* * *
Их встречи начинали носить всё более частый и продолжительный характер. Через полтора месяца после самой первой прогулки, ребятам уже и не надо было обговаривать дату, всё и так было понятно. Они имели множество точек соприкосновений: соседние дома, соседние школы, общее детство. Не возникало никаких препятствий, никаких возражений со стороны взрослых. Родители Стаси, во-первых, знали Рому, знали, что этот мальчик живёт в их дворе, а, во-вторых, всё-таки начали постепенно сживаться с мыслью, что их девочка неожиданно выросла, что она может нравиться мальчикам и, что особенно важно, Стася и сама может мечтать о свиданиях, и о полноценных отношениях. Благо, перед глазами имелся вполне живой пример Оли. Так и чем Стася хуже?
Конечно, как и любые другие родители, мама и папа Стаси старались максимально аккуратно и ненавязчиво залезть в личную жизнь своей дочери. Ведущей силой во всём этом мероприятии была, естественно, мама девушки. Под самыми надуманными предлогами она стремилась попасть в комнату Стасю и завязать с ней диалог. Стася, в виду своей неопытности даже и предположить не могла, от чего это вдруг её мама стала такой чуткой, внимательной и любопытной. Да, и опять же, на протяжении всей Стасиной жизни в их семье царила атмосфера полной доверительности и честности по отношению друг к другу, поэтому девушка, как на духу рассказывала взрослым о том, как она гуляет с Ромой, где они бывают и чем, собственно говоря, занимаются. Всё выходило настолько невинно и просто, так живо и практически без пауз Стася рассказывала про всё происходящее, что у родителей ни на мгновение в голове не возникало мысли о том, что их дочь может не то, что бы врать, а хотя бы даже и привирать.
Что касается Стаси, то по прошествии полутора месяцев она до сих пор не могла понять, что она чувствует и чувствует ли вообще что-нибудь к Роме. Вроде бы, он был приятным внешне, да, и просто интересным парнем. Наверное, многие бы девчонки, многие подружки обзавидовались бы ей, если б она сказала, что начала с ним встречаться, но… сердце пока никак не реагировала на Рому. Да, и он сам как будто и не стремился двигать эти отношения в какую-либо более-менее определённую сторону. Ни один момент их разговора, ни одну его шутку, хохму, ни один его жест нельзя было выдать за попытку даже самого лёгкого и невинного флирта, за желание ухаживать за понравившейся девушкой. Но, в то же время, Рома довольно-таки болезненно реагировал, если Стася начинала вспоминать и упоминать Мишу. Особенно часто это происходило с девушкой в самом начале их знакомства. Да, и Стася сама часто ловила себя на том, что совершенно не представляет, как можно общаться с новым мальчиком, будучи с ним наедине. Кроме Миши у неё никогда не было такого опыта – лагерные истории, случившиеся летом, уже успели позабыться. Лагерь это вообще особая и отдельная история…
Так вот, Роме не нравилось, когда Стася начинала цитировать Мишу, проводить какие-либо параллели, либо, что можно было считать наиболее тяжким преступлением, начинала вслух и при Роме переживать за судьбу своего самого лучшего друга. В такие моменты Рома не ругался, не старался в какой-либо грубой форме урезонить забывшуюся девчонку, но лицо его становилось таким серым и напряжённым, что за него становилось страшно.
Вскоре Стася приучила себя контролировать собственные речи, но уже вечером, незадолго до того, как надо было засыпать, задумывалась: неужели это самая настоящая ревность? Значит, я ему нравлюсь? А, если я ему нравлюсь, то почему он не делает ничего такого, что делают другие парни, такие, как Никита, как Миша (наедине с самой собой его пока ещё можно было вспоминать!)? А, если бы он даже и начал как-то за ней красиво ухаживать и подталкивать её к отношениям, ответила бы она на эти признания, на его ухаживания? Готова ли она к отношениям, готова ли она к отношениям именно с Ромой или другим парнем, кроме Миши?
Мысли были мучительные. Девушка прокручивала их в голове из раза в раз, долго крутилась, не могла заснуть, потом всё-таки организм отключался. Происходило это, как правило, ближе к двум часам ночи, отчего в школу она шла не выспавшейся и в отвратнейшем состоянии духа.
Роме же весь этот романтизм, все эти «розовые сопли» были чужды. Он просто видел, что Стасе с ним интересно, она не против прогулок, не против встреч. А, если дело обстоит подобным образом, то, значит, он девушке определённым образом нравится. Ведь, как учили его старшие товарищи, девушка не будет тратить собственное время на какого-нибудь заурядного лошка. Однако дальнейшая часть его Плана пока никак не укладывалась в голове. Вернее, Рома знал и рисовал в голове развязку отношений со Стасей, но развитие сюжета никак не хотело обретать реальные формы. Ещё и этот Миша… девчонка слишком часто его вспоминает. Да, в последнее время она научилась себя контролировать, имя её друга детства практически никогда не звучит. Но, прежде всего, это связано с тем, что Стася, просто-напросто, видит, как ему это неприятно. Она не произносит имя Миши не из-за того, что он перестал ей нравиться, а из-за банальной вежливости, ей просто не хочется ранить его чувства.
Рома знал, что в данный момент этот Миша не в отношениях. Всё-таки их микрорайон был довольно-таки тесным, каждый знал каждого если уж не напрямую, то через одно, либо два рукопожатия. А уж футболистов, любителей попинать кожаный снаряд на пустыре было и того меньше. Нет, Рома не боялся трудностей, более того, он видел, что Миша в данный момент не проявляет к девушке никакого интереса, она практически всё время свободна, он помнит лишь два или три раза, когда С тася не могла выйти к нему во двор. И связано это было с самыми обыкновенными семейными обстоятельствами.
Рому в Стасе подкупала не столько её красота, сколько её неопытность и, в какой-то степени, самая обыкновенная доверчивость и наивность. Нет, конечно, она не была из тех девушек, которым можно пудрить мозги всякого рода небылицами, но пока, на пороге своего шестнадцатилетия, Стася была девушкой, из которой можно было вылепить всё что угодно. Пока она ещё умела Верить, Надеяться, Жить в собственных мечтах. Она ему верила, она практически беспрекословно внимала каждому его слову. Если уж она его и не любила, если не испытывала к нему крепких и глубоких чувств, то, как минимум, он был ей симпатичен, что уже полностью обезоруживало и усмиряло волю девушки.
В дальнейшем, спустя множество лет, когда Роме пришлось самым подробнейшим образом описывать собственную жизнь, а, если ещё точнее, все те поступки, что он уже успел совершить, то он всегда делал упор на то, что старался войти в доверие, создать иллюзию, будто он застенчивый и в какой-то степени слегка заторможенный парень. Девушкам это внушало спокойствие, усыпляло их бдительность, они не ожидали, что этот человек может совершить что-то резкое, опасное и непредсказуемое. Но, как потом отмечали люди, занявшиеся его жизнеописанием, Рома оказался тонким психологом и первоклассным артистом…