(очерк об Эдуарде Лимонове)
Вводное слово
Эдуард Вениаминович Лимонов умер чуть больше года назад. Сердце остановилось 17 марта 2020 года. Дистанция между поставленной поэтом точкой и следующей буквой понимания масштаба потери - еще очень мала. Неоднократно желая хоть сколько-нибудь прикоснуться к громадной личности каковой был Лимонов, я всякий раз замирал в смущении. Смущал не только масштаб. Было не понятно с какой стороны можно заходить в гости к этому человеку, который к тому же никогда тебя не приглашал. В самом деле, не класть же подмышку «Эдичку» и на могиле автора открыв книжку и, зачитывая цитаты, начать расспрос типа: Что это такое?
Слава богу, я так не поступил. Лишь только представил эту нелепую ситуацию, тут же послышался голос. Это был голос Лимонова. Глухой, хриплый, едва различимый. Лимонов кричал из-под земли:
— Я е… вас всех, е… в рот суки! Идите вы все на х..!
- Хорошо. – кивнул я и попробовал зайти со стороны поэзии.
Ниже представлен результат
Часть первая. Некоторые факты из жизни поэта
1
Эдуард Вениаминович Лимонов (Савенко) родился 22 февраля 1943 года в г. Дзержинске Нижегородской (Горьковской области СССР). Родители - отец — Вениамин Иванович Савенко (1918 – 2004) — родом из Воронежской области. В 1938 году юношей призывается на воинскую службу. Три года солдатчины в органах НКВД. Затем сверхсрочка и направление на учебу в ташкентское училище. Из училища Вениамин Иванович выпускается в звании младшего лейтенанта. В 1947 году после кочевья по гарнизонам семья оседает в Харькове. Лейтенант НКВД Савенко участвует в розыске и поимке дезертиров в заволжских лесах. Затем в чине старлея служит начальником конвоя отправляемых в Сибирь заключенных. Некоторое время возглавляет клуб офицеров и наконец переводится в штаб дивизии. Дослужившись до капитана, выходит на пенсию и доживает жизнь в Харькове. Мать — Раиса Фёдоровна Зыбина(1921 2007) —родом из Горьковской (нижегородской) области деревня Сергачи. Со своим будущем мужем Рая встречается осенью 1941 года. Уже несколько месяцев на советской земле полыхает война. Девушка закончила два курса химического техникума, ей двадцать лет и на запястье левой руки у нее татуировка из трех букв «Р А Я». В небольшой городок Дзержинск, что расположился в 30 км от Горького эвакуирован завод по производству бомб и снарядов. Рая Зыбина химиком направляется туда на работу. И вот завод этот охраняла часть НКВД рядовым которой был Вениамин Савенко. О родителях и о послевоенной жизни семьи Эдуард Вениаминович подробно напишет в своей книге «У нас была Великая Эпоха». Кстати, эпоху которую Лимонов называет Великой - заканчивается в 1953 году.
Для юноши Лимонова харьковский период продлится двадцать лет (1947 – 1967 г). Это двадцатилетие в последствии писатель опишет в своих книгах – «Подросток Савенко» и «Молодой негодяй».
Из Харькова Эдя со своей первой женой Анной Рубенштейн уезжает в Москву. Московское семилетие это с одной стороны, - бездомное кочевье по съемным углам; голод, холод и зарабатывание шитьем штанов. Но с другой стороны, - Москва дарит молодому человеку удивительные встречи, он пишет много стихов, а главное, - его сердце встречает настоящую любовь. Да, именно в Москве Эдик становится поэтом. Вот как он, спустя десятилетия, вспоминал свое вхождение в поэзию: «Когда-то, в поэтической юности, восхищенный открытым мною Хлебниковым, я переписал три тома Степановского издания от руки. Потом задумался, помню, над тем, что я переписал Хлебникова, а он до меня «списал» все с невидимого мне, но видимого ему подстрочника... Поэзия — это гурманское занятие смакования хаоса... Свежо и почти без правил. Правила обычно убивают живой, крутой, веселый или скучный хаос… В свое время в московских трамваях я часто встречал человека, говорившего стихами. Вот он для меня идеальный поэт...». И еще: «…Ведь я десять лет работал там (прим. В СССР) изо дня в день, написал столько сборников стихотворений, столько поэм и рассказов, мне удалось многое… Мои произведения не печатали журналы и издательства. Я печатал их сам на пишущей машинке, примитивно вставлял в картонную обложку, скреплял металлическими скрепками-скобками и продавал по пять рублей штука».
Забегая вперед, скажем - все упомянутое в приведенной цитате десятилетие 1964 1974г.г. Лимонов отразит в сборнике «Русское». Об этом сборнике мы подробнее будем говорить ниже. Ну, а началось «поэтическое охмеление» еще в Харькове. Вот как это состояние много лет спустя вспоминал поэт: «В 1964 году познакомился я с первым живым в моей жизни поэтом — которого и по сей день порой вспоминаю в своих стихах и не в стихах, с человеком которому многим обязан — с Владимиром Мотричем. Был это высокий, худющий человек с гнусавым голосом и красивым темным хорватским лицом. Дело происходило в Харькове, в октябре, переходящем в ноябрь, в парке Шевченко. отстояв свое время возле лотка с книгами (я работал от книжного магазина №41, продавал на улице книги) я уж собирался отправиться домой да был к моей неописуемой радости приглашен двумя симпатичными литературными девицами Верой и Милой пойти в парк Шевченко выпить вина и послушать стихи Мотрича. Сам поэт, державший девушек под руки, сумрачно улыбнулся мне и одобряюще кивнул, мол пойдем. Я восторженно засеменил с ними к гастроному. Тогда вся Россия горела стихами. Вот мы и пошли тогда по Сумской по левой стороне, купили несколько бутербродов, затем в Гастроном, купили пару бутылей дешевого красного вина и углубились в парк. Там выпив из горлышка — (бутыль передавали по кругу) поэт поставил бутылку на заснеженную скамейку, вдавил ее в снег и начал читать и свои и чужие стихи, «И сам Иисус как конокрад — в рубахе из цветного ситца» — Помню, что с первых минут чтения под его глухой, как тогда говорили «трагический» голос пришел я в состояние какой-то приподнятой праздничной тревоги. Все вокруг — медленно падающий снег, капли вина на снегу — на скамейке возле наполовину опустошенных бутылок, сам поэт в знаменитой «барской шубе»— длинное тёмно-коричневое пальто с меховым «барским» широким воротником шалью — все это было настолько не из этого мира что кажется тогда именно тогда решил я упрямым сердцем своим стать таким же как Мотрич, и чтобы девушки Вера и Мила так же завороженнно-загипнотизированно смотрели на меня».
2
Осенью 1974 г. Лимонов со своей второй женой –прекрасной Еленой эмигрирует за границу. Италия, Америка, Франция. Семнадцать лет - изнурительных мытарств; поиски новой жизни; фанатическое клацанье на печатной машинке; сочинение текстов исключительно в стол. В 1976 за несколько месяцев в Америке написан роман «Это я Эдичка». 35 американских издательств получают на рассмотрение рукопись. Автор ждет и надеется. И все 35 издательств отказывают в публикации. Гнетущая атмосфера нищеты и глухой безвестности заставляют Лимонова браться за черную работу и потом бежать из Америки. Лишь во Франции в 1978 году ему удается опубликовать свой первый роман. «Эдичка» шумно выстреливает и происходит долгожданное признание. Лимонов продолжает жить в Париже, где снимает жилье. Он интенсивно пишет. Книги его теперь издаются и переиздаются самыми различными издательствами (в том числе и уже американскими). Апофеозом для эмигранта Лимонова становится присвоение ему французского гражданства. Лимонов – мастер; успешный писатель; французский гражданин; живет в Париже; у него молодая красавица жена Наташа. Кажется, ну чего еще? Эдичка победил! Какой-то мальчишка из рабочего полукриминального пригорода Харькова с перспективой или спиться, или сесть в тюрьму – не спился, не сел, а свалил за бугор, где развернул свой талант и стал большим человеком!
У Лимонова есть рассказ «Американские каникулы». Героиней рассказа (естественно помимо главного героя Лимонова) там фигурирует Бэтси Карлсон. Она американская учительница шведского происхождения. В рассказе она прописана под именем Дженни. Как и вся проза Лимонова рассказ этот основан на биографическом материале. Это картинка «возвращения» победителя в Америку. Вот как Эдуард Вениаминович, сидя в 2000 году в московской тюрьме, вспоминал те далекие события: «В 1981 году весной я прилетел из Парижа в Лос-Анджелес, где в Университете Южной Калифорнии состоялась огромная конференция славистов. Я был звездой конференции: моя книжка «Это я, Эдичка» стала предметом обсуждения в докладах четырех профессоров из шести выступивших в первый день. По окончании конференции я поехал с писателем Сашей Соколовым и его подругой Кэрин, на север, они как раз жили в городке Pacific Growes. Они снимали там квартиру, места у них было мало, поэтому меня определили жить к Бетси, она жила в обширной квартире, данной ей военной школой. Я переночевал у Бетси первую ночь, в ее ливинг-рум, остался на вторую, и только на шестую оказался в ее постели, в спальне. Элизабет была отличная, чуть старомодная, верующая девушка. У нее в доме были три Библии… У Бетси были большие шведские груди. Мы друг другу нравились, и сейчас, глядя из замка Лефортово, я ругаю себя, что не женился на Бетси, у нас было бы четверо или даже шестеро рослых красивых беленьких детей. И, возможно, я бы не попал в тюрьму по обвинению в приобретении оружия в крупных размерах в составе организованной группы. Я бы издавал, писал книги о таких людях, как Лимонов, по-английски.
Я прожил с Бетси все лето 1981 года... Я написал в Pacific Growes книгу «История его слуги». Еженедельно, а то и пару раз в неделю мы привозили с ней из супермаркета на ее голубом автомобильчике десятки килограммов еды. Рано утром она уезжала в автомобильчике в школу, а я садился работать над книгой. Иногда выходил с пишущей машинкой на террасу. В 13 часов приезжала на сиесту Бетси, она быстро готовила какую-нибудь свежую мексиканскую еду. Все было красивым по цвету, острым по вкусу и наливалось в красивые чашки. Затем мы шли в спальню, она садилась на меня, всегда стесняясь, я ласкал ее крупный зад, надо мной свисали мощными плодами шведские груди. Затем она, путаясь в белье, одевалась, надевала на физиономию учительский строгий взгляд и уезжала доучивать недорослей. А я отправлялся к Тихому океану. Мимо ухоженных цветочных изгородей, мимо мелкого кладбища я проходил к дикому побережью. Устраивался обыкновенно на клочке песка перед огромной отдельной скалой, торчащей из воды в десятке метров, и лежал в духоте этого адского котла. Затем брел к скале и окунался в ледяную воду». ( «Книга воды» 2001г.).
Итак, к лету 1981 г. заморская жизнь Лимонова налаживалась. Уже были изданы несколько книг и карманы писателя оттопыривали французские банкноты. Он овеян лучами славы и в этом ареоле приезжает в Америку. Эдуард и Бетси выглядят отличной парой. Вечерами они едут или в гости, или купаться, или ужинать в ресторан.
Вот эту, так соблазнительно вкусно представленную жизнь, Лимонов примеряет на себя. Он уже почти американец. Писатель в модных джинсах и модной шляпе; его жена – беложопая и большегрудая шведка; у них собственный домик; две машины; и куча детей! Книги писателя регулярно издаются на обоих континентах и счет в банке позволяет чувствовать себя состоявшимся человеком. Понадобилось три месяца чтобы заполучить оскомину от этого соблазнительного рая. Лимонов кладет вместе с рукописью печатную машинку в чемодан и навсегда улетает в Европу.
«Я покину Бетси Карлсон, ее белый большой зад и великолепные тучные груди. Я улетел в Нью-Йорк, а оттуда в холодный серый Париж, где люди пожирали людей, но было интересно. Я выбрал неправильную судьбу». (из «Книги воды» 2001 г.).
3
Проходят еще несколько лет и в конце восьмидесятых Лимонов оказывается в новой России. В России начинается четвертый этап его жизни. Продлиться «русский период» тридцать лет. Вернувшись на родину, Лимонов откажется от французского гражданства и на долгие годы «забьет» на сочинения книг. Его методом станет политика, а целью и смыслом жизни - революция. Политик и журналист в 1994 году он создаст и станет бессменным председателем национал-большевицкой партии. Лимонов первым, за двадцать лет до возвращения Крыма будет настаивать, что Крым — это Россия! За эти высказывания его в Украине признают экстремистом и запретят въезд в страну. Даже не позволят приехать в Харьков проститься с отцом. А еще Лимонов примет участие аж в пяти войнах! В самой России Эдичку будет ожидать череда судов и тюрем. Созданная партия совершит несколько ярких дерзких политических поступков и в конце концов будет запрещена.
22 августа 1999 г. нацболы в день независимости Украины в Севастополе захватят дом офицеров, вывесят транспарант «Севастополь русский город», забаррикадируются и прикуют себя к радиаторам наручниками.
В августе 2004 г. лимоновцы на несколько часов в форме ненасильственного протеста ворвутся и захватят кабинет министра здравоохранения Зурабова. Напомним, что именно при Зурабове были разом отменены все льготы существующие еще с советских времен для пенсионеров (так называемая «монетизация льгот».
Декабрь 2004 нацболы на улице Ильинка штурмуют и захватывают приемную президента РФ Путина. И хотя все акции носили ненасильственный характер, преследовали и судили их участников довольно строго. Все ребята и девушки получали реальные сроки.
Часть вторая. Лимонов и его две ипостаси
1
Попытаемся представить образ гения. Сделать это трудно. Возможно это что-то сродни пророку-отшельнику, который уже переступил за грань человеческого. Когда гений оглядывается - на устах его сияет усмешка высокого презрения и покой отреченности. Впрочем, гений оглядывается редко. Взгляд его устремлен в вечность и собеседник ему Бог. Гением кажется был нобелевский лауреат Иосиф Бродский. Лимонов мало походил на гения и уж точно не был отшельником. Это был талантливый и крепко привязанный к жизни человек. И вот у этой целостной личности на протяжении всей жизни в той или иной степени проявлялись две ипостаси. Лимонов всегда оставался поэтом и героем.
Весной 1974 г. (за несколько месяцев до эмиграции), Эдик в Москве пишет текст, который называет «Мы – национальный герой». Относиться к опусу можно по-разному. Диапазон - от шизофренического бреда до стеба самовлюбленного эгоиста. Чего только стоит одно название – «мы –национальный герой»! Надо сказать, что склонностями к дерзким хулиганским литературным и нелитературным выходкам тогда грешила все неофициальное искусство. Тут Эдичка оригинален не был. Оригинальность заключалась в изменении сознания. Создавая, едва ли не самый смешной по абсурдности текст, молодой человек впервые и на всю жизнь присвоил себе статус Героя! Приведем несколько цитат. (прим. в приводимых ниже фрагментах сохранена пунктуация и орфография автора)
«Русский народный поэт и национальный герой Эдуард Лимонов и его жена-поэтесса и национальная женщина Елена Щапова по личному приглашению президента французской республики сегодня утром прибыли в Париж..».
«Лимонов сказал: простые люди представляют статику жизни. Я же — ее динамику».
«Вся моя жизнь есть борьба с общепринятой моралью, с моралью отца и матери, с «будь как все!».
Подобные слова можно расценить, как шум ради шума, выкрик в пустоту, социальная поза. Тем более, что последующая жизнь почти все эти «заявления» разрушила. Остался поэт и герой. Вот еще несколько строк примыкающее по смыслу к заявленной героике:
Я геройский человек.
я есть солдат
и матерь победил и бабок
И отца.
соседку Лиду поборол
Ее мужа дядю Колю поборол
И Макакенко соседа поборол
Победил соседа Гену и ушел
Я и Мотрича поэта победил
Стал он пьяница, а я писал. Следил…
И привиделось сегодня ночью мне
Что один останусь в полной тишине
И тогда соседку Лиду позову
И Макакенко соседа позову
И свою мамашу нервно позову
И отец мой — где ты робкий мой — ау!
Такова судьба героя. Как говорится - ради красного дельца не пожалеет и отца. И герой Лимонов не жалел.
Другой ипостасью Эдуарда Вениаминовича была поэзия. В отличии от часто шумной и намеренно провокационной героики, работа эта была совершенно Нешумной, интимной и удивительной в своей искренности. На языке поэзии говорила его душа и его нутро. Вот об этих двух ипостасях мы и будем говорить в этой статье.
«Русское»
2
Начать знакомиться с поэтом Лимоновым начнем с цитаты. Вот что сам Эдуард Вениаминович писал в своем замечательном сочинении «Книга воды». Эта поздняя книга. Написана она в России и написана, когда автору было уже близко к шестидесяти: «Я истязал себя стихами, наказывал себя стихами, писал километрами, порой по десять часов в день! Только небольшая часть этого изобильного стихотворного фарша впоследствии была втиснута в книжку стихов «Русское», изданную издательством «Ардис» в Массачусетсе в 1979 году. В 1974 году все или почти все записи эти были вывезены из России».
Представленные в сборнике «Русское» тексты охватывают почти четверть века напряженного творчества. За это время Лимонов сформировался как оригинальный поэт. У него свое мировоззрение, эстетика и почерк. Конечно были и предшественники, на чьи плечи опирался поэт. Это в первую очередь Хлебников, Маяковский, Хармс, и Заболоцкий. Были и современники. У них учился и с ними творил неофициальную поэзию вчерашний харьковчанин. Это так называемая «лионозовская группа» (Е. Крапивницкий, И. Холин, Г. Сапгин, Я. Сатуновский, Никрасов), и группа «СМОГ» (самое Молодое Общество Гениев), основателями которого были Л. Губанов, Ю. Кублановский, В. Алейников, А. Пахомов, В. Батшев. В дальнейшем последователями этих «неофициалов» станет «московский концептуализм». Наиболее яркий его представитель - Д. Пригов.
В эти московские годы формируется эстетическое ядро поэта. Направленность от эксперимента над словом к созиданию новой реальности «мыслящего сердца». В бульоне первичного субстрата, состоящего из вспоротых слов, опрокинутых смыслов и равнодушно бледных красок, Лимонов –поэт лепит свой поэтический мир. Это уже не конкретно-бытовая реальность «лионозовцев». Реальность поэта Лимонова – это миф в котором рождается и живет герой. Герой этот во многом есть сам автор. Отношения между Героем и автором - предельно искренние. Искренность Лимонова менее всего носит оттенки красивости.
Если это и похоже на позу, то поза довольно интимная и часто грубо телесная. Лимонов в своей искренности материально конкретен. Именно «конкретностью» поэт как-бы подчеркивает свою близость со старыми лионозовцами.
Строго говоря, сборник «Русское» можно называть мега-сборником, ибо он состоит из нескольких отдельных книжек, Каждая из которых писалась в разные годы. В электронном формате это объем почти двести страниц. По словам Лимонова он начал писать стихи с пятнадцати лет. Семья тогда жила на окраине Харькова в рабочем полукриминальном поселке Салтовка. Недалеко от двухэтажного дома протекала речушка, рядом был прудик и к прудику примыкало старое кладбище. Отличное место для отдыха рабочего люда. Можно уединиться, бухнуть портвейна, полежать в кустах и подумать о вечном. неизвестно, как обстояли дела насчет мыслей о вечном, но салтовские мальчики и девочки с удовольствием шли на пруд, уединялись, бухали, ну и конечно тискались. Кому же не хватало целомудренных объятий, те перелазили через каменный кладбищенский забор. Вот где-то среди заброшенных могилок подросток Эдик впервые открыл свою заветную тетрадку. Записывать можно было что угодно. Например, увидел в кустах красивую птичку или под тем же кустом девичью титьку. Если титька доступна – это одно дело. Но что делать, когда титька не доступна? Тут или дрочить, или брать карандаш и начинать царапать бумагу. Впечатлительный юноша скорее всего, делал сначала первое, а потом второе. Первое получалось быстрее, было приятнее, но утомляло. Тогда брался в руку карандаш и Рождающиеся строки заставляли плотнее прикрывать глаза. Под сомкнутыми веками впечатления удерживались лучше. К тому же Эдик с рождения был сильно близорук. Для наслаждения натурой физического зрения катастрофически не хватало. Поэтому взамен приходило желание получше вглядываться не в ближние кусты, а в пляшущие на листе строчки. Зачем? Возможно от бессилия. А еще затем, чтобы с нацарапанными словами что-нибудь попробовать сделать.
Вот в этих то занятиях стал впервые появляться тот сладкий волшебный дымок. Туман возникал между написанным словом и глазами юноши. Воздействие было волшебным. Ведь туман отделял его от окружающей действительности. Подросток Савенко еще не был поэтом. но он сделал глоток и впустил в себя частичку этого дыма. Что же случилось? Сам Лимонов об этом кажется нигде не написал. Вероятно, потому что то что случается после такого глотка сразу осознать трудно. Всегда происходит одно и тоже. Волшебный дым проникнув в легкие и затем в сердце, вдруг приподнимает над обыденностью человека. Облегченное тело приподнимается и зависает над серым щербатым асфальтом. Это первое зависание почти не заметно. Человек приподнимается чуть-чуть. На какой-нибудь ничтожный миллиметр. Для любого ощутить подобный отрыв вполне доступно. Жаль, что для абсолютного большинства первый такой полет оказывается последним. Несчастные люди. Ведь всю оставшуюся жизнь им придется питаться суррогатами и жить тем единственно прекрасным воспоминанием незабываемого полета. Продолжать же дышать волшебными туманами, летать и бормотать странные слова - позволено немногим. Эти люди навсегда заклеймены. Таков деспотизм поэтического избранничества. Лимонов был причислен к таковым.
3
Сборник «Русское» открывается стихотворением «В совершенно пустом саду».
В совершенно пустом саду
собирается кто-то есть
собирается кушать старик
из бумажки какое-то кушанье
Половина его жива
(старика половина жива)
а другая совсем мертва
и старик приступает есть
Он засовывает в полость рта
перемалывает десной
что-то вроде бы творога
нечто будто бы творожок
Поэзия уже давно и кажется навсегда заключена в рамки понятий и определений. Этакий жесткий каркас, система, клетка в которую посажены слова. Итак, с одной стороны, есть каркас и есть совершенно бескаркасное стихотворение. Попробуйте хоть по содержанию, хоть по жанру определить текст. Ничего не получится. При этом начало у стихотворения вполне традиционно: «В совершенно пустом саду…». но ошибется тот, кто сочтет текст пейзажной, или философской или медитативной лирикой. Нет тут и социальной проблематики. Но может быть это психологический этюд? Вряд ли. Скорее это похоже на бессюжетную зарисовку. В самом деле, разве можно назвать сюжетом поедание беззубым дедушкой нечто похожего на творожок? Какой-то старик, какой-то сад, какой-то творожок. При этом есть четкая экспозиция. Она задана первой строкой. Автор приглашает читателя заглянуть в сад. Но ведь сад пустой и даже «совершенно пустой».
- Первая непонятка, - оглядывается читатель.
Только читатель успевает это подумать, как его накрывает вторая строка в которой сообщается что в совершенно пустом саду собирается кто-то есть!
- Как можно в месте, где совершенно пусто - кто-то может находиться? – в полном недоумении чешет репу читатель.
И он прав. Строго говоря, в совершенной пустоте вообще ничего быть не может. Но автору на всякие там когнитивные диссонансы наплевать. Он не просто размещает в пустоте сад, но и выводит из пустоты старика. Кто этот старик? Что он делает в этом саду? Слушайте, а вдруг это сам Господь? Создал Бог небо и землю, насадил сад и утомившись, решил покушать. Нелепица?
Автор молчит. У него не возникает желания объясниться. Для поэта все ясно и все просто. Вот сад и в нем старик. Предметы вынырнули из неоткуда и барахтаются в пустоте. Хорошо, пусть барахтаются. Но что прикажете делать читателю? В этой неопределенности ведь надо за что –то зацепиться? За пустоту и сад – вряд ли. Остается старик.
–Попробуем. – снова кивает читатель. – Но что такое этот старик. Что мы о нем знаем? Знаем, что дедушка собрался покушать. Это хорошо, потому что происходящему придается ясность. Но тут же мелькнувшая ясность начинает мерцать и колебаться. В самом деле - где находится этот творожок? Может он лежит на тарелочке или на блюдечке? Ничего подобного. Лежит пища на какой-то бумажке. Может конечно это та самая бумажка, в которую был завернут творожок? Но и этого автор не уточняет. Делается акцент на бумажке. Ясность и материальность снова разжижаются. Нарастает ощущение вязкой заторможенности. Будто все происходит в замедленном кино или во сне. Автор продолжает перебирать и смаковать разнообразные повторы: собирается — собирается — приступает; кушать – кушанье – есть; старик – старика – старик; старик – жива – мертва; половина – половина – другая половина; жива – жива; что-то – нечто; вроде бы – будто бы; творога – творожок. А если к этому косноязычию добавить парные лексемы (кто-то – какое-то – что-то – нечто; жива – мертва; засовывает – перемалывает; полость рта – десной), то читатель вправе может подумать – это не стихотворение, а упражнение в тавтологии.
Удивительно, но при этом в тексте не ощущается какой-либо неряшливости так же как нет малейшего намека на профессиональное бессилие. Да, читатель прибывает в недоумении. Взгляд его скользит по строкам –сверху вниз и снова поднимается вверх. Читателю хочется понять -что все же желает сказать автор? И тут читателя, касается чья-то невидимая рука.
- Гляди! –раздается голос.
- Куда? – вертит головой почти обалдевший читатель.
- На слова…
Читатель глядит и вдруг чувствует - за набором нелепых слов его души коснулась и прильнула тайна. Нет, смысла не прибавилось. Корявые слова остались корявыми. Но с ними что-то произошло. Вдруг все превратилось в хрупкую прозрачность. И вот сквозь эту прозрачность, как через цветные стеклышки в глаза читателю глядит что-то нездешнее. Это не тьма кромешная, в которой привыкли блукать и спотыкаться люди. Это невыразимая, но какая-то предельно ясная субстанция. Субстанция замешена на страхе и кажется способна дотянуться до горла каждого человека. Мозг закипает и кажется, что еще чуть-чуть продолжить туда глядеть, то можно или сойти с ума, или узреть Бога. Переживание одновременно, и интенсивное, и интимное. Умом выразить его невозможно. В очищении слов заключено ремесло поэта. Слова, очищенные от накипи мертвых смыслов, способны на чудо прозрачности.
4
В отличии от прозы авторское мифотворчество в стихах выглядит не столь очевидно. Конечно, стихи Лимонова тоже наполнены подробностями личной жизни. Но источник дыхания здесь иной. Об этом чуть ниже. Теперь же отметим важную особенность манеры лимоновского стихосложения. С одной стороны, - поэзия Лимонова — это всегда россыпь цветных камушков. Но камушки не просто имеют способность заманивать и сиять. Вдруг отдельные самоцветы обретают способность складываться в некое мозаичное целое, и тем самым очерчивают биографию автора.
Вообще-то расстановкой слов вокруг и внутри себя занимаются все люди. Соря направо и налево словами, люди воздвигают между собой и миром глухие непроходимые стены. Искусство управления словами – сущность поэзии. Лимонов умеет это делать. Цель лимоновского управления заключена в том, чтобы взять обычное слово; будто выловленной рыбе, вспороть ему брюхо; все к черту выпотрошить. После такой кровавой процедуры слово становится пустым обесцвеченным звуком. Следующий этап – шлифовка после которой Слово, получая новое звучание, обретает кондицию прозрачности. Так, заново в мире рождаются слова и смыслы. Всякое новое слово отличается тем что за прозрачной слезой всегда стоит боль. Дальше боли нет ничего. Нет ничего для человека. Человек лишь способен почувствовать, что где-то совсем рядом присутствует немая пустота куда можно провалиться. Сделал шаг и тебя уже здесь нет. Но из этой же пустоты способно вынырнуть что угодно. Вот в таких ощущениях кроется тайна волшебства поэзии примитива. И пусть в нагромождениях корявых неотесанных слов торчат занозы банальностей граничащих с грубостью и издевкой. Пусть:
Жара и лето…
едут в гости
Антон и дядя мой Иван
А с ними еду я
В сплошь разлинованном халате.
. . . . .
И снится мне что едут в гости
Какой-то Павел
и какое-то Ребро
А с ними их племянник Краска
Да еще желтая собака.
Встречают в поле три могилы
Подходят близко и читают:
“Антон здесь похоронен
рядом Иван с племянником лежат”
. . . . .
Но дальше дальше снится мне
Что едут в гости снова трое…
и читают осторожно:
“Антон лежит.
Иван лежит
Ивановый племянник
Какой-то Павел
и какое-то Ребро
А рядом их племянник Краска…”
И едут дальше дальше дальше…
Эта настоящая трясина. Трясина способная парализовать сознание. Сопротивление бесполезно. Нужно, или плюнуть, захлопнув книгу, или броситься в этот омут, подчинившись абсурдному настроению
и в два часа и в пол-другого
зайдет ли кто — а я лежит…
Или вот такой забавный текст:
— Кто лежит там на диване — Чего он желает?
Ничего он не желает а только моргает
— Что моргает он — что надо — чего он желает?
Ничего он не желает — только он дремает
— Что все это он дремает — может заболевший
Он совсем не заболевший а только уставший
— А чего же он уставший — сложная работа?
Да уж сложная работа быть от всех отличным
— Ну дак взял бы и сравнялся и не отличался
Дорожит он этим знаком — быть как все не хочет
Так пусть такая личность на себя пеняет
Он и так себе пеняет — оттого моргает
Потому-то на диване он себе дремает
А внутри большие речи речи выступает
А вот строки из стихотворения «В прошлый праздник ровно в понедельник…»:
Беспощадно вышел призрак папы
И сурово произнес
«Думал ты один — а мы растяпы?!
Ну наш род вознес?!»
«Нет не удалось тебе я вижу
Становись в наш строй!
Похвалялся ты бесстыжий —
Мы — рабы. А ты — герой!»
Эстетика примитивизма проявляется, как это модно сейчас говорить, - разнонаправлено. Часто в текстах одновременно присутствуют - еда, грубое совокупление и смерть. При этом подчеркивается иллюзорность всего материального. С другой стороны, - автор культивирует героический дух. Его герой пропитан Перманентной революционностью и анархизмом. Прежде всего это видно в “Чингисхановских гекзаметрах” и “Оде армии”. Герой мечтает о великом походе на мир:
Мы взяв Византию. сквозь Грецию
скорым пробегом в пути обрастая. и шлюпки
беря, корабли. в Италию двинем.
чумой заразим Апеннины
все реки достав. и выпив до дна
до безумных нагих пескарей…
Автор рисует дикие чингисхановские орды. Грубая сокрушительная сила очевидно волнует автора. Эта сила призвана смести с лица земли гнилой старый застоявшийся мир. Это нужно чтобы человечество могло вернуться к состоянию изначальной простоты и справедливости. В этом и будет настоящая, а не эфемерная красота
5
Заканчивается большой сборник «Русское» двумя примечательными текстами. Это поэма ГУМ (прим. так назывался и кажется до сих пор называется в Москве Главный Универсальный магазин) и стихотворение «Золотой век». Сперва приведем строки из поэмы «ГУМ»:
Там где чемоданы различного вида
и черные и коричневые
и серенькие за восемь в крапинку
Там где хозяйственные сумки
По семь рублей — синие. цвета кофе и черные
Там Пармезанова и Толоконцева шныряют глазами
Там юноша Калистратов выбирает ДОСААФа сумку
синюю с белой надписью
носить будет на плече
стоит четыре восемьдесят
Там военный Мордайлов
взял чемодан за восемь десять
и тут же сунул внутрь
свой небольшой чемодан
«Матрешка у вас получилась» —
сказала ему Вездесущева — внимательная старушка
«Да вроде» — сказал военный
А на них напирали сзади
Редкозубов из Тулы
И Беляков из Степаничей
Кошмаров из Ленинграда
стоял одиноко в шаге…
И вот в таком темпе задается разбег на десять страниц. Автор будто запускает дьявольскую круговерть. Этакая центрифуга, в которой чемоданы, женщины, фонтаны, милиционеры и всякие иные вещи и мужчины перемалываются в фарш абсолютной бессмысленности. К концу поэмы ошарашенному читателю может показаться, что сам ГУМ уже не Главный Универсальный магазин, а какой-нибудь Гербарий умерших мух. Эффект подобного восприятия во многом складывается от отсутствия главного Героя. Делается это автором сознательно. Вроде изображены люди живые, и дела их простые и понятны, а при этом все какие-то куклы, все механично и пластмассово.
И в это же время пишется «Золотой век». Но какой контраст с «ГУМ-ом»! Впрочем, сперва между текстами может показаться схожесть. И там и тут следуют перечисления каких-то вещей; череда событий; списки людей, их имен, занятий и фамилий:
Алейников не хочет читать стихи
и стоит в углу пошатываясь.
Губанов спит.
Ворошилов еще пьет…
Но вдруг «Над морем раздается безумный хохот Лимонова»!
Вот этот-то почти дьявольский хохот вдыхает в тело стихотворения жизнь.
«Чего это ты лежишь тут?
спросил кто-то.
Да лежу — ответил Лимонов
и глядел на Елену чтобы помнить ее в миллионах лет.
В пруду. в горе. в здании из дерева. в утреннем магазине. в молоке. в цветах и газетах. В имени. в лошади. В лилии. в лодке любви. левкое и лютне. В липе и ландыше. Лиане и ласке». Это и реальное переживание реального Лимонова по отношению к реальной Елене Щаповой (Козловой)и мифологический конструкт. Причем быт и миф отлично сосуществуют. Лимонов вдохновенно рисует любовь. Елена предстает то героиней древнего мира, то она уже где-то в будущем:
Мама неужели ты не знаешь кто она.
Это же прекрасная Елена.
ты же ее прекрасно знаешь.
Это она стояла на стенах Трои
и одновременно была в Египте.
Она обманула всех и теперь хочет обмануть меня.
Она не ест борщ мама...
Мы подробно остановились на сборнике «Русское, - потому что он первый; затем потому что этот сборник включил в себя несколько самостоятельных книжек, охвативших целую эпоху творчества автора; ну и наконец, - именно в «Русском» впервые проявилась и запечатлелась эстетика, философия и мифотворчество, - короче все то, что составляет сущность лимоновской поэзии и что автор будет в дальнейшем конкретизировать и развивать всю свою жизнь.
Часть третья. «Эпоха бессознания».
1
Эстетика наивности, замешенная на удивлении и созерцании вновь открываемого мира, в дальнейшем начинает разбавляться почти классической лирикой, где уже господствуют твердые ямбы и легкие хореи. Во вновь обретенный мир, автор подобно Творцу, впускает своего героя и, подобно Творцу, тенью следует за ним. Ну а герой, как и положено герою, окрылен и движем исключительно любовью. И когда любовь проходит или ее поглощает предательство у героя подламываются крылья.
В журнале «Континент номер 25Париж 1980 г. «Лимонов публикует подборку стихов, которой дает общее название «Эпоха бессознания». Подборка небольшая. Всего несколько текстов среди которых сияет одна несомненная жемчужина. Это стихотворение «В краю поэмы и романа».
В краю поэмы и романа
Всегда бывает хорошо
В лесах охотится Диана
Меркурий сладостный прошел
И на груди у Аполлона
Уснула рыжая сестра
Так было все во время оно
У греко-римского костра
К утру натягивали тоги
И грели сонные тела
И были Боги — Жили Боги
Любовь и ненависть была
«Лимонов, справедливо указывала в своей статье литературовед Елена Шерман “провинциальный хулиган 1950-х, заботливо взращенный добросовестной советской школой на полном наборе классиков”. Лирический, освещенный любовью и трагизмом, герой обретает целостность. Тут и страсть, и обожествление и ревность, и страх потери. Герой охвачен вечным, самой судьбой назначенным ему чувством, в котором от ныне и до скончания мира сосредоточены все великие мифы»!
В дневном пожаре, в тяжком горе
В Египет проданный я плыл
И Афродиту встретил в море
И Афродиту я любил
Молился ей среди пиратов
Пытался пальцы целовать
Она смеялась виновато
Но изменяла мне опять.
. . . . . . . . . . . . . .
Смеялись воды. Рты смеялись
Смеялись крепкие тела
Дельфины горько удалялись
Их помощь временной была .
. . . . . . . . . . . . . .
Я был поэт ее и зритель
Привязан к мачте я стоял
Глядел как новый похититель
Ее покорно умыкал . . . . . . . . . . . . . . .
Я шел один, я был в экстазе
И Бога я в себе узнал
Однажды на зеленой вазе
Его в музее увидал
Он там сидел простоволосый
И дул в надрезанный тростник
Как я скуластый и курносый
Мой древнегреческий двойник
Да он любил ее больную
И ни за что не осуждал
И только песню еле злую
Он за спиной ее играл…
Что это? Неужели, автор снова кормят читателя какой-то размазней-кашей? Тут и библейский Иосиф (“в Египет проданный я плыл”), и легендарный древнегреческий поэт Арион, спасенный дельфином, и Одиссей, привязанный к мачте, чтобы не поддаться обольщающему пению сирен, и Зевс, похищающий Европу, и бог Пан, играющий на свирели. Но нет. Это менее всего похоже на мифологическую мешанину. Лимонов рисует разнообразный и в то же время цельный образ. И этот образ вполне отвечает героической мифологии ибо полон любви и трагизма.
2
Итак, в конце восьмидесятых начале девяностых Эдуард Вениаминович возвращается в Россию. Его настойчиво зовут перемены, начинающие происходить в стране. Этот период Лимонов подробно запечатлел в своей обширной публицистике и в книге «Анатомия героя». Книга увидела свет в 1999 году. Автор подробно описывает внутрироссийскую политическую действительность девяностых. Это книга - боль и крик против пьяного Ельцына и его хищной антинародной клики. Ведь именно эти люди ради власти были готовы и в конце концов сотворили разрушение молодой российской демократии. Стихов в девяностые или вообще не было, или было их крайне мало. При этом Лимонов не перестает оставаться поэтом. Ведь поэт это не тот кто сидя в Башне километрами способен выдавать на гора вирши. Поэт это тот, кто в тяжелые для своей родины времена готов подняться чтобы подставить под пули голову, а сердцу приказать: «Смотри и все запомни»! Сердце поэта всегда остается самым чутким органом. Задыхаясь в сгустках тяжелой вязкой крови своих переживаний Лимонов продолжает остро любить и так же остро ненавидеть. И хотя Эдуард Вениаминович в эти годы плотно занимается политикой, стихи в его душе продолжают расти. Растут стихи по своим законам и часто растут бог весть из какого мусора.
В 2003 издательство «Ультра»выпускает обширный сборник. Помимо уже нами разобранного «Русского» в новую книгу вошли и свежие тексты.
Смерть и Любовь над миром царят,
Только Любовь и Смерть.
И потому ****ь и Солдат
Нам подпирают твердь.
***
Уходи куда-нибудь
В черный хаос выбран путь.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Ну а ныне эти люди
Для которых моешь груди
Беспросветные лгуны…
Не из нашей тишины
— Не из нашего отряда
Ты ошиблась — мое чадо
Сверхвозлюбленное Чуть пригубленное …
***
В возвышенной нашей печали
В погубленной нами любви
Мы сами себя не узнали
Убили и в грязь затоптали
Прекрасные лица свои.
Стихов такой чистоты, напряжения и прозрачности немало в этом сборнике. Если вышеприведенные отрывки Лимонов обращает к своей «прекрасной» Елене Щаповой, то заканчивается сборник двумя подряд друг за дружкой идущими текстами посвященных двум другим женщинам. Это умершая Наталья Морозова и молоденькой Насте Лысогор.
Да, герой Лимонова без женщин не мыслим. Мы сперва приведем два указанных выше стихотворения, а затем придется кое-что сказать о личной жизни поэта.
4 февраля 2003 года (прим. Стихотворение написано сразу после самоубийства Н. М. Женщина ушла из жизни в 44 года).
Где-то Наташечка
Под теплым мелким дождичком
Идет сейчас босая
А выше над облаком
Господь играет ножичком
Блики на лицо ее бросая
«Бу-бу-бу-бу-бу-бу!» «Ба-ба-ба-ба-ба-ба!»
— Так поет Наташечка нагая
Выпятила девочка нижнюю губу
Мертвенькими ручками болтая
И ножками тоже помогая…
Поспешает в направленьи Рая
Мокрая Наташечка нагая.
А вот строки, посвященные Насте Лысогор. Они следуют сразу за стихами к Н. М. и завершают сборник
Когда-нибудь, надеюсь, в ближайшем же году
Я к маленькому панку с улыбкой подойду
Долго мы не виделись, товарищ панк,
Пойдёмте, погуляем (не против?) в зоопарк.
Там умные пингвины и лица обезьян
Там ходит волк красивый, как красный партизан
Что-то Вы невеселы товарищ панк
Для маленькой прогулки не взять ли нам ли танк?
И эта чудо-девочка, с прекрасной из гримас
Мне скажет: «Волк тюремный! О, как люблю я Вас!
Я просто молчалива. Я вовсе не грустна.
Всё классно и красиво!» — так скажет мне она.
Часть четвертая. Женщины Лимонова
1
В своем сборнике прозы писательница Виктория Токарева помимо размышлений и воспоминаний о Георгии Данелия, Ираклии Квирикадзе, Лоре и Тонино Гуэрра известная писательница вспоминает Эдуарда Лимонова и его жен. Дадим же Виктории слово:
«Эдичка был женат шесть раз. Первая жена — Анна Рубинштейн. С ее помощью Эдичка перебрался из Салтовки в Харьков. Далее они вместе переехали в Москву, где Анна покончила с собой. Сошла с ума. Причин несколько. Первая — психическое нездоровье. Вторая — Эдичка. От него кто угодно сойдет с ума.
Анна была старше мужа на шесть лет, с фигурой «как мыльница». Эдичка хорошо к ней относился, но как женщина она его не интересовала.
Зарабатывал Эдичка шитьем. Шил брюки. Это был еще один его талант. Если бы Эдичка шил брюки в Париже, то Пьер Карден нервно курил бы в углу…
Стал он шить еще в Харькове, поскольку надо было на что-то жить. Анна Рубинштейн говорила ему: «Эдька, давай мы тебя обрежем…» Шитье — исконно еврейское занятие.
Вторая жена Эдички — Лена, — модель и поэтесса. Ее девичья фамилия Козлова, поэтому ее звали Ленка-козлик.
Эдичка встретил ее ( прим. в Москве) и сошел с ума: юная, прекрасная, дорогая штучка. Она приходила к нему в съемную комнату, где-то в районе Новодевичьего монастыря, и они яростно совокуплялись. Страсть, ненасытность друг другом, любовь, в конце концов. Лена являлась с маленькой белой собачкой, это был шпиц. Бедный шпиц наблюдал сцену соития и нервно повизгивал…
Лена влюбилась. Бросила мужа. Прим. (Виктор Щапов был старше на 20 лет. Маленький и лысый он был художником, подпольно торговал иконами и был самым богатым человекам в Москве. Рассказывали, что он для своей Елены заказывал из Парижа платья и розы. Одежда и цветы доставлялись на специальном самолете. И это в начале семидесятых!)
Для босяка (Эдички) это была первая победа над Москвой: мальчик из Салтовки, вор и шпана, уводит самую красивую девушку Москвы.
Лена писала интересные стихи, но на них никто не обращал внимания. Впереди Лены бежали ее сексуальность и власть над мужчинами. Она любила секс превыше всего, была предана сексу. Это главный смысл и главное наполнение ее жизни.
Эдичка и Елена решили, что им подвластен весь мир, они эмигрировали в Америку. Талантливые, красивые, наглые, уверенные в себе, они там никому не были нужны. Потекла бедная, безденежная, унизительная жизнь. Им оставалась только постель, но и это надоедает, в конце концов. Секс хорош как дополнение к интересной жизни, а не как самоцель.
Лена бросила Эдичку, стряхнула, как сопли с пальцев. Под конец сказала ему: «Ты — ничтожество».
Утрата любви для Эдички стала катастрофой. Он резал вены. Раны гноились. И чтобы как-то задержаться на этом свете, за что-то уцепиться, он написал роман «Это я — Эдичка». Страдания стали пусковым механизмом.
Эта книга о потери любви — искренняя, пронзительная, честная, нескромная. В книге много мата, но Эдичка Савенко — низкое сословие, чернь. Он и должен материться, и ему это нравится. Он так мыслит. Но не только. От книги поднимается большой талант, радиация таланта мощная.
Эдичка развратен, да. Но «талантливый человек в России не может быть чистеньким» (слова Чехова).
В дальнейшем Ленка-козлик вышла замуж за высокородного и богатого (прим. то ли итальянского князя, то ли графа). Кто-то из знакомых видел его и рассказал, что на этом высокородном был пиджачок с бесчисленным количеством мелких пуговичек и сам он маленький и щуплый, как подросток. Больше ничего примечательного.
Третья жена Лимонова — Наташа Медведева, писательница и певица, можно добавить — алкашка и наркоманка.
Я познакомилась с ней в Париже на какой-то дурацкой писательской сходке, именуемой «фестиваль». Все эти писательские собрания — не что иное, как пустое времяпрепровождение. Они никому не нужны и ничего не дают. Талант как деньги: или он есть, или его нет. И никакие фестивали не помогут.
Ко мне была приставлена переводчица Наташа Медведева — высокая, красивая, каблуки двадцать сантиметров. По обуви можно было распознать русских. Француженки ходили исключительно в кроссовках. Заботились об удобстве, поскольку надо было много ходить. А русские жертвовали всем, лишь бы понравиться. Передвигались практически на цыпочках. На шпильках ноги длиннее, значит, больше шансов для знакомства.
Наташа сообщила мне, что она жена Лимонова. Я изобразила восторг и удивление, что соответствовало действительности.
— Я тоже написала книгу, — сказала Наташа, приравняв себя ко мне.
— Как называется?
— «Мама, я жулика люблю».
Название мне понравилось. Это первая строчка блатной песни. В Наташе было что-то блатное, отнюдь не писательское. Она работала певичкой в русском кабаке. Ее дружок цыган в порыве ревности потыкал ее лицо отверткой. Никаких следов не осталось. Французская медицина. А может, легко потыкал, поверхностно... В Париже у них не было никаких перспектив. Перебрались в Москву.
Я увидела Наташу случайно по московскому телевидению. Она пела с каким-то второсортным ансамблем и любила ударника, о чем сообщила всему свету.
Эдика она бросила. Отзывалась о нем с пренебрежением, как и Ленка-козлик.
А Эдик Наташу любил. Она умерла рано, в сорок четыре года, что естественно при таком образе жизни... Не везло Эдичке с красивыми женщинами. Причина — его выбор. Ему были неинтересны женщины обычные, порядочные. С ними скучно. Ему нужен был хаос, потому что он сам оттуда...
Были еще две промежуточных жены: Елизавета Блезе и Настя Лысогор — школьница.
Этих двух малолеток Эдичка приметил своим похотливым глазом и выхватил из армии нацболов… Разница с Настей Лысогор — сорок лет.
Шестая жена Эдички — Катя Волкова, актриса, красавица. Она его тоже бросила... Катя Волкова родила Эдичке двоих детей. Не побоялась..».
Вот таков взгляд писательницы и женщины Виктории Самуиловны Токоревой. Взгляд субъективный и пристрастный. Мы воздержимся от комментариев.
2
Осталось упомянуть еще три сборника. Это книжка «Мальчик беги», «Золушка беременная» и «Девочка с желтой мухой». Сборники выходили последовательно – в 2008, в 2014 и в 2016 – 2018 г.г.
Мы объединили их ибо эти три книжки, как три сосуда одинаково полны воспоминаний.
В послесловии к «Мальчик беги» Лимонов пишет следующее: «Стихи этой книги писались в 2006—2008 годах. В книге явственно прослеживается поэтический дневник — история моих личных отношений с актрисой Е.В. (прим. Екатерина Волкова) — моей женой. Вероятнее всего Е.В. просто устала. И решила отдохнуть на обочине жизни с нашими детьми. Но я не устал. Лучшее доказательство — шальной темперамент этих стихов».
Я презираю хлеборезов,
Калек, ребёнков, стариков,
Зато люблю головорезов:
Танкистов, снайперов, стрелков,
Носителей смертей, убийцев…
С усмешкой злою на губе…
Поскольку нео-гегельянец,
Поскольку я сверхчеловек,
Люблю я смерти пьяный танец,
На площадях и в устьях рек…
***
я как весёлый конь
Меж чресел твоих вбиваю ялду
В две тыщи шестом году.
Нежна как княжна твоя дыра,
Что впору кричать «ура!»
***
Ты Анна умерла, а я живу,
Великолепный, молодой, здоровый
И с женщиною страстною и новой,
Ты Анна умерла, а я живу!
Наташа умерла, а я всё жив!
Седой, красивый, благородный
Такой прославленный, такой народный
Наташа умерла, а я всё жив!
***
«Ребёнок купается в кислой среде,
Как дельфины в морской воде…
Ребёнок, завёрнутый в матку лежит,
Как культЯ, завернул её в бинт инвалид…
Или как жемчуг дремлет ребёнок
В устрице розовой, в море солёном…»
Я эти строки в ту ночь повторял,
Когда рядом с беременной Катей лежал.
Я думал о том, что в беременной даме
Ребёнок лежит, как зерно в тёплой яме…
***
О, девочки, живущие без тела,
Без рук, без глаз, без бюста и чулок.
Я верю в вас, фанат осиротелый
Поэт, промокший у больших дорог…
Последней удалилась к вам Наташа
Её я с телом всё ещё застал…
В душе у ней была большая каша,
И постепенно Бог её прибрал…
***
Я помню школьницу, писавшую зелёной ручкой…
Она себя отождествляла с сучкой.
Я её с ангелом отождествлял.
В конце концов её я потерял…
Но потерять необходимо было.
Пока могла, она меня любила,
Та школьница, с зажатым в кулаке,
Несовершеннолетием в руке…
Вспоминаем всё мужчине нужное:
Документы, деньги и оружие.
Перечислим всё мужчине важное:
девка бы горячая и влажная,
Ствол холодный, верные друзья,
Партия незыблемо твоя,
И борьбы гигантов напряжение.
Вот такое наше положение.
***
Я живу уже дольше, чем Хэмингуэй,
Я перестрелял немало косматых зверей.
Я женат был шесть раз. Умер мой отец.
Я родил и сынка, наконец.
* * *
Сколько я носил обручальных колец?
Сколько раз ходил женихом под венец?
Но не стоят памяти многие дни
Лишь с эНэМ мы были, как волки, одни.
Лишь с эНэМ возможна была судьба
Без оглядки на отцов ветхие гроба.
Ах эНэМ, эНэМ, безвозвратно,
Всё что было у нас, прошло…
На душе мозоли и пятна
Но с Парижем нам повезло!
Ты же мёртвая, не жалеешь
Ну скажи мне, скажи, скажи..!
Пепел твой никак не отсеешь
От останков моей души…
К Богдану сыну январь 2008 г
Матери тёплое вьют гнездо,
Сладко в гнезде валяться,
Только мозгов разжижения до
Нужно с гнездом расстаться!
Мальчик беги! Мальчик беги!
От баб убегай скорее!
Пусть бабка суёт свои пироги,
Пусть мать вся улыбками реет,
Плюнь на улыбки и на морщины,
Бабы — не участь мужчины!
Да, я тебя от любви зачал,
Только объект желанья
Быстро чудовищем яростным стал,
Весь ощетинился, заклокотал,
Не только любить меня перестал,
Но гложет меня как пиранья…
(Может другого себе нашла,
Вся психопатией изошла!
При этом тобою она прикрывается:
Якобы бедный Богдан нуждается
В обширной квартире, в поездке в Гоа,
А без Гоа, ни «ау!», ни «уа!»)
На самом-то деле всё мать твоя лжёт
Её там мужчина, возможно, ждёт…
Она изрыгает зловонную ложь!
Ты на меня должен быть похож…
Так убегай от них, взявши нож,
Чтоб только не жить в их фарватере,
О покидай, покидай, покидай!
Этот вонючий, слезливый рай —
Сторону матери!
Зачем тогда был этот балаган?!
Зачем родили бедного Богдана?
Чтоб ты его с отцом разорвала,
Чтоб у меня в груди зияла рана,
И я глядеть боялся в зеркала?
Тяжёлая жена моя, тяжёлая,
Какая ты бесчестная, двуполая…
Как злой мужик, как оборотень вдруг!
А я-то верил ты мой страстный друг!
А я-то верил, красоту мы делим,
И ненависть внутри себя не селим…
* * *
Жена, ребёнок были у меня…
Затем исчезли, как в воронку.
Всё грохнулось среди рожденья дня,
Богдану, годовалому ребёнку.
Успел купить китайский автомат,
И пистолет, и рацию, и кепи…
Он вырастет, и будет он солдат,
И мою славу он своей укрепит.
Богдан, когда ты вырастешь большой,
Скрути-ка мать, и к двери привяжи!
И выпори! Ей с чёрною душой,
«Зачем отца лишила?» — ей скажи.
***
Счастья в этот раз у меня было только два года,
Но и то хорошо, спасибо тебе, судьба!
Совсем без счастья живёт две третьих народа,
Не изведав его, отправляются в душные гроба.
А у меня была тонкая любовница,
С лицом королевы самых злодейских кровей,
Она мне навсегда подо мною запомнится,
Как я топчу её, страсть моя словно змей!
Позже набухла она, плодом её распирало…
И эта её новая, тучная, излишняя плоть
Нового качества счастие мне давала!
Его ещё на год хватило, спасибо тебе, Господь!
***
Под снегом мы героя хоронили…
Не плакали, но знали что придёт,
День мщения, придёт сезон Бастилий,
Кремль безобразный с грохотом падёт…
Да, Партия бессмертна, да бессмертна!
На шеи бычьи бледных палачей,
Горизонтально, грубо и конкретно
Опустим сталь зазубренных мечей!
13
В 2015 у Лимонова выходит сборник «Золушка беременная»
Как и прежняя книжка, Это чаша воспоминаний. Тут и любимый Лимоновым Париж, и вечный город Рим. А еще сияющая россыпь прекрасных женщин, которых любил поэт - Елена Щапова, Наташа Морозова, Лиза и совсем юная нацболка Настя Лысогор. Дед Лимон стар и одинок. Но все равно его вечный юношеский темперамент так же беспощадно будоражит воображение.
* * *
Всё больше поножовщины и драк,
Всё солнца меньше, а дожди всё гуще,
То, что случилось в Беловежской пуще,
России не переварить никак…
И даже сквозь хмельную даль стакана,
Сжимая заскорузлою рукой,
Раздумываешь, что страна с тобой.
Вдруг натворили три злодея, спьяна…
***
И девок сытая промежность
Нас заставляла не забыть,
Что за убийством будет нежность
За нежностью — позыв убить…
***
Не нужно образ сочинять
Красивой, стильной,
Была ты по натуре ****ь
Любвеобильной…
***
Годами весь увешанный,
Я пью, живу как бешеный,
Смиряться не хочу,
И всадником, не спешенный,
На женщине скачу.
Брыкастая, бокастая,
Ты мне кобыла частая,
Трясёшься подо мной
И вся дрожишь спиной…
***
Едут в спальные районы
Безработных миллионы,
Женщины сидят тишком
И мужчины под хмельком…
Дед читает свой планшет,
Две близняшки детских лет
Слушают один напев,
По наушнику надев,
Спит обритая девица,
Спит усталый бородач,
У монголки желтолицей
На коленках том задач.
Из трёх душ семья трясётся:
Мама, сын и злая дочь,
А метро в сердцах несётся
Далеко от центра прочь…
3
В 2017 - 2018 уже у неизлечимо больного Лимонова выходит последний сборник стихов. У книжки причудливое название «Девочка с жёлтой мухой». Вот что сам поэт писал о своей книжке: «Я одинокий человек, несмотря на мою публичную политическую деятельность. Я, вероятно, самый одинокий человек в России. Когда ты одинок, ты непременно дичаешь и в результате говоришь и делаешь странные, эксцентричные вещи. Такими они предстают для не одичавших, уравновешенных жителей общества».
Эдуарду Вениаминовичу 75. Жизни остается два года. Поэт чувствует надвинувшуюся старость. Старость, как известно, это время, когда далекое становится близким, а близкое далеким. Поэтому сборник, как и предыдущая книжка, наполнен воспоминаниями. Значительная часть текстов посвящены ушедшим соратникам по партии. Это стихотворение «Долматов» и «Косякин»:
Тебе, коммунисту, шахтёру, боксёру,
Воздвигнуть курган бы иль сильную гору!
Ты был, ты кипел, тебя помнит народ,
Неправда, что умер ты в тот злобный год!
***
Мне нравятся преступники-ребята,
Их резкие, тяжёлые вопросы.
Их руки, словно свитые канаты,
Их дым от их дешёвой папиросы…
Мне нравятся истории о водке,
О девках, о ментах, фольклор неволи,
Татуировки с куполами, ходки,
Серёги, Сашки, Коляны и Толи…
Лимонов вспоминает первую жену Анну умершую 45 лет назад. Следом идет посвящение молоденькой бритой нацблке Лизе:
Укропом пахнет и травой
На кладбище твоём.
Здесь дух неугомонный твой
Не мёрзнет под дождём.
Тут же следуют размышления о родной Украине и о событиях там и тут происходящих:
Уж неуклонно пожелтели
Твои военные поля.
О, Украина, в самом деле,
Чего ты хочешь, русских зля!
Мы всё равно тебя погубим,
Поскольку руку подняла…
А вот обращения отца к своим детям. Оно теперь выглядит как завещание:
Вы, дети хорошие, любите маму,
Уроки готовите в срок.
И ты, моя девочка, Сашка упрямая,
И ты, мой красивый сынок!
Эротические фантазии не перестают тревожить воображение умирающего поэто:
Ты голая лежишь под мужиком.
Глаза открой, а он тебе знаком?
Дни короткими печалями
Наплывают в декабре,
В несколько часов отчалили,
И опять темно в норе.
Вынужденно, сыро, холодно…
Хорошо б свинины съесть
И от холода и голода
В девку сытую залезть…
***
Мы готовили варенье,
Вынимали шпилькой вишни,
И не слышали мы время,
А сейчас его мы слышим…
Мы стояли, я и мама,
Тёти Клава и Маруся,
Все уже погибли прямо,
Только я жив остаюся…
Ну и наконец последнее стихотворение Лимонова «Девочка с жёлтой мухой».
Ты — девочка с жёлтой мухой,
А я — твой садовый уж,
Лягушку я проглотивший,
И муху хочу я уж…
Ну, девочка с жёлтой мухой,
Ужо, я тебе отомщу,
Ты станешь бессильной старухой,
А муху я счас проглочу…
Часть пятая. Заключение
«- Юношей я романтически мечтал, что литература — это волшебное средство, сродни алхимии, что благодаря ей можно будет попасть в страну исключительности, вечной весны и гениальности. К 1987 году, издав десяток книг во Франции и полсотни — в оставшейся Европе, на пике популярности и славы я понял, что литература приведет меня в лучшем случае в общество архивных старичков Французской Академии. Я переоценивал роль писателя, видел его властителем дум, зажигателем и предводителем бунтов… А оказалось — у него в современном мире скромная, старомодная роль развлекателя, производителя унылой словесной жвачки. Сегодня хочется высмеять писателя. Как там у Хармса в его притчах:
«Писатель:
Я — писатель!
Рабочий:
А, по-моему, ты — говно!»
«Я председатель Национал-Большевистской партии, отныне я работаю с людьми и идеями; а не со словами. Эпилог моей жизни будет не дописан, последнюю точку поставит, вероятнее всего, пуля. Но это случится еще не завтра».
Да, Лимонов часто пророчествовал и часто его пророчества не сбывались. Это ничего. Даже у библейских пророков с предсказаниями не все склеивалось. Вот и насчет пули и желание прекратить игру в слова Лимонов ошибся. Пули, слава богу, не случилась, а прививка на преданность словам никогда не покидала сердца героя.
Жил-был Эдичка Лимонов. Детство и юность провел на Украине. Приехал в Москву. В 31 год слинял за бугор; написал десяток книг; вернулся в Россию; врубился в политику; создал свою партию; участвовал в пяти войнах; несколько раз сидел в тюрьме; был шесть раз женат; родил сына и дочку; заболел раком горла; и в 77 лет умер. При этом чувак всю жизнь писал стихи. Ну хорошо. Жил, бухал, писал, умер. Сколько подобных Лимоновых можно подверстать под эту схемку? Не один десяток тысяч. При этом каждый второй хоть раз принимался за рифмоплетство.
Или все не так и Эдуард Вениаминович Лимонов настоящий русский национальный герой?
Вопрос хороший.
Начнем с того, что поймем - статус русского национального героя подразумевает народ и страну героем которой судьба решила кого-то назначить. В случае с Лимоновым – эта страна Россия, народ – русский. Другие народы не отвергаются. Им дается право присоединится или не присоединятся. Лимонов никогда гением не был. К примеру гением был Пушкин. Близок к гениальности был лимоновский современник Иосиф Бродский. Лимонов всю жизнь почитал Бродского. Отчасти завидовал ему; отчасти пытался соперничать. Известен факт (его приводит сам Лимонов)- Эдик в какой-то момент перестал писать стихи и занялся прозой лишь потому что перед его ревнивым взором назойливо маячила тень Бродского. И хотя Эдуард Вениаминович называл Иосифа Александровича американским поэтом от бухгалтерии, но в гениальности Бродского он не сомневался. Гениальность Бродского — это взгляд на жизнь человека, затворившегося в башне. Лед изящных и при этом до озноба холодных слов и километры блестящих отвлеченных мыслей. Когда начинаешь читать какую-нибудь длинную многостраничную поэму мэтра, то еще недобиравшись до середины к своему стыду забываешь, чего там было в начале?
Разве можно представить Лимонова гражданином какой-то там страны, имя которой язык? Бродский же претендовал на гражданство этой страны:
«Потому что искусство поэзии требует слов
Я один из глухих, облысевших угрюмых послов
Второсортной державы, связавшейся с этой…»
Не могу представить, чтобы Эдуард Вениаминович называл свою родину Россию второсортной державой. Разницу между поэтами можно представить так – Бродский - поэт белый рафинад, Лимонов поэт, патриот и гражданин; Бродский - через губу призрение и элитарность, Лимонов - всегда злость, борьба и бурлящая кровь. Хотя оба поэта были выходцами примерно из одной социальной страты, но Бродского всю жизнь вели и поддерживали какие-то силы, а Эдичка строил себя и свою жизнь сам. Таким образом, пример Лимонова это про то как простой мальчишка, несмотря на все препятствия, смог прорваться и всем и на весь мир крикнуть:
- Это я, Эдичка!
Даже если бы на этом выкрике Лимонов закончился все равно он был бы для России героем. Но известно - Лимонов на «Эдичке» не закончился. Напротив, таковым было его начало. В дальнейшем, отказавшись от французского гражданства он вернулся в Россию и посвятил себя борьбе за другую Россию.
Итог сравнения гениального Бродского и поэта –гражданина Лимонова может быть таков - Бродским необходимо восхищаться, а Лимонова хочется просто читать, перечитывать и подражать.
8 августа 2021.