Свою собственную квартиру иногда можно воспринимать, как клетку. Наверное, без причины. Женщина из породы трудоголиков вышла на пенсию. Вернее, ее выпнули. Заставили. Как она говорила, «в шею выгнали».
Плакала от огорчения и от своей «ненужности». Вот тогда квартира клеткой и показалась. Четыре стены. Крохотный балкон. Тесная даже для одной кухня. Клетка, короче говоря.
И из клетки никуда! Только в магазин. И к сыну. А у него своя жизнь. Чего лезть-то? Старые друзья поумирали. Новых не завела. А главное – работы лишили. Горе-то какое! Она плакала. Так тоскуют, наверное, заключенные в тюрьме по свободе, когда смотрят на небо – за решеткой.
Ходила грустная. И тоска с утра до вечера. Все кончилось. Ничего нет.
Понимаете, смысла-то нет никого. Вот, к примеру, для чего с утра вставать, просыпаться? Зачем? Что тебя ждет? Жалкое топтание по квартире? Унизительный «поход» в магазин? Зачем жить, когда ты на пенсии?
Откроет глаза в семь утра. И слышит, как за стенкой лифт катается туда-сюда, туда-сюда. Это люди на работу поехали. А она лежит под одеялом. И вставать незачем.
В конце ноября позвонила сестра из деревни. Попросила приехать. На севере области, в стороне от дорог: автобус раз в сутки. Сестра старшая.
Собралась - прикатила. Снега кругом намело, как в феврале.
В избе сестры холодно. Даже жильем не пахнет. Все темное, неуютное, чужое. Кажется, что где-нибудь в углу нечистый дух сидит.
Знаете, иногда бывает так: непогода путника неожиданно застанет – на дороге. Все тепло было, все солнышко радовало. И вдруг подует, польет, с дороги собьет.
Так и здесь. Болезнь неожиданно свалилась. Сестра слегла. Пожилая одинокая женщина. Ни ребенка, ни котенка.
В город ехать отказалась. Мол, здесь помру.
Лежала молчаливая, скорбная. Ни слова, ни полслова. Вероятно, болезнь и на голове как-то сказалась. Собралась она – сестра – в последнюю дорогу.
Что делать? Младшая городская сестра рукава засучила. Вымыла избу. Вспомнила детство золотое – воды натаскала из колодца. И еще детство вспомнила, когда печь растапливала.
Затем уход. В баню больную почти на руках отнесла. Думала, что горячий пар оживит. Но – ничего подобного! Хуже стало. Кое-как помыла ее. И кое-как на постель.
Уход тяжелый. Где в деревне памперсы? Где в деревне лекарства? Ничего нет. Живет фельдшер – пожилая женщина. Вот и все.
Сложность в том, что ходишь за человеком, ухаживаешь и прочее, а сам все равно ждешь. Сами понимаете, чего.
И эти жуткие ноябрьские вечера в чужой темной избе. Лампочка свисает на шнуре. Старое радио. Давно сломанный телевизор. Шкафы, забитые хламом.
Кровать, а на ней почти безжизненное тело. И угасающее сознание. На стенах торчащие гвозди. А на них висят старые куртки. Такое ощущение, что они вот-вот сами по себе взмахнут рукавами. Страшно очень. Одной с умирающим страшно.
Ходишь по темной избе и ждешь утра, как чуда. Чтобы выйти во двор и размести метлой ночную порошу. Принести воды. Имитировать деятельность.
Ходишь и ищешь занятия – пустые и бессмысленные. И уход за телом, которое когда-то принадлежало сестре.
Вечер приносит с собой почти неуправляемую тоску. В такие тихие пустые вечера можно сойти с ума. Или спиться.
Сестра «отпустила» ее только через два месяца. И это время стало для нее адом.
Деревенская администрация помогла исполнить последний долг. Накрыла стол – последний поминальный обед. Мужики заколотили избу.
Приехала домой – в свою квартиру. Не раздеваясь, прошла к углу, упала перед иконами на колени. Так – в пальто – стояла. Плакала и плакала. И хотела пол целовать.
Пошла в душ, почувствовала на себе воду. И поняла, что вот оно – счастье. И нет темной избы. И никто не стонет.
Вышла из душа помолодевшая. Включила телевизор, но смотреть не могла. Слезы текли и текли. Пережила много, намучилась и настрадалась.
Телевизор работал, а она ходила по квартире и трогала каждую вещь, каждый предмет. Гладила и ласкала. И все вдруг представилось родным и дорогим. Тем, без чего не обойтись.
Иногда наша квартира кажется нам клеткой. Наверное, без причины. Ключевое слово здесь – «кажется».