финскими властями, значился волнующий душу текст:
"Строитель мира Александр III в 1888–1894 гг. вкушал здесь
покой и отдохновение, окруженный заботой верного ему народа".
У Ольги выступили на глазах слёзы. Нахлынули воспоминания, как в одиннадцатилетнем возрасте с родителями поселились в Лангинкоски на берегу реки, в большом двухэтажном рубленом доме с верандой. Чудесное время! А как там дышалось легко! Лёгкий ветерок, раздувавший на флагштоке императорский штандарт, наполнял её грудь смолистым запахом. Затем в памяти всплыла заброшенная часовня, стоявшая в глубине леса. Её стены украшали выцветшие иконы святого благоверного князя Александра Невского и святителя Николая. Сотворив с дочерью короткую молитву, отец затем пояснил, что эти Святые издавна являются покровителями императоров российской династии Романовых. Выйдя оттуда, он, с волнением в голосе, поведал ей, какое впечатление произвело на будущего императора небольшое церковное строение. Уезжая, её дед отчеканил: "Я сюда обязательно вернусь".
В тот день, возвращаясь с длительной прогулки, папа; рассказал ей занимательный случай, произошедший с его отцом. В окрестностях Лангинкоски Александр Александрович встретил местного фина, рыбачащего на реке и в шутку спросил, чем тот занимается. "Ничем особенным, рыбачу вот", — ответил простолюдин, кивнув на ведёрко с форелью. Когда же царь спросил, на что же тот живет, то узнал, что он — судебный заседатель и в свою очередь, был спрошен: "А Вы чем занимаетесь?" Александр Александрович ответил, что он — Император Всероссийский, и услышал ободряющее: "Ну что ж, тоже дело хорошее".
Они подходили к дому, а с открых окон доносился запах свежей ухи. Перед ступенями веранды, осклизлыми от вечерней влаги, отец, взял её за руку и вдруг неожиданно рассмеялся:
— Помню, однажды с родителем мы только начали рыбачить, прибежал курьер с телеграммой. Как я догадался по ответу, там содержались вести о ситуации в Европе. Папа; схватил бумагу, прочитал, сунул в карман куртки и с недовольным видом проворчал: "Когда русский царь удит рыбу, Европа может и подождать".
* * *
Стояла первая половина июля. Вечером на очередной стоянке Государь принял решение возвращаться в Петергоф. В восемь часов пополудни Воронов заступил на вахту. Он вписывал журнал метеорологические наблюдения, когда в рубку вошла Ольга Николаевна. Павел встретил её улыбкой и сказал, что вот-вот закончит всю эту писанину. Стараясь не помешать, она осторожно опустилась поодаль на диван и тихо, почти неслышно вздохнула. Даже короткое время не видеть своё "Счастье", как Княжна втайне окрестила Воронова, стало для неё тягостным. Быть рядом с ним, наблюдать за ним явилось уже непреодолимой душевной потребностью. Лучи заходящего солнца высвечивали его милый сердцу профиль.
Мичман наконец с облегчением отодвинул журнал и повернулся к Княжне.
— Ольга Николаевна, как себя чувствует цесаревич после сегодняшней игры? Днём, я видел, он сильно потянул правый локоть. Тяжко видеть его страдания.
— Да вот, сейчас едва заснул, бедненький. Папа; больше не разрешил ему выходить на корт, — ответила, в большей степени, машинально.
Его проникнутый нежностью взгляд и безумная теплота в голосе заставили сердце Княжны забиться сильнее. Частое дыхание затрудняло речь:
— А ещё беда... у Анастасии, медицинские весы показали у кубышки прибавление в весе в целых десять золотников, — тень улыбки едва тронуло её разрумянившееся лицо, — Винит жареные отцовские пельмени.
Некоторое время они продолжали беседовать ещё о каких-то малозначащих вещах. Всё это время Ольга Николаевна не отрывала пристального взгляда от Воронова, пока вдруг с ужасом не осознала, что находит в этом человеке подтверждение своим извечным и сладким грёзам. Казалось, сама судьба перстом Всевышнего указывает ей, что прежняя жизнь для неё заканчивается, стремительно исчезает, испаряется влагой на раскалённых камнях. О, какое везенье, она услышала его песнь! Так может распознать лишь отбившаяся от улья пчела свой самый медоносный в жизни цветок.
Я люблю его, Боже, так сильно! — внутреннее, невысказанное признание отозвалось острой болью в груди.
Всю обратную дорогу в Петергоф Ольга Николаевна просидела с ним в рубке, но разговор не клеился. Яхту покидали в четыре пополудни. Ей было ужасно грустно и тяжело расставаться с любимым "Штандартом", офицерами, но более с её "Сокровищем", озарившим неведомым ранее чувством глубокой любви. Господь его храни! Дай мне силы дождаться августа, мечтала она, и я вновь увижу своё "Солнышко".
9 августа 1913 г. 9 августа. Яхта "Штандарт"
В неширокий фьорд острова Куорсало входили сторожко. Стоящий у штурвала наторелый рулевой, мгновенно реагируя на команды лоцмана, можно сказать, вёл судно между Сциллой скалистых берегов и Харибдой подводных камней. Сдвинутые к переносице кустистые брови пожилого фина, сидящего в высоком кресле, да стиснутая в зубах погасшая трубка выдавали его внутреннее напряжение, ставшее давно привычным за множество лет.
Находившийся в ходовой рубке капитан "Штандарта", сейчас не отвечал за проводку судна, поскольку эта функция возлагалась на лоцмана и рулевого. Назначенному на должность в апреле сего года, Ростиславу Дмитриевичу ещё не приходилось бывать здесь, тем не менее, ответственность лежала и на его плечах.
Погода стояла тёплая и почти безветренная. Свободно облокотившись о фальшборт, недавно сменившийся вахтенный помощник капитана, не без волнения наблюдал за входом в узкий коридор между скал, который до последнего был практически не заметен со стороны, пока не подошли вплотную. Воронов припомнил, как будучи ещё гардемарином, в первое время с трудом подавлял страх от вертикальных фонтанов волн, которые при подходе с грохотом разбивались о прибрежные утёсы. Наконец в полутора кабельтовых от пирса яхта плавно застопорила ход. Якоря с плеском ушли за борт и матросы привычно приступили к спуску катеров, которые вскорости плавно заскользили по обоим бортам судна.
Нежная девичья рука коснулась планшира:
— Павел Алексеевич, смотрите! — Ольга Николаевна приложила к глазам изящный театральный бинокль, — Вон, в стороне от причала, ближе к воде, стоит одинокий крест. Наверное в память о каком-то рыбаке? — Княжна перекрестилась.
Воронов прищурился:
— Трудно так определить, как сойдём, посмотрим.
Вскорости, стараниями помощников кока, на столе палаточного павильона пыхтел 30-фунтовый самовар, этакое жёлтобрюхое божество тульского завода. Шеф-повар "Штандарта" Харитонов, точно верховный правитель, красовался в белоснежной тиаре. Иван Михайлович самолично разливал чай и под смех, и красные словца матросов распевал весёлым речитативом разные погудки: Эх, выпьем чайку - забудем тоску, т.п. А его вервые посадники "по соли" да "по каше" заканчивали раскладывать угощения на длинном столе. На скатерти ядрами теснились варёные яйца, желтел мёд в липовых бочёнках, кренделя на мочальной завязке, в форме рук, скрещённых в молитве, масло в гжельских маслёнках. И по всему пирсу распространялся духмяный запах свежеиспечённых калачей, внося сумятицу в чинные мысли изголодавшихся моряков. По завершению предтрапезной молитвы, присутствующие, не тратя времени, проявили отменный аппетит.
Ко второй половине дня многим стало жарковато и все разбрелись кто-куда. Найдя затенённую полянку, Государь первым делом обозначил ломаным хворостом небольшие воротца и поставил на них Татьяну с Родионовым. Сам же с младшими дочерями и цесаревичем, под визг и вопли последних, гнутыми клюшками принялись гонять резиновый мяч. Раскрасневшийся Алексей пригласил и Ольгу, но та, постояв немного поодаль, покачала головой и медленно пошла по широкой тропе со следами тележных колёс в сторону старой рыбацкой деревни. С недавних пор, когда она не видела рядом Павла, все эти развлечения становились для неё слишком скучны. Она ничего не могла поделать с собой, это было какое-то наваждение, потому как стоило очутиться ему поблизости, то всё волшебным образом менялось, оказывалось уютно и безумно приятно быть с ним.
Сзади послышались быстрые шаги. Грудь её сжалась от волнения. Боясь ошибиться в догадках, Княжна резко обернулась.
— Постойте, Ольга Николаевна, вы обронили кое-что, — улыбаясь, Воронов на ходу протягивал ей миниатюрный бинокль, искрящийся на солнце перламутровой отделкой.
— О, благодарю вас, Павел Алексеевич, я и не заметила, как соскользнул с плеча. Забыла оставить в каюте.
Щёки её зарумянилось. Ну не признаваться же в самом деле, что пользуясь каждым удобном случаем, издали внимательно рассматривает своё "солнышко", стремясь выявить во взгляде ласковый серых глаз то сокровенное, который день не дававшее ей покоя.
— Ольга Николаевна, старший механик Злебов сказывал, здесь имеются захоронения викингов. Случайно, не знаете где?
— Кажется помню, лет пять назад нас водил сюда папа;, — Княжна неуверенно указала рукой в сторону однобокого дерева черёмухи, стощего от них саженях в десяти, — Вроде, как здесь.
От дороги среди камней отходила неприметная стёжка, поросшая кое-где цветущим вереском. Стараясь не наступать на снежно-белые колокольчики, шли недолго, иной раз соприкасаясь плечами. Сердце Ольги Николаевны при этом начинало гулко стучать и боясь выдать своё состояние, она вышла вперёд. Наконец увидели тщательно ухоженное островное кладбище, где по левую руку, в некотором отдалении, возвышались, поросшие мхом, несколько распавшихся груд камней, очевидно, сложенные когда-то в столбцы.
К пирсу возвращались другой дорогой. Заметив погрустневшее лицо Княжны, Воронов, стараясь развлечь её, рассказал об одном случае, ставшим едва ли не легендарным, как среди гардемаринов, так и преподавателей. Экзаменуемый на вопрос, отчего у лампочки должно быть два проводника, ответил, что один запасной.
Улыбнувшись, Ольга Николаевна отвела взгляд и весь обратный путь проделала в молчании. Мысли мелькали одна неутешительней другой. Конечно, она замечала его ответный интерес, но что это могло изменить? Безуспешно бороться со своими чувствами, на что-то надеяться и в тоже время прекрасно осознавать бесплодность собственных мечтаний? А те молодые офицеры, которые нравились ранее? Да ни при каких обстоятельствах они не могли бы стать подходящей партией! Всё, хватить угнетать себя! Более никаких шатаний! Если родная тётя сумела отстоять свои чувства к гвардейскому офицеру и добилась морганатического брака, то почему я должна следовать законам о престолонаследии?!
Бухта острова Сися Нуокко, встретила экипаж скальными берегами и каменистым, прогретым солнцем пляжем. Множество тропинок вели через живописные песчаные бухточки, где через небольшие мелкий проливы, засучив штанины, матросы с задорностью перебегали на соседние островки. Женщины бродили по открытым полянам, собирая букеты цветов, а на опушках наслаждались черникой, со смехом подмечая друг у друга руки и языки, измазанные темно-фиолетовым соком.
Под недовольное цаканье вездесущих белок, на краю тенистой полянки под кронами сосен струились дымки. Присевший на корточки Николай Александрович старательно нагребал палочкой, под обидчивый, но не менее вожделенный взгляд Анастасии, тлеющие угольки на очередную кучку мелкого картофеля. Успевшие первыми отведать запечёные клубни, Мария с Алексеем, счастливые, с вымазанными золой мордашками, хитро поглядывали на сестру. Тут же неподалёку, усевшиеся в кружок матросы, устроили настоящий грибной пир. На предложение супруга отведать "второго хлеба", проходившие мимо с букетами цветов, Александра Фёдоровна с подругой дружно отказались.
Обойдя краем пирующих, Государыня улыбнулась:
— Анечка, ты посмотри на рододендроны, какое чудо! — любуясь, Александра Фёдоровна вдыхала нежный земляничный аромат волнистых, фиолетового оттенка, бутонов "альпийской розы", — Это ли не музыка фьордов?!
Увлёкшись прогулкой, Воронов едва не опоздал на свою смену. В четыре пополудни без двух минут младший вахтенный офицер вбежал на ют. Доложившись вахтенному начальнику, немедля приступил к исполнению обязанностей. Начав с проверки правильности несения службы вахтенных сигнальщиков и посыльных по шкафуту, направился в носовую надстройку, где располагалась штурманская рубка. Зайдя вовнутрь, раскрыл судовой журнал, тщательно проверил прежние записи о дате прихода на внутренний рейд, глубину воды и необходимые показания приборов. Убедившись в корректности прежних регистраций, поставил дату и время начала собственной вахты. Вписывая метеорологические наблюдения, старался следить за своим почерком, так как он требовал четкости в записях. Конечно, заниматься ненужным писанием всяких мелких подробностей было обременительно. Испустив вздох, в соответствующей строке принялся письменно перечислять фамилии вахтенных экипажа и вахтенных штурманов. Время бежало незаметно, когда на палубе первого яруса раздались команды, сопровождаемые боцманской дудкой и топанье ног. Бросил взгляд на бортовые часы, перевёл дух, оставалось лишь поименно пометить список команды. Воронов обмакнул перо, но отвлекло шевеление двери. Попросив разрешения, в рубку вошла Ольга Николаевна:
— Павел Алексеевич, могу ли чем помочь вам? — она приветливо улыбалась, — С морскими бумагами я отчасти знакома.
Вопрошающий взгляд неожиданной гостьи застал офицера врасплох. Он собрался было отговориться, как Княжна решительным шагом прошла к столу и склонилась над раскрытым журналом:
— Да у вас ещё куча дел! — она взяла отдельный лист с длинным списком команды, — Позвольте мне начитывать? Это станет скорее.
Воронов впервые ощутил некую конфузность, но отказать в просьбе было свыше его сил. Чувство глубокой симпатии, исходившее от Великой Княжны, неотвратимо проникало и в его душу. Испытывая крайнюю неловкость, пробормотал, придвигая второй стул:
— Извольте... присаживайтесь.
Через полчаса итог нудной работы завершился датой и подписью вахтенного офицера. Не сговариваясь, оба одновременно выдохнули. Ольга Николаевна рассмеялась:
— Право слово, скучнейшие правила... А знаете, — понизив голос, она с заговорщическим видом уставилась на Воронова, — в будущем мы с вами сможем отправиться в далёкое путешествие! Не догадывайтесь куда?
Исходившее от Княжны очарование, всё сильнее привлекало симпатию Воронова. Он отрицательно покачал головой.
— Ещё в Петров пост мама; по секрету сообщила нам, что с отец задумали дальний вояж. Наш "Штандарт" в сопровождении линкора "Севастополь" отправится в Индию. Только никому! — она приложила палец к губам.
— А не боитесь штормов? Атлантика это вам не Финский залив, — спросил он с деланно испуганным лицом.
— Но не страшнее же Oceanus Indicus?! — в тон ему решительно вздёрнула подбородом Княжна, — Помню, на экзамене Пьер Жильяр надиктовал мне немного из Декрета Гнея Помпея, а потом, в знак поощрения, поведал о славной фразе флотоводца: "плыть необходимо, а жить нет". Знакома ли она вам?
— Отчего ж нет? Контр-адмирал Русин, директор нашего Морского кадетского корпуса, всякий раз приводил гардемаринам в пример легендарного жителя Urbs. Когда доставка продовольствия из Африки в Рим стал вопросом жизни и смерти, морехода не устрашил и жесточайший шторм.
Дверь осторожно приоткрылась, в проём заглянуло смеющееся лицо Татьяны Николаевны:
— Ах вот где вы спрятались! Мама;, они здесь.
В рубку зашли Государыня, за ней Татьяна с овальным блюдом в руках. На плоской тарелке лежали небольшая горсточка конфет и несколько персиков.
— Забирайте оставшееся, Павел Алексеевич, — Александра Фёдоровна собственноручно выложила на стол фрукты и "Крем-брюле", — мы уже обошли всех ваших вахтенных, а вас едва нашли.
Воронов невероятно смутился и покраснел, словно его заловили здесь на чём-то неприличном:
— Благодарю, Ваше Императорское Величество, но... право слово, мы ж не дети, — он едва нашёлся что ответить.
Александра Фёдоровна с укоризной взглянула на мичмана:
— Так и вы все для меня на "Штандарте" такие же дети! Мы – единая семья!
— Да вы угощайтесь, Павел Алексеевич. Конфеты от кубышкиных щедрот, для вахты добровольно свои запасы опусташила, — Татьяна делано сердито фыркнула, — Небось, завтра опять к кондитеру побежит, Григорьев разве откажет проказнице?
— Танечка недоговаривает, Анастасия и малышкой-то безобразничала, — На губах Государыни появилась необычайно привлекательная улыбка, — Будучи совсем ребёнком, можно сказать, ещё из пеленства не вывалилась, так на приёме в Кронштадте залезла под стол и принялась изображать собаку, гостей за ноги щипать.
Все четверо дружно рассмеялись.
Поздняя осень 1913 г. Ливадийский дворец
Казалось, прошла вечность, как "Штандарт" вернулся с похода в Средиземное море. Унылым листопадом осыпалась на Ольгу череда осенних месяцев. Сердце сжималось от вселившегося в него холода. На душе было отвратительно, гадко и пусто. Увидеть Павла, обменяться взглядами не прибавляло радости, поскольку и без того нечастые встречи становились необъяснимо странными и грустными. Воспоминания о недавнем бале в Белом дворце, где Воронов танцевал всё время с Кляйнмихелями, вызывало острую боль. Пора привыкнуть, что моё "С" не здесь, с хладнокровием убеждала себя Княжна, разумеется хорошо бы и повидать его, и в то же время не хорошо. Нет, ни слова ему не скажу, не хочу! - окончательно решила она.
Накануне дня Святителя Николая, желая хоть как-то развеяться, уступила настояниям Татьяны. В компании с Родионовым и Шведовым выехали в кинематограф Ялты. Польская комедия "Самый добрый из воров" хотя и развлекла, но не смыла тяжесть с сердца. Вернувшись, с беспокойством поднялась на второй этаж, отворила створку гостиной, заглянула в полумрак. В зыбком теплящем свете иконных лампад, прижавшись к матери, Алексей тихо плакал, жалуясь на непроходящую боль в ноге. С утомлённым лицом, не открывая глаз, мама; гладила ребёнка и что-то вполголоса утешающе шептала ему на ухо. Осторожно закрыв дверь, Ольга спустилась на нижний этаж и вошла в первую из ближайших галерей, окружавших Итальянский дворик крытыми коридорами. В наступающих сумерках потолочные светильники мерно озаряли точёные ряды тосканских колонн. Немного помедлив, она опустилась на стоящий у стены мраморный диван. Бросая ровные тени на мозаичные дорожки, лучами сходящими к античному колодцу, архитектурный ордер теперь не вызывал у ней умиротворения. Прикрыв глаза, откинулась на высокую спинку. Тревожные мысли, точно не знающие устали пчёлы, не давали покоя, отравляя горьким мёдом душевную привязанность к любимому человеку.
Во второй половине декабря "Штандарт" взяла курс на Севастополь. Отъезд для Княжы стал особенно мучителен. Выйдя к вечеру из Большой рубки, Николай Александрович заметил старшую дочь, стоящую в одиночестве по левому борту. Подойдя, ласково положил руку на её плечо:
— Не отчаивайся, девочка, к следующему лету мы беспременно сюда вернёмся. Надо признаться, и я бы хотел никогда не выезжать отсюда, — добавил он с глубокой грустью, — У всех нас осталась тоска по Крыму.
— Ваша правда, папа;, в Крыму – жизнь, а в Петербурге – служба.
Беседу прервала трель боцманской дудки, возвещавшая: "Вызов смены на вахту". Государь достал было папиросницу, но отложил, к нему с докладом спешил Зеленецкий. Ольга отошла в сторону. Желание побыть в одиночестве ещё более усилилось. Свежий морской ветер заставил надвинуть на плечи тёплый шарф. Она слепо смотрела на пенные буруны, а в памяти, точно в луче волшебного кинематографа, мелькали кадры её первого в жизни бала. Осенняя Ливадия! Шестнадцать лет! Белый парадный зал залит огнями электрического света! Ритмы военного оркестра с Итальянского дворика перемежаются игрой трубачей-крымцев. Вот и она в длинном розовом платье! Русые локоны заведены кверху! Веселая, свежая, как цветочек! А в огромные стеклянные двери, открытые настежь, любопытствующе заглядывает южная благоухающая ночь. О, как это было давно! Глаза её налились слезами, всё двоилось, но Княжна ничего не замечала...
21 декабря 1913 год. Царское Село.
За неделю до Рождественского поста возвращались на "моторе" с поздней семейной прогулки. Татьяна незаметно толкнула сестру в бок:
— Есть новость. После обеда свидемся.
Ранние декабрьские сумерки навевали тоску. Первой освободив ванную, Ольга сидела на своей кровати, рассеянно покачиваясь на панцирной сетке. Свет не зажигала, лишь желтоглазые огоньки лампад иконостаса вереницей отражались в висящих на стене портретах. Припомнив, с каким видом сестра обещала поделиться новостью, ничего хорошего для себя не ожидала.
Лёгкий толчок отвлёк от мыслей. Закутавшись в простынь, Татьяна обняла её за плечи:
— Оленька, не стану крутить, Воронов собирается жениться на Ольге Клейнмихель. Как выходили от бабушки, мне Анечка сказала на ухо, сразу духу не хватило тебе передать.
Сестра не шевельнулась, только дрогнули плечи.
— Молчишь? Что с тобой?
Горькая, ожидаемая новость тенью скользнула по лицу Ольги, добавив невидимую складку у сжатых губ, да скорбным звоном в ушах забили склянки "Штандарта". Выдавила едва слышно:
— Пошли ему, Господь, счастье, любимому моему... Был бы он доволен.
— Оленька, крепись. Мама; ещё говорила, тебя прочат в невесты принцу Георгу Сербскому.
— Возможно, только статус принцессы иностранного двора не по мне, Таня. Я никогда не покину Россию. Я русская и намерена остаться русской!
Декабрь 1913 год. Александровский дворец. Царское Село.
Рядом с креслом Августейшей хозяйки у стены теснились несколько корзин с букетами душистой белой сирени и ландышей, доставленные накануне с Ривьеры. Воздух в "Лиловом будуаре Императрицы", был пронизан неповторимыми ароматами весны. Едва после завтрака дети покинули комнату, Александра Фёдоровна, пребывавшая до этого в мучительном раздумье, решительно отставила недопитую чашку утреннего кофе:
— Ники, позволь вернуться к прошлому разговору...
Отбросив использованную салфетку, Она порывисто встала и собираясь с мыслями, принялась нервно расхаживать по комнате, как внезапно остановилась подле огромного полотна, висевшего над кушеткой. На картине "Сон Пресвятой Богородицы" была изображена спящая женщина. Припавшая к мраморной колонне, Божья матерь пребывала в окружении ангелов, стерегущих её сон. Какое-то время Александра Фёдоровна всматривалась в дремлющую Деву и видимо, не дождавшись ответа на терзавший её вопрос, шагнула к мужу, с надеждой ища решения в его глазах.
— Sunny, нет причины так волноваться, у тебя опять разболится голова, — Николай Александрович с нежностью погладил её по щеке, — То что мы своевременно дали разумный совет молодому человеку попросить руки молодой графини, является наиболее гуманным и по отношению к собственной дочери. И Павел по телефону мне сам объявил сегодня их общее решение.
— Они согласились?! — Александра Фёдоровна облегчённо выдохнула, — Благодарение Богу! Хоть отлегло от сердца! Это избавит нашу Оленьку от дальнейших страданий.
Вероятно от пережитого волнения она, неожиданно для себя, переспросила на немецком:
— Aber das ist endg;ltig?!
Николай Александрович улыбнулся:
— Окончательно, окончательно! Всё решено, думаю, венчание состоится до Великого поста.
— Но полагаю, ты определишь ему достойное место службы?
— Лейтенанта Воронова ожидает должность командира вахты на яхте "Александрия". Однако, хочу быть уверенным, не совершаем ли мы прегрешения? Что же кардинально убедило тебя в сильном влечении нашей дочери к Павлу?
— Я ждала этого вопроса. Может, ты помнишь, в середине сентября с утра мы сидели дома из-за дождя, а потом распогодилось и дети с тобой по виноградникам ходили?
— Ну да... припоминаю. Если не ошибаюсь, где-то пополудни "Горизонтальной дорожкой" я отправился на прогулку с офицерами.
— Ну так вот, как ты знаешь, в тот день у меня в Гостинной, помимо близких, находились Саблин и Воронов. Павла я попросила под диктовку подруги, записывать на листе вещи для благотворительного базара, как Ольга неожиданно встала, подсела к роялю и не отводя глаз от Воронова, принялась исполнять начало ариозо Ленского.
— Так что здесь необычного? У Оленьки идеальный слух. Она и прежде без труда могла без нот воспроизвести сложные музыкальные пьесы. Ты сама мне об этом говорила.
— Только не в этот раз! Сперва я заметила, как изменилось выражение лица Ден. Лили прикрыла рот рукой и с ужасом смотрела на меня, пока я сама не прислушалась. Наша дочь не дважды, а четырежды! Четырежды без устали повторяла начало ариозо: соль-диез — си — фа-диез — ми!
Несколько озадаченный, Николай Александрович с удивлением взглянул на супругу:
— Ариозо?
— Ники, ну как ты не понимаешь?! Ольга публично признавалась ему в своих чувствах! "Я люблю Вас!"
Только теперь дошло до Него. Обескураженный, с неизмеримой печалью в голосе, обронил:
— Я люблю... Бедная девочка! Верую, Господь непременно наградит её таким же незабываемым днём, как случился и в моей жизни.
Зазвенела хрустальная люстра. Кто-то из детей пробежал по коридору. Наступившую тишину гостиной теперь нарушали лишь звуки рояля сверху, где младшие дочери поочередно разучивали одну и ту же пьесу.
* * *
Сплетя руки, сёстры долго сидели на кровати. Темноту комнаты едва рассеивали мерцающие огоньки лампад. Вконец измученная противоречиями и страстями телесными, Ольга со страхом ожидала завтрашнего дня:
— Как скучно и суетно... сердце болит... я чувствую себя нехорошо.
— Моя ангельская душка! — не сдерживая слёз, Татьяна прижалась головой к её плечу, — Немудрено, спишь-то совсем мало.
— В полковую церковь не идти никак нельзя, — точно утратившая способность слышать, Ольга монотонно выговаривала, — вечание на три пополудни назначено...
— Офицеры "Штандарта" приглашены на бракосочетание, а посаженной матерью станет мама;, — сестра горестно всхлипнула, — Как странно, у них, возможно, будут дети, они ведь будут, наверное, целоваться…? Какой кошмар, фу!
— А на сердце так тяжело и горько... Господи, пошли ему счастья, моему любимому!
Входила в сон тяжело и спала урывками. Ещё не засветлелось, когда Ольга открыла глаза. Чем-то похожие на колокольчики, за окном, в свете придворцовых фонарей, кружились крупные снежные хлопья. Мелькнула мысль, так бы и лежала всю жизнь, наслаждаясь безмолвным малиновым благовестом. Сразу припомнилась переливчатая звонница полкового храма. На Светлую неделю отец Георгий поведал дотошным Августейшим дочерям об истинном малиновом перезвоне. Он рассказал, как преследуя остатки разгромленной наполеоновской армии, русские солдаты проходили через город Малин и были столь очарованы его колокольными перезвонами, что "малиновый звон" и прижился на Руси.
Ольга смотрела на падающие пушинки и внутренне осознавала, что её девичья влюбленность, подобно первому снегу, исподволь тает и журчащим ручейком куда-то уносится прочь. Глаза слипались. Княжна широко зевнула и натянув одеяло до носа, провалилась в глубокий, очистительный сон.
* * *
2012 - 2022 гг.