- Ой же ты ж боже мой! – лихорадочно соображал отец. - В три часа надо встречать на Курском вокзале Веру со Здиславом, они будут ждать, а сделать это совершенно некому: жена в комадировке, да настолько срочной, что младшую дочку пришлось оставить у её коллеги, которой начальство под это дело даже отгулы выписало. А у меня важное совещание на высшем уровне, в министерстве, и через полчаса надо уже срочно выбегать. Что же делать, в самом деле?
Ну да, хорошо, в доме есть ещё тёща, старая надёжная Бася Соломоновна. Но ведь она наших гостей и в глаза не видела ни разу, так как же быть?
- О, эврика! Миша-то, сыночка, обоих в лицо знает. Так может, они вдвоём туда съездят, на вокзал, тем более что номер поезда известен, и попробуют друг друга как-нибудь вычислить? Не лучший вариант, конечно, очень сомнительный, но хоть что-то. Попытка не пытка, не правда ли, Лаврентий Павлович?
Увы: хочешь насмешить Господа – расскажи ему о своих планах. Автобуса пришлось ждать невесть сколько, и к моменту нашего появления на перроне нужный поезд уже проследовал дальше. Ну ладно, делать нечего: возвращаемся на Курскую-кольцевую и растерянно озираемся в центре зала. "Что делать?", и Чернышевский нервно отдыхает в сторонке.
А в это же время незадачливые гости столицы, так никем и не встреченные, решают добраться до нашего дома самостоятельно. Благо адрес имеется. Но привычки к московской суете и толчее – никакой. Тоже спустились в метро, а куда двигаться, на кольцевую или радиальную, непонятно. И потом ещё отыщи на площади перед Киевским вокзалом этот загадочный 157-й автобус...
Но законы водевильного жанра неумолимы. И когда Вера Фёдоровна подходит с мужем и чемоданами к какой-то почтенной пожилой даме, явно местной и с ребёнком, чтобы спросить совета, мои глаза распахиваются в радостном удивлении:
- Дядя Здислав!
. . . . .
Я никогда не знал его фамилии, хотя был знаком с раннего детства. Кажется, он даже приходился мне родственником по линии той бабушки, которая скончалась, когда мне было два года. Но очень дальним родственником – так, седьмая вода на киселе.
Бабушка была полькой, внося свежую ноту в украинско-еврейский коктейль моих кровей. И в девичестве носила фамилию Агнистая – вот ведь какая пламенная женщина. О ней можно было бы рассказывать часами, но вернусь к герою моего сегодняшнего повествования – а он действительно был героем: ушёл на войну 16 июля 1941 года, 19-летним мальчишкой, и оставался в действующей армии вплоть до мая 1946-го. А со службой расстался вообще в возрасте 60 лет, всю свою судьбу посвятив жизни и здоровью людей.
Но повторюсь: я никогда не задавался вопросом о его фамилии, потому что хватало имени. Тоже польского, непривычного слуху, в одночасье выделявшего из толпы. И он навсегда остался в моей памяти просто как "дядя Здислав". А теперь заглянем ему в лицо - спокойное, доброе, где-то даже слегка наивное, вопреки всему причитающемуся медикам цинизму... Знакомьтесь:
Луковский Здислав Францевич,
подполковник медицинской службы.
И ведь действительно дядя: его жена, Вера Фёдоровна, была дочерью Натальи Ильиничны – старшей сестры моей бабушки. Она и сама была провизором, кстати, и даже зав аптекой.
Здислав появлялся в нашем московском доме с завидной регулярностью – иногда один, иногда с супругой. Всегда добр и приветлив, привозил какие-то вкусности и подолгу беседовал на кухне с родителями, особенно с мамой. Вызывая, как потом выяснилось, необузданную ревность со стороны законной супруги. А уж сколько злобных сплетен пришлось выслушать после его скоропостижной кончины – мало никому не показалось: "Полюбовницей она ему была, точно знаю!" Хотя уж более верной жены, чем моя мать, не сыскать..
Но возвращаясь к судьбе моего героя. Непостижимо, но при всех своих заслугах он не заслужил от власть имущих никаких благодарностей и поощрений. кроме издевательских, иначе не скажешь, медалей "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» " и памятных "сколько-то там лет годовщины Победы". Не думаю, что здесь может быть причиной польское происхождение или нестандартное вероисповедание – скорее, человечность и избыток совести: дядя Здислав так и не принял в душе своё вынужденное соучастие в подавлении пражской весны. И мучительно переживал, сколько бы и не ёрничал впоследствии у нас на кухне: "Я теперь знаю, кто я такой. Оккупант!"
И возникает вопрос вопросов: могли ли муки совести и отчуждение от любимой профессии привести его коллегу к такому душевному кризису, единственным выходом из которого и оказалось его ужасающее по своим подробностям самоубийство.
Но об этом – позже, тем более что конфликтом на работе дело явно не ограничивалось. Как писала мне наша общая родственница Надежда, " Вера Федоровна о твоей маме не говорила мне никогда. А что во Львове у него была гражданская семья - говорила. Знаю, что жили они плохо."
А пока что – небольшое лирическое отступление: однажды мы провели летом несколько недель в Ужгороде. Мне было тогда вроде как 9 лет, а сестрице Анюте, соответственно, два года, и вряд ли она может хоть что-нибудь вспомнить. Почему-то я до недавнего времени был уверен, что мы были в гостях у дяди Здислава – но выяснилось, что такого не было и быть не могло. И дело даже не в том, что это получается 1968 год и он был с оккупационными советскими войсками в Праге – там в Ужгороде, по моим воспоминаниям, мужчины в доме в тот момент тоже не было. Но там были два сына хозяев, погодки, лет 13-14, которые со мной играли. А у Здислава только одна дочка, по крайней мере в законном браке. Кроме того, он вообще жил во Львове. Так кто же могли быть тогда наши хозяева?!
По всему выходит, что это могла быть только Лариса, дочь Натальи Ильиничны. И, тем самым, свояченица (сестра жены) дяди Здислава. Пусть так, но какие же это были прекрасные дни !
Первым делом, как это не странно, вспоминаются бронзовеющие в робком свете рассветного солнца мухи на местном кладбище – ленивые и откормленные, просто бери руками... и насаживай на крючок. Зачем же ещё могли потащиться два мальчишки ни свет ни заря на городской погост?! Ну конечно же – чтобы показать родственнику всю прелесть рыбалки. Протекавший через город Уж в обычное время названия реки не заслуживал: даже не речушка, а нечто невразумительное, мне по щиколотку будет. И только когда в горах таяли льды, он превращался в бурный полноводный поток, в котором и утонуть можно как нечего делать.
Но зато мелкие болотца и озерки между кладбищем и речкой – в них водились отменные бычки, которых можно было один за другим подцеплять... и отправлять прямо на сковородку: местный специалитет для московского гостя. Я даже сумел сам выловить и вытащить на одолженный у ребят спиннинг пару рыбок – впервые в жизни! И был донельзя горд собой.
В последующие дни мы с ними много гуляли по этому городу – зелёному, живописному и какому-то удивительно спокойному. Ну да, конечно: соборы, музеи, достопримечательности... Но мне, девятилетнему, больше запомнились изобилие трав и деревьев на склонах холмов и знаменитая липовая аллея, самая длинная в Европе. А потом мы готовили самодельное мороженое по рецепту с открытки.
Отец же днём выгуливал двухлетнюю Анюту, и встречались наконец всей семьёй мы только по вечерам. Там-то, в застольных беседах, взрослые много и подолгу говорили о Здиславе.... Но мне впечаталось в память, естественно, только это вычурное имя.
Короче, уезжать не хотелось совершенно: такие вот каникулы с видом на Европу, пусть даже и социалистическую. Но пришлось.
А теперь – к истории финальной и настолько печальной, что я открываю этот пост только для френдов.
Для начала стоит упомянуть, что моя мать, Мира Моисеевна, обладала определёнными экстрасенсорными способностями. В те годы это называлось "Телепатия". Мама даже ходила в какие-то группы по изучению этих явлений. Телекинез, ясновидение, согнутые силой мысли вилки с ложками и Роза Кулешова во всей своей славе. До таких высот мама не поднималась, естественно, но какие-то флюиды из небесных сфер иногда улавливала, причём совершенно неожиданно для себя и непроизвольно.
Так вот: в ночь, когда скончался дядя Здислав, она проснулась среди ночи и сказала папе: "А ты знаешь, сейчас Здислав умер". При том, что ничто такого скоропостижного печального конца не предвещало. Но мама знала. Чувствовала. Интуичила. Или всё-таки это была информация, почерпнутая из высших сфер?
По официальной версии, подполковник медицинской службы Здислав Луковский застрелился из табельного пистолета – в своём доме и в одиночестве. Но в той версии, которую озвучила мне мать – вполголоса, едва ли не шёпотом и без свидетелей – пистолет оставался у дяди Здислава в служебном сейфе на работе. И он для начала принял какого-то яду, но тот не торопился подействовать. А хотелось сразу.
И тогда он, вроде бы, с размаху вкатал себе в вену полный шприц воздуха. С мгновенным летальным исходом.
Правда ли это, тщательно скрываемая в спецхранах Министерства обороны, - или просто порождение мрачной фантазии, бунт подсознания моей матери, переживающей внезапную смерть близкого человека? Не знаю. Но жуткой семейной легендой из детства оно осталось для меня навсегда.
R.i.P. Да упокоится душа твоя с миром, дядя Здислав.