Турпоездка в ГДР
В начале августа 1961 года я честно и весьма плодотворно отработал свои первые 11 месяцев в ташкентском проектном институте «Узгипрошахт» (позднее переименованном в «Узгипротяжпром») после того, как попал в эту организацию по распределению после окончания Энергофака САзПИ (Среднеазиатского политехнического института в Ташкенте). Перед тем, как подать руководству заявление с просьбой о предоставлении мне трудового отпуска, я зашел в середине июля в профком проектного института, чтобы узнать, нет ли у них какой-либо приличной путевки в дом отдыха или санаторий. Таких путевок у них не оказалось, но мне была предложена путевка на туристическую поездку в ГДР сроком на 21 день и с выездом туда в первой декаде августа. Все меня устроило, даже стоимость этой путевки, поэтому я принял предложение профкома.
В то время у меня уже была любимая девушка, Аня Культакова, с которой мы решили пожениться в конце этого же года (что, действительно, осуществили в декабре). Когда я рассказал ей о принятом мной предложении профкома, она загорелась желанием поехать в Германию вместе со мной. Аня тогда училась в аспирантуре Ташгосконсерватории, поэтому сходу пошла в свой профком и попросила помочь ей в получении аналогичной путевки в ГДР на тот же срок. Дело оказалось, на удивление, довольно простым, так как тогда в СССР такого рода поездки только начинались, люди не были о них достаточно хорошо осведомлены, поэтому на них еще не было ажиотажного спроса.
Председатель профкома пошел в Узсовпроф (Совет профессиональных союзов УзССР), где ему вручили две таких путевки, одну из которых профком консерватории выделил Ане, а вторую — ее подруге, преподавателю консерватории Инне Сотниковой. Так что мы потом очень славно проводили время в ГДР втроем.
Наша туристическая группа выехала поездом в Москву, прибыла на Казанский вокзал, откуда мы отправились на Белорусский вокзал. Спустя несколько часов нас разместили в совершенно непривычных для нашего глаза вагонах поезда Москва-Берлин. На каждом из этих вагонов красовались надписи на трех языках: немецком, польском и чешском: «шляфваген», «вагон сыпиальны» и «лужковы вуз», что в переводе на русский язык означало «спальный вагон». Внутри вагонов находились трехместные купе, причем все три спальные полки были размещены на одной стороне, одна над другой, а на противоположной стороне были установлены раковина с краном и столик для приема пищи.
Поезд тронулся в путь, после чего нам сообщили о том. что в Бресте предстоит довольно длительная остановка, так как на всех вагонах поезда будут осуществляться работы по замене колесных пар в связи с тем, что ширина железнодорожной колеи (расстояние между двумя железнодорожными рельсами) в СССР больше, чем в европейских странах. Так что нам сильно повезло: мы смогли с большим интересом поучаствовать в организованной «Интуристом» экскурсии в легендарную Брестскую крепость, героически оборонявшуюся от немецко-фашистских войск в течение недели в июне 1941 года. После экскурсии, перед отходом поезда, к нам приехали банковские служащие, и обменяли наши «кровные» советские рубли на валюту ГДР, вручив каждому из нас по 133 марки.
Когда мы пересекли советско-польскую границу и ехали по территории Польши, меня в Варшаве потрясла ситуация в районе вокзала Варшава Всходня (Восточная Варшава), где были сплошные руины домов, уничтоженных еще во время Второй мировой войны. А ведь на дворе, как говорится, был уже 1961 год, с момента окончания войны прошло 16 лет. Наша общая тогда страна — Советский Союз — совершила гигантский рывок вперед, сумев восстановить наши города и промышленность всего за 8 лет.
Сейчас я очень удивляюсь совсем другому: как сильно с возрастом изменяется ощущение хода времени. Тогда, как я уже упомянул, с момента окончания войны прошло всего 16 лет, а мне, еще очень молодому человеку (23 года) казалось, что война окончилась давным-давно. Теперь, когда мне почти 83 года, мне кажется, что поездка в ГДР состоялась совсем недавно, а ведь с того момента прошло уже 60 лет.
Поезд продолжал идти по территории Польши, наступила ночь, и мы все попытались уснуть на своих полках. Но не тут-то было! В вагонах начались повальные проверки. Сначала ходили и будили нас польские пограничники, светившие фонариками в наши лица и требующие показать «доводы особистэ» — паспорта, затем пришли польские таможенники с требованиями предъявить содержимое наших чемоданов. Мы вновь попытались уснуть, но после пересечения границы Польши и ГДР в наши купе заявились уже ГДР-овские пограничники и таможенники с теми же вопросами и требованиями, но уже на немецком языке. В результате, мы приехали в Берлин ранним-ранним и невероятно холодным утром 12 августа 1961 года, совершенно не выспавшимися. Нас усадили в автобусы, отвезли в роскошный отель «Адлон», расположенный в самом центре Берлина, на улице Унтер-ден-Линден (Под липами), рядом с Бранденбургер тор (Бранденбургскими воротами), то есть на той же самой улице, на которой до начала Великой Отечественной войны и после нее располагалось посольство СССР.
Нас быстро росселили по номерам, накормили завтраком и вновь усадили в автобусы для того, чтобы в течение всего дня показывать нам достопримечательности Берлина. Сначала нас повезли к руинам рейхстага, затем отвезли в Трептов-парк, к монументу «Воин-освободитель» знаменитого советского скульптора Евгения Вучетича. Этот монумент, посвященный советским солдатам, спасавшим жизни ни в чем не повинных детей, как и весь советский военный мемориал в Трептов-парке, созданный к годовщине Праздника Победы в 1949 году, произвели на всех нас огромное впечатление.
Возили нас до самого вечера, накормив обедом в промежутке между посещениями соборов и кладбищ. После того, как нас привезли вечером в отель и накормили ужином, было сообщено, что мы должны срочно привести себя в порядок и быть готовыми для похода на представление в самом знаменитом в ГДР берлинском музыкальном театре-варьете «Фридрихштадтпаласт». Я приехал в этот музыкальный театр совершенно замерзшим. И тут со мной случился грандиозный конфуз! В театре на всю катушку включили отопление, было невероятно жарко. Мы расселись по своим местам, но переключение с дикого холода на знойную жару сыграло со мной злую шутку. Бессонная ночь и езда в холодном автобусе в течение всего дня заставили меня уснуть в жарко натопленном зале. А на сцене выступал самый потрясающий в ГДР кордебалет. Несколько десятков почти обнаженных красоток демонстрировали Leg Show (показ самых красивых женских ножек во время коллективных танцевальных номеров). Мои дамы тщетно пытались меня разбудить, я на какие-то секунды открывал широко свои глаза, что-то оставалось в памяти, но я вновь проваливался в сон. Это послужило в течение всего пребывания в ГДР причиной для подтрунивания надо мной со стороны Ани и Инны. Возвратившись в отель из варьете, я тут же завалился спать в надежде стопроцентно выспаться.
Увы, в эту ночь на 13 августа 1961 года мне вновь не удалось поспать. Где-то в 5 часов утра нас всех подняли, что называется, «по тревоге», предложили сверхсрочно позавтракать, после чего незамедлительно собрать вещи и спуститься вниз к автобусам. На вопрос: «Что произошло?» ответили, что переезжаем в Дрезден, обо всем расскажут по дороге. «Как в Дрезден, ведь мы должны были еще пару дней быть в Берлине?». Ответили: «Немедленно садитесь в автобусы, все ответы по дороге!». Мы спустились вниз и замерли на месте: между советским сектором Берлина и западными секторами за ночь была построена стена, продолжались работы по ее окончательному завершению. Везде были рабочие или люди в рабочей одежде с автоматами ППШ на груди, а также фольксполицаи при табельном оружии. Советских солдат не было видно. Советский сектор Берлина был освещен очень скупо, в то время как в английском секторе освещение было включено на полную мощь. Там шел митинг, слышался возмущенный рев толпы. Стало светать, наши автобусы двинулись в сторону Дрездена, и тут в небе стали появляться в большом количестве военно-транспортные самолеты, идущие на посадку в берлинские аэродромы западных секторов. В воздухе явно запахло большой войной.
Аня расплакалась: "Ведь всегда говорят, что нельзя строить большие планы! Мы с тобой собирались пожениться, но теперь тебя явно призовут в армию, и кто знает, чем это все закончится?". Я, как мог, ее утешал, но у самого на душе было очень скверно.
В Дрездене мы тоже пробыли только одни сутки. Рядом с нашим отелем находился большой пивной бар. Мы стали свидетелями невероятно крупной потасовки его посетителей между собой. «Драчующиеся» били друг друга всем, что попадало им в руки. Была побита масса посуды и стульев. Вызванные администрацией пивного бара фольксполицаи, здоровенные «амбалы» с резиновыми дубинками в руках, приехавшие на автобусе и с грузовым автомобилем, «работая» феерически быстро, виртуозно и точно своми резиновыми «демократизаторами», обездвижили всех «бойцов», а затем молниеносно затолкали их в кузов грузовика. Справились они с драчунами буквально в считаные минуты, после чего отбыли к месту своего постоянного пребывания. Пивной бар тоже показал отменную выучку: в течение получаса его персонал полностью ликвидировал следы побоища, все засияло чистотой, и двери бара гостеприимно распахнулись для приема новых посетителей, чтобы те смогли ощутить вкус отличного немецкого бочкового пива и прекрасных закусок к нему.
Прикрепленный к ташкентской туристической группе гид Вильгельм Зиберт рассказал нам, что немцы, в большинстве своем, являются весьма законопослушными гражданами, и то, что произошло в пивном баре, является исключением. Люди оказались сильно взволнованными событиями в Берлине, связанными с возведением стены, поэтому, при несовпадении мнений и под воздействием выпитого алкоголя, они и начали свою потасовку в попытках кулаками доказать свою правоту.
Из Дрездена нашу группу вывезли, как говорится, «от греха подальше»: сначала на сутки в Лейпциг, а затем, уже на весь остаток срока нашего пребывания в ГДР, доставили в небольшой город Айзенах в Тюрингии, являвшийся тогда, по сути дела, курортно-туристическим центром этого региона. Нас разместили в двухместных номерах неплохой гостиницы, накормили, после чего повезли в концентрационный лагерь Бухенвальд, находившийся недалеко от Веймара. Над воротами этого лагеря смерти была помещена надпись «Jedem das Seine» (Каждому своё). Пребывание на этой фабрике массового уничтожения многих тысяч ни в чем не повинных людей стало для всех нас настоящим потрясением, мы воочию увидели, на какие чудовищные преступления способны нацисты. После посещения данного страшного концентрационного лагеря стало по-настоящему понятно величие песни «Бухенвальдский набат», написанной на стихи поэта Александра Соболева композитором Вано Мурадели в 1958 году.
На следующий день нас повезли в сам Веймар, в котором имелось немало исторически значимых достопримечательностей. Особенно интересным для меня оказался памятник Иоганну Вольфгангу фон Гёте и Фридриху Шиллеру.
Шли дни, и хотя во всем мире сохранялось огромное политическое напряжение, стало ясно, что противоборствующим сторонам удалось избежать самой страшной горячей фазы — войны. Мы начали помаленьку успокаиваться, и вновь стали с большим интересом вникать во взаимоотношения между людьми, жившими в стране, довольно сильно отличавшейся от нашей, хотя все мы принадлежали тогда к одному и тому же, социалистическому, лагерю. Этому в значительной мере способствовало и то обстоятельство, что нас стали гораздо реже возить на экскурсии, давая возможность увидеть жизнь простых граждан ГДР на улицах города, в парках, скверах, а также в разного рода барах и кафе.
Многое нас удивляло, например, то, что в некоторых барах посетителям наливали ликер, бальзам или коньяк в рюмки, изготовленные из шоколада. Гость выпивал содержимое и тут же закусывал его самой рюмкой. Очень удобно! Именно в ГДР я впервые попробовал «фанту», и получил от этого напитка большое удовольствие.
Всех нас весьма удивил тот факт, что среди немецких молодых парней можно было довольно часто увидеть некурящих, но немецкие девушки курили сигареты практически все поголовно. В нашей довольно большой туристической группе было немало молодых девушек, у которых, по их собственным словам, до поездки в ГДР даже в мыслях не было, что они когда-либо возьмут в свои губы сигарету. Но вид эффектных, стильных курящих молодых немецких девушек подействовал на них столь завораживающе, что многие из них срочно научились курить, обзавелись зажигалками, а также невероятно модными в ГДР длинными дамскими мундштуками, и к моменту возвращения домой стали страстными курильщицами.
Мы с большим интересом повидали многие населенные пункты этого региона: Эрфурт, Йену, Зуль, Оберхоф. Но время нашего пребывания в ГДР подошло к концу и, несмотря на то, что в связи со строительством берлинской стены наша поездка оказалась немного скомканной, все то, что мы увидели тогда в этой стране, до сих пор вызывает в моей душе массу положительных эмоций. Огромное спасибо Судьбе за такой подарок!
Некоторое время спустя наша группа выгрузилась из железнодорожных вагонов на Белорусском вокзале Москвы. Встретившие нас представители «Интуриста» неожиданно сообщили нам о том, что нам придется провести в Москве лишние сутки из-за неувязок с железнодорожными билетами в направлении Ташкента. После этого нас отвезли «на постой» в комплекс гостиниц ВДНХ «Заря», «Восток», «Алтай». Мне лишний день пребывания в Москве вышел, как говорится, боком.
Именно на эти одни сутки я опоздал с выходом на работу в свой родной проектный институт. Из-за этого опоздания разразился страшный скандал. Директор института рвал и метал. Он назначил день, в который товарищеский суд нашего института должен был организовать против меня процесс «коллектив института versus (на латыни — против) дезорганизатора Пономарева», аналогичный по своей мощи, насколько я понимаю, Лейпцигскому процессу по обвинению Георгия Димитрова в поджоге рейхстага.
Но тут умнейший наш директор Нигмат Хикматуллаевич Хикматуллаев (здесь я совершенно не иронизирую, наш директор, действительно, был чрезвычайно умным человеком!) вдруг, к счастью для меня, вспомнил о том, что он сам за пару недель до меня точно так же из-за транспортной неувязки был вынужден пробыть лишние сутки в Москве при возвращении из туристической поездки в Югославию, в результате чего задержался на сутки с выходом из отпуска на работу (директоры, как известно, в отличие от простых смертных инженеров, не опаздывают, а задерживаются!).
Он сменил гнев на милость, отменил проведение эпохального заседания товарищеского суда. Мне разрешили приступить к исполнению своих служебных обязанностей даже без выговора с занесением в личное дело.
Недаром еще Уильям Шекспир много-много лет тому назад всех нас уверил в своей одноименной пьесе в том, что «Все хорошо, что хорошо кончается». Он был в этом абсолютно прав!
Борис Пономарев