Лето 1992 года было совсем не похоже на предыдущее, и его можно было бы назвать спокойным и даже каким-то умиротворённым. Возможно, что память моя совсем ослабла, и я не могу вспомнить ничего такого драматичного из того лета, когда мне исполнилось двадцать шесть годков. При этом, год был совсем не тихий, и вокруг бушевали конфликты и даже войны. Югославия, Карабах, Грузия, Приднестровье, Таджикистан, Алжир… Я тогда особо за тревожными новостями не следил и газет особо не читал. В моей комнате не стоял телевизор, и я только немного по вечерам узнавал от своей тётушки последние новости. В Москве внезапно ушёл в отставку мэр Гавриил Попов, и на его место пришёл лысый трезвенник и пухлый жизнелюб Юрий Лужков, который будет царствовать чуть ли не двадцать лет. Честно говоря, мне он совсем не понравился, так как при нём начались все эти регистрации иногородних и нарушения прав жителей СНГ. На улицах начались проверки граждан с неславянской внешностью. Хорошо, что у меня внешность всегда была вполне славянская и меня не останавливали, и не задерживали, как бомжа. Началось всё это не сразу и мэр Лужков, можно сказать, постепенно закручивал эти все гайки, и гостеприимная Москва стала городом для москвичей. Понятно дело, Лужков беспокоился о своих избирателях и делал всё, чтобы его любили пенсионеры. Моя тётушка его просто обожала, и даже больше, чем президента Ельцина. Я с ней не спорил и ничего ей не доказывал. Я и сам тогда не сильно понимал, что Москва, таким образом, становится похожа на какую-то южноафриканскую республику, где есть белые люди и небелые. Это было не явное, но постепенное и неуклонное скатывание в некий, не побоюсь этого слова, московский расизм. И это было довольно печальное и некрасивое явление. Ну да ладно, что тут говорить, каждый мэр достоин своих избирателей, и наоборот. Лужков уйдёт в отставку только в 2010 году, после страшной летней жары и смога, к которым Москва оказалась совсем неподготовлена. Мэр Лужков, говорят, спасал своих пчёл, сбежав из столицы. Возможно, это неправда и Юрий Михайлович просто немного растерялся от этой неожиданной беды…
Моя кузина Юля тем летом 1992 года вернулась на свою историческую Родину, в Москву, но ненадолго. И она потом опять улетела в дальнюю чужбину, в жаркий город Хьюстон. В Америке она, прожив около двух лет, немного подзабыла русский язык. Помню, это меня тогда сильно удивило. Она поначалу употребляла американские слова, когда их можно было не использовать, и даже говорила с каким-то американским акцентом. Потом у неё это прошло, и Юля стала говорить как раньше, на своём родном московском диалекте. Видимо, это был некий стресс, который нам тогда был непонятен. Кузина уже тогда работала в каком-то ресторанчике и её привлекательная внешность позволяла ей зарабатывать хорошие чаевые. У неё были постоянные клиенты, которым она нравилась. И так выпускница факультета журналистики МГУ стала простой официанткой. И ей, можно сказать, даже повезло. И мы все ей тогда сильно завидовали. Москва тогда представляла из себя довольно жалкое зрелище, и везде наблюдалась разруха и беспросветная бедность. Конечно же, это был не 1946 год, и я не буду сгущать краски и представлять всё в чёрном свете. И тем более, я тогда жил в центре Москвы, а не где-то там, за МКАДом, где было куда страшнее. Видимо, для Юли эта разница в уровне жизни, виделась намного ярче, и она испытала некий культурологический шок. Из Америки она привезла много всякой еды и разной одежды для своей любимой мамы. Мне она тоже что-то подарила, но что – это я подзабыл. Мне на время пришлось съехать с тётушкиной квартиры, и я жил то у художника Миши По, то у бабочника Юры Махаона. Вещей у меня было немного и для меня это не представляло больших затруднений…
Нельзя сказать, что у Юли в Америке всё было гладко и не было проблем. Это было далеко не так. И у неё тут же начались затруднения с родным папой, что не удивительно. Моя кузина не умела себя сдерживать и говорила всё, что думала; что впрочем, свойственно было и мне, и в этом мы с ней были похожи. А, как известно, это дурной тон и невоспитанность, и в обществе всегда надо вести себя сдержанно, и не позволять своему языку слишком много болтать. И не имеет большого значения, где ты живёшь. Язык твой – враг твой. Сперва десять раз подумай, а потом один раз скажи, или лучше промолчи. Не плюй в колодец и каждый сверчок знай свой шесток. Ну и так далее… В Америке же много болтать и говорить всё, что ты хочешь сказать, - совершенно непозволительно. Свобода Слова, конечно же, есть, но ею надо уметь пользоваться, а если ты это не умеешь, то лучше мудро помалкивать. В общем, моя кузина не умела сдерживать свои эмоции, которых в неё кипели и бурлили. Я думаю, что в ней был талант комедийной актрисы, который остался нереализованным, и ей надо было идти на сцену или на телевидение. Хотя, там тоже надо уметь себя сдерживать. Везде надо уметь себя сдерживать. Или же, тебе прямая дорога в самоизоляцию и в одиночество. Кто будет с тобой дружить? Кому интересно слушать про себя гадости? Все хотят слушать про себя только хорошие, льстивые и правдивые речи, и здесь надо учиться у нашего классического литературного героя, у Павла Ивановича Чичикова.
В тот тяжёлый период, когда моей кузине надо было адаптироваться в Соединённых штатах Америки, ей Бог послал хорошего друга, который искренне и без всяких задних мыслей старался ей помочь и учил её уму-разуму. Это был очень интересный пожилой мужчина с аристократическими русскими корнями, и звали его Павел Николаевич. Его родители, после революции, оказались в Шанхае, где он и появился на свет. Потом он оказался в Америке, и стал там бизнесменом. Он прекрасно владел русским языком и отличался изысканными манерами. Как они познакомились, про это я мало что ведаю, но я знаю, что между ними ничего такого не было; и этот благородный человек просто дружил с моей кузиной. В это вряд ли поверят некоторые циничные читатели, но это факт. Бывают такие чистые отношения, где нет ни секса, ни выгоды, ни других низменных помыслов. Лично я в это верю, при всём своём неискоренимом цинизме. Да, такое может быть! И встречаются светлые души в этом довольно жестоком мире, где сильные и наглые кушают слабых и скромных, и где красивая Ложь всесильна, а голая Правда робко прячется в катакомбах человеческой души. Таким образом, Павел Николаевич стал для Юли как-бы вторым папой, - на протяжении довольно долгого промежутка времени. При этом он не был богат, и даже порой испытывал денежные затруднения. Юлин родной папа тоже не был богат, но у него был прекрасный дом, и американская жена. Мы тогда ничего не знали про все эти кредиты и долги, которыми американцы буквально задушены. И мы искренне думали, что если человек живёт в большом доме, то он счастлив, и у него спокойные сны с красивыми сновидениями. Это совсем не так, и лучше жить в своём скромном двухкомнатном шалашике, чем во дворце, купленном в кредит.
Мою кузину очень нестрого воспитывали. Ей многое разрешалось говорить, и она к этому привыкла с детства. Она росла в довольно богемной московской среде, и её отчимом был журналист Игорь Николаевич, с которым у неё были довольно сложные отношения. Юля его сильно ревновала к своей маме. При этом Игорь Николаевич был добрейшим человеком, хотя и алкоголиком. В общем, Юле многое разрешалось, и в её семье царила некая свобода и демократия. А потом это всё резко закончилось, и она очутилась в довольно провинциальном (в культурном отношении) городе Хьюстон. Это был далеко не Нью-Йорк и не Сан-Франциско. Это больше напоминало ссылку. Хотя, и красивую… Мы этого тогда не понимали, и даже не сочувствовали ей. Саркастичный и недобрый Викинг Петя начал её дразнить и называть – Юля-Американка. Я тоже не понимал всего трагизма её положения. Люди, которые не жили в эмиграции, в каком-то отношении чего-то недопонимают. Они не видят за красивым фасадом западной жизни того, что увидела моя кузина. А почему она тогда не вернулась назад и не стала журналисткой?.. Это и есть самый сложный вопрос. Видимо, она привыкла к заморским продуктам, красивой одежде, и возвращаться обратно в Москву поначалу ей не очень хотелось, а потом уже её окончательно засосало в это, так сказать, прекрасное болото. И она даже не попыталась поменять своё место жительство. Это вообще моему уму непостижимо. Ведь есть же другие города в этой огромной Америке, где можно перемещаться на своей машине по шумным хайвеям и бесконечным дорогам. Можно было поехать в Лос-Анджелес и стать какой-нибудь актрисой, и не обязательно в порноиндустрии. Да, хотя бы и там! Хотя бы попытаться. Белокурая Джулия! Мне легко это говорить, будучи довольно беспомощным демагогом и слабаком. Просто она тогда ещё была молодая и сочная, и очень нравилась мужикам. Белокожая и голубоглазая, с кучей невостребованной энергии. И к тому же, ей всегда везло. Мне же если и везло, то крайне редко.
А про порноиндустрию я не шучу. Из моей кузины получилась бы прекрасная порнозвезда. Или, если говорить возвышенным языком, актриса эротического жанра. Я вообще не люблю это дурацкое слово «порно», которое оскверняет сакральную область нашего бытия. Ложная стыдливость опутывает наш ум, и поэтому мы сходим с ума, и становимся в старости скучными и ворчливыми стариками и некрасивыми старухами. В моей кузине Юле была эротическая изюминка, при том, что красавицей я её не считал. Видимо потому, что и её папа и её мама родились под знаком Скорпиона. Сама же она была стыдливая Дева, и легко краснела, что очень возбуждало её поклонников. Да она бы могла стать миллионершей! И жила бы она на Беверли-Хиллс! Я в этом нисколько не сомневаюсь. С её практичностью и рассудительностью, с её умением манипулировать людьми. И к тому же, она была ведьма, и про это я уже, вроде бы, писал. Юле всегда снились яркие многосерийные сны, и она могла часами их пересказывать своей маме, и часто в этих снах за ней кто-то бежал и хотел ею насладиться. Это был нерастраченный Эрос. И это была её большая проблема, которой она постоянно мучилась. И поэтому, моя кузина любила смачные непристойные слова, и часто их употребляла. Хотя, тогда это было модно, и многие журналисты этим страдали. Тогда это было даже красиво и не так пошло, как сейчас. В этом было проявление некой свободы и диссидентства. Опять же, - связь с простым народом. Уехав в Америку, моя кузина лишилась возможности общаться так, как она хотела. Юля любила богему, и всегда тянулась к художникам и поэтам. Поэтому она и меня немного по-своему любила, хотя и считала меня чудаком на букву м. И таким образом, в этом Хьюстоне она себя, можно сказать, заживо похоронила. О, как горек это эмигрантский хлеб! О, как скоротечна наша молодость! О, как скудны наши знания о себе и о своих подвалах души!..