Зарисовки

Человек

Алексей Пешков, он же известный русский писатель Максим Горький очень уважал «горькую», то есть водочку, преимущественно Смирновскую, оттого и придумал себе столь «говорящий» псевдоним. К этому писателя приучил его друг Фёдор Шаляпин, с которым они подружились после весьма курьёзной истории, когда Шаляпина на взяли в Казанский Общественный городской хор – претендентов было аж двадцать душ на одно певческое место – а вакансию получил (кто бы вы думали?), как раз будущий главный пролетарский писатель. От употребления «горькой» в голове рождались интересные аналогии, а фразы выстраивались причудливым и кудрявым строем, за что автор имел зависть и восхищение от коллег и стойкую любовь читателей и почитателей. Для употребления любимых жидкостей Максим Горький хаживал не только в известные рестораны, такие как «Яр» или «Астория», но и в самые затрапезные заведения, где его редко когда узнавали, и он тем пользовался, выслушивая речи окружающих его простых людей. К таким куртуазным похождениям Горького приохотил Владимир Гиляровский, «король репортажа» и «император журналистики», «авантюрист словесности» и прочих эпитетов, коими он сам весьма успешно жонглировал и приохотил к этому Горького.
Сидел как-то раз Горький в очередном трактире и вкусно кушал водочку, заедая её грибочками и стерляжьими расстегаями, получая от жизни всю палитру удовольствий, учитывая количество выпитого (как раз пол-литра, и ожидалось, что не последних). Как это обычно у него случалось, одновременно с увлекательным времяпровождением писатель зорко посматривал по сторонам и чутко прислушивался. На этот раз внимание его привлёк половой, как раньше именовались подавальщики- официанты. Этот субъект выразительной внешности ловко сновал между столиками и успевал одновременно обслуживать сразу несколько клиентов. Этот работник явно был из деревенских, но не тех, кто родился в меже и с детства умел тянуть плуг. Этот был из категории приказчиков, выросших за торговым прилавком. Но, видимо, карьера в деревенской лавке его не прельстила, и он подался в город, чтобы найти там своё место в жизни. Половой был довольно молод, но столь старательно носил широкую улыбку, коей оделял каждого посетителя, угодливо ему кланяясь, что от этих постоянных гримас кожа его начала формировать складки, из которых потом образуются старческие морщины. Волосы его вились если не кудрями, то чуть завитыми прядями, а может он их специально правил папильотками, как иная барышня, а чтобы его причёска с тщательным пробором не деформировалась от быстрых поклонов, волосы были обильно смазаны льняным маслом и блестели, как у тех записных пижонов- денди, что пользовались парижским бриолином. Парень носил широкие плисовые штаны в узкую полоску, заправленные в мягкие сапожки из козлиной кожи, в которых можно бесшумно скользить по залу, совершая почти те же па-де-де, па-де-труа и прочие антраша, что характерны для Нежинского. Но, скажите нам на милость, как можно двигаться иначе, чтобы быть проворным, не опрокинуть подноса с несколькими блюдами и не  задеть широко жестикулирующих посетителей. Наверное, надо танцовщикам, в качестве выездных уроков балетной школы, распорядиться работать в трактирах подавальщиками, да ещё чтобы музыкальными руладами им не подсказывали необходимого темпа для куртуазных движений. Эту мысль и обдумывал Горький, отпивая крошечными глотками «Смирновскую» и закусывая стерляжьим пирогом.
– Человек! – крикнул очередной гость, громко щёлкая пальцами поднятой над головой руки. – Эй, человек. Подь сюда.
– Чего изволите?
Половой в тот же момент оказался рядом и угодливо склонился к клиенту, ласково ищуще заглядывая тому в глаза.
– Водки! Чаю! Калачей! Быстро давай! Одна нога там, а другая уже здесь.
– Сей момент! Уже бегу!
И ведь действительно – бежал, не опрокидывая при этом столиков и возвращаясь обратно с полным подносом, демонстрируя ловкость эквилибриста. А из другого угла уже неслось:
– Человек! Эй, человек!
А посетитель полового не желал отпускать. Он держал его за пуговицу косоворотки в крупный красный горох, частью прикрытой бархатной жилеткой, и шумно дышал перегаром, придумывая, не заказать ли ещё чего, а бедному половому приходилось кланяться, пытаясь ускользнуть в сторону возмущённых призывов требовательного голоса. Горькому стало жалко парня, и он махнул ему рукой, желая оплатить счёт. Половой тут же оказался рядом. Максим Горький щедро оделил его несколькими «чайными» копеечками, совершил расчёт и благожелательно посмотрел в лицо парня, на что тот улыбнулся ещё шире, чего, казалось, сделать уже невозможно и собрался уже было ускользнуть, но писатель остановил его порыв вопросом:
– Послушай, малый … А тебя не оскорбляют эти слова, «человек», «эй, человек»?
– Что вы, сударь, – отпрянул от него тот. – Человек, это звучит гордо.
И тут же умчался прочь, где к нему взывал пронзительный вопль очередного посетителя с очередными пьяными капризами, а пролетарский писатель проводил его удивлённым взглядом и тут же переписал слова в карманную книжечку, куда записывал, для памяти, услышанные или придуманные им слова и фразы.


Хороший хозяин

Ах, как хорошо сидеть дома, когда за окном свирепствует зима, когда холод голодным волком готов наброситься на ваши руки, если их не защищают овчинные рукавицы, когда щёки напоминают зрелый помидор от прилившейся крови, коей организм силиться защитить себя. На то она и зима, чтобы проявлять необходимые суровости. Тем приятней приблизиться к камину, заправленному охапкой берёзовых полешков и смотреть, как по ним разгуливают язычки пламени, как они становятся сильнее и жарче, как они уже уверенно охватывают дрова и жадно их пожирают, распространяя блаженное тепло, то, о чём грезишь зимой и хулишь летом, особенно в самый полдень, когда солнце над головой, а тень девается, прячется куда-то, и наступает духота и раздражительность. Но это – летом, а сейчас-то – зима со всем набором прелестей (положительных и других).
В добротном доме помещика Африкана Львовича Старорежимского находились сам хозяин и наехавший гость, приятель Аполлинарий Евграфович Дуняшев. Очень они уютно расположились ввиду камина, в котором мирно трещали те самые берёзовые полешки, о которых мы вам уже успели сказать. Когда поблизости наблюдается некая напасть, прельстительно следить за ней, пребывая в состоянии комфорта. Вот и два этих замечательных персонажа испили глинтвейну и расположились насладиться игрою в шашки. Уже сыграны были две партии и расставлены фигуры для третьей, когда игрокам пришла фантазия отвлечься от игры разговорами, перемежая их глотками из фаянсовых кружек, куда была налита новая порция этого замечательно напитка, сдобренного гвоздикой, корицей и ещё какой-то пряной приправой. Было наслаждением потягивать из кружок сей эликсир и рассуждать, насколько хорошо и правильно устроена окружающая жизнь.
Прежде чем мы прислушаемся к их разговору, давайте бросим свой взор на двух сибаритах, наслаждающихся своим существованием. Начать следует с хозяина. Африкан Львович когда-то, не в таком далёком прошлом, был купцом первой гильдии и совершал торговые операции, частенько добираясь не только до столиц, но и даже и до зарубежий. Потом, войдя в пору, когда чаще думаешь об отдыхе, чем о прибыли, решил своё дело оставить наследникам и перейти в состояние рантье. Если раньше он никогда не был худосочным, всегда был крепко сбит, крутоплеч и ударом кулака, в запале, крушил стол, то ныне, когда нашёл удовольствие в расслаблении, потерял чёткость в фигуре, слегка (а если честно признаться, то – изрядно) пополнел и вместо былых сюртуков и манишек стал предпочитать халат, завязывая на животе широкий кушак. Лицо его, и ранее довольно круглое, которое он украшал небольшими залихватскими усиками, сделалось ещё шире, слегка обрюзгло, а щёки касались обшлагов халата, начиная там обживаться, а прежние усики сделались усищами, раздавшись во все стороны, как бы маскируя дряблость кожи. Волосы у Африкана Львовича всегда торчали буйными космами, оттого его имя часто путали и называли Львом Африкановичем, к большому удовольствию присутствующих. Но те времена канули в лету и причёска Старорежимского изрядно прорядилась, хотя до откровенных залысин дело ещё не дошло. Волосы хоть и ложились на ворот халата, но уже не казались былой гривой. Что добавить ещё? Из-под халата торчали седые волосы, коими поросла его грудь, а голова часто клонилась вперёд и появилась сутулость, но до горба ещё не дошло. Если раньше Старорежимский был скор на ногу и тяжёл на руку, то теперь предпочитал тарантасу кресло, а пешим прогулкам – уютное место у камина, в особенности – зимой.
Гость же, Аполлинарий Евграфович Дуняшев, был человек иных формаций. Он никогда не занимался торговлей, военным делом и не входил в табель чиновничьих должностей. Он собирался овладеть пером, ожидая сделаться классиком русской литературы, а до того пока что промышлял по разным газетам, всё больше провинциальным, искренне надеясь, что вот-вот заметят его перлы, обратят внимание на стиль и … и … но до этого так и не дошло. Но, каким-то образом он сумел составить себе капиталец и теперь занялся любимым делом людей пожилых – то есть толком ничем не заниматься, но долго и с удовольствием вспоминать, как хорошо было раньше и как бездарно молодёжь растрачивает то, что им дало старшее поколение. Был Дуняшев высок ростом, но привычка оставаться незаметным заставила его горбиться так, что казалось, будто он в любой миг готов поклониться или припасть к руке собеседника губами. С годами фигура Дуняшева деформировалась и теперь, даже если бы захотел распрямится и расправить плечи, то столкнулся бы неминуемо с проблемой невозможности. Правда, он к этому привык либо давно смирился и не замечал. Длинны были его руки и ноги. Запястья вечно торчали из обшлагов рубашки либо сюртука и были видны манжеты, на которых вечно что-то было начертано, как это водится у репортёров печатных изданий. Лицо у Аполлинария Евграфовича было вытянуто, да ещё и глаза его были малы, глубоко западали в глазницах и – близко расположены. Для того, чтобы как-то это исправить, Дуняшев приспособился носить пенсе, частью, чтобы иметь благообразный и учёный вид, как у господина Чехова. Правда, это не очень и помогло. Волосы у него на головы были редки и зачастую прилизаны так, что никто его не видел с растрёпанной причёской, часть по причине прилизанности, а частью потому, что он избегал расстройств, оберегая  тем нервную систему. Вид имел Дуняшев такой, словно он чему-то всё время удивлялся, только что рот не развевал. Вот такой человечек, пронырливый, но не скандальный, он целыми днями занимался тем, что изыскивал причину навязаться к кому-нибудь в гости и тем скоротать время, которого у него всегда оказывалось в незапланированном изобилии, а пребывать одному Аполлинарию Евграфовичу было обидно, ведь он всегда мечтал о публичности и известности. Если гора не гора не идёт к Магомету, то Магомет собирается и отправляется с визитом вежливости … ну, вы нас понимаете …
– Так это что же, Африкан Львович?
– Всё хорошо, Аполлинарий Евграфович.
Это у них хорошо, то есть в комнате, где было светло, тепло и коньячок находился на расстоянии втянутой руки, только протяни, возьми в руку, согрей в ладони рюмку, да и выпей. А за окном снег крутится то столбом, а то и в завитии, и шум слышен, гудение в воздухе, шорох разный. И скрип слышен. Скрип от снега, от лаптей, валенок. Это крепостные крестьяне дрова таскают, чтобы хозяин и его гости теплом наслаждались. Зима всё-таки, не хухры-мухры, стужа собачья.
– Вот смотрю я, Африкан Львович, – молвит гость, то есть Дуняшев, – на вас, и удивляюсь – как у вас всё на хозяйскую ногу поставлено, то есть рачительно, в высшей степени.
– Ещё скажите: по львиному, – заулыбался Старорежимский, польщённый речами гостя.
– И скажу, – чуть не запрыгал тот в кресле, которое от движений даже скрипнула потревоженное. – И обязательно скажу! Чего уж тут скрывать.
– Это всё от привычек моих давних, – снисходительно объяснял хозяин. – если какое дело начать, так сделать его хорошо, замечательно и даже -основательно. Через это я и все свои коммерции выполнял. Через это и успех имел. Тут ведь главное – что?
–И что же? – проявил любопытство гость и, по старой привычке записного писаки, вытащил из жилетного кармашка огрызок карандаша и приготовился что черкнуть на запачканной каракулями манжете, чуть ли не для этого носимой.
– Главное, – поднял нравоучительно указующий перст Старорежимский, – это не успокаиваться, не терять хватки, брать и требовать своё, чтобы выполняли, чтобы делали всё, что должно сделано быть. Потому у меня всё и в порядке в доме, да и в имении, даже по окрестностям.
– А вон крестьяне ваши за окном с дровами работают, – указал карандашиком Дуняшев. – Чего это они в такой холод дровами занимаются. Наверняка ведь что-то там упустили. Могли бы и раньше этим озаботиться. Стужа-то какая. Я даже не хотел сегодня из дому выходить. Опасался болезней, проистекающих из обморожений.
– Это с вашей-то дохой? – хохотнул хозяин. – Ой, да не смешите вы меня, Аполлинарий Евграфович. Да вы сюда поспешили, чтобы был повод принять для согреву, да для поправки здоровья! Разве не так?
Дуняшев даже закашлялся, чтобы избавить себя от обязанности на вопрос ответить, после чего торопливо глотнул из бокала глинтвейну, пока собеседник его колыхался в судорогах громкого смеха, но потом быстро успокоился, отхлебнул из кружки и благожелательно продолжил:
– У меня сегодня – по домашнему плану работ – заняться дровами. С семи утра. Вот они и вышли и дело своё делают. У меня ведь не забалуешь, – он погрозил кулаком, в котором была зажата кружка, едва не расплёскивая глинтвейн. – Всё этими руками!
– А вот говорят, – вспомнил Дуняшев из прочитанных накануне газет, – что некий Николай Миклухо-Маклай, выпускник 2-й Санкт-петербургской гимназии, выбравший себе зоологическое поприще для работы, уже успел побывать на островах Мадейра, где изучал всяких низших морских животных, каких в руки брать брезгуют. Так этот Миклуха, да ещё и Маклай высказывал крамольные слова, что, мол, те туземные жители, которых он встречал, есть такие же люди, что и европейцы, и даже наши славяне, вот только у туземцев нет образования и привычки жить в городах. Но, мол, если их одеть по моде, причесать да обучить, что и они ничем не будут отличаться от прочих. Это ведь не просто глупости, а, как думаете, Африкан Львович?
– На каждый роток не набросишь платок, – ответил Старорежимский. – Каждый человек имеет право на блажь.
– Да, но этим он покушается на основы строя страны! – возбуждённо заявил Дуняшев, размахивая огрызком карандаша, словно вот сейчас собирался начать писать гневную петицию.
– Здесь скорей виноваты ваши газеты, – продолжил хозяин. – Это они распространяют то, что может сказать каждый безумец, а что касается этого Миклухи, то, верно, что-то он в своей гимназии изучал не то. Я бы вообще, кроме Слова Божия и правил арифметики запрещал научать. Ну, может, ещё правописание, да и то, не знаю, можно ли. Ишь, грамотных все из себя корчат, других смущают.
– И то, – часто закивал Дуняшев, – ишь, в Североамериканских Штатах даже целую войну затеяли, чтобы своих рабов освобождать. Видимое ли дело?
– Так ведь и у нас, Государь, Александр II, манифест издал о выпуске крестьян из крепости. Вы разве не слышали?
– Да вроде бы, – согласился Старорежимский, только думал, что это такая шутка. Видимое ли дело, чтобы холопы стали свободными. Они ещё себе избирательных прав потребуют, равными нас с вами, уважаемый Аполлинарий Евграфович, захотят стать. Да они потом захотят революцию устроить да всех хозяев лишить всего. С малого ведь начинается. Им пальчик освободи, так они всю руку, по локоть, отхватить будут готовы.
– Не приведи Господь! – испугался Дуняшев. – Что вы такое говорите, Африкан Львович! У меня всё внутри в содрогание пришло. А ну, как и у вас бунтовать вздумают?
– Я им побунтую! – грозно заявил Старорежимский. – Да я их!.. Я их …
– Вы их и так, Африкан Львович, – льстиво хихикнул гость, покосившись на окно, за которым копошились крестьяне, перекладывающие поленья, – по выходным на конюшне плетьми порите. Говорили даже, что – лично. Брешут, поди?
– Почему обязательно брешут? – хмыкнул хозяин. – Всяко бывает, в том числе – лично. Смотря какое настроение?
– А есть за что? Простите за любопытство.
– Бог простит. А порю впрок, за будущие грехи. Если их заранее приземлить, то они и не сделают то, за что потом в колодки их сажать надо. А с плёточкой-то я …так … грехи им отпускаю.
– Да вы как батюшка, – развеселился Дуняшев. – Вон, грехи опускаете.
– Батюшка опускает за мзду, – лениво ответил Старорежимский, – а я – даром. Чуть, может, шкуру им пощекочу, чтоб ума набрались. Вон, детишек в школе тот же батюшка розгами сечёт, чтобы знания лучше усваивали. Это у нас на Руси метода такая – мы задним умом крепки, а задний ум, то есть задница потому крепка, что всё время плетью да розгами побуждается. Меня вон мои отцом родным называют, когда о прощении просят. А если б не порол, так косились бы.
– И то верно, – согласился Дуняшев. – А почему бы вам, батюшка, собак на улицу не вывезти. У вас же порода, «московские сторожевые». Все соседи вам завидуют. То-то они бы шороху дали. Да и холопам вашим веселее работалось бы.
– Да вы что, Аполлинарий Евграфович, белены объелись? Мороз какой стоит, понимать надо. Хороший хозяин в такую непогодь собаку из дому не выгонит!
– Это – да, – согласился гость. – это – верно сказано.
О оба собеседника погрузились в молчание, попивая новую порцию подогретого глинтвейна и думая каждый о своём, разглядывая крестьян, кутавшихся в свои зипуны и спешащих скорее разобраться с поленницами берёзовых дров.


Пострел
Знающего и умеющего человека порой называют профессором (такое случалось и с автором в далёком школьном детстве), а то и академиком. Таким вот академиком можно было смело назвать Василия Григорьевича Зайцева, академиком снайперских наук.
А ведь, казалось, об этих его способностях не так уж много и говорило. Да, его дед подарил ему охотничье ружьё в одиннадцать лет. Жил тогда будущий снайпер в глубинке Оренбургской области обычным школьником, вёл не очень-то примечательную жизнь. Когда заканчивал школу, пошёл учиться в строительный техникум и приобрёл специальность арматурщика, самую что ни на есть рабоче- пролетарскую. Но не тянуло его работать (чуть не сказал – корячиться) на каком-нибудь заводе и Зайцев поступил на банальные бухгалтерские курсы. Работа бухгалтером подразумевает усидчивость, кропотливость, внимательность, то есть те качества, которые характерны – внимание! – для снайпера, хотя в ту пору об этом совсем и не помышлялось.
Давайте посмотрим на молодого парня. Начавшего своя жизнь. Крепенький, круглолицый, весь какой-то – уютный, шумливый, смешливый, обожал розыгрыши, носил поверх рубашки сатиновые нарукавники, чтобы не протереть рукавов. Такой типичный канцелярист. Точнее из таких и получаются типичные канцеляристы. Но подошло время службы в армии и попал Вася Зайцев служить на Тихоокеанский флот, где его – конечно же – взяли писарем при артиллерийском отделении. И там Василий показал себя настолько старательным и даже дотошным, что отправили его … и не куда-то там, а в Военно-хозяйственную школу, окончив которую, Зайцев попал в финансовую часть Тихоокеанского флота, и скоро – возглавил её. Сейчас бы позавидовали этому человеку, сделавшему себе столь завидную карьеру.
Всё бы хорошо, всё было бы замечательно, если бы не японцы. Они первыми начали то, что потом обернулось Второй мировой войной. Мы привыкли, что в Европе начал хулиганить Гитлер, то присоединяя себе, то есть Германии, Австрию, Судетскую область, а потом одно государство за другим, пока не напал на Польшу. Но ещё раньше начал шалить дуче Муссолини, напав на Эфиопию в Африке, но ещё раньше развернулись милитаристские силы в Японии, захватывая провинции Китая, Маньчжурии, Кореи и многих тихоокеанских островов. Они и к СССР примерялись, то в
Приморье, возле озера Хасан, то в Монголии, на реке Халхин-Гол. Разве спокойно поработаешь а таких условиях?
Когда началась Великая Отечественная война, Василий Зайцев так и служил начальником финчасти. Видимо, хорошо у него получалось, потому как отпустить в этого места его не пожелали и отклонили его заявление с просьбой отправить на фронт. Но молодой человек был настоящим патриотом и посылал один рапорт за другим. Так продолжалось целый год. Наконец настойчивость военфинансиста была удовлетворена и старшину 1-й статьи Зайцева зачислили в 284-ю стрелковую дивизию. Необходимо добавить, что не один Зайцев оказался патриотом. На фронт отправилась целая компания «тихоокеанцев». Так Зайцев очутился на Сталинградском фронте.
Разные обстоятельства довлеют над нами. В одних условиях один человек бывает таким, но как обстоятельства его существования меняются, может измениться и он. Так скромный бухгалтер становится воином, солдатом. Собственно говоря, он и был солдатом, проходя службу в составе Тихоокеанского флота, пусть его служба и состояла в перекладывании бумажек и составлении финансовых документов. Должен же кто-то этим заниматься, раз это регламентировано. Но вот Зайцев попал в жаркие условия флота и вместо конторских счёт взял в руки трёхлинейную винтовку Мосина. Винтовка образца 1891-го года прошла через множество войн и боевых конфликтов, была частично модернизирована в 1930-м году и успешно использовалась вплоть до пятидесятых годов, в том числе и во время Великой отечественной войны.
Взяв в руки эту винтовку, Мосин показал, что может делать с её помощью настоящие чудеса, конечно -стрелковые. Так, из окна, разрушенного во время бомбёжки дома, он смог подстрелить несколько вражеских солдат на расстояние около восьмисот метров, оставаясь практически для противника невидимым. Это его умение попадать прославило его имя и сделало славной фамилию. Ему вручили специальное оружие, предназначенное для снайперов, винтовку, прицел которой отличался от стандартных образцов в три раза, в своём диапазоне, с усиленной оптикой.
Снайперы во время войны имеют настоящую славу. Во-первых, это ведь не просто бой, но поединок настоящих профессионалов. Частенько встречаются меткие люди, которые с помощью глазомера и умению вычислять расстояние, умеют попадать в цель. Но стрельба в тире и на поле боя очень отличаются друг от друга. Отсюда – во-вторых, надо уметь сохранить себя, ибо человек раненный, а тем более убитый перестаёт быть снайпером.
Василий Григорьевич прославился до такой степени, что имя его узнали не только по эту, но и ту сторону фронта. За голову Зайцева назначили плату – вознаграждение за ликвидацию сильного противника. На охоту на Зайцева вышел профессиональный стрелок – майор Эрвин Кёниг. Зайцев принял вызов, хотя ему советовали временно перебраться в другой место и на другой фронт. Но наш снайпер был храбр и мужественен. А ведь в прошлом это был заурядный бухгалтерский работник, жонглирующий числами.
Между обычным метким стрелком и снайпером – огромно расстояние, могущее означать жизнь. Прежде чем сделать удачный выстрел, надо найти удобное место с вариантами перемены дислокации, уметь маскироваться, иметь терпение и выдержку, уметь вовремя выстрелить. Если стрелок где-то ошибётся, он может поплатиться собственной жизнью, что и случилось с противостоящим Зайцеву снайпером.
А наш герой, настоящий герой, что было отмечено Золотой Звездой героя, побывал и на других фронтах, где с честью выполнял самые сложные задания, а затем начал преподавать в школе снайперов, где делился своим искусством. Да, умение стрелять тоже может перейти за ту грань, за которой любое дело становится на высшие порядки.
Когда награждали Зайцева и ордена вручал ему лично Верховный Главнокомандующий, а его адъютант, с папочкой в руках, перечислял места огневых поединков и те фронты, где это происходило, Сталин пошутил, хитро улыбаясь сквозь свои подёрнутые сединой усы:
– Наш пострел везде поспел!
И что тут скажешь. Ведь действительно так и было.


Привет
Изобретателем телефонного аппарата и телефонной связи принято считать Александра Грейама Белла, американского инженера. Родился он в Шотландии, в середине девятнадцатого века и, в семнадцать лет, уже преподавал музыку и ораторское искусство в академии Уэстон-Хаус в Лондоне. Это говорит о целеустремлённости молодого человека, о его организаторских возможностях, как и о том, что он готов многое сделать в своей жизни. В то время, да и сейчас тоже, чтобы преуспеть, люди отправлялись за океан, реализовать себя и свои таланты. Отправлялись в Североамериканские Соединённые штаты. Отправился туда и Александр Белл. Одна из его идей состояла в том, чтобы помочь глухим людям чувствовать себя комфортно в обществе обычных людей. Дело в том, что в его семье присутствовала эта проблема и начинающий инженер, мастер, придумывал разные приспособления, в том числе и общаться посредством проводной связи, на несколько метров, на десятки и даже за стони метров. В 1876-м году Александр представил такой аппарат на выставке в Филадельфии и запатентовал его. Точнее, сначала запатентовал, а потом уже представил на внимание. Через несколько лет он организовал собственную фирму «Белл компани» и принялся реализовывать идею о создании телефонной сети вокруг центрального коммутатора, соединяющего номера друг с другом. Он даже, то есть Александр Белл, умудрился почти изобрести то, что позднее было названо фонографом, с помощью которого Белл пытался фиксировать звук. Но у Томаса Эдисона это получилось лучше. Но у Белла теперь была своя задача: он принялся телефонизировать Соединённые штаты, а затем и Европу с многочисленными государствами. Было где заработать. Народ в его компанию валил, что называется – валом. «Валовой продукт».
Среди прочих была и Россия. Тогда ещё – царская Россия. Нет, даже не так – Российская империя. Так звучит более гордо и величественно. Для начала соединили проводом Санкт-Петербург и Царское Село. Потом, почти на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий телефонная связь должна была соединить Санкт-Петербург и Москву, а также близлежащие города попроще. В то время это должна была стать самая протяжённая телефонная линия, повторимся, что -  на то время. Европа-то на расстояния была покороче.
Но давайте вернёмся в то достославное время, когда специалисты «Белл компани» прибыли в Россию, распаковали свои ящики и смонтировали первый коммутатор с десятками разъёмов и тех штырей, с фаянсовыми колпачками, которые должны в разъёмы вставляться и – чудо! – соединять одни аппараты с другими. Теперь, когда коммутатор был собран, налажен и, с помощью проводов, все телефонные аппараты соединились в единую паутину, за дело взялись телефонистки. Да, компания прислала своих девушек, прелестных созданий, которые показывали, как и что надо делать, то есть принимали заказы (необходимые номера) и соединяли с линией телефонирующего заказчика, абонента имярек. При соединении девушки каждый раз говорили: «Hallo», что на их языке, то есть на английском, означало «Привет», то есть вежливое обращение. Все их действия внимательно наблюдали другие девушки, уже российские, чтобы повторять то, что делают их преподавательницы. Соединить то, сделать это, отключить там. Старались повторять всё абсолютно, и даже слова приветствия, не особо вдумываясь, что они значили.
Вот так родилось это «алло», которое бездумно повторяется до настоящего времени, как будто это само «алло» является неким необходимым волшебным пожеланием, Этаким «по щучьему велению, по моему хотению, соедини-как меня с этим номером …», только короче и изящней. Мы и сами порой бездумно повторяем это «алло» в телефонную трубку и ведь всё это волшебство повторяется снова и снова.


Быстро!
Что можно сделать предприимчивому талантливому человеку, чтобы как-то продвинуться в государстве? Практически никак, либо постараться вписаться в его систему. Но, когда государство претерпевает резкие изменения, то всякий предприимчивый человек может использовать свой Шанс «сделать собственную игру», как, к примеру, делают серферы, катясь по приливной волне во время волнения на море. Опасно для жизни, но очень эффектно!
Так молодой корсиканец Буонапарте, лейтенант от артиллерии, стал сначала начальником артиллерии под осаждённым Тулоном, потом, в возрасте двадцати четырёх лет, сделался бригадным генералом, а потом … Вот так делают быструю карьеру, но затем, в смутные времена, всё может так же быстро закончиться. Максимилиан Робеспьер, один из вождей Великой Французской революции, вождь якобинцев, закончил жизнь под ножом гильотины, подтвердив этим правило. Буонапарте решил действовать хитрее: он покинул Францию и как бы выпал из общей политической «обоймы», отправившись в Египетский поход, чтобы заработать славу. Так поступили в более позднее время генерал Брусилов или краском Фрунзе.
Пока «Маленького Корсиканца» не было, власть перешла в руки Директории, которая доказала свою малую недееспособность и большую коррупцию (очень часто всё это связано – одно с другим). Генерал Бонапарт (теперь уже Бонапарт, чтобы казаться больше французом, чем корсиканцем) совершил переворот и объявил себя первым консулом, как в Риме. Он и в самом деле хотел всё сделать и выстроить новую Римскую империю, точнее – Парижскую империю и сделать Францию центром мира. Для этого Бонапарт провёл административную и политическую реформу. Введённый им Кодекс Наполеона является основой для законодательства во Франции вплоть до сегодняшнего времени. Мы живём в условиях Объединённой Европы. Тогда Европа объединилась под властью Наполеона. Да, первый консул Бонапарт объявил себя императором Наполеоном и начал менять мир, менять под себя.
Одно за другим падали государства к ногам нового императора, который мысленно уже ровнял себя с богами. В 1801-м году Наполеон заключил конкордат (то есть соглашение) с римским папой, что католицизм остаётся государственной религией, а папа, ответно, согласился, что Наполеон действительно – власть над миром, то есть тот стал легитимен, и начал «собирать мир» под свою треуголку.
«Обломал зубы» Наполеон на России. Как это обычно случается, как только сдаётся столица, то государство признаёт своё поражение. Так пала Москва и Наполеон ждал: когда же к нему прибудут послы со склонёнными головами. Но так их и не дождался. Это до такой степени не вписывалось в общую матрицу последовательных политических действий, что Наполеон … начал отступать. Точно так же действовал Чингисхан в своё время, но только не отступал, а пёр вперёд, не смотря ни на что. Но времена меняются и меняются люди. Россия настолько отличалась от других государств, что всякий мог бы спасовать. Вместо того, чтобы признать поражение, в России развернулась партизанская война. Кроме России, только Испания пошла тем же путём и стала занозой в теле новой империи.
Но мы рассказываем вам не урок истории, а один интересный момент. Сейчас мы к нему подойдём.
1812 год оказался суровым и, вместе с тем, переломным для России. Сначала было отступление и сдача французам Москвы, а потом наступление, когда планы Наполеона обрушились. Он ( и его сторонники) сетовал на генерала Мороз (зима и правда оказалась студёной, непривычной для французов). Плюс ширилась и разрасталась партизанская, народная война. Пришлось Наполеону отступать. Отступление не удавалось остановить. Польша. Пруссия. Саксония. Везде происходили кровавые столкновения. В марте 1813-го года заняли Берлин. Песня «По Берлину, по Берлину едут казаки» именно про ту кампанию, про казаков атамана Матвея Платова. За этот рейд он был удосужен графского титула. В середине апреля, в Бунцлау, умер главнокомандующий русской армией Кутузов. Наполеон ожидал перемен, непременно – в свою пользу, но Кутузова сменил Витгенштейн, а потом это место занял выдающийся полководец Барклай-де-Толли, который показал себя не менее искусным полководцем, чем Кутузов. Война дошла до Франции, потом до Парижа. Конечно же, воевали с французами не только русские войска, но целая коалиция: Англия, Австрия, к которым присоединялись другие союзники. Заняли Париж, в Фонтенбло Наполеон подписал отречение от власти и был отправлен в ссылку, но остров Эльбу. Русская армия покинула Париж и отправилась домой.
Но, к общему удивлению, Наполеон попытался вернуть своё место. Начались знаменитые «сто дней». С тысячей верных ему солдат свергнутый было император двинулся на Париж, чтобы вернуть себе утраченный трон. К нему присоединялись всё новые и новые почитатели, желающие вернуть Франции былое величие, когда она поднялась над всем миром. А потом случилась битва при Ватерлоо, которая закончилось печально для Наполеона. Он был сослан на остров св. Елены, где и погиб со временем и якобы даже был отравлен мышьяком. Но, повторяемся, речь не об этом.
Для борьбы с Наполеоном вновь появились войска коалиции. Снова был взят Париж. Александр I в Вертю, что находится под Парижем, устроил грандиозный смотр частям 1-й армии, которая скоро отбыла на родину, но в Париже остался 27-тысячный русский оккупационный корпус, под командованием генерала Воронцова, Михаила Семёновича, который напитался либеральными взглядами, пока находился в Париже, и был дружен с теми, кто позднее сделался «декабристами». Но мы опять отвлеклись чуть в сторону. Корпус простоял во Франции до 1818-го года, после чего вернулся в Россию.
Казаки из корпуса Воронцова держали себя строго, по отношению к французам. Они скакали на своих лошадях по авеню и аллеям, демонстрируя себя как победителей. В этом и состояла их миссия – напоминать. Частенько они заглядывали в парижские кафе и разного рода кофейни, где требовали себе чаю и калачей, каждый раз заявляя, что надо это делать быстро, ведь главной их работой была демонстрация себя, победителей, и всего такого прочего. Казаки требовали: «Быстро! Быстро!». Владельцы кафе скоро стали писать на дверях своих заведений «Бистро». Так они понимали от грозных бородатых чужеземцев их требования. Мол, здесь и есть всё быстро.
Вот от этого и пошло название кафе. В 1818-ом году солдаты и казаки оккупационного корпуса вернулись в Россию, а бистро остались и пользовались популярностью по той причине, что там клиенты обслуживались быстрее, чем в других заведениях. И делается смешно, когда у нас, в России, где модным сделалось всё иностранное, стали появляться разные там «Макдональдсы» и те самые бистро, которые, с лёгкой руки бородатых казаков, появились в Париже.


Исторические уроки
Георг Вильгельм Фридрих Гегель сидел за письменным столом и грыз кончик пера, ким он делал наброски для первых глав «Энциклопедии философских наук», которая обещала стать венцом его мировоззренческого творчества, предметов дум будущих мыслителей, отталкиваясь от которой будут пытаться создавать новые учения, которые и приведут человечество к … к чему же они приведут?
Гегель задумался и начал постукивать пальцами по плоскости стола. Мысль вела себя вольно, норовила ускользнуть из сознания и отправиться путешествовать в виде софизмов и алогизмов. Мыслитель откинулся в кресле и ему показалось, что неподалёку кто-то шевельнулся тоже. А может к нему тайно проник один из конкурентов, который хочет услышать недоработанную мысль и присвоить её себе, домыслить, приделать к ней собственный вывод? Да он такого изувера, вот сейчас, своими руками … Ах нет, это всего лишь зеркало, венецианское зеркало, глядя в которое наш герой думал, что одна голова – хорошо, а две – это заметный интеллектуальный прогресс. Он смотрел на своё отражение и удивлялся, как в этой голове, имея в виду свою собственную, могут скрывать настолько мощные и могучие пласты мудрости. И ведь это вместилище ничем необычным не блистала. Чисто внешне …
Гегель вздохнул, разглядывая сам себя. Невыразительное лицо, на котором выделялись разве что глаза, которые могли принизать собеседника глубиной мысли. Казалось , что эти глаза могут существовать отдельно от человека, от его носа, кончик которого чуть свешивался, в период зимних снегопадов на этом кончике свисала мутная надоедливая капля, как следствие какой-то аллергии на снег и на зиму. Рот вечно кривила складка брезгливости от того, что собеседники не понимали его слов и того смысла, которое в его словах заключался, не нравились те мелкие семейные суетности, которые внезапно врывались в его жизнь, тормошили его, пытались заставить его размениваться на частности, за которыми размывалось терялось важное целое. Это было зачастую причиной скандалов и криков, которыми он пытался отстоять свою индивидуальность. А ещё эти мешки под глазами, которые делались всё явственнее, которые скрывали в себе не только мудрость, пропитавшую его, но ещё и что-то плотское, которое проходило мимо сознания. Шея философа была тонкой, как ножка у гриба, либо казалось таковой из-за головы, которую делали больше тонкие, редкие волосы, обещавшие в будущем преобразиться в лысину. Не лучшая внешность для уважаемого всеми мыслящими людьми философа, но уж – какой есть.
С досадой Гегель отвернулся от зеркала, и снова вцепился зубами в навершие пера. На чём же он остановился. Мысли, бурным вихрем, ворвались в сознание и только начали выстраиваться в стройный ряд, как вдруг …
Хлопнула входная дверь и в комнату вошёл сын … один из … как там его зовут?.. Сын был недоволен и не скрывал своего недовольства.
– Ах, папа, ты сидишь здесь и тебе нет никакого дела до …
Сын махнул рукой, бросил зажатые в руках учебники на стол и принялся ходить по комнате, угрюмо и недовольно посматривая на заполнявшие её книги, свитки и разные рукописи, наваленные стопами и даже лежавшие на полу (философ не терпел, когда к его имуществу прикасались, даже в целях прибраться в его кабинете.
– Что случилось, э-э … сын?
– Да всё этот учитель, – сын горестно всплеснул руками, отчего его буйные волосы растрепались и ещё быстрее начал носиться по комнате, переступая ногами, похожими на ножки циркуля из-за своей худобы.
– А что не так с учителем? – Гегель нахмурился, потому что он и сам был директором гимназии в Нюрнберге, а ныне занимался преподаванием в университете Гейдельберга.
– Да всё с ним не так, – окрысился сын, живущий по правилам «лучшая защита – суть нападение». – Для него не существует никакого иного мнения, только своё.
– Будь ты на его месте, разве всё было бы не так? – спросил отец, пожевавгубами.
– Ну, я – это другое дело, – расправил худенькие плечи сын, и выделил свою цыплячью грудку. – К тому же я ещё не учитель.
– Но если бы постарался хотя бы чуть, то у тебя появились подобные перспективы. Но сначала надо учиться, учиться и ещё раз учиться.
– Так я же этим и занимаюсь, – едва не закричало несдержанное детище, – изо дня в день, изо дня в день!
– Вот и хорошо, – успокоился отец и сделал попытку вернуться к рукописи «Философии природы».
– Но этот несносный учитель, – снова взвыл сын. – Он заставляет нас заучивать все эти бесконечные даты, факты и ещё чёрт знает что. Всё это заполняет наши головы, перемешивается там до такой степени, что это каша уже теряет всякий смысл.
Почти не слушая его, Гегель склонился над столом. Его перо бежало по бумаге, выводя: «Уроки истории учат нас, что ученики …». Тут Гель на мгновение задумался, потом решительно вычеркнул слово «ученики» и продолжил: «народы и правительства ничему не учатся у истории и не извлекают из неё никаких уроков».
Сын продолжал о чём-то брюзжать и носиться по комнате, пока не заметил лежавшие на подоконнике несколько талеров. Он наклонился над ними и принялся их разглядывать, пока отец недовольно спросил его:
– Как, ты ещё здесь? Давай, отправляйся, учи историю. Дело это нужное, дело это полезное …
– Хорошо, папа, – послушно поклонился сын. – Я так и сделаю, папа.
Он быстро покинул комнату, загадочно улыбаясь, а Гегель не обратил внимания, что талеров на подоконнике больше не было. Его не интересовали подобные пустяки. Гораздо важнее то, что можно было извлечь из жалоб ленивого школяра.


Куда можно поехать на каникулах?
Вот рассказывает автор про разных знаменитых личностей, про курьёзные ситуации в их жизни, из которых рождаются фразы, сделавшиеся сегодня афоризмами, и захотелось включить какое-нибудь из собственных воспоминаний. А что там воспоминать? Тем более, что был он всегда скромным и даже – болезненно скромным, то есть не мог переступить через себя, чтобы задать элементарный вопрос и выяснить … да, что угодно. К примеру …
Вот хотя бы это вспомнить. Когда автор был ещё совсем юн и только направился в школу, в самый что ни на есть – в первый класс, привлёк его внимание разговор среди школьников более старших классов с темой: куда они поедут на каникулах. И каждый говорил, что вот туда-то, что увидит вот то-то, что будет развлекаться там-то и там-то. И невольно сложился у неофита- первоклассника такой стереотип, что «каникулы», это такой необычный велосипед, с разными там штучками и прибамбасиками, к нему прицепленными - разными колокольчиками, хромированными педальками, причудливо изогнутым рулём, сверкающей передаточной цепью, необычным сидением. Он этот «каникулярный механизм» даже во сек увидел, как садится на него, как садятся на подобные аппараты все освободившиеся от школьных премудростей ученики, как они, все одновременно, начинают звенеть в звоночки, прицепленные к этим «каникулам», и лишь после этого все начинают разъезжаться в разные стороны, туда, о чём все так возбуждённо говорили. Маленькому мальчику, в будущем автору вот этих строк казалось, что все эти « каникулы» хранятся в каком-то школьном складе, в подвале и извлекаются оттуда, когда заканчивается четверть и – впереди свобода, новые впечатления, общение с друзьями, и всё это – на «каникулах». Всё это, повторимся, он увидел во сне и ждал этого, жаждал, даже научился ездить на привычном велосипеде, с трудом, но научился, а потом, позднее, выяснилось, что поездки, если они и были, то чаще всего либо к бабушке в деревню, либо в пионерский лагерь, и не на привидевшемся во сне чудесном механизме, а в обычном автобусе. «Ларчик-то просто открывался», но буйство фантазии помнится до сих пор, вот уже более пятидесяти лет, и чувствуется лёгкое сожаление, что скака так и осталось сказкой. Но ведь пели же: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью». А может, этот сон видел не только будущий автор, но и другие люди, которым тоже куда-то хотелось умчаться на собственных «каникулах»? А может, всё это ещё будет? Кажется, об этом пела ещё певица Пугачёва. А чего ей врать-то?


Не сможешь, не осилишь; а надорвёшься, не поможешь
Аристотель, сын Никомаха, всегда отличался усидчивостью. Папаша его, уже упомянутый Никомах был врачом при дворе македонских царей и дал сыну необходимый посыл – всегда держаться рядом с властителем и пользоваться благами, перепадающими по мере возможностей. Этот урок (как и многие другие) многомудрый сын усвоил и отложил глубоко в голове. Отталкиваясь от одной мудрости, Аристотель развивал и ширил другие. Он отправился в Афины и поступил там, в возрасте семнадцати лет в Академию Платона, на момент поступления это был 367 г. до н. э. Через несколько лет Аристотель сам сделался преподавателем в Академии и делился своими знаниями с постоянно прибывающими неофитами. Надо отметить, что тяга к знаниям в древней Греции (Элладе) была высокой, больше дальше, чем в настоящий момент, но это уже вопрос из других кондиций. Аристотель сделался полноправным членом содружества философов платоников. Зачастую он спорил со своим учителем, то есть с Платоном, так как чувствовал свои мысли и рассуждения не менее убедительными, чем у оппонента. Широко известное высказывание «Платон мне друг, но истина дороже», как раз и принадлежит Аристотелю, и он эти слова повторял не раз, красуясь и поводя бровями.
Надо признать, что Аристотель в то время был собою хорош, плечист, рукаст и – главное – головаст, то есть обладал не только объёмистой головой, что можно видеть по сохранившимся бюстам, но и неплохой растительностью, вьющейся шевелюрой и бородой, которые делали его представительным. Ещё необходимо сообщить читателю, нашему любопытному читателю, что во времена античных Олимпийских игр соревнования философов, их диспуты, включались в олимпийские игры и эти соревнования привлекали толпы слушателей и зрителей. Надо учитывать, что в древней Греции в те времена успехом пользовался культ тела (культуризм исходил как раз оттуда) и философы, учителя и ученики не считали для себя зазорным заниматься атлетизмом и не раз случалось такое, что словесная перепалка заканчивалась кулачным боем, где своё мнение отстаивалось с применением силы. Здесь ещё необходимо сообщить, что настоящее имя Платона – Аристокл, а Платоном его прозвали (дословно это означало – «широкий») сначала за широкие плечи, а потом версия поменялась, что за широкий лоб. В кулачных боях Платон часто побеждал и не случайно: он в своё время стал чемпионом в панкратионе. Это такой силовой вид спорта, среднее между борьбой и кулачным боем.
Это всё интересно, но мы рассказываем об Аристотеле. Около двадцати лет провёл он в Академии Платона, пока тот не умер в 347-м году всё ещё до н. э. Тогда Аристотель внезапно вспомнил о том посыле, которым его снабдил родитель и направил свои стопы в город Атерней, где правил царь Гермий, тоже ученик Платона. Это то, что для уважаемого философа было нужно, вот только редко случается так, как нам бы хотелось, чтобы шло. Царь Гермий, взявший под покровительство Аристотеля, «приказал долго жить»; конечно, не сразу, года так через три. Пришлось учёному податься в другой город, в Метилен, что находился на острове Лесбос, прославленный поэтессой Сафо (более правильно – Сапфо). В Метилене Аристотель пробыл недолго. Уже на следующий год македонский царь Филипп II нанял его для воспитания своего сына Александра (того самого – будущего Александра Македонского). Так Аристотель сделался обладателем синекуры, воплощённой мечты поэта. Аристотель сделал всё возможное: юный просвещённый царь сделался величайшим завоевателем мира, подмяв его под себя почти весь, но споткнувшийся об Индию. Но, задолго до этого, то есть в 335-м году (до н. э.) Аристотель перебрался в Афины, где основал собственную философскую школу, как у Платона или Сократа. Это был гимнасий неподалёку от храма Аполлона Ликейского, и потому школу стали называть Ликей, а в современный период можно вспомнить такой учебное заведение, как лицей. Теперь вы знаете, «откуда уши растут». Свои лекции Аристотель любил излагать, двигаясь по аллеям сада, раскинутого поодаль от школы, наслаждаясь видами природы. Отсюда и ещё одно название Ликея – перипатетическая школа. Это произошло от слова «перипато», то есть «прогулка». Можно вспомнить и другое слово «патетический». Примерно так излагал свои мысли Аристотель, то есть торжественно, гордясь собой. Позднее, в 323-м году, после смерти Александра Македонского, когда начался антимакедонский мятеж в Греции, начали вспоминать все обиды, которые люди получили от этого режима, и Аристотеля пришлось покинуть Афины и забыть про Ликей. Но это было потом, а пока что давайте присоединимся к толпе слушателей, которые тянулись за Аристотелем и слушали его панегирик, в одном из которых он заявил: «Не хорошо многовластвование: один да будет властитель». Теперь эта фраза сделалась афоризмом, а тогда была темою лекции; мы же «семимильными» шагами двинемся прямо сквозь время и очутимся … во Франции, в конце восемнадцатого века, где познакомимся с интересным человеком, Антуаном де Риваль. Не знаете такого?
Тогда сделаем небольшое отступление. Из исторической области Пьемонт, что расположена в северной части Италии, во Францию перебралось семейство Ривароли, а глава семьи открыл в небольшом французском городке на юге Франции постоялый двор с таверной «Три голубя». Антуан был его сыном. Сначала он помогал отцу в таверне, а потом подался в Авиньон и поступил учиться в семинарию, закончил это духовное училище, сделался священником и даже какое-то время служил в каком-то из храмов Лиона. Но имел Антуан нрав непоседливый и даже ершистый, что для священника не очень-то и подходит. А потом …
Сделаем небольшую остановку и вспомним драматурга Пьера Огюстена Бомарше с его знаменитыми комедиями, в которых он описал плутоватого хитроумного слугу, пускающегося на различные выдумки, чтобы получить то, что ему необходимо. «Фигаро здесь, Фигаро там», ну, и так далее. Так вот, Антуан Ривароль и был таким живчиком. Он даже внешне напоминал этого персонажа. Такой же был гибкий, подвижный, с умными глазами и изменчивым лицом, умел подражать моде и быстро встраивался в ситуацию. Есть вполне обоснованная версия, что именно с Ривароля Бомарше списывал своего героя. Вот только, в отличии от комедийного слуги, этот человек имел далеко идущие амбиции. Во-первых, Антуан перебрался в 1776-м году в Париж, во-вторых, добавил к своей фамилию частичку «де» и объявил себя графом. В-третьих, начал встречаться с популярными людьми, был представлен Вольтеру, посещал салоны, был блестящим полемистом, отличающимся едким и безжалостным остроумием, сотрудничал с журналами, был в курсе всех политических пертурбаций, включая и то, что потом было названо Великой Французской революцией, которую сначала самоназвавшийся граф приветствовал, но в которой впоследствии разочаровался и сделался приверженцем монархического строя. Вот одно из его высказываний, сделанных им в салоне … не помним уж в каком:
«Слишком большая власть, внезапно обретённая одним из граждан при республике, превращает последнюю в монархию или кое-что ещё похуже. Народу всегда наследует деспот».
Вообще-то первоначально Антуан Ривароль, то есть уже де Ривароль, а потом и вовсе – де Риволь, хотел высказаться в адрес Робеспьера, который стремительно двигался в сторону диктатуры, но потом оказалось, что это высказывание годится и для Наполеона, а нам кажется, уже теперь, что это сказано практически про каждого авторитарного лидера. Гитлер ли, Сталин ли, разве это не годится для их характеристики? Или для более свежих политиков, желающих объявить себя «отцом нации».
«Истина лежит посередине». Ещё одно высказывание, принадлежавшее замечательному остроумному писателю, Ежи Лецу. Давайте же подумаем, кто прав, Аристотель, с его прославлением лидера, или Антуан Ривароль, с его утверждением, что последний становится тираном, если его не сдерживать. И вот здесь высказывание Леца очень даже к месту. Но что же может – посередине.
А посередине находится демократия, от греческого слова «демос», то есть народ. Это такое государственное построение, где основой власти является народ. Интересно, что в фантастике, где описывается Будущее, почти нет упоминания формы власти. Там, почти везде говорится про некий Совет, всепланетный или даже больше того. Почему так? Априори считается, что общество будущего состоит из людей образованных, честных, отвечающих за последствия своих решений и им не нужен тот, кто направляет их, руководит ими.  Они и сами «с усами». Об этом ещё говорил Михаил Бакунин, один из разработчиков идей анархизма (первым был Джерард Уинстэнли). Мы не будем описывать того, как философы , мыслители мечтали образовать народ, сделать его самодостаточным, независимым ни от кого, умеющим самоорганизоваться для любых нужд. Что же касается высказываний Аристотеля и Антуана Ривароля, то давайте послушаем цитату человека умного, совестливого:
«Власть одного человека над другим губит прежде всего властвующего». Это сказал Лев Николаевич Толстой. Не правда ли, наводит на размышления?


Настоящее милосердие
День начался очень неудачно. Впрочем, как и предыдущий день. Помнится, что и перед ним был не из лучших. Для собаки важна удача, особенно если это собака, как бы это выразиться … без определённого места жительства и – увы! – без определённого хозяина. А ведь это для собаки очень важно. Это для собаки даёт цель её жизни – быть нужной и чувствовать эту свою нужность. И – это тоже немаловажно – чтобы хозяин накормил, чтобы бросил хотя бы кость, хоть изредка, пусть даже не каждый день, но если знаешь, что ты кому-то нужна, то можно и потерпеть. Немного. Или сколько надо. Но если ты из категории собак бродячих, то здесь как раз и нужна удача. Удача наткнуться хоть на что-то съедобное. Перечень свободного может расшириться по мере увеличения чувства голода. Но хоть воды можно испить вволю. Конечно, если не забредать в район пустынь. Но, чтобы попасть туда, надо быть редкостным дураком, или уже совсем невезучей собакой.
Собака склонилась над лужей и принялась лакать оттуда, шумно вздыхая. В отражении она видела себя и это отражение её не радовало. Облезлая шкура, торчащая клочьями шерсть, а эти рёбра … господи, да они выпирают сильнее, чем рёбра батареи парового отопления, а ведь это опасно для шкуры, которая и так держится на честном слове, что найдёт что-нибудь на предмет питания. А попробуй здесь найди, когда ничего нет, что можно разжевать зубами. Да, и зубы уже начали шататься от недостатка витаминов, а где же их найти, витамины эти. Тут или хоть что-то пожевать, или витамины. А что это там на горизонте?
Пошатываясь на ногах, которые уже не хотели двигаться, собака вскарабкалась на пригорок. Сюда, а может и мимо, двигалась толпа людей, которые выглядели не лучше собаки, разве что были одеты в одежду, да ещё тащили с собой плакаты. Из них собака смогла разобрать, что это идёт поход безработных, что направляются в Вашингтон и требуют каких-то для себя прав.
Собака вздохнула. Вот ведь люди, до чего дошли. Вместо того, чтобы что-то для себя взять, они это требуют. Может, и им, бездомным собакам, тоже составить свой марш. Интересно, как бы это выглядело? Собака начала перебирать лапами, словно тренируясь для будущего парада. Сама же она думала, что негоже, когда живот касается хребта, тем более, что своего собственного. Природа предназначила им удаляться друг от друга, а тут …
Тут от колонны идущих людей отделился один, довольно молодой человек и довольно бедно одетый, худой, но … всё остальное можно было отнести к «но». Тёмные, скорее даже каштановые волосы, хоть и торчали длинными космами, но вместе с тем и красиво вились локонами. Лицо было худым и костистым, но эта худоба казалось аристократичной. Он казался тощим, но вместе с тем, казалось, что стоит его накормить, как он станет крепким, и уже сейчас плечи его был достаточно раздвинуты, а лицо, хоть и покрыто пятнами грязи, но веснушек и загара всё-таки было больше. И – самое главное! – в руке его была зажата большая кость с кусками свисающего мяса, прекрасная, как … как … как то, что можно съесть. Молодой человек, каким-то непостижимым образом, стал обладателем этой замечательной кости, которая (даже наверняка!) является «мозговой», решил, что одной кости слишком мало, чтобы разделить её среди многих и вот сейчас старается отстать от колонны, чтобы ею, то есть костью насладиться, как может насладиться мясом голодный человек, или костью – голодная собака.
Увидав всё это, собака, словно притягиваемая невидимым магнитом, которому невозможно противиться, поползла к молодому человеку, припадая тощим брюхом к рытвинам дороги: только так можно было уверить человека, обладателя сказочной костью, что с ней, собакой, можно поделиться.
Пока наша бедная (и очень голодная) собака и молодой человек неуклонно сближаются, скажем несколько слов про этого человека. Дело в том, что у него было два имени. Вот у вас одно имя. Ведь так? А у него – два, и оба вполне официальные. Дело в том, что когда он родился, его звали Джон Гриффит Чейни, по отцу – ирландцу- астрологу Вильяму Чейни, которым увлеклась учитель музыки Флора Веллман, тоже страстная спиритистка. Плодом их общего увлечения и стал младенец, названный Джоном Гриффитом. Но ещё до того, как тот появился на свет, Вильям Чейни потребовал от Флоры, чтобы она сделала аборт, а когда та отказалась (и даже пыталась покончить с собой, потому что происходила из набожной семьи), бросил её, решив, что лишняя  обуза ему ни к чему. Флора даже хотела дать маленькому Джону свою фамилию, но всё это затянулось и за малышом ухаживала Вирджиния Прентисс, бывшая рабыня, которая до конца жизни осталась преданной вскормленному ею малышу, а потом известному человеку. Это произошло в 1876-м году. Надо добавить, что Флора Веллман поставила для себя целью срочно выйти замуж и – за несколько месяцев нашла для себя такого человека. Это был инвалид, ветеран Гражданской войны между Севером и Югом Соединённых штатов, и звали его Джон Лондон. Он взял в жёны Флоры Веллман и усыновил малыша, который получил имя нового «отца», то есть тоже стал Джоном Лондоном. Чтобы отличаться от отца, себя он стал называть Джеком, что было уменьшением от Джона, как бы Джон-младший.
Наверное, вы уже догадались, что речь идёт о Джеке Лондоне, одном из классиков американской приключенческой литературы. Но все эти успехи были ещё впереди, а пока что юный Джон Лондон столкнулся с самой суровой стороной жизни. Их семья всегда нуждалась в деньгах. Поселились они в бедном районе Сан-Франциско. Вместе с Джоном Лондоном-старшим в семью пришли две его дочери. Юному Джону (Джеку, как он себя называл, а потом это стало его псевдонимом) пришлось зарабатывать, ещё будучи школьником. Он продавал утренние и вечерние газеты, умудряясь это совмещать с уроками, а по выходным трудился в кегельбане, расставляя сбитые игроками кегли. Прибирался он и в пивных павильонах, что размещались в парке, так что на обычные радости  детства постоянно не хватало времени, да и возможностей.
Надо добавить, что тогда в стране бушевал жёсткий экономический кризис и работу найти было сложно. Работодателям было проще платить детям, которые согласны работать за гроши. Джон Лондон-старший пытался заняться фермерством и этим зарабатывать на жизнь, но его жена, Флора подталкивала к всяческим авантюрным прожектам, пытаясь нащупать пути для быстрого обогащения, но всё как-то не получалось. Из Сан-Франциско семья перебралась в Окленд, где юный Джек наконец закончил школу. В возрасте четырнадцати лет он устроился рабочим на консервную фабрику, но позднее уволился оттуда. Работа была настолько тяжёлой и однообразной, что он почувствовал (по его признаниям), что становится автоматом и может потерять человеческую сущность, то есть стать рабочей скотиной, получеловеком. На фабрике он насмотрелся на подобных роботов и испугался, что сам станет таким. У своей кормилицы, Дженни Прентисс, он занял 300 долларов, на которые приобрёл старенькую шхуну «Рэзэл-Дэзэл», на которой начал собирать устричные раковины и сдавать их в рестораны. Дело у него пошло и скоро на него работало уже несколько человек, которых называли «устричные пираты». Это и в самом деле был нелегальный бизнес. Обычно за этим следуют более серьёзные последствия, но Джек сумел заставить себя бросить налаженное дело и перейти в рыбацкий патруль. Позднее об этих временах и событиях он написал сборник рассказов, которые так и назвал – «Рассказы рыбацкого патруля». В пятнадцать лет он уже вёл жизнь взрослого человека, отвечающего за свои поступки. У него даже была подруга. Уже в те времена  он начал делать наброски первых рассказов.
В 1893-м году он бросил всё и нанялся матросом на промысловую шхуну «Софи Сазерленд» и отправился охотиться на котиков в Берингово море. Роман «морской волк» написан по этим впечатлениям. Конечно, гораздо позже. Через год, в 1894-м Джек отправился с другими безработными в общий поход. Там он и встретился с собакой, той, с которой и начался наш рассказ.
Бедная, голодная собака, она смотрела горящими глазами на человека, который держал вожделенную кость в руках. Она начала подползать в нему, едва слышно поскуливая и крутя не только хвостом, но и всей своей кормовой частью. Собакой овладел приступ голода, от которого люди, самые совестливые, становились разбойниками и отнимали у других всё, что получалось отнять. Но собака не бросилась на человека, она его молила. И человек задумался. Он сам испытывал голод. Не будем рассуждать, каким образом у него оказался этот кусок. Он заговорил.
– Я могу тебе бросить кость, но это не будет милосердием по отношению к тебе, друг- пёс, настоящее милосердие, если я поделюсь этой костью с тобой, разделю её между нами, когда я голоден не меньше тебя.
Сказав это, человек действительно сделал этот щедрый дар, и они сидели рядом и обгладывали кость, поглядывая друг на друга. У собаки были понимающие глаза человека, которые говорили … много чего говорили. И из этого неслышимого рассказа родились, со временем и «Белый клык», и «Зов предков», и «Джерри-островитянин». А этот свой поход вместе с бездомными Джек Лондон вспоминал не раз. Одним из впечатлений стал рассказ «Любовь к жизни». Что же касается собаки, то она сгинула неизвестно куда, хотя в памяти осталась надолго и автор помог нам увидеть её воочию и даже подружиться с ней, как умеет подружиться человек, знакомый с настоящим милосердием. 


Мудрость – это пространство между парадоксом и софистикой
Известно, что всё в нашем мире относительно. Относительно чего, спросите вы? И будете правы в своих предположениях. В нашей жизни (в общем целом) бывают взлёты и падения. Этот как график работы предприятия. Или государства. Вот оно растёт, развивается, строит фундаменты для дальнейшего роста, а потом – бац!! Один кризис за другим, катастрофическое падение производства, локдауны и – как следствие – выпирание разных фундаметалистических течений религий, которые говорят о величии Бога и противоречии ему со стороны человека, который пытается, через образованность свою необоснованную приравняться с … сами знаете с кем, то есть создают базу для безусловной деградации.
Вероятно, история человечества много сложнее той, что нам разрешают иметь. Интересно бы заглянуть в архивы Ватикана. На протяжении многих веков клиротические силы тщательно вымарывали всё, что не вписывается в «матрицу» Библии. Неизвестно сколько существовало цивилизаций, которым отказали в праве остаться в истории. Взять хотя бы Америку, особенно Южную, с цивилизациями майя, инков, тольтеков, о которых мало что известно, кроме приверженности к дьявольским культам. Или рассмотреть государства Ближнего Востока. Больше повезло Европе. Нам разрешили помнить о Греции, откуда вышло большое число учёных и философов, живших три, пять и более тысячелетий назад. А, для сравнения, развитие философской школы в Англии, Германии, да той же Чехии на протяжении каких-то пяти сотен лет дал тот толчок к наукам, которые вылились к настоящему моменту в тот уровень цивилизации, какие мы и имеем на настоящий момент. А ведь если бы не было провала на Средневековье, то что бы мы имели к нашему времени? Да мы бы имели в Настоящем то Будущее, о котором читаем в фантастических книжках, понятно, что те, кто читать ещё не разучился. Это всё могло бы быть сегодняшним днём и (даже!) днём вчерашним. А что мы имеем сейчас? То, как «космонавты» дубасят «демократизаторами» недовольных имеющимся Настоящим. И что уже сейчас строятся предпосылки для погружения, уже тотального, в новое Средневековье, с мобильниками, автомобилями и всеобщей безграмотностью. Как там у Брэдбери в «451 градус по Фаренгейту»? Но мы не будем на этом заострять на этом внимание.
Окунёмся снова в античность, чтобы погрузиться в ту мудрость, которая была перманентным состоянием общества, что не исключало наличие тиранов. А хотелось бы нам привлечь твоё внимание, о читатель, к такому человеку, как Демокрит. Что это за человек? Это чудо, а не совсем человек. Хотя … в тогдашней Греции таких было немало. Это некий Диоген ходил с фонарём в руках среди толпы и, якобы, пытался найти человека. Это он так самовыражался. Помните названия этого рассказа? Вот и мы об этом. Настоящих людей было предостаточно. Просто Диоген хотел выделиться среди них, себя показать. Был от аскетом, и стоиком, и даже жил, по историческим слухам, в бочке, что стало поводом для карикатур в семидесятых годах века двадцатого, через два с лишим тысячелетия после этого Диогена. Но мы сейчас не о нём, а про Демокрита.
Что отличает одного человека от другого? По нашему мнению – глаза, но не цвет, размер или форма, а сам взгляд, который выражает внутренний мир человека, его душу, если вам угодна такая трактовка. Взгляд Демокрита отличал его от остальной толпы. А в прочем это был обычный человек, просто он был мыслителем, наполняющим содержанием слова. Он считается создателем атомистического учения, образа физики античных времён. Но идея об атомах, из которых составляется всё в нашем мире, говорилось и до него. Так Демокрит сам был учеником другого философа, Левкиппа, который эту тему развивал раньше. Просто у Демокрита это получилось сформулировать лучше. Необходимо отметить, что учёные тогдашнего времени были очень разносторонни. Их интересовали самые разные вещи и дисциплины. Своим умом они пытались познать всё, почти всё, что можно постигнуть. «Дайте мне точку опоры, – говорил Архимед, ещё один из корифеев науки, – и я переверну весь мир». Конечно же, он говорил метафорически, подразумевая постижение тайн материи. Возьмём нашу историю, чтобы было понятней, Михаил Васильевич Ломоносов, считающийся выходцем из простонародья (есть и другие версии). Талантливый от природы, он сначала занимался самообразованием, в частности перечитывая античную классику, потом, вместе с отцом отправился в Москвы и поступил там в славяно-латинскую академию, потом перешёл в Киево-Могилянскую духовную академию, после которой посещал Академический университет в Санкт-Петербурге. Но на этом молодой Ломоносов не успокоился, а отправился в Германию, где поступил в Марбургский университет. Среди преподавателей там был философ Христиан Вольф, который отмечал как таланты российского студента, так и приверженность к разгульной жизни. «Талантливый человек, талантлив во всём», – сказал Альберт Эйнштейн, и эту аксиому подтвердил Ломоносов своей последующей деятельностью. Занимаясь химией, он переключился на физику, был среди создателей громоотвода (молниеотвода), интересовался астрономией и через это изучал состав атмосферы на Венере, интересовался минералогией и горным делом, изучал тепло и распространение его, а также возможность использования Северного морского пути вдоль северного побережья России для развития мореходства. Кроме этого (и много чего ещё) Ломоносов занимался поэзией и разрабатывал на научной основе поэтические стопы. Раньше стихи в России были тяжёлыми и сложными, но после работ Ломоносова сделались гораздо мелодичней. Заслуги Михаила Васильевича отмечал ещё Пушкин и использовал новые методики. Отмечен был Ломоносов и на поприще художника. Он разработал технологию получения цветного стекла на бисерной и мозаичной фабрике и первый начал делать портреты из мозаики с помощью смальты. Заканчивал он свою научную карьеру просветителем, призывая всех к образованию и получением через это прибылей для конкретного пользователя и для государства. Его сравнивали с Леонардо Да Винчи, который был гениальным инженером, механиком и столь же талантливым живописцем.
Но начали мы с Демокрита. Занимался он разными науками. Начав с атомистической физики,  он уделял много внимания космогонии и гносеологии. От Демокрита остались и его труды по этике. К примеру, сравнивая бедность и богатства, он рассуждал так:
«Бедность и богатство – суть слова для обозначения нужды и изобилия. Следовательно, кто нуждается, тот не богат, а кто не нуждается, тот не беден».
Насколько этот постулат верен в обществе, где слишком многое зациклено на получение прибылей, как самоцели, но нет конкретных обозначений, как этими прибылями распорядиться для развития общества? Да и нужно ли это тем, кто стоит на верхушке властной «пирамиды». Может, у них свои видения о государстве и всем, что с этим связано?


Это как смотреть
Считается классическим высшее образование то, которое отталкивается от эллинской культуры, начиная с мифологии и заканчивая многочисленными трактами древних мудрецов. С этого образование начиналось и двигалось дальше бодрыми шагами. Конечно же, изучался параллельно древнегреческий язык и латынь, если речь шла об римском праве и юриспруденции. Постепенно от древних языков стали отступать, да и студенты всё больше роптали, что нечего голову лишними знаниями загружать, что всё необходимое можно найти в Интернете, нужно всего лишь тыкнуть пальцем в поисковик. Александр Яковлев из группы «Биоконструктор», игравшей синтезаторную музыку, пел особым «синтетическим» голосом: «Нажми на кнопку, получишь результат». Не правда ли, всё это напоминает искушение Змия из библейского Эдема? Мол, стараться не надо, надо всего лишь тыкнуть пальцем. Да и на верхах стали рассуждать похоже, что не надо создавать сложные производства, достаточно закупать уже конечный продукт. Свои заводы стали закрывать, а вместо устаревшего оборудования ставили импортные линии по сборке чего-либо из завезённых комплектующих. Мол, Китай, Южная Корея, Индия, а до них Япония именно так свою экономику ставили. Может быть и так, но с образованием, тем более с высшим, надо действовать аккуратней.
Как-то принято делить не только граждан, но и целые государства по сортам: первый, второй и так далее, как повезёт, насколько государство себя активно продвигает. И каждое государство считает себя на первом месте, а соседей – на втором или даже ниже, зависит от того, что хотят иметь. К примеру, была Австро-Венгерская империя, но после Первой мировой войны распалась. Австрия считала себя страной первого сорта, ну а остальные … Короче говоря, остальные решили быть самостоятельными, пусть и менее богатыми. Другой пример – Югославия. Сербия считала себя главной республикой, той державой, которая должна управлять соседними республиками. Как вы помните, всё закончилось большой кровью, а на Сербию наложили санкции, тогда как Словения, небольшая часть бывшей Югославии, сумела организовать у себя такую экономику, что, не имея больших запасов сырья, сделаться развитой и процветающей больше, чем Сербия, имевшая больше ресурсов. Как потопаешь, так и полопаешь. Ещё один пример – Чехословакия. Мы так и привыкли их называть – чехословаками. Помните, из уроков истории, корпус пленных чехословаков находился в Сибири и угрожал восстанием, во времена нашей гражданской войны, в бытность ещё адмирала Колчака. Картой чехословаков пытались играть несколько участников, но кончилось всё тем (для чехословаков), что их отправили на родину. Мы продолжали их считать одним народом, но они думали по-другому и всё-таки разделились на чехов и словаков, пусть и почти через восемьдесят лет после образования этого союза двух участников.
Теперь мы подобрались ближе, к Советскому Союзу, прямому наследнику Российской империи. После того, как последняя прекратила быть, большевики, под управлением Ленина, отпустили всех бывших сателлитов империи, но, посредством коммунистических партий национальных провинций притянули их обратно, якобы по собственному желанию. Мы здесь вовсе не собираемся проводить урока истории или утверждать разные истины. К примеру, Польское княжество отказалось входить обратно в союз с РСФСР, равно как и Великое княжество Финляндское. Против Польши Пилсудского даже был военный поход, кампания, которым управлял Будённый, Сталин и ещё кое-кто. Поход не удался, а Сталин в тех пор к Польше относился настолько плохо, что потом, 1939-м году пошёл войною.
Но это всё было и прошло. Мы просто хотели напомнить некоторые исторические моменты, о которых как бы забыли, но которые всё равно остались. Россия себя чувствовала выше прочих участников распавшегося Советского Союза. До такой степени выше, что считала возможным отщипывать те кусочки территорий, к которым привыкла , как бы к своим. Или своим, без «как бы». При этом имелось в виду, что прочие бывшие партнёры даже не могут считаться полноценными государствами. Это не говорится про азиатские республики, которые начали скатываться к ханствам, но про Украину намекалось. Вспомнилось и про Новороссию, которой Украину наделили, когда большевики подписали мирный договор с кайзеровской Германией, и Россия признала себя проигравшей войну стороной, и большевики передали Германии Западную Украину и Западную Белоруссию, которые отошли позднее Польше, потому как в самой Германии начались некоторого роде пертурбации и там появилась Веймарская республика. Новороссия должна была компенсировать Украине оторванную часть. Потом, уже позднее, передали и Крым, посчитав, что в составе Украины там можно будет легче решить вопрос воды, которая всегда была проблемой на полуострове. Чисто организационный вопрос.  Никто ведь тогда не думал, что братские народы, как лебедь, рак и щука будут направлять своё движение в разные стороны.
Не станем говорить про остальные республики (и там есть что рассказать), а сосредоточимся исключительно на Украине. Кстати, Украиной это государство начали называть в Речи Посполитой. Мол, там край Европы, а дальше начинается Московия и дикие племена кочевников. В России это место именовалось по-другому – Малороссия. Или Малая Россия. Учитывая, что Русь, образование её (суть – создание) шло с Руси Киевской. Считалась, что Русь состоит из Руси Великой, Руси Малой и Руси Белой (примерно это – нынешняя Белоруссия – видно по названию). Новороссия, или Русь Новая тогда ещё не была сформирована и появилась позднее, чуть ли не после Перта I.
Малая Русь, или Малороссия, это настоящее сформировавшееся за века государство, имеющее историю, не всегда завязанную на России. Формировали эти территории люди, которые не пожелали связывать себя отношениями с Русью Великой, погрязшей в крепостничестве и делающей свой народ – рабским (суть – крепостным). До сих пор находятся люди, считающие себя культурными, которые называют крепостничество- особой российской формой патриотизма, то есть народ должен быть рабом и получать от этого удовольствие. Может, это такая форма мазохизма?
Однако вернёмся опять к Малороссии. Она имела свой этнос и свою культуру, которая начинает формироваться, как только у народа (этноса) появляется чувство самодостаточности. Можно вспомнить разных персонажей украинской культуры. Тарас Шевченко, Леся Украинка. Николай Гоголь стоит отдельно. Он много сделал, написал немало про украинский этнос, но славу поехал искать в Россию. Потом подался в Италию, и так, до конца жизни не смог найти себе места, мечась между любовью к Родине (и России, и Украине), любовью к матери, к религии и … и …
Мы хотели поговорить о Сковороде, Григории Саввиче Сковороде. Сначала – внешний образ. Представьте себе – Сервантеса, того самого – Мигеля Сааведру. Он был высокий, худощавый, с задумчивым, почти всегда печальным лицом, с высоким лбом, обрамлённым причёской, коротко стриженный. Эти описание подходит для обоих писателей. Оба имели нелёгкую жизнь и оба с честью прошли через все трудности и после смерти были названы – великими. Только со дня смерти Сервантеса прошло почти четыре сотни лет, а Сковорода появился позже и умер в конце 1794-го года. Чуть больше двухсот лет. То есть ещё не до конца осознали эту замечательную личность, которого некоторые презрительно именуют бродягой, который поучал людей нравственности.
Был Григорий сыном простого казака Савки Сковороды. Но был он человек, который тянется к просвещению. Его и направили учиться в Киевскую духовную академию. Был Григорий человеком разносторонним, всем интересующимся. Направили же его в Санкт-Петербург в придворную певческую капеллу, которая исполняла в основном песнопения духовного содержания, но потом его из той капеллы удалили и заставили продолжать учиться в духовной академии, но к тому времени Григорий реши от этого дела увильнуть и изобразил … сумасшествие. Пришлось удалиться не только из бурсы, но и из Киева. Решил устроиться Григорий при генерале Вишневском и выехать за границу. Устроился он на должность церковника, потому что имел представление, что и как надо делать. Немало он походил по европейским пространствам, преимущественно – своими ногами по дорогам Венгрии, Австрии, Германии, Италии и, конечно же, Польши. Путешествовал Сковорода не просто так, а знакомился с достопримечательностями, с учёными людьми, с поэтами, музыкантами, перенимал у них опыт. Позднее вернулся в Россию и устроился в Переяславле на место учителя поэзии и даже написал «Руководство о поэзии». Он начал там учительствовать и вёл свою дисциплину настолько интересно, что местный епископ попытался одёрнуть его и потребовать учить «как должно», Сковорода пробовал возразить ему и доказывал, что он может преподавать гораздо лучше, но всё кончилось его увольнением. Сковорода отправился в Харьков и устроился там … преподавать поэзию в коллегиуме. И снова его методики подверглись остракизму. Пришлось Сковороде сделаться странником. Отсюда и обвинения его в бродяжничестве. Зато Григорий сделался самостоятельным. Никто не мог его одёргивать и заставлять делать, как это полагалось делать.
Мы не станем следовать невидимой тенью за Григорием Саввичем, шаг за шагом, наблюдая за его жизнью; у нас нет такой задачи. Жизнь его в достаточной степени освещена, в последнее время признаны многие его достоинства. Он входил в гости и заводил с хозяевами умные речи, провоцируя тех на ответы, делая это, как опытный театральный режиссёр, создавая условия для театрализованного представления, действующие лица которого сначала не замечают развёртывающего события, а потом сами увлекаются, что в нём задействованы и играют самих себя, а Сковорода раскрывает в них лучшую, нравственную сторону и порой людям нравится это и они стараются сохранить себя такими, но – увы! – сама жизнь не дозволяет им этого; она слишком зациклена на иные лекала. И людям приходится становиться какими они были, сохраняя в себе лёгкое сожаление. Конечно, всегда можно настоять на своём и стать чем-то особым, почти небожителем, но несвободным в своих попытках сделать что-то действительно нужное.
Нам кажется, что мы не совсем ясную нарисовали картину. Тогда позвольте вам процитировать высказывание Григория Саввича:
«Кто стыдится признать недостатки свои, тот со временем будет бесстыдно оправдывать своё невежество, которое есть наибольший порок».
Неправда ли, кажется, что Сковорода говорит о нашем времени, когда многие люди стыдятся что-то там знать, чем-то там интересоваться, беззастенчиво выуживая искомое из Интернета и тут же забывают о нём, как только перестают в нём нуждаться. О пороке как-то не принято и задумываться. Если ты что-то не видишь, то и огорчаться этому нет нужды. Тоже кажется истиной.


Пустячок
Посмотрели мы на наши миниатюры и оказалось, что у нас образовался некоторый перевес на героев с мужественными лицами, хотя в жизни случается с точностью до наоборот, то есть надо, непременно надо сказать несколько слов и про женщин, и не несколько слов, а, по возможности – гораздо больше. К примеру, давайте послушаем одного из авторитетнейших людей своего времени. Да вы его хорошо знаете. Это – Николай Васильевич Гоголь, умнейший человек, замечательный литератор, мастерски владеющий словом. Какую бы он мог прожить замечательную жизнь, какие бы услышал восторженные речи от поклонников и читателей, но … он был весьма сложным человеком, который мог заглянуть в суть вещей и увидеть там много больше обычного человека и это его в конечном итоге раздавило.
Сейчас мы к этому подойдём.
Как это известно, родился будущий классик русской литературы на Полтавщине, в Миргородском уезде, в местечке Великие Сорочинцы, в семье помещиков средней зажиточности. Отец Гоголя, Василий Афанасьевич, происходил из рода, который состоял преимущественно из священников, хотя сам служил при Малоросском почтамте. Мать Николая, Марья Ивановна, в девичестве – Косяровская, слыла первой красавицей в округе, пользовалась большим успехом и – как следствие – замуж вышла уже в четырнадцать лет. Была Марья Ивановна тоже очень набожной женщиной и её рассказы юному Николаше о Страшном суде запали тому в память навсегда и прорывались в его творчестве. Кстати сказать, был Николай Васильевич в молодости очень симпатичным, этим он пошёл в маму и часто советовался с ней, когда встречался с жизненными трудностями. Кроме Николая, в семье было ещё пятеро детей и все они ожидали к себе внимания.
Учиться Колю Гоголя послали в Полтавское уездное училище, в котором тот не отличался прилежностью в получении знаний и высокими отметками. Чтобы не отставать, он брал дополнительные уроки у местного учителя Гавриила Сорочинского, а потом перешёл учиться в Нежинскую гимназию высших наук, так как маменька непременно настаивала на продолжении учения, чувствуя за сыном высокое, необыкновенное будущее. В гимназии имелся свой театр и Коля проводил там время больше, чем все прочие учащиеся. Сначала он выполнял обязанности декоратора, а потом стал участвовать и как актёр, играя одну роль за другой, используя свою внешность и чувствуя, как эта игра раскрывает в нём таланты. Именно тогда Коля Гоголь начал сочинять стихи и придумывать особенные рассказы на малоросские темы, в которых были задействованы местные колориты и сказочные сюжеты. Там у него начала складываться поэма «Ганс Кюхельгартен», с которой, окончив гимназию, Гоголь отправился, в сопровождении ближайшего друга, Данилевского, в Петербург, покорять этот город, столицу державы мирового уровня.
Представьте себе юного провинциала, с симпатичным лицом, с романтически длинными  волосами, хорошо одетого, в цилиндре и перчатках, как полагалось человеку из высшего общества, который начал штурмовать журналы с изданной книжкой своей поэмы. Он, представившись псевдонимом – В. Алов, ждал восхищения окружающих, особенно дам, особенно – молоденьких девушек, и – хотя внимания к нему хватало, но вот успеха как поэта у него не получилось, хотя он пытался показать себя (и своё творение) лучшим критикам, к примеру, Василию Жукову, Петру Плетнёву, где Гоголь познакомился с Пушкиным и – подружился. Пушкин и раскритиковал его как поэта, но восхитился им как писателем, прочитав несколько прозаических опусов. С восторгом отметил Пушкин эти литературные удачи. С восторгом отметили Гоголя девушки, посещающие творческие вечера.
Как хотелось бы продолжить про личность самого Гоголя, такого привычного нам сегодняшним. Честно сказать, его природный талант и гений Пушкина, который сам фонтанировал идеями и мог заразить ими кого из друзей, могли бы составить отличный творческий дуумвират. Так Пушкин подарил Гоголю идею, развившуюся в комедию «Ревизор», которая дала оглушительный зрительский успех и была отмечена в самых высоких кругах и даже самим императором. А позднее Пушкин же поделился с Гоголем другой идеей, обернувшей поэмой «Мёртвые души». Это произведение должно было стать Великой книгой и задумывалось как трилогия, с первым томом которой мы все в вами прекрасно знакомы, но вот с остальным … как-то не задалось … У кого? У классика, настоящего писателя? Да как такое может быть?
Признаемся, что мы хотели рассказать о другом, о чём сейчас и скажем, а про «Мёртвые души» (раз уж начали), лишь несколько слов. Как известно, в первом томе Гоголь показал несколько характерных типажей русских помещиков. Во втором томе они должны были переродиться и сделаться совершенно другими, положительными, способными менять общество своим примером, как они устраивают свой быт, свою жизнь. И в третьем, заключительном томе, должна быть показана жизнь в стране, изменённой примером этих героев, но до третьего тома очередь так и не дошла. Проблема возникла уже со вторым томом. Гоголь его написал и даже показал его своим друзьям и знакомым. Но ему ответили, что он написан он прекрасно, но … неубедительно. Дело в том, что набожный Гоголь матрицей для изменения своих героев избрал религию, в частности – православие, но не смог показать нравственных механизмов, которые были бы действенны. Они выглядели нарочито, лубочно. Ржевский протоиерей отец Матвей заявил ему, что религия нужна, чтобы держать под контролем людей, а не пичкать их разной там нравственностью. Конечно, сказано всё было иносказательно, завуалировано, как говорят все клерикалы, но Гоголь почувствовал, что пошёл в своей поэме не тем путём и – в отчаянии – сжёг уже написанную поэму, то есть тот самый второй том. Это как бы сломило Гоголя. Но это всё Гоголю предстояло, потому как мы рассмотрим небольшой кусочек его жизни, когда он ещё только начал блистать, как самобытный автор, литератор с новыми Формами повествования. Тогда его частенько окружали молоденькие барышни, среди которых он себя хотел бы видеть повелителем, а они видели в нём невысокого роста провинциала, с довольно длинным носом и ещё большими амбициями, который утверждал, что за ним будет большое будущее, литературное и вообще. Молодость, она почти всегда максималистична.
Как хотелось Гоголю быть в центре внимания, учитывая его небольшой опыт в гимназическом театре. Хорошо, что его поддержал Пушкин, который, несмотря на молодость, уже обладал непререкаемым литературным авторитетом. Тень от таланта распространилась и на Гоголя. А тому казалось, что за ним уже признаются некоторые права, был горд и велеречив. В то время он увлёкся Александрой Россетти, фрейлиной, действительно отличавшейся редкой красотой.
Как-то на одном из вечеров, где речь зашла об античных временах и Троянской войне, подробно описанной Гомером, Гоголь начал рассуждать о женском влиянии на историю и произнёс фразу, которую потом часто обсуждали:
–Если уж один бессмысленный каприз красавицы бывал причиною переворотов всемирных и заставлял делать глупости умнейших людей, что же было бы тогда, коли бы этот каприз был обмыслен и направлен к добру.
А тогда речь шла, что в мире, под которым имелась в виду просвещённая Европа, всё движется к матриархату, учитывая и императриц Елизавету Петровну и Екатерину II Великую, и какие, в связи с этим, ожидаются изменения, в том числе и в России. Имелось в виду, особенно в присутствии столь милых дам, что при будущем матриархате мир должен измениться, причём – в лучшую сторону, в сторону прекрасного пола. А тут своей репликой невысокого роста провинциал всё склонил к пустячку. Но он ведь сказал то, что думал. Россетти, после того вечера, как-то испарилась, а с женщинами Гоголю, увы, не везло. Он стал путешествовать по Европе. В Италии проводил времени больше, чем в России. Кстати, пролетарский писатель Максим Горький тоже любил Италию и мечтал поселиться на острове Капри, где в своё время жил император Римской империи Тиберий, который Калигула. Но это уже совсем другая история.


Удивительное дело
Чем меньше женщину мы любим, писал классик наш, Александр Сергеевич сами знаете кто, тем легче нравимся мы ей и тем её вернее губим средь обольстительных сетей. Это из поэмы «Евгений Онегин», пожалуй, самой известной поэмы в России. Пушкин был известным покорителем женских сердец. Его обращение к Анне Керн «Я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты» цитировали многие (невозможно всех перечислить), обращаясь к своим возлюбленным.
Но сейчас мы хотим обратиться к другому литературному классику. В прошлый раз это был Гоголь, Николай Васильевич. В этот раз мы послушаем Толстого, Льва Николаевича. Про него ещё Ленин сказал, что это «зеркало русской революции». Казалось бы, весьма странный отзыв от человека, который стоял в самом начале «красного террора», обернувшегося сотнями тысяч человеческих жертв, относительно другого человека, пропагандирующего непротивление злу насилием. Дело в том, что Лев Николаевич Толстой мог найти такие убедительные слова и показать жизнь так, что на это отзывается душа, коллективная душа народа. Кстати, именно по этой причине Русская православная церковь отлучила от себя Толстого, то есть за то, что Лев Николаевич показал, и очень убедительно, насколько далека РПЦ от тех идеалов, на которых строил Иисус Христос своё учение, обратившееся христианством.
Жизнь Толстого расписана едва ли не по минутам и трудно сказать что-то ещё, что-то, что не было уже сказано. Так и у Пушкина, его жизнеописание, и у Гоголя, и у других классиков. Но мы взялись понаблюдать именно за Толстым, и взяли тему, связанную с его отношением с женщинами. Фёдор Достоевский, к примеру, очень хорошо отзывался о романе «Анна Каренина», что была поднята тема семейного, патриархального уклада, насколько она становится лицемерной и как может губить людей, показана на конкретном примере.
Но давайте посмотрим на самого Льва Николаевича. Сам Лёва был четвёртым ребёнком в большой дворянской семье, слыл озорником и шутником, и это отразилось на его характере в юности и молодости. Когда ему было тринадцать лет, семья перебралась в Казань, где он позднее поступил в местный университет на отделение восточных языков философского факультета, затем перевёлся на юридический факультет, где проучился дольше, но не более двух лет. Студента Толстого увлечение учёбой сменялось светскими развлечениями, танцами, цыганами, пирушками, карточной игрой. Но в это время он делал первые литературные зарисовки. Чтобы прекратить свою разгульную жизнь, Толстой уволился из университета «по состоянию здоровья» (как он сам написал) и отправился в Ясную Поляну, чтобы заняться там сельским хозяйством по научным методикам, которые имелись. Толстой решил построить передовое хозяйство, не хуже, чем в Германии или Италии; одновременно он собирался закончить университет экстерном, подготовившись в домашних условиях и написав диссертацию. Но с сельским хозяйством не задалось, и разочарованный Толстой снова начал погружаться в жизнь, какую вели все российские помещики. Позднее он много писал а вреде пьянства, может быть потому, что в молодости сам позволял себе многое. В том числе и с женщинами.
Старший брат его, Николай Толстой, забрал брата Лёву, чтобы всё это прекратить и увёз его в 1851-м году  на Кавказ, где тогда служил. Некоторое время Лев Николаевич и сам нёс военную службу, которая ему раскрыла многие жизненные страницы, которые раньше проходили если не мимо него, то шли параллельно. Считается, что в восьмидесятые годы у Толстого произошёл перелом в сознание и он стал литературой своей проповедовать. Но, по нашему субъективному мнению, ещё раньше, как раз в пятидесятые годы (речь идёт о девятнадцатом веке), у Толстого случилось перерождение. Скорее всего, здесь имело место какое-то драматическое событие, которое могло бы стать фатальным. После этого человек, переживший большой шок, может поменять что-то глубоко внутри, как со знаком «плюс», так и со знаком «минус». Вспомните Влада Цепеша, Иоанна Грозного, того же Сталина, без всякого сомнения – Гитлера. Это что касается «минуса». С «плюсом» тоже людей немало. Попробуйте сами их отыскать в истории, нашей или зарубежной. Мы же обещали что-то, связанное с женщинами.
Тягу к женщинам Толстой сохранил до старости, и мы не станем что-то там раскапывать. Мы всегда можем прочесть его работы и увидеть то, что нам увидеть дозволено. «имеющий глаза, да видит». Это что-то религиозное. А мы снова вернёмся в то время, когда увлёкшийся дикой природой Кавказа и теми патриархальными нравами, что там сохранялись, Лев Толстой начал работать над повестью «Казаки», которая была в чём-то автобиографична. Тогда же он начал писать повесть «Детство», вспоминая себя, каким он был. Напомним, что он внутри себя переродился и начал изучать себя сам. Потом, в 1854-м году, он перешёл служить в Дунайской армии, в Бухаресте, но штабная жизнь ему показалась скучной, и он перевёлся в Крым, где командовал батареей на четвёртом бастионе. «Севастопольские рассказы» прославили его имя. Его даже отметил Александр II.
В 1856-м году Толстой вышел в отставку и вернулся в Ясную Поляну, а потом отправился за границу, где провёл несколько лет. Известно, в 59-м году он открыл школу для крестьянских детей в Ясной Поляне и сам проводил там уроки. Несколько ранее, в 1855-м году, ещё офицером, он посетил Санкт-Петербург, где участвовал в литературной жизни столицы, ходил на встречи, посещал обеды, то, что называлось «чтениями». На одном из таких вечеров, окружённый своими читателями, которые его привечали, он как-то сказал:
– Удивительное дело, когда полная бывает иллюзия того, что красота есть добро, красивая женщина говорит глупости, а не слышишь глупости, а слышишь умное. Она говорит, делает гадости, а ты видишь что-то милое.
«Красота спасёт мир, - написал Достоевский в романе «Идиот» и продолжил: Красота действует на людей благотворно, улучшает жизнь, способствует снятию напряжения». Нет ли противоречия между двумя этими цитатами? Ведь классики выражают не только своё мнение. Находясь в ситуации творческого экстаза, они глаголют то, что подсказывает им Высший Разум. Это и есть – удивительное дело.       


Как можно полюбить себя
Если бросить взгляд сквозь историю и попытаться разглядеть там примечательных людей, оставивших какой-то след в истории (и чаще всего – кровавый), то это будут преимущественно одни мужчины, причём мужчины аристократического, дворянского происхождения. Да это и понятно: простонародье было занято выживанием, а что касается женщин, то здесь вопрос был ещё сложнее.
Жизнь, она вообще сложная штука, а в обществе, заточенном на насилии, как движущей силой прогресса, трудно организоваться, чтобы не противоречить этой силой. Такому институту, как семья, всем своим смыслом приходится это делать и в этом роль тактика принадлежит мужчине (построить дом, найти пропитание), но роль стратега принадлежит женщине, считающейся, априори, слабым полом. Но именно она держит всю семью в своих слабых руках, и продолжает это делать до сих пор, когда этот социальный «институт» трещит по всем швам и появляются разные альтернативные варианты в виде, к примеру – однополых браков, а в период первоначального построения коммунизма в отдельном взятом (нашем) государстве серьёзно обсуждалось о коллективных «коммунарных» семьях. Что же говорить о средневековье, где женщинам надо было как-то создавать семейный уют, заботиться о детях, выращивать их и всё такое прочее. Царственным особам надо было заниматься наследниками и продвигать их, следить за их благополучием. В качестве примера можно вспомнить Марию Медичи, которая готова была на любые преступления, чтобы продвинуть того или иного из своих детей, чтобы они сделались королями в своём или ином государстве.
Но поговорить мы хотели не о ней.
Как было уже сказано, взглянули мы через пласты истории, чтобы найти там достойную нашего интереса женщину. Женщин, прекрасных и умных было немало, но все они были заняты исключительно собой, или – в отдельных случаях – своими детьми. Но потом, среди них, обратили внимание на Маргариту Наваррскую.
Сделаем небольшую историческую сноску. (Ах, эти несносные сноски, сколько на них уходит времени, но без них и не обойтись, чтобы стали понятней те или иные мотивации). Итак – Наварра. Это – в настоящий момент – самая северная провинция Испании. Но, когда-то, в тот период, когда Испанию пытались покорить мавры, Наварра сумела отбиться от наступлений арабских захватчиков и сделаться самостоятельным государством. Но сложно оставаться самостоятельным, не имея на то ресурсов, человеческих, финансовых и прочих, и на Наварру всё время пытались «наложить» другие руки, заключить в «братские объятия». Чаще всего это было Франция.
Сноска – вторая. Говоря о Маргарите Наваррской, чаще всего представляется та Маргарита, которая была известна как «Королева Марго» и которую прославил Александр Дюма, посветив её отдельный роман, часть трилогии. И в самом деле та «Королева Марго» была любвеобильна и часто меняла любовников, имела толпы почитателей и оставила о себе память, по большей части – добрую, благодаря Дюма и умелому имиджу.
Но мы хотели бы сказать о той Маргарите, что была из царственного рода Валуа. А привлекла она наше внимание тем, что очень любила своего брата, Франциска I, который был королём Франции и пытался расширить границы своего государства, стараясь отщипнуть от Италии ту или иную провинцию, в чём ему препятствовала Германия, в то время считавшийся Священной Римской империей германской нации. В одном из сражений, под Павией (город в Ломбардии) его армия была разбита, а Франциск I попал в плен. Маргарита Валуа, из ангулемской ветви этой известной династии, затратила массу сил, чтобы вызволить своего брата из плена.
Кстати будет сказать, что первым мужем Маргариты, в то время – Ангулемской, был герцог Карл Алансонский. Вместе с Франциском I, союзником и другом которого он был, Карл погиб в том сражении, в котором Франциск был пленён. Сами короли редко участвовали в сражениях лично. Они должны были вдохновлять воинов самим своим присутствием, а герцогам и разным там графам не возбранялось скрестить мечи или копья с противником, особенно, с благородных кровей противником. Понятно, что это могло закончиться смертью воина. Вот это с Карлом Алансонским и случилось.               
Что делали женщины в средние века, пока их мужья сражались? Они находились в монастырях и горячо молились за … Им много приходилось молиться и по самым разным причинам и поводам. Но далеко не всегда молитвы помогают, в особенности тогда, когда вопросы веры не так уж и волнуют. Хотя Маргарита считалась католичкой, а по-другому в те времена и не могло быть, к вере она была равнодушна. Вторым мужем Маргариты стал наваррский король Генрих д`Альбре. С ним выручить Франциска оказалось проще. Титул короля кое-что значит, даже если это король маленького государства.
Надо отметить, что Франциск I был человеком примечательным. На годы его правления приходился рассвет французского Возрождения, а это не только искусства, но и наука, ремёсла, культура и прогресс в самом широком слове, которое включает в себя и усиление абсолютистских черт в государственной политике, то есть если кому не нравится новая государственная политика, то его заставят с этим считаться.
Главное для абсолютизма, это – сама власть, а с положительным она знаком или отрицательным, всё это отразится на обществе. Нас это не очень-то и касается, к тому же мы начали наш рассказ с того, что внимание наше привлекла личность самой Маргариты, как она была предана и любила своего брата. Но и сама она была персоной очень и очень интересной.
Давайте же посмотрим на неё, вот так, сквозь время, через портреты, которые дошли до нас. Люди аристократического происхождения, а уж тем более королевского, видят себя, как правило, лучше, чем они есть. Художникам, выполняющим заказ, делается внушение: заказчики желают себе нравиться. Вот художникам и приходится стараться. Ведь это не только портрет, но и реклама для будущих заказчиков. Некоторые детали они могут приукрасить. Чуть, а другие – немного уменьшить, сделать неприметными. Но такая деталь, как взгляд, обычно сохраняется. Вот через него мы и можем судить о Маргарите. Она спокойная, интеллигентная, видит много дальше, чем прочие. Причёска у неё аккуратно сложена вокруг овала лица. Черты чуть удлинённые по причине носа, который выполнен так, что не кажется большим, но глаза чуть близко расположены,  от этого и получилось лицо удлинённым. Умело подобранная одежда, украшения могут скрыть недостатки фигуры, а достоинства – наоборот – подчеркнуть. Строит ли её дополнительно описывать? Такая вот она, Маргарита Наваррская из рода Валуа.
Если вглядываться в лицо, то можно понять, что это умная и властная женщина. Недаром, после того, как умер её муж, Генрих д`Альбре, Маргарита сама стала править своим государством, небольшим, даже по европейским размерам. Потому её и называли Маргарита Наваррская. При её дворе нашёл убежище Эразм Роттердамский, известный гуманист, богослов и писатель. Сама Маргарита знала несколько древних языков, писала стихи и покровительствовала искусствам и науке. Вокруг ней собирались поэты (Клеман Монро, Ронсар и другие). Стихи Маргариты хвалили, хотя они были, честно признаться, довольно слабыми. Но люди высших сословий могут превозносить себя, как угодно высоко. Как, к примеру, римский император Нерон.
Маргарита Наваррская была не только королевой, но и мыслительницей, много читающей античных мудрецов, но в первую очередь она была женщиной, женщиной наблюдательной, делающей выводы. К примеру, как-то она сказала:
– Если окажется, что та, кого вы полюбили, как две капли похожа на вас и хочет всего того, чего хотите вы, в действительности вы будете любить не её, а только себя.
Мы не будем анализировать её высказывания, а предоставим это сделать это вам, и вспомним ещё одно её высказывание, наблюдение:
–Любовь слепа, и она способна ослепить человека так, что дорога, которая уму кажется наиболее надёжной, оказывается наиболее скользкой.
Нем правда ли, здесь  тоже есть над чем подумать. Конечно, другая Маргарита Наваррская многое сделала в этом вопросе практического, но и эта Маргарита, из рода Валуа, тоже сказала своё слово.


Кстати, о любви
Любовь … О, это волнующее чувство, которое можно смело сравнивать с волшебством. И это не только метафора, но и волне определённый термин. Мы нисколько не преувеличиваем. Тот, кого посетила любовь, чувствует некий духовный подъём и может совершить больше обычного человека, стать умнее, компетентнее. Недаром поэты культивируют в себе чувство влюблённости, которое позволяет им творить лирику. При этом, оказывается, что творчества лучше подходит любовь безответная, неразделённая, потому что она вызывает чувства и творчество, распространяющее «вне», а счастливая любовь, «ответная», она идёт внутрь счастливой пары. Недаром говорят, что счастливые часов не наблюдают. Такая любовь предназначена «для внутреннего потребления».
Когда говорят про любовь, чаще всего имеют в виду любовь между мужчиной и женщиной и – реже – между родителями и детьми.
Давайте, для начала, рассмотрим любовь к Родине. Тоже ведь чувство не из худших, и, если в других вариантах любовь индивидуальна, ну, или дуалистическая, то здесь- ого! – самый что ни на есть коллективный вариант. Любовь к Родине суть масштабна по своим принципам. А как же иначе? Но здесь встречаются разного рода отклонения. К примеру, чем отличается патриотизм от национализма? Ведь отличаются, как вы считаете? Это две стороны одной и той же медали, имя которой – «любовь к родине»? Или это антагонистические понятия, исключающее одно другое? По нашему субъективному мнению национализм превозносит не сколько страну, сколько нацию, страну населяющую и, если в стране дела обстоят не лучшим образом, заточен на выявление врага, который всюду и готов положить жизнь на то, чтобы той нации было как можно хуже. А что же патриотизм? Он ведь тоже заключается в любви к Родине? Здесь дела обстоят чуть по-другому. Об нации не очень-то и говорится. Больше о Родине и о том, как сделать так, чтобы в этой самой Родине стало лучше. Кому лучше? Наверное, тем, кто в этой Родине живёт и хочет ею гордиться.
Как-то так … Любовь …
Рассмотрим другую позицию, где главное, это любовь к себе, любовь к комфорту, к роскошной жизни. О-ля-ля! Как это всё многообещающе! Это ещё средневековые философы выявили понятие эгоцентризма, характерным для детей возраста до двенадцати лет, когда им кажется, что весь мир устроен и вращается для них. Потом это всё проходит, и они опускаются в реальный мир. Но … далее может наступить другая стадия себялюбия – эгоизм, когда человек продолжает считать себя центром Вселенной, которая будто бы устроена для удовлетворения его потребностей. Только не надо путать эгоизм с индивидуализмом. Это разные составляющие, когда интерес субъекта признаётся приоритетным, по сравнению с коллективным. В данном случае рассматриваются только свои интереса, тогда как чужие … их как бы и нет, они игнорируются. Эгоизм бывает рациональным и иррациональным. В первом случае эгоист отслеживает возможности развития событий, спровоцированных собою и своими мотивациям, а во втором … во-втором случае себялюбец действует импульсивно и безоглядно на последствия. Если такой человек обладает властью, как такое случалось с императорами (Нерон, Калигула, Сталин, Муссолини, Гитлер), то он становится тираном и диктатором, но если он из простонародья, то такого считают чудаком и таких избегают. Автор считает, что каждый человек, в зависимости от личной культуры, имеет право на известную долю чудачества и оригинальности, если это не сказывается на качестве жизни его окружающих.
От любви к себе, на которой мы не стали зацикливаться, перейдём к любви к свободе. О-о, это очень интересная тема для разговора, которую мы просто не решаемся затягивать, потому что все рассуждения переходят в стадию революции. Владимир Галактионович Короленко как-то сказал, что человек создан для счастья как птица для полёта. Нам кажется, что в данном контексте слова «счастье» и «свобода» можно считать взаимозаменяемыми синонимами. Свобода есть осознанная необходимость, как-то сказал поэт Владимир Уфлянд (ударение на первую букву). Осознанная, значит – пропущенная через себя. Свободный человек, чаще всего, человек творческий, самодостаточный, человек, который видит дальше и глубже прочих. Поэтому он и любит, и ценит свободу, и то, что его в познании окружающего мира не ограничивают и который (!) понимает выражение «Не навреди». Эту аксиому не может приватизировать себе Гиппократ.
Далее – любовь к животным. Ну, это немного узковато и лучше взять чуть шире – любовь к природе, к окружающему нас миру, в узком смысле – к «дому своему». Чем дальше развивается цивилизация, тем наш мир, наша планета кажется меньше. Чтобы в нашем мире было жить привольней, удобней, комфортней, надо любить свой мир. Эта любовь позволяет сдвинуть дело защиты окружающей среды с мёртвой точки. В противном случае дело может сделаться плохим. Но люди, особенно те, кто эгоисты, а – в большинстве случаев – кому всё равно, делают вид, что до среды обитания им нет никакого дела. Вся любовь к окружающей среде низводится до любви к животным, и даже – к домашним животным, а что касается диких, то на них объявили охоту, уничтожают хищнически и даже хвалятся этим. Сюда можно включить и птиц, и рыб, и кто там ещё есть. Домашние животные среди них занимают весьма небольшой процент и (!) среди них сколько бродячих, то есть брошенных, то есть лишённых нашей любви, заботы, защиты. Впрочем, и среди людей довольно большой процент людей бродячих, брошенных обществом, то, что называют бродяги, а по-научному говоря – люмпены. Где тут место для любви? «Не до жиру, быть бы живу».
Отдельной строкой надо выделить любовь к Богу, то есть разные ветви религии. Особой, потому что религия отрицает все другие виды любви, признавая только любовь к Богу. Помните, из Библии, когда Бог сказал Аврааму, чтобы тот убил своего сына, Исаака, и Авраам был готов совершить убийство. Правда потом этот же голос позволил заменить сына ягнёнком. В честь этого «знаменательного» события мусульмане в этот день массово режут ягнят, презрев любовь к животным и даже домашним. Но вернёмся к Аврааму и его последователям. Авраам был готов убить и – морально – стал убийцей. Сравните, как «внутренние голоса» приказывают некоторым людям убивать других и те слушаются «внутреннего голоса». Их называют маньяками, но нам не понятна принципиальная разница между маньяками, педофилами и религиозными фанатиками, которые готовы оскорбляться своими чувствами верующего и готовы резать, взрывать уничтожать даже случайных людей. Якобы здесь задействована та любовь к Богу, которая переворачивает душу человека и заставляет его делать то, что не входит ни в какие нормы этики. За любовь к Богу было отдано миллионы человеческих жертв, и что должны люди чувствовать к этому самому Богу, именем которого оправдывают массовые преступления. К примеру, в католической Европе существовали хоры мальчиков, исполняющих религиозные пения псалмов. Сам стиль исполнения госпелов пошёл именно оттуда. Так вот, мальчиков, которые пели наиболее красивыми голосами, кастрировали, чтобы голос их не менялся при взрослении, сломав тем всю их дальнейшую жизнь. Римский папа Иоанн Павел II попросил за это преступление прощение у католиков. Интересно, если бы кто-то из властей попросил у народа прощения за палачей, которые пытали и казнили массы народа, это был бы богоугодный поступок?
Кажется, мы сильно отклонились от темы любви. Правда, мы предупредили, что здесь тема особая, как отличается любовь к детям родителей и педофилов. Есть ведь разница?      
Возвращаемся к классической любви – между мужчиной и женщиной. Это чувство, как мы выразились в начале нашего рассказа, практически волшебное. Человек влюблённый чувствует необыкновенный подъём сил, горы готов свернуть и совершить невозможное, для объекта своей страсти. Он даже преображается, внешне, кажется более симпатичным. Это состояние наукой не очень и изучено. Не до того влюблённым, чтобы их наука тестировала. А случись самим учёным испытать подобное, то они и сами погружаются в свои страсти, о самой науке не очень и задумываясь. Недаром время, которое влюблённые посвящают друг другу, называют «медовым месяцем». У некоторых он длится не дольше недели, у других затягивается на годы. Друг другу старается отдать всё, что получается отдать.
Когда автор обдумывал содержание этого рассказа, на глаза ему попала пословица из словаря Владимира Даля:
Нет тяжеле на свете – зубной болести да девичьей сухоты.
Как раз в то время у автора разболелся зуб, и эта пословица его привлекла своей актуальностью. Он даже посочувствовал неизвестному горемыке, который, видимо, испытал на своей шкуре эту девичью сухоту, которая видимо не любила его. Увы, бывает и такое …



Ещё немного о любви
Автор просит прощения у читателя, если тому кажется, что с этой темой он переусердствовал. Тем не менее, автор просит толику спокойствия, чтобы поведать ещё несколько слов, ещё кое-что рассказать.  Автору хочется рассказать своему читателю про одну особу, Аврору Дюпен, про её жизнь и увлечения. Итак …
Сначала надо бы рассказать о её родителях, а ещё лучше – о бабушках и дедушках, чтобы стал понятен характер Авроры. Но мы обещали выразиться несколькими словами. М-да, несколькими словами никак не получается. Дело в том, что в то время, в конце восемнадцатого века, века галантного, как его называли, в ходу были многочисленные любовные связи; иметь любовницу или любовника было в порядке вещей.
«O tempora, o mores!» - «О времена, о нравы!» - так начал Цицерон своё выступление в римском Сенате, получившем известность как «Первая речь против Катилины». Это высказывание, эта цитата очень подошла бы про галантные , куртуазные отношения в тогдашней Франции. То есть в роду Авроры были не совсем закорожденные, но автор не станет их перечислять. Нам это и ни к чему. Главное, это то, что Аврора выросла девочкой симпатичной и очень умненькой. Бабушка её была графиней (Мария-Аврора фон Кёнигсмарк) и принимала большое участие в жизни внучки, но была недовольно матерью Авроры – Софи-Викторией Делаборд, бывшей танцовщицей, дочерью птицелова, сначала любовницей воинского командира Мориса Дюпена, который позднее женился на Софи-Виктории (Морис и есть сын Марии-Авроры фон Кёнигсмарк, в свою очередь – отец Авроры Дюпен). Видите, какая путаница получается, и мы кое-что пропустим, чтобы не утомлять нашего читателя, хотя бы за то, что он собрался всё же прочесть данный рассказ.
Мы выпустим самые юные годы Авроры. И у отца её, и у матери были дети от предыдущего брака, они переезжали с места на место, выискивая лучшей доли. Увы, но, когда нашей Авроре было всего четыре года, её отец Морис Дюпен умер, и бабушка забрала внучку у её матери, не доверяя той воспитывать девочку. Надо сказать, что пожилая графиня была человеком образованным и постаралась обучить свою внучку в полной мере. Учителем Авроры и её брата Ипполита был Жан-Франсуа Дешартр, управляющий поместьем старой графини, кстати сказать, он же был наставником её отца, Мориса Дюпена.  Он обучил девочку чтению, письму, арифметике, истории. Бабушка, которая хорошо владела музыкой, учила Аврору игре на клавесине и пению.
Аврора росла девочкой свободной и любопытной. Она увлекалась верховой ездой и часто скакала на лошадях, одетая в мужской костюм, что было удобней. Чтение, музыка с пением и верховая езда – вот были её главные занятия. Но скоро девочка выросла и сделалась девушкой. Когда Аврора с бабушкой появлялись в Париже, Аврора пыталась встречаться с матерью, но та её не очень привечала, так как в очередной раз пыталась наладить свою личную жизнь. Да и бабушке это общение не нравилось. Чтобы ограничить эти и без того скудные встречи, молоденькую Аврору было решено поместить в Августинский католический монастырь. Аврора увлеклась религиозной литературой и замыслила сделаться монахиней. Но ведь этот поступок – на всю жизнь, и её наставник, аббат Премор, отсоветовал этого делать и предложил попробовать светской жизни, которая, пока что, проходила мимо девушки. Аврора считала жизнь в монастыре «раем на земле», так она выражалась. К тому времени бабушка получила первый удар (как раньше называли инсульт) и начала уговаривать Аврору к замужеству.
Если бы можно охарактеризовать Аврору Дюпен одним словом, то это было бы слово «одухотворённость». Девушку отличала красота, завидное здоровье, цветущая внешность, красивый голос, острый ум, большой творческий потенциал. Нет слов, чтобы достойно её можно было описать, с её непоседливым характером и умением увлекаться, как верховой ездой, так и самыми творческим проектами. Так она для себя открыла творения Руссо и других авторов философской литературы. И это, напомним, в возрасте восемнадцати лет, когда девушек интересует что угодно, кроме смысла и особенностей обычной жизни.
Как автор упомянул, Аврора Дюпен собиралась сделаться «невестой Христа» и стать монахиней. Это желание было осознанным и стал следствием увлечения религиозной и мистической литературой. Но её духовник отговорил Аврору, но, по склонности характера, Дюпен выискивала мистическую составляющую жизни, и не только своей. Частенько она, облачившись в мужскую одежду, отправлялась на верховые прогулки, а то и просто – гулять по бульварам и площадям города, наблюдая за окружающей её жизнью. К тому времени бабушка её испытала повторный удар и её – увы! – парализовало. Она требовала от внучки замужества, и та решила не перечить столь больной бабушке, которую, к тому же, любила.         
Надо сказать, отметить, что Аврора Дюпен была весёлого, открытого нрава и была довольно влюбчива. Она исследовала, каким образом любовь может изменить не только отдельного человека, но и общество в целом. Это её очень занимало. Для этого она перелистывала сочинения философов и энциклопедистов, пытаясь в их трудах найти ответы. Но и сама она, в том числе и на своём опыте хотела получить ответ.
Управляющий поместья Дюпен Жан-Франсуа Дешартр сделался мэром Ноана, близлежащего городка, а имением стала управлять сама Аврора. Её мать, Софи-Виктория тоже стала настаивать на замужестве. Девушка и сама понимала, что в обществе не неё уже косо поглядывают, но выйти замуж за дворянина у неё не получалось, а с простолюдином не позволяла бабушка заключать союз. В это время Аврора встретила молодого человека, Казимира Дюдевана, симпатичного усача, который только что вышел в отставку с офицерской должности. Казимир сам был незаконным сыном барона Дюдевана, имевшего большое поместье Гильери в Гаскони. К счастью, Дюдеван от сына не отказывался и тот считался бароном на законных основаниях. Молодые понравились друг другу и – обвенчались. Всё сложилось, как и бывает в женских романах. Они стали вести жизнь помещиков и у них даже родился сын, которого назвали Морисом, в честь отца Авроры.
Но вот дальше началась проза. Проза жизни.
Как уже упоминалось, Аврора была женщиной возвышенной, то есть пребывала в своих собственных эмпиреях, созданных её воображением. Как-то автор этих строк написал, что мир представляется нам в трёх «ипостасях: какой нам его показывают, какой он есть на самом деле и какой мы его видим. Так вот, Аврора желала находиться в своём собственном мире, в мире возвышенных чувств, романтических красивых слов и обожания, а её супруг, Казимир Дюдеван хотел простой физиологии, а когда Аврора начала пенять ему, очень удивился и сказал, что так живут все. Аврора ему ответила, что она вовсе не «все». Вот с этого и началась её новая жизнь, новое существование в том мире, который она выстроила, чтобы в нём поселиться.
Супруги договорились, что какое-то время поживут врозь и посмотрят, что из этого получится. Сам Казимир начал пользоваться благосклонностью прислуги. Все ведь так жили. Вспомним, как наш уважаемый классик, Пушкин Александр Сергеевич, когда находился в ссылке в своём родовом поместье в селе Михайловском, кроме сочинения стихов, поэмы «Цыгане» очень активно развлекался с крестьянскими девушками и соседскими барышнями, не считал это таким уж зазорным делом.
Но давайте вернёмся к Авроре. Когда ещё брак между супругами был в силе, они, в конце 1825-го года посетили Пиренеи и там Аврора познакомилась с Орельеном де Сезом, товарищем (то есть помощником) прокурора суда Бордо, судя по всему – велеречивым человеком, умеющим красиво говорить. Вот с ним Аврора и стала общаться, но – чисто платонически, получая при этом огромное удовольствие. Там же снова встретила друга своей юности – Стефана Ажассона де Грансаня, за которого даже собиралась выйти замуж, но её посчитали недостаточно аристократичной родители Стефана. Но сейчас уже было другое время и между ними снова вспыхнули горячие чувства. Позднее у Авроры родилась дочь – Соланж Дюдеван. Считается, по умолчанию, что настоящим отцом крошки был этот самый Стефан де Грансань. Но у него была своя собственная жизнь, а Аврора Дюпен была молодой женщиной, в возрасте двадцати шести лет. Она передала своё поместье мужу, Казимиру Дюдевану, в обмен на небольшую ренту, позволяющую ей существовать независимо. Она гуляла по бульварам Парижа, полная романтических чувств. Неудивительно, что она встретилась с молодым журналистом, Жюлем Сандо и разделила с ним его увлечения. Так же как он, она начала писать статьи в газетах и, как он, занялась литературой, стала писать книгу. В 1832-м году выходит  её первая книга – роман «Индиана».
Необходимо напомнить читателю, что это была первая половина девятнадцатого века и женщин- писателей ещё не было. Считалось, что женщины не подходят для этих занятий, что им не до сочинений. Аврора Дюпен всегда имела демократические взгляды и являлась сторонницей эмансипации, то есть равноправия полов. Её увлечение прогулками в мужских костюмах являлась темой для разных толков. Когда увлеклась журналистикой и Жюлем Сандо, Аврора выбрала себе псевдоним, даже – мужской псевдоним. Она стала называться – Жорж Санд, немного переделав имя любовника, как бы став его ипостасью. Когда они расстались, то Аврора Дюпен оставила себе псевдоним, потому что привыкла к нему и он уже наполнился творческим имиджем. Автором «Индианы» и был Жорж Санд. Постепенно они слились с Авророй Дюпен в одно нераздельное целое. Вспомните – Алексей Пешков и Максим Горький. Можно и дальше продолжать.
Жюль Сандо покинул Аврору Дюпен, но Жорж Санд написал прочувственное, пронизанное романтическими признаниями письмо молодой поэт Альфред де Мюссе. Это тронуло сердце писательницы, сыграло на струнах того мировоззрения, той реальности, в которой та пребывала. «Браки совершаются на небесах», сказал как-то немецкий философ Мозес Мендельсон. Это высказывание подходит не только для браков, но и для некоторых творческих союзов, пусть и с большой примесью эротики. Подумайте сами – рука в руке, глаза смотрят в глаза и кажется, что общаются друг с другом посредство души.
 Могут ли любить ангелы? Они и есть материальная выраженная любовь, производное от Бога. «Бог есть любовь, и пребывающий в любви, пребывает и в Боге и Бог в нём», сказал ещё Иоанн Богослов в Первом соборном послании.
В таком возвышенном состоянии пребывала и Жорж Санд, особенно общаясь с Альфредом, который был настроен декадентски, то есть печально и демонстративно негативно к жизни. А Жорж Санд, наполненная любовью и радостью, старалась отдать часть себя ему. Инь и янь. Похоже?
Послушайте, что она говорила Альфреду:
– В жизни есть только одно счастье – любить и быть любимым.
Неважно, что ей отвечал Альфред. Для настоящего писателя собеседники не так уж и нужны. Чаще всего они общаются сами с собой. Или вот ещё одна фраза, ставшая позднее афоризмом, то есть часто повторяемая:
– Завистливым душам свойственно ненавидеть людей за то, что они якобы отнимают у них счастье.
Сама Жорж Санд была счастлива той любовью, которая переполняла её и вырывалась наружу. Она была просвещённой женщиной, настоящей писательницей, на творчестве которой мы не стали останавливаться, предоставив это нашему читателю. Скажем лишь, что её очень волновало положение женщин в браке. Роман «Анна Каренина», написанный Толстым, как бы сделан двумя авторами – Львом Николаевичем и Жорж Санд. Кажется, что это – симфония трагичной семейной жизни, выполненной в четыре руки. Вы так не находите?
На этом мы наш рассказ собирались завершить, так как сказали, что хотели сказать. У Жорж Санд жизнь прошла так, как она её выстроила. Одним из последних её близких друзей был Фридерик Шопен, «музыкальный гений» из Польши, композитор, известный всем. Он страдал от туберкулёза, но Жорж Санд показала ему ту жизнь, которую можно сравнить с небесами. И пусть композитор скончался (очень жаль его), но сама писательница прожила жизнь насыщенную и отдала людям свои искренние чувства, а также посыл: быть мудрыми и щедрыми, ибо отданная искренне любовь всегда возвращается и меняет тебя, приближая к Богу.