Прочитав «Возвращение» некоторые могут подумать: какие были ребята в прошлом - идеальные. Но это не так. Не случайно Земную жизнь считают чистилищем, и все мы проходим через тернии. Но, теперь, когда я напоминаю некоторым одноклассникам о не больших безобразиях - они обижаются. Я же говорю, что в приведенном ниже эпизоде мы такие как есть: подзуживали, вспыхивали, не проявляли принципиальность, а иной раз могли разобраться, не минуя кулаков. Жизнь поработала над нами. Как то уже за шестьдесят я побывал в гостях, где мне рассказали об удивительном Судье, честном и не подкупном, отдавшем жизнь за это. И я узнал его, и в этом эпизоде он присутствует, хотя что-то я мог и переврать.
В юности увлекались с друзьями поэзией С. Есенина. Иногда дискуссии о нем бывали излишне горячи, и зачастую протекали в ресторане Нура, что приютился на окраине Киевки.
Здесь мы и собрались после футбола – крайне не удачно сыграв с Булатом из Темиртау.
Мои же товарищи выступали за местный Нуринский Хлебороб
Команда - соперник выступала во второй лиге чемпионата СССР с намерением выйти в первую, а матч относился к серии из Кубка миллионов, в котором принимали участие и сельские любители, с возможностью выиграв его, попасть в розыгрыш кубка СССР. А там можно было помечтать о встречах с такими грантами как Динамо Киев, московские Спартак, Торпедо….и чем черт не шутит, одолев их, судьба могла позволить подумать и о Манчестере Юнайтед.
Играть мне не пришлось – выбрали судьёй матча, а мои товарищи надеялись, что я смогу как–то поспособствовать их успеху и заговорщически подмигивали мне. И я был не прочь, подсудить: удалить ни за что, дать пенальти, как и бывало раньше. Но с первых же минут стало понятно, как далеки такие надежды от минимума правдоподобия: начиная с 13 – го пропущенного мяча я потерял счет остальным, и только белоголовый Борис, которого мы называли Сахаровым из-за его похожести на известного игрока Торпедо и сборной СССР, пытался, что- то делать, неудачно и не к месту демонстрируя тонкую обводку.
Я же понял, почему бесспорно был назначен судьей, хотя все знали о моем отношении к Хлеборобу. Это было вызвано уверенностью двух борющихся сторон в бесполезности матча, где победитель был известен заранее, и никакие судейские ухищрения не могли привести Хлебороб к победе. Тем более что настоящая судейская бригада не приехала, и матч мог сорваться. И тогда неизвестно чем эта история закончилось бы для Булата. Для организаторов игры выгода была явная, они, зная меня, не сомневались, что не малая денежная выплата за мое судейство полностью пойдет на оплату после матчевого ресторана.
За столом говорить о разгроме, естественно, не полагалось, и один из наших организаторов Фома решил блеснуть литературной выправкой. Речь пошла о С. Есенине (а перед этим в газете с одноименным названием футбольного клуба «Нуринский Хлебороб» вышло стихотворение Фомы, скверное – надо сказать). Возможно, к серьезному выступлению его подтолкнули и слухи, что наш «Сахаров» каким – то образом вошел в члены редакционной коллегии союзного журнала «Сельская молодежь», и он усиленно соображал о возможностях протекции для его творений.
«О Красном вечере задумалась дорога.
кусты рябин туманней глубины..
Изба — старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины..,»
Продекламировал он.
—Ну не может изба жевать тишину, заявил Фома.
Тогда мне с иронией пришлось добавить:
— и тем более дорога не может задуматься.
Другие же ребята подхватили шутку и началось……,
как Вы понимаете, почти вся поэзия Сергея Есенина вставала на таких образах:
………………………………………………..
Там, где капустные грядки красной водой
Поливает Восток
Клененочек маленький матке
Зеленное вымя сосет
……………………………………………….
…., но Фома воспринял шутки всерьез.
И привел еще доводы:
«Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется — на душе светло.
Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет»…..
Почему то ему показалось, что дело было после хорошей выпивки:
- Холодно в августе до утра в кустах, да еще с бодуна, безапелляционно заявил он. И попытался дополнить, что и у него был такой случай с перепоя и что из этого вышло.
—Собственно такова поэзия и в ней свои законы мой дорогой Фома,
прервал его Володя Гринев, наш главный заводила есенинских вечеров.
- Но, ради тебя Мы закрываем Есенина, и нет больше Великого поэта.
Фома был доволен, и ему показалось, что здесь в ресторане Нура, под занавес уместно прочесть и лекцию о вреде алкоголя.
Тогда Третий*, а это было характерно именно ему, громко постучал по столу и собрав по карманам все оставшиеся мятые рубли негромко сказал подошедшей официантке:
—АбуСимбел, пожалуйста, и поторопиться.
А когда бутылка бальзама была немедленно принесена, плеснул себе в стакан и тяжело поднялся из-за стола.
Я же приготовился слушать то, чем он обычно заканчивал вечера:
Идут Белые Снеги...,
………………………..,
но неожиданно Третий не стал читать Е. Евтушенко, а зачитал стихи из Нуринского Хлебороба.
Стихи конечно принадлежали Фоме...И начинались фразой которую Фома до слез обожал:
—Заголубела даль сквозная…..
это было лучшее, на что он способен.
—Заголубела даль сквозная….
медленно начал Третий и взгляд его зеленоватых глаз из под редкой челки на выпуклом лбу с пересекающим его не большим шрамом не обещал ничего хорошего, затем он подошел в Фоме, и плеснул ему в лицо из стакана:
- Худший бальзам ресторана Нура, за худшую публикацию Нуринского хлебороба, Ит сін ** ,
сказал он, и направился к выходу.
Редкие посетители Нуры давно, прислушивавшиеся к громкой беседе прославленных футболистов и знатоков литературы стоя аплодировали. Но
Фома не побежал домой за дробовиком, поэтому хемингуэевского эпизода *** с жестоким кулачным боем и хуками левой не получилось, тем более, не воспитанные в капиталистическом окружении, мы всегда вовремя тушили огни.
* приверженность к номеру 3 на футболке
* собака ты
* Э. Хемингуэй, Острова в океане